Соседи

Когда самолет садится в аэропорту Стокгольма, Лесли оперативно стаскивает с полки свой чемодан, цепляет на плечо ремень сумки и, обступившись пару раз в валенках, спешит к трапу, чтобы спуститься и скорее скрыться в толпе. Она не ловит на себе взгляд Александра, потому что ей кажется, будто он больше на нее не смотрит. Лесли преследует ясное чувство дежавю — она опять бежит от шанса, который ей великодушно предоставила жизнь. Лесли старается об этом не думать, стоя рядом с таксистом, который торчит из окна машины и оценивающе поглядывает на ее ноги. — Вы говорите по-английски? — торопливо спрашивает Лесли и понимает, что выглядит глупо с потекшей тушью на розовых от уличного мороза щеках. Ей холодно, на улице дует северный ветер, но Лесли упорно старается отвлечь себя мыслью о том, что позже будет лучше — нужно только поскорее скрыться, скрыться прочь отсюда, из чертового аэропорта, где она больше не чувствует на своем затылке взгляд Александра. Когда водитель утвердительно кивает и даже лично открывает ей дверь на задние сидения, Лесли без промедления закидывает туда чемодан и сумку и прыгает следом — хлопает дверью и бросает слезливое «Трогай». И ведь она даже не знает, куда «трогать», зачем «трогать», и стоит ли «трогать» вообще — отчего-то Лесли чувствует себя, как использованный затупившийся нож, который давно пора выкинуть на свалку и заменить новеньким тесаком номер шесть. Лесли не знает, пока желтое такси с черной шашкой едет по заснеженной дороге, ей плохо от того, что она совершенно одна в неизвестном городе, в неизвестной стране; или ей плохо потому, что даже сквозь сон она вместе со всеми пассажирами слышала громкие стоны из туалетной кабинки — Лесли ведь знает, что ни на что не может надеяться, и приятное тепло от прикосновений Александра в воспоминаниях больше не греет — Лесли думает, что совершила очень большую ошибку. Ошибку, что родилась на этот свет. Тянет позвонить брату, с которым они находятся в ссоре вот уже несколько лет, и просто высказаться, затем беззвучно сбросив звонок — Лесли смотрит в тонированное стекло окна, за которым крупные хлопья снега в свете уличных фонарей летят вдоль длинной улицы с аккуратными домиками в три этажа. Лесли не читает вывесок, ей до одури хочется напиться в ближайшем баре, но даже тот факт, что без карты она самостоятельно не сможет найти ни одного бара поблизости, заставляет ее беспомощно утирать горячие слезы с продрогших покрасневших щек. Лесли всегда думала, что новый год — это пора чудес. Но в этот год, впрочем, как и во все остальные, она не только не чувствует новогоднего настроения — она просто не чувствует ничего, кроме глубокого одиночества. Возможно, это можно назвать депрессией, но Лесли упорно отгоняет от себя этот серый ярлык, так и просящийся прямо на открытый лоб. Лесли чувствует, как от безысходности начинает биться медленнее сердце — она все положила на алтарь ради своей карьеры, попустилась собственными принципами и легла в кровать с Энтони, растоптав свою гордость. Но сейчас она беззвучно спрашивает себя — стоило ли оно того, если с первой же встречи с Александром все ее планы на великое будущее рассыпались, как плохой карточный домик из колоды дешевых карт? Слишком много отвлекающих мыслей, которые Лесли придется прокручивать в голове ближайшие пару дней — она утирает почти утихшие слезы, аккуратно шмыгая покрасневшим холодным носом, и смотрит в окно. — Почему Вы плачете? — учтиво интересуется таксист, умело ведя машину по дороге, усыпанной скрипучим сыпучим снегом. — Я не плачу, — через силу улыбается Лесли, стараясь взять себя в руки. — У Вас что-то случилось? — после этого вопроса Лесли кажется, что абсолютно все шведы являют собой нацию абсолютно добрую и неподкупную — даже