Она знала. Еще в детстве уяснила, что этот судьбоносный день когда-нибудь настанет. Будучи впечатлительной маленькой девочкой, представляла все в ярких красках, начиная с того, какой вышивкой будет украшен ее наряд и заканчивая фантазиями о характере будущего мужа. Однако она не может понять, почему сердце охватила глубокая, с точущей болью, тоска.
Благо, что близкие, поглощенные хлопотными приготовлениями к торжеству, не заметили ее безотрадного, удрученного настроения, иначе настойчивых расспросов, в особенности от Анны, было бы не избежать. И если удерживать уголки губ приподнятыми, маскируя под безмятежную улыбку, девушка еще как-то могла, то глаза, которые совсем недавно искрились счастьем и довольством, разоблачали полностью.
Эльза, небоявшаяся чужого предвзятого мнения, всегда умело держащая лицо, несмотря на все трудности и печали, вдохновляющая нынешних студентов колледжа, где она когда-то училась —сейчас чувствовала себя беспомощной, ни на что негодной марионеткой, нити которой бесприкословно подчиняются порывистым и резким взмахам коварной, жестокой, суровой кудесницы-судьбы. Она не может вымолвить ни слова возражения, упрека, да и не станет потом, ведь от этого нет никакого проку.
Отличительными чертами ее отца были сдерживание данных обещаний и непреклонность после того, как решение принято. Голубоглазую должны переполнять лютая, жгучая ярость и обида, но происходящее было настолько очевидным, что она всего-навсего усмехнулась, горько и мрачно.
Судьба ее была давно предрешена. Как ожидаемо.
Эльза, сложив руки на коленях, привычно сидела перед туалетным столиком. Девушка, вместо выбора украшений к наряду, как это обычно случалось, предпочла досканально рассмотреть родную комнату, чтобы надолго запечатлеть в памяти все, что только словит взглядом: мельчайшую черточку узора на лазурных обоях любимой спальни, шкафные рукоятки, резьбу на которых выполнил ее отец, цвет ткани теплых домашних одеял, которыми мама укрывала дочь в морозные ночи, после всегда ласково целуя в лоб.
Эльза слышала: покидать родительский дом невероятно грустно. Так и есть, но она бы соврала, если утверждала бы, что это единственная причина ее грусти.
Разенграффе поражается: огромные усилия прилагаются лишь для того, чтобы не сорваться на крик, сдержаться, не дать ни одной соленой капле прокатиться на лице всех на виду.
«Нельзя показывать, что тебе плохо. От свадьбы зависит положение нашей семьи, моего отца и мамы…» — настойчиво повторяла девушка, словно спасительную молитву, и с каждым разом становилась все более подавленной и разбитой, чувствуя глубокое отвращение к себе. Семья всегда помогала и оберегала ее, и светловолосая бесконечно благодарна родным за искреннюю любовь, ласку и понимание, за предоставленные возможности, за ценные, по настоящему мудрые уроки и достойное воспитание. Разве не может она оказать такую скромную услугу, выйдя замуж за Ханса? Разве не может выполнить дочерний долг — поддержать честь родителей?
Какие только мысли не посетили разум: испортить декорации в зале, тем более, что цветы, украшавшие свадебную арку, неудачно подобраны и только раздражали; притвориться, что ее схватило тяжелым недугом; переодевшись в одежды служанок, покинуть поместье сегодняшним вечером. Тщательно обдумав каждую, девушка осознала, что мелкими розыгрышами оттянет время, но не отменит злочастную помолвку, а по городу успеют разойтись слухи, будь они о ней или же о стороне жениха.
А каково это — парить над землей, чувствовать легкость? — глядя сквозь стекло на пролетающих мимо птиц, думала Разенграффе. —
Я тоже хочу быть свободной.
Эльза не заметила, как подошла к окну и открыла его, впустив прохладный, несущий аромат весенних цветов в комнату воздух; пропустила момент, когда наступила на подоконник, подставив лицо навстречу ровным, ласковым солнечным лучам; как начала протягивать к ним собственные ладони.
Голубоглазой овладело невероятное состояние души: нет ужасного, вечно преследующего беспокойства, нет грусти, нет неприятных и надоедливых мыслей.
Одна легкость.
— Мисс Разенграффе!
Эльза резко вздрогнула, испуганно поморгав пару раз. Тело сковал жуткий страх, не предоставляя малейшей возможности сдвинуться, колени задрожали, а глаза шокированно уставились вниз.
Оставался один короткий шаг, разделяющий от переломного падения, и она бы больше не существовала.
— Вы в порядке? Что-нибудь нужно? — постучавшись, обеспокоенным тоном спросила служанка за дверью.
Девушка судорожно вздохнула, ступила назад и прокашлялась настолько тихо, насколько сейчас могла.
