6.
Телохранитель не был единственным шагом отца, предпринятым ради моей безопасности. И мне стоило бы сразу догадаться, что будут и другие новшества. Через три дня после покушения, утром выходя из ванной, я столкнулась с папкой, полностью готовым к рабочему дню. Поцеловав меня в макушку, отец сказал: — Доброе утро, Машунь. Я чмокнула его в щеку и хотела поприветствовать, но в этот момент осеклась, услышав какой-то шум на кухне. Первой мыслью было: Накаджима. Но с того первого дня телохранитель больше не поднимался в квартиру — ждал меня внизу у машины. Схватившись за отцовский локоть, я прошептала: — Пап, там кто-то на кухне. Он сказал обычным голосом: — Знаю. Пойдем, я тебя познакомлю. Мы прошли на кухню и передо мной предстала старушенция, как будто сошедшая с какой-нибудь японской гравюры. Ее волосы были убраны наверх в традиционную прическу и одета она была в кимоно. Не в то кимоно, которое стоит несколько тысяч долларов и состоит из двадцати предметов. Нет, она была одета в облегчённую разновидность — повседневное кимоно. Но даже такой вариант смотрелся весьма странно в европейских интерьерах нашей кухни. Я мысленно назвала ее старушенцией, но по довольно гладкому лицу было практически невозможно определить возраст этой женщин. Ей могло быть как сорок, так и восемьдесят. Отец прервал молчание: — Тачибана-сан, это моя дочь — Мария. Женщина церемонно поклонилась: — Я — Тачибана Ичиё. Прошу любить и жаловать. Моя скромная персона к Вашим услугам, Мария-сама. С этого дня я приложу все усилия, чтобы быть хорошей домоправительницей в этом уважаемом доме. Как только она открыла рот, я поняла, что она скорей всего родилась еще в начале периода Сёва. Одно только употребленное ею местоимение «я» — «ватакуши» чего стоило. А обращение на «сама»! Мне пришлось собрать в кулак все свои познания вежливого японского, чтобы ответить ей подобающим образом. Когда мы сели за стол, на меня накатило желание высказать отцу все, что я думаю о новой «домомучительнице», как говаривал Карлсон, который живет на крыше. Но я сдержалась. Правда, за одним неприятным сюрпризом последовал другой. Вместо обычных яичницы, круассанов, сыра, масла и джема на столе в качестве завтрака нас ждал рис, мисо суп, маринованные овощи и тамагояки. Честно говоря, суп из перебродивших бобов и сладкий омлет никогда не были моими фаворитами, но чтобы не показаться иностранной привередой мне пришлось все это съесть. Отец тоже выдержал пытку с каменным лицом. Пока мы ели, старушенция возилась c чем-то у плиты. Когда завтрак был окончен и мы, поблагодарив, поднялись из-за стола, она сказала: — Мария-сама, я приготовила для Вас обэнто. И она протянула мне два джюкубэна, каждый из которых был завернут в специальную ткань — фурошики. Неприятно поразила мысль: неужели я выгляжу как человек, который может съесть целых два бэнто. И судя по весу, два довольно тяжелых бэнто? Не хотелось с ней спорить, но я нерешительно сказала: — Тачибана — сан, спасибо большое, но я не съем целых два обеда. Она сказала вежливо: — Второй обэнто для Вашего жениха. Иванов-сама поведал мне, что Мария-сама состоит в отношениях с дальнейшим намерением женитьбы с подающим большие надежды молодым спортсменом. Также мне стало известно, что Мария-сама прилагает все усилия, чтобы добиться успеха в учебе. Поэтому и Вам, и Вашему жениху нужно хорошо питаться. Пожалуйста, положитесь в этом вопросе на меня. Мне оставалось только церемонно ее поблагодарить. Я и подумать не могла, что обладаю таким железным терпением. Этот завтрак дал мне тридцать пять поводов для истерики. Мы с отцом вышли в коридор, я грохнула бэнто на тумбочку в прихожей и зашипела зловеще: — Пойдем-ка в гостиную. Поговорим. Он сказал с улыбкой: — Я опоздаю на работу, да и тебе пора выдвигаться в школу. Я недобро прищурилась: — Ничего. Успеем. Едва мы присели на диван, как я взорвалась, впрочем, стараясь не орать слишком громко, дабы старушенция на кухне не услышала: — Это что за пережиток мезозойской эры? Мисо суп на завтрак? А тирада про моего так называемого жениха? Ты зачем ей про Дайки рассказал? Она теперь здесь постоянно будет торчать? Сначала телохранитель, теперь это! Я в собственном доме начинаю чувствовать себя, как в ловушке! Приставил ко мне банду надсмотрщиков и сидишь довольный. Слышал такое изречение: двое — это компания, а трое уже толпа? По мере своей тирады я раздражалась все больше и больше. Отец же сидел с совершенно невозмутимым лицом. Когда мой поток иссяк, он спросил спокойно: — Всё? Полегчало? Я зло прошипела: — Ничего подобного! Я только начала! Он сказала примирительно: — Ладно, не злись. Давай я все объясню. Из-за произошедшего мне придётся работать в десять раз больше. Я должен доказать партнерам свою ценность. Поэтому теперь буду бывать дома только поздно ночью. А тебе нужно нормально питаться. Тачибана — проверенный человек, один из партнеров поручился за нее. Ты не смотри, что она бабка-одуванчик. Внешность обманчива. На самом деле она провела всю жизнь среди якудза. Это первое. Дальше: она будет бывать у нас только в первой половине дня. Так что ты не будешь видеть ее, приходя домой после школы. Тебе нужно будет только разогревать еду, приготовленную ею. И наконец, по поводу твоего парня. Да, я рассказал ей и даже фотографию показал. А то знаешь ли, та еще картина будет, если они столкнутся на кухне, и она от испуга метнет в него нож. Ты ж по-любому будешь его домой приглашать. Его слова показались мне довольно разумными, но я все равно не желала уступать: — Но я не хочу есть такие завтраки. И какого черта она ко мне обращается на «сама»? И эти два бэнто! — По поводу завтрака не беспокойся, я объясню ей, как мы питаемся. Но боюсь, что на обед и ужин будет японская еда. Она не знакома с нашей кухней. И тебе придется таскать своему Аомине обеды. Старуха старой закалки и считает, что невеста должна кормить жениха. Тут отец поморщился: — И хотя меня самого бесит это слово «жених», и я совсем не хочу кормить какого-то лоботряса, но вынужден смириться с этим. Он поднялся с дивана: — Ладно. Пойду, поговорю с ней. Я крикнула ему вдогонку: — И скажи, чтобы она не обращалась ко мне на «сама». В школу я приехала злая, как пантера. Мне совсем не нравился курс, который взял мой отец. Дайки сразу же заметил, что со мной что-то не так, но воздержался от вопросов. После того покушения он стал относиться ко мне гораздо внимательней. Не скажу, что мне это не нравилось, но иногда казалось, что парень себя слишком сдерживает. Уроки тянулись одним за другим, а я все никак не могла придумать, как вручить Дайки обэнто. Поэтому, когда прозвенел звонок на обеденный перерыв, я просто вытащила два контейнера, повернулась к Аомине, поставила один перед ним и сказала буднично: — Твой обед. Зная мои кулинарные способности, Дайки настороженно развязал ткань и с опаской снял крышку контейнера. Его глаза расширились от удивления, когда он увидел содержимое. Я и сама обалдела — там было от чего. Я никогда раньше не видела такого красивого и хорошо подобранного обеда. Контейнер состоял из семи отделений. В самом большом лежал рис. В двух поменьше кусочки жареной курицы и жареного лосося. Также там были: тамагояки; салат из помидоров, огурцов и красного перца; маринованные овощи и, наконец, умэбоши — солено-квашенные японские абрикосы. Аомине поднял на меня глаза и хотел что-то сказать, но ему не позволили одноклассники. Вокруг нас собралась небольшая толпа. Наивные девочки восхищались моим кулинарным талантом, а мальчики отпускали завистливые замечания. Иногда мне кажется, что у японских детей напрочь отсутствует чувство такта. Захлопнув крышки наших бэнто, Дайки сказал: — Пойдём Купив по дороге напитки, мы поднялись на крышу. В воздухе чувствовалась небольшая осенняя прохлада, но солнце приятно пригревало. Мы сели на гудрон, и парень спросил, указывая на коробки: — Откуда это? Сомневаюсь, что ты сама