таксист теперь пробивает ее на слезы простым вопросом. Почему, когда ты плачешь и тебя спрашивают, в порядке ли ты, плакать хочется еще больше и громче? Лесли улыбается, смазывая на кулак свою винную помаду. Стоны из самолета до сих пор стоят в ушах, Лесли не в силах совладать со своими чувствами — ведь это жутко неправильно: влюбляться в занятого мужчину, когда ты и сама по сути не свободна. — Нет, нет, что Вы, — торопливо пытается заверить она дрожащим голосом. — У Вас что-то случилось, — утвердительно кивает таксист с уверенностью и тут же поясняет свои слова: — Вы даже не сказали, куда Вас везти. — Везите, куда хотите, — старается отшутиться Лесли. — Могу отвезти Вас к себе домой, — таксист мягко смеется, подмигнув ей через зеркало, и Лесли натяжно улыбается. — Не хотите? А жаль, сегодня же новый год… — говорит он потухшим голосом. — Почему Вы не со своей семьей? — Лесли вдруг вспоминает все беды, обрушившиеся на ее плечи: мать-католичка, свалившая на Лесли оплату всех операций ее младшей сестры, неработающий отец-алкоголик, старший брат-контрактник, в горячей точке на карте своей грудью рискующий словить пулю… Лесли хочется кричать, но она покрепче стискивает кулаки. — У меня нет семьи, — таксист простодушно пожимает плечами и останавливает машину на обочине рядом со стройным рядом иномарок. — Куда мы приехали? — Лесли не выглядывает в окно — смотрит на свои красные от холода колени. — Привез Вас в гостиницу, Вы явно неместная, — улыбается таксист, подкуривая. — Хотите сигарету? — Хочу, — шмыгнув носом, кивает Лесли и протягивает руку вперед: таксист делится с ней сигаретой с железного портсигара — Лесли подкуривает, когда он чиркает зажигалкой специально для нее. — Каждый новый год я прошу себе смену, чтобы не оставаться в пустой квартире в гордом одиночестве, — говорит вдруг таксист. — Как Вас зовут? — выпустив затяжку в потолок салона, спрашивает Лесли. — Аксель, — улыбается мужчина, впервые повернувшись к Лесли и взглянув на ее заплаканное лицо: он красив — красив по-мужски. Широкие плечи, острые мощные скулы, тонкие губы и прямой нос, его взгляд холоднее ветров на северном полюсе, но Лесли даже сейчас понимает, что это не то, что ей нужно. — А Вас? — Лесли, — она улыбается, стряхивая пепел на резиновый коврик под своими ногами. — Очень приятно познакомиться с Вами, Аксель, — ее улыбка тепла и нежна. — Мне тоже приятно, Лесли, — Аксель улыбается, как медведь — его неотесанная грубость в движениях и мимике очаровательна. Лесли смеется заливисто, как в последний раз, отчаянно, будто над очень смешной шуткой, с надрывом. — Зачем Вы приехали в Стокгольм? — Аксель смотрит на нее серыми проникновенными глазами очень честно. Лесли пожимает плечами, отведя глаза в сторону: — Сама не знаю, — признается она. — Хотела отдохнуть, но только сейчас поняла, что совершенно не знаю города, — она сглатывает, смотря с затаенным дыханием на Акселя. Он смеется — его смех, ко всему прочему, очень чист и звонок, словно у пятнадцатилетнего юноши — Лесли тепло улыбается. — Вы американка? — догадливо спрашивает он. Лесли кивает. — Это так сильно заметно? — Несильно, да и я сообразительный, — подмигивает Аксель — теперь уже Лесли смеется искренно: тихо, гортанно, расслабленно. С теплотой. Они молча смотрят друг на друга пару мгновений: Аксель утопает в голубых глазах Лесли, гуляет взглядом по рыжим кудрям на ее покатых нешироких плечах, задерживается глазами на приоткрытых розовых губах, на которых только недавно была вызывающая винная помада. — Вы забавная, — говорит он прямо, и Лесли чувствует, как краснеет: честно говоря, она давно не испытывала на себе мужских восхищенных взглядов, искренность Акселя ее подкупает. — Вы тоже, — она щелкает замком и, приоткрыв дверь, выкидывает