— Да-да, все хорошо. Просто засмотрелась на птиц, — кивая, объясняла она, хотя вовсе не обязана. Разенграффе поправляла ткань сиреневой юбки, — Есть какое-то дело?
— Нет, мисс. Ваша мать попросила напомнить вам, что карета отъезжает через час.
— Хорошо, можешь идти.
Слезы потекли по румяным нежным щекам большими каплями, оставляя влажные следы, и образовавшийся комок в горле приносил тупую боль, мешая свободно дышать. Жадно и надрывисто глотая столь необходимый, спасательный воздух в попытках успокоиться, Эльза мысленно корила себя за слабость, которой она позволила проявиться. Как она могла даже подумать о подобном? Что бы делали родные, и через какой позор им пришлось бы пройти, какие унижения и оскорбления вытерпеть? Выдержала бы самоубийство старшей сестры чувствительная и сердечная Анна? Что подумал бы Джек?
— Джек… — задумчиво-ласково прошептала она.
Метнувшись к письменному столу, Разенграффе окинула взглядом дубовую поверхность. Из-под открытого ящичка была вытащена невысокая, но полная стопка вскрытых конвертов, перевязанных вокруг тонкой веревкой. Развязав ее, девушка начала разбирать письма, бегло скользя по датам и первым строкам посланий, и откладывала те, что были получены ранее трех недель назад.
Длинные белоснежные пальцы мелко дрожали, порой чуть ли не роняя исписанные листы, а язык облизывал подсохшие, слегка покусанные от волнения губы, улавливая солоноватый привкус.
Наконец, нужный конверт оказался в руках. То, о чем было рассказано, не отличалось высокой ценностью: в основном вольные, абсолютно не стесненные высказывания о некоторых персонах, скрытых под именами героев одной театральной пьесы, вместе с приятными впечатлениями о минувшей поездке в соседнюю губернию.
Важно то,
как и какими словами написано. Эльза всякий раз удивленно-восхищенно вчитывалась, почти что физически ощущая, как слова проникают внутрь, отдаваясь гулким биением сердца.
Снова поразившись искусству пера, подвластному Джексону, весело и умиленно улыбаясь, иронично приподняв темную бровь (ведь по-другому совершенно не получается) Разенграффе посмотрела на первую строчку и озадаченно нахмурилась.
«Почему Джек поставил запятую не там, где обычно? — приблизив бумагу к лицу, напряглась она так, что брови собрались домиком, придавая озлобленный вид. — Он же постоянно ставит ее после имени», — сравнила для достоверности с предыдущим посланием.
«Моя дорогая, Эльза…» вместо «Моя дорогая Эльза, …»
— Неужели он… — растерянно, почти что напуганно воскликнула Разенграффе. — Не может быть. Нет, не может. Я всего-навсего себя накручиваю, — встряхнула головой и повернулась к часам, стрелки которых показывают половину одиннадцатого. — Пора готовиться к свадьбе.
○●○●○●
— К вам послание от мистера Норта.
— Положите сюда, — не отрываясь от изучения рукописей, мужчина махнул рукой на тумбочку возле дивана, где скопилось немало новых конвертов.
Ассистент смущенно мялся, вертя письмо в своих руках, но продолжал стоять на месте.
— Что-то не так? — подняв глаза, выражающими все недовольство от того, что его отвлекли от работы, спросил Джексон.
— Также просили передать, чтобы вы сразу же прочли его, не откладывая на потом и запретили мне уходить, пока вы это не сделаете.
— Ну, Норт, — фыркнул Фрост, поднялся с кожаного кресла, начиная разминать спину и плечи, что были сгорблены около полтора часов, если не больше. — Не уйдешь? — с хитрым прищуром спросил юрист, получив в ответ твердое «нет». Подойдя к помощнику, он забрал у того письмо.
— Я должен удостовериться, что вы его прочли, — донес ассистент на немой вопрос начальника.
Джексон глухо хмыкнул, вскрывая застывшую печать мелким ножиком, предварительно взятым из нижних отсеков рабочего стола.
Внутри находилось сложенное в квадрат послание, подписанное, на удивление, отцом его хорошей подруги, Эльзы. Пропуская приветствие и любезности, адресованные лично опекуну, Фрост прочитал последний абзац, который гласил:
Уведомляем о том, что Вы, мистер Норт и мистер Фрост, официально приглашены на праздничное торжество по случаю свадьбы Ханса Вестергорда и Эльзы Разенграффе. Церемония бракосочетания пройдет XX.IX…
— Вы в порядке? — поинтересовался юноша у Джексона, заметив шокированную реакцию и потерянность в голубых глазах.
— Да, — мужчина очнулся, оторвав свое внимание от приглашения, и встряхнул головой, — не волнуйтесь. Теперь вы свободны, идите.
Помощник, конечно, не поверил, но лезть в душу и распрашивать об этом не собирался, и молча покинул кабинет, тихо прихлопнув дверью.