приготовила. Я фыркнула: — Нет, конечно. У нас теперь есть домоправительница. Отец рассказала ей о тебе. И она считает необходимым готовить еду и для моего «жениха», — последнее слово я произнесла с сарказмом. Потом добавила, — Прости, я ничего не могу с этим поделать. Аомине взял палочки: — Итадакимас! И начал есть. Я последовала его примеру. Жуя, парень сказал: — Очень вкусно. Я спросила осторожно: — Ты не злишься? У него сделалось удивленное лицо: — Почему я должен злиться? Меня кормят хорошей едой. Ты же сама сказала, что с этим ничего нельзя поделать. Поэтому я с благодарностью принимаю это. Единственное, можно мне делать обэнто без свежих овощей? Я их не очень люблю. Но ты все равно передай домоправительнице мою благодарность. Особенно за умэбоши! Я в этот момент как раз попробовала один умэбоши и мое лицо перекосилось — настолько кислым он был. — Ну и кислятина! — сказала я. — Эй, полегче! Это национальное достояние моей страны. И вообще-то, умэбоши очень полезны и дорого стоят, поэтому если не хочешь, отдай мне, — без зазрения совести парень нырнул палочками в мой бэнто, вытащил пару абрикосов и отправил в рот. Мне подумалось: ну хотя бы теперь у Рё еду таскать прекратит. Когда с бэнто было покончено, Дайки откинулся на спину и вытянулся в полный рост: — Вот это я понимаю обед. Он закрыл глаза и, казалось, задремал. Я же провожала глазами облака, плывущие по небу, и моя голова была абсолютно пуста. Вдруг он сказал: — Почему ты с таким презрением произнесла слово «жених»? Я посмотрела на своего парня и увидела, что у него на лице не было и малейшего признака сонливости. Аомине поднялся и подсел ко мне поближе: — Ты не воспринимаешь наши отношения всерьез? Думаешь, мы просто проводим время вместе? Выражение его лица сделалось холодным, даже враждебным. Я забормотала: — Нет, конечно я так не думаю. Что ты такое говоришь? — Вчера я встретился с твоим отцом. Мне показалось, что прямо передо мной взорвалась небольшая бомба. Я подалась вперед и ахнула: — Что? Где? Он тебе угрожал? Заставлял бросить меня? Аомине успокаивающим жестом взял меня за руку: — Успокойся. Мы просто поговорили. Я возвращался домой после школы и увидел его сидящим в машине рядом с моим домом. Я сразу же понял, кто он. Вы так похожи. Он представился и пригласил меня в свою машину. Мы поехали в кафе неподалеку и все обсудили. — И? — от нетерпения я практически подпрыгивала. Дайки почесал рукой в затылке: — А он и, правда, пугает. Крутой у тебя отец. Теперь я понимаю, о чем ты тогда говорила. — Все-таки он тебе угрожал, — сказала я упавшим голосом. — Ну и мнение у тебя о собственном отце. Нет. Он спросил о моих намерениях в отношении тебя. И я ответил, что у меня самые серьезные намерения. Что я от тебя не оступлюсь до тех пор, пока ты сама не попросишь об этом. Потом он расспросил меня немного о баскетболе и о школе, о моих родителях, о планах на дальнейшую жизнь. Но, знаешь, у меня создалось впечатление, что он уже все это и так знал. Я усмехнулась: — Мой отец умеет добывать информацию. Думаю, он знает о тебе абсолютно всё. Дайки вздохнул: — Жутковато как-то, но я его понимаю. Если какой-нибудь парень сделал бы с моей дочерью то, что я делал с тобой, я бы его убил. Когда мы поженимся, и если у нас родится дочь, я совершенно точно буду ее все время взаперти держать. Он сказал это как свершившийся факт. Я пискнула: — Поженимся? Парень не понял моего удивления: — Да. Не сейчас, но когда-нибудь это же произойдет. Нам еще учиться два с лишним года. А потом я или получу спортивную стипендию в каком-нибудь университете и пробьюсь в сборную страны, или меня пригласят играть в НБА, что еще лучше. Но если мы поедем в Америку, тогда точно нужно будет пожениться. Хочу, чтобы всем было понятно, что ты — моя. А то знаю я этих наглых американцев. Достаточно посмотреть на идиота Кагами с его американским воспитанием. Я слушала его и одуревала от того, как спокойно Аомине об этом рассуждает. Он