окурок на улицу. Одной ногой она уже встает на хрустящий белоснежный снег, Аксель смотрит на ее замершее прекрасное лицо — такое юное, но такое утомленное жизнью. — Может, Вам нужен гид по городу? — он вскидывает светлые лохматые брови, Лесли неуверенно мнется, уже берясь рукой за чемодан и сумку. — Сколько я Вам должна? — она принимает вид, будто только что вспомнила об оплате, хотя на самом деле прекрасно понимает, что ни к чему такие одноразовые встречи ее все равно не приведут — нужно напиться поскорее и лечь спать, а потом со свежей головой хорошенько продумать план действий. Аксель разочарованно выдыхает: — Возьмите мою визитку. Если надумаете погулять по городу — звоните, — он отворачивается, но его протянутая статная рука с зажатой между пальцами визиткой стоит перед глазами. Лесли нерешительно смотрит на падающие хлопья снега в свете фонаря, а затем, взяв визитку, выскакивает из такси вместе с чемоданом и сумкой. Снег хрустит под ногами, Лесли не оборачивается — смело зашагивает в стеклянные двери гостиницы. И через пару минут она отчаянно хочет обернуться, но одергивает себя, понимая, что Аксель не стал дожидаться, когда же она решится. Чудес под новый год не бывает. И Лесли никогда не отмечает новый год. — Здравствуйте, я хотела бы занять номер «люкс» на одного, — говорит она приветливой полненькой девушке за стойкой — та приветливо улыбается и начинает рыться в журнале. Лесли ставит чемодан на пол и, тяжело утомленно вздохнув, плюхается на него, поставив сумку на колени — она смотрит на свет роскошной стеклянной люстры с пилястрами под потолком… *** — Со-о-о-олнце, привет! — в трубку веселым голосом говорит Анна. Александр загнанно улыбается, стирая с клыков в отражении зеркала какую-то желтую пленку. — Стив сказал, что в Швеции сегодня новый год. С наступающим тебя! — Да-а, — на выдохе тянет с усталостью Александр, защелкнув замок на двери. — Спасибо, — улыбается он через силу. — Ты какой-то невеселый, — сетует Анна, и Александр так и видит, как она хмурит свои светлые накрашенные брови на аккуратной переносице. — Что-то случилось? У тебя все хорошо? — Все нормально, — стараясь отвлечься, Александр разглядывает волосы на своих стройных сильных ногах. В голове его звенящая пустота. — Как Стив? — Прекрасно! — тут же эмоционально восклицает Анна. — Сегодня допоздна на съемках. Ну, ты знаешь, как это бывает… — вздыхает она, и Александр кивает для нее. Они молчат пару минут, потому что Александр неуверенно мнется, все сильнее и сильнее сжимая трубку телефона длинными побелевшими от напряжения пальцами. Анна с беспокойством хмурится на том конце телефонного разговора. — Солнце, у тебя точно все хорошо? Что-то у тебя нет настроения, — говорит она. — Знаешь, все… — Александр сначала решает, что будет врать до последнего и никогда в жизни не признается, что звонит Анне, чтобы рассказать, какая в Швеции погода за окном. Он вздыхает, сильнее хватаясь свободной рукой за бортик ванны, на которой сидит. — Все не очень хорошо, — превозмогая великую степень стыда, словно школьник, выдыхает Александр. — Что случилось? — тут же понимающе спрашивает Анна. — Ты точно можешь говорить? — уточняет Александр и торопливо добовляет с легкой боязнью. — Это надолго… *** Лесли без сил плюхается на широченную двухместную кровать своего номера и убирает с лица мокрые пряди рыжих волос — в голове крутятся мысли, которые ей трудно озвучить даже самой себе — она перекидывается через всю кровать и дотягивается до прикроватной тумбы: сначала недолго мнется, что же взять первым (телефон или визитку), а затем уверенно хватает визитку — разглядывает ее, вертя в руках. Настроения нет от слова совсем, и Лесли понимает, что даже бутылка дорогого высокоградусного алкоголя ее сейчас не