Инфицированы любовью

      После того, как я обработал Славе синяки и ссадины, предварительно продержав его полчаса под душем и впихнув в него два стакана чая с сахаром, он завалился на свободную кровать и отвернулся к стене. А на меня накатила апатия, мысли в голове ворочались вяло и не по делу. Что мне предпринять дальше я понятия не имел, убивать Славу уже не хотелось, и поэтому я достал припрятанную на чёрный день бутылку водки.       Хорошо, когда собирался бросить пить от алкоголя избавиться не успел. Хлебнув прямо из горлышка, я уткнулся в ноутбук, зависнув на каких-то дебильных форумах посвященных Вич, где сами вичинфицированные и пишут. Там рассказывались душераздирающе истории, как несчастные невинные овечки случайно накололись иголочкой при вышивании, не зная, что этой иголочкой тыкал в себя злобный пидарас-проститут, больной всеми видами содомских болезней, как страдали и трагически умирали оплакиваемые всеми и вся. Рассказывались истории о том, как святая вера, боги всех религий, шаманы, бабки-знахарки, помогали побороть СПИД. Как высшие силы удаляли из крови антитела оставалось загадкой. Я был не настолько пьян, чтобы верить в подобную чушь. Ещё форумы пестрели историями, как родители, друзья и весь мир, то отворачивались и проклинали, то вдруг проникались к несчастному ещё большей любовью.       Я попытался представить, как говорю родителям, что носитель Вич. Отец меня, наверное, пристрелит, особенно, узнав каким способом я подцепил болезнь. Новости в нашем городке разлетятся быстро, брат получит такую славу, что и его жизнь превратится в ад. Мама не переживет позора и горя. Нет, лучше пропасть без вести, затеряться в Москве, домучить свой век здесь.       Развезло меня быстро: водка на стресс и на голодный желудок — напиток убойный. Слава лежал без движения и как будто даже не дышал. Я решил проверить, подошёл к нему, зачем-то потрогал лоб. Лоб был горячий. Жар, наверное. На том же форуме вычитал, что повышение температуры у инфицированных — это нормально, меня и самого колотило от холода. Температура теперь будет скакать, надо привыкнуть к этому. Впрочем, майские ночи холодные, а отопление отключили ещё в апреле. Обогревателями пользоваться при казённом электричестве категорически запрещено. Единственный тёплый предмет в моей комнате, не считая сбитых в комки общажных одеял, был Японцев. Ну я и прилёг на кровать рядом с ним, притягивая его, чтобы согреть и согреться самому.       Слава отмер. И даже повернулся ко мне лицом.       — Нет, ну ты точно больной! — с отчаянием проговорил он и хотел добавить ещё что-то. Но я не позволил, поцеловал его, заглушая слова и протесты.       Никогда раньше не думал, что дежавю такое возбуждающее явление. Пьяный я и растерянный Слава на одной узкой кровати… Это всколыхнуло во мне все тщательно сдерживаемые два месяца чувства и желания. Из головы вылетело всё, о чём я должен был думать. Весна, долгое воздержание, нервное напряжение сказывались.       Слава пытался мне сопротивляться, когда я его раздевал. И когда лез руками в его боксеры, пытался отодвинуться. Но куда отодвинешься на узкой скрипучей койке? Да и боролся он недолго, вскоре сам начал исступлённо и отчаянно меня целовать, шарить руками, куда мог дотянуться, раздевать и тереться возбуждённым членом. Он плакал, и всхлипы перемешивались со стонами.       Честно говоря, ничего такого я не планировал, когда закидывал в его сумку смазку, обнаруженную в той же тумбочке, где документы. В тот момент, я даже не сообразил, что это за знакомый тюбик, но сейчас он очень пригодился. Хотя презерватива у меня вновь не было. Впрочем, чего уже после драки махать кулаками? Теперь-то хоть пять презервативов нацепи — толку уже никакого. Слава прогнулся в пояснице, насаживаясь на мои пальцы, подстраиваясь под ритм, помнится, мне ещё прошлый раз понравилось, что он такой отзывчивый. И такой узкий. Нет, вряд ли у него толпа любовников. Или с этим своим дрыщем он сверху? Но спрашивать я благоразумно не стал, а заменил пальцы членом. Слава выгнулся