все распланировал! Всю мою жизнь! Я осторожно спросила: — А ты говорил об этом моему отцу? Дайки ответил: — Да. — И что он сказала? — Похвалил, что у меня есть цели в жизни. Вот оно что! Значит, отец и словом не обмолвился, что в российской школе я учусь в выпускном классе и что следующим летом собираюсь поступать на очное отделение российского университета. Также отец видимо «забыл» упомянуть, что я стану преемницей его нелегального и опасного бизнеса. Желая подтвердить свои опасения, я спросила: — И что вы решили в конце? — Кажется, я произвел хорошее впечатление на твоего отца, поэтому он сказал, что мы можем видеться с тобой, что мне всегда рады в твоём доме. И он поручил мне заботиться о тебе, пока мы в школе. Мне захотелось истерично засмеяться. Бедный, наивный дурачок Аомине. Мой хитрожопый, изворотливый папка развёл бедного парня! Притворился, что принимает его и таким образом нашел мне еще одного надзирателя! Теперь у него все схвачено: Накаджима, Тачибана и мой бойфренд глаз с меня не спустят. Боже! К такому жизнь меня не готовила! Аомине посмотрел на меня с подозрением: — Что с лицом? Что-то не так? Я промямлила: — Это всё так неожиданно. Ты мне никогда не рассказывал о своей семье, не говорил даже, где живешь. А моему отцу взял и выложил все. У Дайки сделалось упрямое лицо: — Это был мужской разговор. К тому же он и так многое знал. Потом он замолчал на какое-то время и, наконец, нехотя сказал глядя в сторону: — Я никогда не приглашал тебя к себе, потому что квартира моих родителей находится в обычном жилом районе среднего класса. Я не поняла: — И что с того? У него сделалось злое лицо: — Ты — богатая, тебе этого не понять. И хотя я уже сидела, мне показалось, что я рухну на месте. Я переспросила: — Чего? Аомине сказал зло: — Нужно быть слепой, чтобы не видеть, что мы с тобой стоим на разных ступенях социальной лестницы. Из всех, кого я знаю, ты по положению ближе всего к Акаши или Мидориме. А мои родители — обычные служащие. Я — единственный ребенок, поэтому они дают мне достаточно денег. Но знаешь, наша квартира раза в три меньше твоей. А ты видела, на какой машине ездит твой отец? У тебя даже коробки для бэнто не из пластика, а из дорого дерева. Парень безжалостно говорил все это, и внутри меня поднималось чувство жгучей обиды. У меня даже в горле защипало. Я никогда раньше не думала, что Дайки заботят подобные вещи. Я поняла, что была наивной и бессердечной. Я давно перестала замечать свой достаток, многие вещи казались мне естественными. Например, я даже не обращала внимания, на какой машине ездит отец. Опустив глаза, я сказала: — Я не помню, какая марка машины у отца. Серая какая-то. Аомине усмехнулся: — Вот об этом я и говорю. Серая! У него Мерседес последней модели, который стоит двадцать миллионов йен. Я почувствовала, как у меня защипало глаза. Мне было до глубины души обидно, что Аомине попрекает меня деньгами. Причем деньгами не моими. Я отвернулась, чтобы он не видел моего лица. Увидев это, парень воскликнул: — Эй, ты реветь собираешься? Мари! Но я упрямо не хотела смотреть на него. Меня переполняла чувство обиды. Он притянул меня к себе: — Перестань. Все будет хорошо. Когда я закончу школу и начну играть в профессиональной команде, то смогу обеспечить тебя. Может, у нас не будет столько денег, сколько у твоего отца, но бедствовать мы тоже не будем. Я заколотила кулаком по его плечу: — Аомине-дурак! Я не из-за этого расстроилась. Мне плевать на деньги! И я никогда не задумывалась о какой-то надуманной разнице в социальном положении. Меня это совсем не волнует! Не понимаю, зачем ты говоришь такие вещи. Терпеть тебя не могу! Он ухмыльнулся: — Нет, ты любишь меня. Ну же, — он поцеловал меня в висок, а его руки поглаживали меня по спине. Мой гнев исчез, и я сказала: — Не говори больше про деньги. Я не собираюсь сидеть на шее ни у отца, ни у тебя. Я, вообще то, сама хочу в будущем обеспечивать себя. — Ну, насчет твоей работы