спасет — нужно нечто покруче, получше, подейственнее. Но она не знает, с чего начать, и к чему она придет, напиваясь в одиночестве в чужой стране. Лесли откладывает визитку в сторону и смотрит в потолок, раскинув руки и ноги в стороны — выпитое в самолете вино отдает легкой головной болью и сухостью в больном горле, Лесли закрывает глаза и кусает обветренные губы. Она не знает, чем себя занять — ей сейчас в общем-то не сильно хочется с кем-то говорить, и план позвонить брату и выплакаться сейчас кажется глупейшей идеей за всю историю ее собственной жизни. Лесли садится на мягкой кровати, провалившись в пуховый матрац, обхватывает острые колени руками и кладет на них подбородок — в номере тепло и пусто, можно сказать, в некоторой степени уютно — горят только теплые оранжевые ночники, пока за окном разыгрывается с новыми силами пурга. Лесли не ханжа, она легко себе может представить, как увести мужчину у другой женщины, но почему-то отчаянно хочется выть при мысли, что Александр станет «ее» — они знакомы в общей сумме не больше двух дней, а она уже представляет его героем своих эротических фантазий. Это удручает Лесли и вместе с тем ввергает в глубочайшую степень прострации — Лесли не знает, на что она тратит свою жизнь, если даже не может позволить себе принять решение, которое нравится ей, а не обществу вокруг. Лесли закрывает глаза, выдыхая и всхлипывая с усталостью — сказали, что в номере курить нельзя — на потолке висят системы противопожарной сигнализации. Фыркнув и поплотнее укутавшись в халат, Лесли хватает из сумки пачку сигарет и зажигалку, зашагивает в мягкие гостиничные тапки и шлепает в сторону балкона. Ей хочется верить, что ее ждет чудо под новый год — насколько она знает, через пару часов в Швеции будет настоящая вакханалия, настоящий атас. Творящийся на улицах беспредел даже в планах не сильно прельщает Лесли — в конце концов, она сама сейчас не знает, чего она хочет. С легким скрипом открыв дверь на балкон, заметенный снегом, Лесли выходит и опирается на заснеженные поручни, стараясь в темноте ночи разглядеть крыши домов. Чудес под новый год не бывает — она уверена в этом и уверенно закуривает, щелкнув кнопкой в фильтре сигареты. Выпустив табачный дым с первой затяжкой на волю, Лесли лениво бегает глазами по горящим окнам соседних зданий — она видит, как в цветочном магазине у прилавка стоит трех-метровая очередь мужчин, которые, очевидно, покупают букеты своим женам. Лесли поднимает взгляд выше — похоже, это пекарня, в которой толстенький мужичок в фартуке с рюшами увлеченно готовит очередной новогодний торт на заказ. Лесли смотрит правее — супружеская пара, не стесняясь расшторенных окон, страстно выясняет отношения прямо не отходя от стены. Лесли смущается немного и старается увести взгляд подальше, нервно делая затяжки… *** — Ничего себе! — кричит в трубку Анна, пока Александр смущенно чешет затылок, стоя у окна: из форточки дует холодный северный ветер, облегающий полностью обнаженное тело, но Александру сейчас совсем не до этого. — И куда она делась потом? Александр вздыхает и только хочет сказать, что не знает, как вдруг понимает, на кого смотрит, подняв глаза на окна соседнего здания — на балконе с сырой рыжей головой, оперевшись о снежные поручни локтями, стоит и смотрит куда-то вдаль Лесли. — Ало! Солнце! Солнце, ты здесь? — в повисшей паузе спрашивает взволнованно Анна, но Александр не может ответить ей, завороженный тем, что он видит: Лесли выкидывает окурок, подкуривает снова и выдыхает — это видно по облаку пара, выпущенному в темную ночь Стокгольма. Александр моргает несколько раз, наваждение спадает стремительно, но он все еще понимает, что упорно продолжает смотреть на Лесли, прекрасно зная, что за дверью в спальню его ненаглядная