и глухо застонал. Я замер, решив, что ему больно. Но он сам начал движения, раскачивался, поддавался навстречу и больше не плакал, только, кажется, ругался сквозь зубы. Я не прислушивался, просто его трахал так, словно у меня не было секса не два месяца, а два года, и до этого меня только дразнили, не давая прикоснуться. Моя недавняя ярость нашла выход в феерическом оргазме, который меня настолько вымотал, что я отрубился даже не удостоверившись, удовлетворён ли так же как и я мой любовник. Но когда он растолкал меня, пытаясь спихнуть с кровати, я понял, что всё-таки да. Слишком уж липким было одеяло.       Я послушно поднялся с постели. Алкоголь всё ещё гулял по крови вместе с послеоргазменной истомой, проблемы и страхи остались где-то за пределами этого мига, там же где здравый смысл и нормальная жизнь, а сейчас мне хотелось просто спать, но не успел я дойти до своей кровати как услышал всхлипывания. И обернулся.       Слава сидел, глядя на меня, в темноте глаза его блестели, как и всё тело казалось светящимся. Я даже залюбовался.       — Это ты здорово придумал. С кем ещё можно безбоязненно трахаться, как не со мной? Хуже уже не будет, да? — И опять расплакался, выкрикивая между всхлипываниями: — Ты за этим меня сюда притащил?       Я всегда ненавидел импульсивных истеричных барышень, а тут парень-истеричка. Хотя, наверное, смертельная болезнь причина для рыданий вполне уважительная. И я, ничего не ответив, подхватил своё одеяло и вернулся к Славе на кровать, укладывая его, обнимая и накрывая нас обоих. Он уже не вырывался и обнимал меня в ответ, хотя, когда я заснул, он ещё всхлипывал.

***

      Целую неделю мы прожили какой-то странной жизнью за гранью логики и адекватного понимания. Мы почти не разговаривали. Ничего не обсуждали. Делали вид, что проблемы не существует, а то, что Слава живёт у меня и мы спим на одной кровати — в порядке вещей. На меня накатила апатия. Я жил по инерции, сегодняшним днем, стараясь ни о чём не думать, не анализировать, не планировать. Зачем-то ходил в институт и даже написал реферат по экономике, что-то отвечал на семинарах, общался с друзьями, конечно, в рамках своего заторможенного состояния, ссылаясь на тяжёлые нагрузки на тренировках. Ходил на тренировки, но безбожно лажал, ссылаясь на загруженность в учебе. Вечера я проводил с водкой и ноутбуком. А потом, когда становилось совсем паршиво, молча ложился рядом со Славой, обнимая его со спины. Хотя едва ли это было объятием, мы отчаянно цеплялись друг за друга, ныряя в спасительный сон, и когда возвращались, цеплялись друг за друга, чтобы выплыть, вернуться в эту омерзительную реальность.       Слава в институт не ходил, он вообще никуда не выходил из комнаты, даже не разбирал вещи, ни разу не поставил телефон на зарядку. Кормил я его практически насильно. Казалось, оживал он только, когда я его трахал. Впрочем, я тоже чувствовал себя живым только в эти моменты. Потому что всё другое отступало. Но мы занимались сексом всего пару раз, хотя спали исключительно вместе.       — Спасибо, — прошептал как-то утром Слава.       Я привычно промолчал, поднимаясь с кровати, чтобы собраться в институт.       — Спасибо, что не бросил меня. Я бы не смог один…       Поэтому и не бросил, что я бы тоже один не смог. Но говорить об этом я не стал, а поспешно оделся и ушёл на занятия. А когда возвращался домой, вахтёрша перехватила меня у лифта и отправила к коменданту. На этот раз ждать очередь я не стал, а, не взирая на возмущения толпы студентов в коридоре, вошёл прямо в кабинет.       — Артём, так что же ты? — едва увидев меня, начал возмущаться комендант. — Я тут жду, когда ты мне скажешь, кого к тебе заселять, а ты время тянешь. Нехорошо. Думаешь, я забыл про свободное место в твоей комнате?       — Ко мне уже заселился сосед, — угрюмо ответил я. — Ещё неделю назад.       Конечно, я ни на что и не надеялся и не удивился новой волне возмущения.       — Но документы же оформить надо! У нас же не палаточный городок дикарей! — Комендант залез в какую-то из своих папок, затем в компьютер. — Как фамилия соседа? Какой курс, факультет?       — Японцев. Первый, журналистика.       Комендант даже начал что-то набирать в своей базе данных, потянулся к папочке… Да так и замер, подняв на меня глаза, полные какого-то священного ужаса.       — Да ты в своём уме! — воскликнул он. — Я думал, Японцев давно свалил отсюда! Он что, ещё в общаге? Ты его прячешь, что ли?       — Да его вроде никто не искал.       — Знали бы где его искать! Он на звонки не отвечает, его соседи, где он не знают, в институте не появляется, в поликлинике тоже… Мне с ним вопрос решать надо!       — Нельзя же его просто так на улицу выкинуть.       Комендант смотрел на меня уже с каким-то сочувственным пренебрежением, постукивая ручкой по столу, затем отбросил ручку, отложил в сторону свою папку и вздохнул:       — Артём, ты, конечно, хороший мальчик, это благородно тащить к себе в квартиру голодных кошечек, покалеченных собачек и больных педерастов. Но! В свою квартиру, заметь! А ты живёшь в общежитие! В студенческом! У меня здесь не хоспис! Санитарные нормы никто не отменял. Либо пусть Японцев несёт мне справку, что здоров, либо пусть съезжает. По договору найма комнаты, у него есть три дня. Хотя он здесь живёт уже больше недели. Так что чтобы завтра я его не видел.       — Справку же для общаги делают как минимум полмесяца, — заметил я.       — Вот принесет справку, что здоров и справку, что из института не отчислили, и заселю его заново! И всё, хватит! Ты что, его адвокат?       Я молча направился к двери.       — И да, Артём, — остановил меня комендант, когда я уже взялся за ручку. — Я ни на что не намекаю. Не обижайся, — заюлил он, но потом четко и сурово выпалил: — Но от тебя мне тоже нужна новая медсправка.       — Пока её делают, мне тоже пожить под лестницей в институте? — усмехнулся я и, не слушая, что мне ответят, вышел из кабинета.       К вечеру я уже нашёл квартиру, и сразу с вещами мы приехали в разбитую однушку с голыми обшарпанными стенами и утрашающего вида ванной. В принципе, нам повезло, квартира была в шаговой доступности от метро, всего пятнадцать минут бодрой рысью. Это был громадный плюс, потому что лишних денег, чтобы кататься на маршрутке, после оплаты крыши над головой, у меня не останется. Даже на еду придётся где-нибудь перехватывать.       — Студенты? — спросил дядька средних лет, который, как выяснилось, на те деньги, что выручал за аренду, жил где-то в Подмосковье. — Вам вроде общага положена? Или сейчас не дают?       Я надел на Славу свою бейсболку, чтобы спрятать его цветную, хоть и порядком полинявшую челку, и оделся он довольно скромно, неприметно. Мужик не должен был заподозрить об его сексуальных пристрастиях, вряд ли бы он согласился сдать квартиру гею. Точнее двум геям, но об этом я старался не думать.       — Что-то вы какое-то заторможенные? Не наркоманы? — подозрительно спросил он.       — Нет, — мне хотелось, чтоб он поскорее отдал ключи, забрал деньги и свалил.       Но он подозрительно разглядывал нас.       — Так что, общаги нынче не дают? Или вас турнули оттуда? — проницательно спросил он.       — В общаге такой гвалт, вообще не дают учиться, — вдруг подал голос Слава. — А мы к сессии готовимся, и вообще соседи гуляют постоянно, даже выспаться нормально не можем.       Мужик подобрел:       — Ну здесь у меня тихо, отоспитесь, соседи приличные. Правда, с мебелью плохо. Парочка жила, диван один. Но на антресолях есть раскладушка. Жребий будет кидать, — он хохотнул.       Я поймал Славин взгляд сначала на диван, потом на меня, кажется, он тоже подумал, что раскладушка нам не понадобится.       