— Как же так… — вымолвил Фрост, вспоминая моменты, связанные с белокурой подругой. Его должна переполнять радость за нее, за ее семью, за то, как им повезло.
Вестергорды — потомственные воины, с давних времен известные хорошей репутацией среди знати и простолюдинов. Однако мужчина помнит, помнит все.
Однажды они, как обычно расположившись у полюбившегося уютного камина, ненароком заговорили о будущем, о семейной жизни. Он рассказывал, что пока не задумывался о женитьбе, подходящих представительниц еще не приметил.
Эльза же больше слушала, не отрывая взгляда, улыбалась. Лицо девушки безмятежное, спокойное и могло бы кому-нибудь показаться довольным, но только не ему. Джек знал ее уже довольно долго и умел подмечать перемены, происходящие внутри девичьей души.
Разенграффе, пусть и усердно стараясь скрыть это, всем естеством выражала горькую смиренность, безнадежное повиновение судьбе, а лазурные глаза были унылы; тонкие язычки огня от раскаленных дров отражались с блеском от кротких слез, которые она тогда поспешно убирала длинным рукавом, нарочито заинтересованно повернувшись к окну. В тот раз Джек невероятно хотел обхватить подругу руками в утешительных объятиях, погладить по голове, ощутив мягкость светлых локонов, или хотя бы коснуться кончиками пальцев нежной и хрупкой ладони рядом.
Не стал: Эльза не позволила бы, сочла бы подобный жест за проявление жалости, которую ни он, ни она никогда не признавали.
— Твоей жене сильно повезет, — вдруг высказалась Разенграффе, едва заметно приподняв уголок губ, — да, повезет.
— С чего такие мысли? — сконфуженный Фрост хмыкнул чуть громче обычного.
Она пожала плечами:
— Понятия не имею. Просто… — Эльза осмотрела приятеля проникновенным, таинственным и ласковым взглядом, из-за которого каждый раз юное сердце уходит в дикий пляс, наполняясь неощущаемой ранее теплотой. — Просто, когда у меня появится суженый, хотелось бы, чтобы он был похож на тебя.
— Что же, неплохо, конечно, — Фрост растерянно почесал затылок, после аккуратно оттягивая края воротника, поправляя его. Мужчина гордо вытянул подбородок, немного выпятив грудь вперед: — Только такого, как я, вы, мисс, вряд ли найдете. Я великое исключение из исключений.
Эльза еле сдержалась, чтобы не засмеяться в голос, разбудив тем самым родных — и она прикрыла губы ладошкой, издавая глухие хмыкания и фырканья.
«Так-то лучше, — заключил Фрост, не отворачиваясь от развеселившейся подруги ни на секунду. Слова девушки изрядно польстили ему, глубоко проникнув в сознание: они до сих пор раздаются у него внутри. — А если это был бы я, что ты подумала бы?»
***
— Прошу тебя, что тебе стоит, Разенграффе! Спой! — не унимался светловолосый, ходя из стороны в сторону перед подругой.
— Хорошо, уговорил, — потерев напрягшийся висок, раздраженно выдохнула она и, грозно и сурово пояснила:
— Один раз.
Из коридора, в который вошла Эльза, выскочила ее младшая сестра, ловко приблизившаяся к Фросту, что шепнула ему на ухо:
— Эльза поет только для родных и самых близких ей людей.
***
— Джек, все-таки расскажи, почему на том балу ты упомянул именно «Духовидца»?
Разморенные весёлой, по-детски шаловливой игрой в снегу, молодые люди согревались в поместье Фростов с помощью глинтвейна, вино для приготовления которого Джексон привёз с собой прямиком из Германии.
— А ты уже полностью прочитала?
— Нет.
— Тогда и ответ мой «нет».
— Джек!
Мужчина лишь засмеялся.
***
— Могу я попросить тебя об услуге? — серьезно начала Эльза, встав перед неожидающим такого напора другом.
— Конечно. В чем дело?
— Научи меня танцевать.
— Что? — Фрост остановился, прекращая размещать взятые книги по полкам. — Ты же прекрасно владеешь этим искусством.
— Разве что бранль и чакона, а мне хочется узнать что-нибудь новое. Помнится, вы сами говорили, что владеете многими видами, — девушка насторожилась, скрестив руки на груди, и топнула каблуком по полу. — О, я поняла. Боитесь, да?
— Не шути, Эльза, и меня так не провести.
Фрост, увидев ее расстроенную и поникшую, не выдержал и молча протянул девушке руку.
— Какой танец?
— Джига.
— Как пожелаете, мисс Эльза, — хмыкнул мужчина.
Он должен ее увидеть, посмотреть в глаза, узнать, как она себя чувствует и почему о свадьбе пришло письмо от отца, а не от нее.
Должен успеть.
○●○●○