Джесс уже ждет его в кружевном белье. Александр закашливается, делает пару шагов к окну, чтобы разглядеть Лесли получше, все еще остатком сознания не веря, что это она, и, поскользнувшись, впечатывается кулаком в пластик окна с грохотом, который, кажется, слышит вся улица. Все замирает в один миг: Джесс обеспокоенно вздергивается в спальне на кровати в своем красивом кружевном белье, которое она специально для такого случая выбирала пару дней; Анна обеспокоенно замирает, отложив в сторону раскрытую книгу с бумажной бархатистой закладкой; Александр не дышит, стоя в окне в полный рост абсолютно обнаженный, лишь сильнее сжимая трубку телефона. Лесли хлопает черными пушистыми ресницами, пока уличный ветер развевает ее сырые заледеневшие волосы — сигарета уверенно тлеет в зажатых пальцах. Александр сглатывает и хмурится, пытаясь принять вид вечно суровый и недовольный, такой, каким он и светит на публике — Лесли раскрывает рот, бегая глазами по его обнаженному телу, и Александр только успевает ловить ее рассеянный взгляд — он понимает, что светит пахом — тут же хватает ближайшее полотенце и пытается прикрыться, не бросая смотреть на Лесли. В ванной комнате с оглушительным шумом брякается на пол железная вешалка для полотенец, падают несколько разноцветных мочалок, бутылек шампуня и бритва Джесс — Александр снова сглатывает, не моргая. — Алекс? Ты тут? — в трубку продолжает волноваться Анна. — Да-а, да, — смущенно выдыхает он, не в силах оторваться от созерцания Лесли. — Я тут… — Что случилось? Что за грохот? Что там у тебя? — У меня? — Александр понимает, что вместе с этим вопросом его тело автоматически поворачивает торсом, будто он сам оглядывается по сторонам, но взгляд его все еще прикован к окну. Сердце почти не бьется. — Алекс! — укоризненно обвиняет Анна. — Она смотрит на меня! — словно пятилетний мальчик, провинившийся в исчезновении торта с праздничного стола, оправдывается Александр. — Кто смотрит? — не понимает Анна. — Та девушка, — торопливо тараторит Александр, и тут же на него нахлывает стыд: он отпрыгивает от окна в сторону — поскальзывается на бутыльке шампуня и валится на пол, отшибив себе локоть. — Черт! — Да что у тебя там происходит? — недоумевает Анна. — Милый, все хорошо? — в дверь настойчиво стучит Джесс. Александр, прикрываясь теплым махровым полотенцем, подползает к окну, как разведчик-партизан, и, сглатывая ком под горлом, пытается выглянуть и разглядеть Лесли на балконе соседнего здания. Между ними всего лишь каких-то пять или три метра, но отчего-то Александр чувствует, что от стыда не заснет сегодня до самого утра — нет, гордиться тут нечем, ему просто по-человечески стыдно. Хотя он сам не знает, за что. Когда сиротливые глаза Александра появляются в окне, Лесли с визгом выкидывает недокуренную сигарету и махом присаживается на корточки, схватившись за заледеневшие поручни бортика балкона. И они сидят так, как дети, в своих мнимых укрытиях, надеясь половиной мозга, что им показалось, но сердцем все-таки желая, чтобы нет. Лесли чувствует, как попавший в тапки снег начинает подтаивать и окатывать ступни неприятной холодной влагой, но из соображений гордости она не встает на ноги, чтобы удалиться с балкона — Александр видит ее силуэт, оттененный светом из окон номера, но все равно не вылезает дальше. Упав на колени, Лесли в некоторой степени проклинает себя за трусость, но, когда снег под ногами хрустит и Александр видит, как Лесли поступается своей гордостью, она ползет к дверям. — Алекс! — не выдержав тишины, рявкает Анна. — Милый! — в тон ей за дверью рычит Джесс. — А! — словно ошпаренный, восклицает Александр, вздрогнув всем телом. — Я тут! — кричит он обеим и прилипает к ледяной стене своей разгоряченной спиной. — Что у тебя