Наконец, хозяин отбыл, вручив нам ключи и пообещав через месяц приехать за деньгами, если мы захотим остаться на лето. Но вряд ли деньги появятся, зато сессия, через месяц как раз закончится и… Что делать дальше я ещё не придумал, как и не придумал даже для себя объяснения, зачем я вообще решил сдавать эту сессию. Впрочем, экзамены отвлекали. Иначе я бы как Слава, наверное, смотрел в одну точку и не интересовался ничем вокруг. Не успел я обрадоваться, что он выглядит сегодня относительно живым, как Слава опять впал в своё сомнамбулическое состояние, правда, на этот раз не носом к стене, а стоя у окошка, глядя в пустой двор. Что делать с ним? И должен ли я что-то делать? Я не знал ответа. Несколько часов назад, я не был уверен, что он безропотно соберётся и поедет со мной на эту квартиру.       Хотелось есть, а кроме полбулки хлеба и пачки макарон никаких припасов не осталось. Я нашёл помятую кастрюлю и поставил вариться макароны. Стипендия только через полмесяца, занимать деньги у друзей не вариант, отдавать будет нечем. Да и лекарства, наверное, скоро понадобятся. А вдруг через пару месяцев я уже не смогу работать? Да и много ли найдётся вакансий, где будут нормально платить и не потребуют санкнижку и другие квитки из больниц?       Я уже несколько дней гнал от себя эту мысль, но она соблазнительно вылазила снова. Чего я теряю? За что цепляюсь? Чего теперь-то кривить рожу? Я решительно достал телефон и нашёл номер Макса.       — Привет! — И, не расшаркиваясь, сразу перешёл к делу: — Помнишь, ты рассказывал про способ подзаработать? Да. У тебя, случайно, номера того мужичка не сохранилось? Удача! Скинешь? Спасибо, брат. Увидимся на тренировке.       Пока не пропал настрой, я тут же набрал новые цифры, как только они пришли. Ответили мне не сразу, гудка после шестого, и вспомнили тоже не сразу. Но всё-таки вспомнили. Только немедленно заграбастать лёгких денег, не получалось.       — Боксёр, говоришь? Передумал, значит? Что ж, твой типаж ещё требуется. Но я сейчас в Нью-Йорке. Вернусь в конце июля. Запиши адрес студии, придёшь, гляну на тебя ещё раз.       Многообещающе. Но не послал сразу — уже хорошо. А пока пойду, листовки у метро раздавать, что ли.       Макароны сварились, я позвал Славу ужинать. Он почти ничего не ел, но я исправно накладывал две порции и наливал ему чай с сахаром. Полкоробки рафинада ещё осталось, как и пачка дешёвой заварки.       Я уже проглотил всё из своей тарелки, а он только пришёл, но не сел за стол, а встал в дверном проёме, внимательно глядя на меня.       — Остынет, будет совсем не съедобно, — кивнул я на слипшиеся макароны.       Но он не двинулся с места.       — Я никак не могу понять, — задумчиво проговорил он, — зачем тебе это надо?       — Что?       — Ты всё услышал! — поморщился он. — Зачем ты нянчишься со мной?       Я сам не знал ответа на этот вопрос. Старался его себе не задавать. И предположил:       — Человеколюбие?       — Или тебе нужна бесплатная шлюха? Ну, чтобы кто-то давал тебе, даже больному? Притащил меня в это гнездышко с одним спальным местом, кормишь, поишь… Что ты ждёшь от меня взамен? Хочешь, чтобы я тебе регулярно отсасывал или стриптиз плясал? Что?       — Заткнись, — мрачно посоветовал я и бросил тарелку в мойку, можно было и сразу в мусор, полёта и приземления она не выдержала. Интересно, за разбитую посуду хозяин счёт предъявит? Тарелка была настолько древняя, что, наверное, относилась к раритетам.       Я подвинул бледного и злого Японцева с дороги, его потерявшая прежнюю яркость чёлка смешно топорщилась, а глаза были опять красные. Сколько можно рыдать?! Мне отец лет в пять внушил раз и навсегда, что мужчины не плачут.       Табурет героически меня выдержал, и раскладушку с антресолей я достал без лишних травм. Она оказалась старая, проржавевшая, с выпирающими пружинами.       — Второе спальное место, — поставил я этот ужасающий предмет мебели рядом со Японцевым. — Одеяло с дивана можешь вместо матраса взять, я накроюсь курткой. Надеюсь, возмущений, что я займу диван не будет? Мне завтра в институт, хочу выспаться.       Он наблюдал за мной с недоумением. В принципе, я понимал, чего он добивается, хочет, чтобы я психанул, выставил его на улицу, чтобы возненавидел так же, как он сам себя ненавидит. Но я даже винить его не мог. Мне было его жалко, а так как я был сегодня трезвый, я его даже не хотел. То есть, — ну кому я вру! — мог себя сдерживать и загнать это желание на задворки сознания.       — Зачем ты продолжаешь таскать в институт? Сессию собираешься сдавать? Зачёты? Зубрить и бегать за преподами? Зачем? Ничего уже не будет прежним! — он, кажется, хотел продолжения серьёзных разговоров. И пробовал не получится ли вывести меня с этой стороны. — Ты надеешься дожить до диплома?       — Планирую, — спокойно ответил я и даже почти поверил самому себе. — И тебе, кстати, тоже неплохо было бы показаться в институте, хотя бы академ оформить, раз учиться пока не в состоянии.       — Пока?! Ты что, дебил?! Какое — пока? Мы скоро сдохнем!       — Не обязательно, — спокойно ответил я. — Не обязательно скоро. Вич убивает медленно. Можем прожить и десять, и двадцать лет.       — Долго и счастливо, и сдохнуть в один день? — нервно расхохотался Слава. — Охренеть как романтично! Ты этого, что ли, добиваешься? Я что, твоя большая и пламенная любовь, и ты об этом всю жизнь мечтал?! А ты меня спросил? Ты мне вообще нужен? Я сам в состоянии о себе позаботиться!       — Отлично. Сейчас уходишь, или утра дождёшься? И уйми истерику, болячка от этого не рассосётся.       Я снял с вешалки куртку и ушёл в комнату, не глядя на него.       — Ложиться будешь, свет выключи, — и отвернулся к стене, накрывшись с головой.       Я был уверен, что никуда он не уйдет. И был рад, что он хоть как-то ожил. Пусть лучше бесится, чем гипнотизирует стену. Хлопнула дверь ванной, зашумела вода. Через несколько минут он зашёл в комнату. Я никак не реагировал на громкое бряцанье и скрип раскладушки, хотя он очень долго её устанавливал. Свет погас. Но скрип продолжался, к нему добавились приглушенные всхлипывания.       Я ворочался, не мог заснуть. Куртка сползала и почему-то воняла псиной, а без неё было холодно. Да и отвык я спать без постели и подушки. А такой роскоши в квартире не нашлось. Ещё ужасно отвлекали чужие запахи. Сколько народу до меня спало на этом продавленном диване? Я всегда тяжело засыпаю первый раз на новом месте. А в нынешней ситуации процент мыслей, которые лезут в голову, мешая заснуть, зашкаливает. А ещё мне не хватало Славы под боком. Его дыхания у меня на щеке, острых локтей и коленей, всегда холодного, как у больного щенка, носа. Как я быстро прикипел к нему. Наверное, сказывается, что я редко с кем-то засыпал в одной постели, так регулярно.       Раскладушка по-прежнему скрипела, но шмыганье носом прекратилось, я решил, что хоть кто-то в этой комнате уснул, но вдруг раздались шаги. На меня опустилось одеяло, а под одеяло, рядом со мной на диван лёг Слава.       — Раскладушка ужасная. Лучше уж ты, — пробормотал он, ткнувшись носом мне в шею. И немного полежав, тихо добавил: — Извини.       Я усмехнулся и обнял его, заворачивая в одеяло вместе с собой. Не прошло и пяти минут, как мы оба уснули, подложив воняющую собакой куртку под голову. Под мою голову. Слава устроился у меня на плече. ***       Когда я вернулся домой после пар, Славы не было. Чужая квартира была и без того пустой и холодной, а так и вовсе казалась каким-то склепом. Сумки с его вещами, которую он бросил вчера у дверей, я тоже не увидел. И от мысли, что он ушёл, стало совсем паршиво. Куда он пойдёт? Это из-за вчерашней ссоры? Так мы вроде бы помирились… Утром, когда я уходил, я с трудом выпутался из его конечностей. А у меня ведь даже нет его номера телефона. И я ничего о нём не знаю. Я открыл интернет, залез на его страницу. Конечно, никаких контактов там не указано и последний визит — полмесяца назад. Ещё до всего…       Я прошёл на кухню. Поставил чайник. Кроме чая, еды никакой не было. Девственно чистая кухня. Кажется, вчера она была не такой светлой. Хотя при дневном освещении даже жизнь, обычно, не кажется мрачно-серой и грязной. У одногруппников перехватить пятихатку до стипендии — дохлый номер. Я рассчитывал попросить взаймы у ребят из спортклуба. Но тренировка только завтра, а встречаться с кем-то специально… Не хочу, чтобы они знали, как мои дела хреновы на самом деле. А есть хотелось, хотя не так сильно, как увидеть, что Слава никуда не делся и по-прежнему в комнате на диване, пусть даже опять не моргая смотрит в стену, но зато со мной. Считать звоночки я давно перестал. Гул набата звучал в моей голове постоянно. Но если я обречён в скором времени откинуть копыта, я имею права делать, что хочу. А я хочу Славу, и в чёрту здравый смысл!       