мы еще посмотрим. А потом парень наклонился, чтобы поцеловать меня. Я попыталась возмутиться: — Не надо! Мы же только что ели. — А кого это волнует? И поцеловал меня. Он всегда получает от меня все, чего хочет. Но будет ли так дальше — вот в чем вопрос! Вечером я засиделась допоздна — мне нужно было поговорить отцом. Наконец, в час ночи я услышала, как он пришел. Я нашла папку на кухне — он разогревал ужин, приготовленный Тачибаной-сан. — О, Машка! А ты чего не спишь? Я села за стол и сказала с холодной улыбкой: — Знаешь, а ты очень хитрый. Весьма умно. Даже Дайки переманил на свою сторону. Теперь он с удовольствием будет следить за мной, думая, что это благое дело. И даже не подозревая, что его обвели вокруг пальца, как ребенка. Отец поставил еду на стол, тяжело опустился на стул и начал есть. — А сама-то ты чем лучше? — спросил он устало. — Не поняла? — А чего тут не понятного? Ты ж не сказала ему, что уедешь весной. Что поступишь в университет в России, что станешь моей правой рукой. Я смутилась: — Ну… скажу еще. Папка усмехнулся: — Да ладно. Скажет она. Ты ж трусишь. Не знаешь, как к этому подступиться. Машунь, я скажу тебе кое-что: невозможно одной жопой усидеть на двух стульях. Либо тут, либо там. Я вспылила: — А вот и останусь в Японии! Окончу школу здесь и поступлю в университет! И даже не пытайся меня отговорить! Он пожал плечами: — Не собираюсь. Хочешь жить в Японии, пожалуйста. Станешь женой спортсмена. Будешь дома сидеть, детей растить, да борщи варить. А, прости. Они не едят борщ. Да ты и готовить ни черта не умеешь. И я очень сомневаюсь, что тебе понравится жизнь типичной японской домохозяйки, а, дочь? Как думаешь? Больше всего в этой ситуации меня бесило то, что отец был прав. Я не видела свою дальнейшую жизнь так. У меня были свои планы. У меня были амбиции. И папа знал об этом. А Дайки? Как можно совместить все это с ним? Пока что у этого уравнения не было решения. Отец прервал мои размышления: — То-то. Пора тебе повзрослеть и самой нести ответственность за свою жизнь. Еще раз говорю: хочешь остаться в Японии и поступить здесь в университет, вперед. Я оплачу обучение. Хочешь выйти замуж за японца-спортсмена. Твое дело. Но будь готова к жизни обычной японской женщины. — А твой бизнес? Он усмехнулся: — Мне тридцать восемь лет, я здоров, как бык и не сойду со сцены еще как минимум лет тридцать. И хотя он бахвалился, но я видела, что отец устал. Под глазами залегли тени, в шевелюре появилась пара новых седых волос, а около рта застыли складки усталости. — Пап, ты устал, — я погладила его по руке. Он накрыл ладонью мою руку: — Это временные трудности. Все будет хорошо. Прорвемся. Я хотела ему верить. Я надеялась, что будет так, как он сказал. Один за другим проходили дни октября. В нашей с Дайки жизни установился определенный распорядок. После занятий мы шли на тренировки каждый в свой клуб. После клуба Накаджима отвозил нас ко мне домой. Аомине воспринял приглашение отца слишком буквально и вечерами безвылазно торчал у нас в квартире. Не знаю, что им двигало. Были ли это какие-то рыцарские чувства, наивные представления, что он несет за меня ответственность или элементарный страх, что со мной произойдет что-то плохое в его отсутствие? Я несколько раз говорила, что ему совсем не обязательно так возиться со мной, пока, наконец, парень не сказал раздраженно: — Я тебе надоел? Разговор происходил во время обеденного перерыва в школе. Мы сидели на скамейке и ели бэнто, приготовленные Тачибаной-сан. Я опустила палочки и сказала горячо: — Нет, конечно. Ты никогда мне не надоешь. И это была чистейшая правда. Его присутствие никогда не было для меня чем-то тяжелым или утомительным. Мне нравилось проводить время с Дайки. Мы могли за целый час не перекинуться ни единым словом, но это было комфортное молчание. В нашей квартире то тут, то там я натыкалась на признаки присутствия третьего человека. Тапочки Дайки в прихожей. Его спортивные штаны и