происходит? — не сговариваясь, в голос спрашивают Анна и Джесс. — Я позвоню тебе позже, — искренно обещает Александр и, не выслушав ни согласия, ни ответа, сбрасывает звонок и вскакивает на ноги, уже наматывая на бедра полотенце. — Милый! — Джесс старается повеситься к нему на шею, как только дверь распахивается, но Александр отпрыгивает в сторону, стремглав несясь к шкафу с одеждой — распахнув створки шкафа, он выдергивает все махровые халаты, которые только видит, и по очереди торопливо цепляет каждый на свои плечи, дрожа не то от холода, не то от стыда. Лесли с силой захлопывает дверь на балкон и швыряет полупустую пачку сигарет с зажигалкой куда-то на кровать: сердце бешено колотится, и Лесли упорно продолжает себе под нос твердить что-то о том, что чудес под новый год не бывает, но стук ее сердца, кажется, слышно даже Александру через три или пять метров и стены между ними — и какого черта они с Джесс заселились в отель напротив ее гостиницы? Лесли раздосадованно пыжится, но глубоко внутри себя прекрасно понимает, что даже в какой-то степени благодарна богу за то, что он все-таки творит чудеса для тех, кто в них так отчаянно нуждается — желудок сводит урчанием протяжно, Лесли кусает губы и все еще дрожит, чувствуя, как оттаивают заледеневшие на ветру волосы. Хочется вернуться назад и что-нибудь сказать ему, сказать Александру, но Лесли упорно одергивает себя с видом расфуфыренной обиженной девственницы. Что значит, трахался со своей девушкой на весь самолет? Давай, пока, Александр! И все-таки гордость в этом вопросе сейчас имеет вторичные права — Лесли и сама это прекрасно понимает. Но к окну — отчего-то — больше не суется. *** Александр падает на кровать без сил, запахнувшись во все халаты разом — Джесс беззвучно садится рядом, шуршит чистое постельное белье. — У тебя все хорошо, любимый? — спрашивает она вкрадчиво заботливым голосом, и сейчас Александр даже завидует Лесли — в случае стресса она хотя бы может выйти на балкон, чтобы покурить. А что может он? — Да, все хорошо, — отмахивается Александр с показушным безразличием. Его щеки все еще красные — он понимает, что что-то в нем дает осечку, раз ему и стыдно, и смешно, и любопытно одновременно. Он даже не особенно страдает от того, что образ замкнутого властителя в глазах Лесли явно рассыпался несколько минут назад. — Может, ляжем спать? — мурлыкает Джесс, ложась рядом и вытягиваясь струной рядом со статной фигурой Александра. — Ляжем, — он без лишних вопросов, поняв все намеки, отворачивается к стене — ему не до секса. По крайней мере — не с Джесс. — Ты обижаешься? — тонкие пальчики Джесс умело отгибают теплую махровую кипу складок халатов — она кладет теплую ладонь на горячий пах. — С чего ты взяла? — Александр не ведет и бровью, стараясь на нее не смотреть. — Это потому, что я отказалась отсосать тебе в самолете? — Джесс кокетничает и с ним, и с его членом, который никак не реагирует на ее прикосновения — Александр сглатывает, хочет что-то сказать, но опаздывает: Джесс склоняется над его пахом, и ее горячий рот сейчас даже, кажется, может снять его стресс. Александр вздрагивает всем телом, закрывает глаза с тихим полустоном, прикусывает нижнюю губу и беспомощно напрягает пальцы на ногах. А перед глазами стоит впечатленный взгляд Лесли — ее красные щеки, рыжие сырые волосы в хлопьях снега, приоткрытые розовые губы, сигарета в тонких пальцах… *** До поздней ночи Лесли сидит, сложив голову на колени, у стены. И смотрит на свои ноги, которые постепенно отогреваются. Когда на небе за окном бухают салюты, Лесли с розовыми щеками сглатывает неуверенно. Когда на небе за окном бухают салюты, Александр кончает с рычанием, намотав на кулак волосы Джесс, а в голове — рыжие сырые волосы Лесли, занесенные хлопьями снега…