Во входной двери зашуршал ключ в замке. Я вышел в прихожую. Мало ли кому хозяин мог дать ключи от квартиры, а, может, и сам явился. Думать, о том, что второй комплект выданных нам ключей у Славы я старался отстранённо, чтобы если окажется, что это не он, не разочаровываться. Но это оказался он.       — Привет, — он даже улыбнулся. — Ты пиццу с грибами любишь? Есть хочу ужасно!       Слава скинул куртку и ботинки и прошёл на кухню с пакетом продуктов.       — Конечно, плохо, что ни холодильника, ни микроволновки нет, но я пиццу на сковородке подогрею. А так консервы купил и картошки. То, что не портится.       Я вдруг понял, что впервые вижу его не в состоянии транса, а нормальным. Живым. Таким, каким он был до всего этого, в ту первую нашу ночь. Но не совсем таким. Сейчас у него не было чёлки, обычная короткая стрижка, немного осунувшееся лицо, всё ещё бледное. Или оно таким смотрится из-за светлых волос без цветных примесей. Теперь он был обычный парень, ничего попугайского, на такого бы я и внимания в институте не обратил, не заметил. Наверное. Но я был рад его видеть, и видеть нормальным. И радовался, что он суетится на кухне, разогревая пиццу, и что-то бормочет, кажется, хвалит меня, что я очень вовремя поставил чайник.       — Ты подстригся, — тупо проговорил я.       — Ага. Ты же стремался моей прически, — отозвался он, не поворачиваясь от плиты. — Доразбери продукты.       Я молча подошёл к пакету: морковка, капуста, банка тушенки, комплект постельного белья…       — Откуда у тебя деньги?       Теперь он посмотрел на меня с недоумением.       — Я не на помойке нашёлся, вообще-то. И всё это время ты меня кормил. Как я понял, сейчас ты на мели?       Я кивнул.       — Моя очередь покупать продукты, — улыбнулся он. — Нормальные добрососедские отношения.       На этих словах я вытащил из пакета коробку презервативов.       Слава покраснел и опять отвернулся к плите, хотя пицца в сковородке не требовала его внимания. Как и вскипевший и выключенный чайник.       — Зачем теперь-то? — тупо спросил я.       Он повернулся и, невзирая на румянец, вздёрнув подбородок, с деланной небрежностью проговорил:       — Нормальные парни используют презервативы. Мне надоело, что моя задница после тебя постоянно мокрая. Хочешь попробовать как это неприятно?       Я пропустил этот нелепый намёк мимо ушей.       — Нормальные парни не трахаются с парнями. А ты вчера, вроде, кричал, что не будешь со мной спать.       — Нет, я говорил, что ты меня используешь, а что я против секса с тобой, я не говорил, — усмехнулся он. — И, кстати, уж извини, но водку я покупать не стал. Ты заколебал своим перегаром. Терпеть не могу алкашей.       — Я не алкаш! — возмутился я.       — Ага, конечно. Я тебя трезвым только второй день вижу, и то, потому что у тебя деньги кончились.       — У каждого свои способы со стрессом справиться, — я хотел было добавить, что он вообще лил слёзы в подушку почти две недели, но я его не попрекаю.       Но Слава перебил меня с делано-развязной усмешкой:       — Или трезвый ты ничего не сможешь? Не встанет на меня?       Вообще у меня почти встал на его румянец и улыбку. И эта его наигранная пошлость, под которой он прятал смущение… Я сделал шаг навстречу. Уверен, что взгляд у меня был маньячный.       — Не здесь же! — возмущённо воскликнул Слава, разгадав мои намерения, и выставил между нами горячую сковородку. — Я только утром кухню помыл. Да и поесть надо. А вот поужинаем, застелем диван нормальным бельём, вот и оценим все твои возможности.       Теперь покраснел я. Давно ли я его ненавидел и готов был убить? А сейчас мы как семейная парочка беседуем перед ужином о сексе. И ужин в этот момент привлекал меня куда меньше.