футболка в моей комнате. Он переодевался в них, когда бывал у меня. Его зубная щетка в ванной. Я не знала, нормально ли это, но привыкла к этому. Придя из школы, мы разогревали еду и садились ужинать. Потом я заставляла его заниматься. И это было огромным плюсом того, что Аомине каждый будний день торчал у меня. Я все ныла и ныла о важности учебы, что ему не оставалось ничего иного, как взяться за ум. Благодаря этому, оценки Дайки заметно улучшились. Иногда у меня были онлайн-уроки с учителями из России. Я поворачивала свой ноутбук так, чтобы не была видна кровать и занималась. А Дайки, освобожденный от моего надзора, дрых, убаюканный размеренной речью чужого языка. Правда, бывало, что он, не стесняясь, ходил по комнате, заставляя нервничать моих российских преподавателей. — Он не понимает русский язык, не беспокойтесь. Просто не обращайте на него внимания, — говорила я. И со временем они привыкли, что он иногда мелькает за моей спиной. Обычно в одиннадцать часов я выпроваживала Аомине домой. Однажды я спросила: — Твои родители не удивляются, что ты так поздно приходишь домой? Он пожал плечами: — Неа. Они привыкли. В Тэйко я часто задерживался допоздна из-за дополнительных тренировок. — Понятно. Дайки… — в моем тоне появилась нерешительность, — скажи честно, вся эта ситуация со мной не помешает тебе хорошо выступить на Зимнем кубке? У тебя из-за меня столько проблем, ведь ты все свободное время тратишь на меня. Парень потрепал меня по голове: — Что за ерунда? Конечно, ты мне не мешаешь. Я регулярно хожу на тренировки, и силён как никогда. Победить меня могу только я сам. Мне оставалось только кивнуть согласно. Несколько раз в выходные мы ходили на свидания. Но, к сожалению, практически невозможно поймать романтический настрой, когда где-то за твоей спиной незримой тенью маячит Накаджима. Как-то Дайки спросил у меня: — В российской школе сложно учиться? Ты столько занимаешься. Мое сердце зашлось в бешеном стуке. Это был идеальный момент рассказать Аомине, что я учусь в выпускном классе, и мне предстоит сдача экзаменов. Но я малодушно промолчала, чувствуя себя при этом трусливой дрянью, но ничего не могла с собой поделать. Иногда мы с Дайки занимались любовью. Прямо на моей кровати. После того раза в отеле, Аомине ни разу не сделал первого движения. Каждый раз инициатива исходила от меня. Обычно мы сидели за учебниками, и наступал такой момент, когда мне начинало казаться, что еще немного и моя голова лопнет от всей этой математики, истории, литературы, японского языка и прочего. Мне нужно было сбросить напряжение. Я закрывала учебник, придвигалась ближе к Дайки и понимала, что он буквально спит с открытыми глазами, безнадёжно застряв на какой-нибудь нудной задаче. Тогда я начинала гладить его по спине, целовать в шею, иногда засовывала руку под футболку и с неприкрытой жадностью трогала стальные мышцы его пресса. Он сразу же понимал, к чему я веду. Но каждый раз в его глазах появлялись молчаливые вопросы: ты уверена? Ты, действительно, хочешь этого? И мне приходилось проявить изрядную долю настойчивости, чтобы Дайки, наконец, включился в игру, требующую участия двоих. И вел он себя при этом очень аккуратно. Я не утверждаю, что это было скучно и обыденно. Как правило, мне было хорошо, и Аомине всегда доводил меня до пика, но ни разу больше я не испытала таких ярких эмоций, как в том отеле. Думаю, отец догадывался, что мы с Дайки не только математикой занимаемся, но воспринимал он это на удивление спокойно. Как-то я спросила его: — Тебя не беспокоит, что мы с Аомине проводим так много времени вместе, что он постоянно торчит у нас? Отец пожал плечами: — Не очень. Может, это поможет тебе, наконец, понять, чего ты действительно хочешь. Хочешь ли ты провести с ним остаток жизни или это обычное увлечение. Помолчав немного, он добавил: — Прости. Из-за меня ты сейчас находишься в непростой ситуации. Я понимаю, что тебе очень тяжело. Ты испытываешь на себе сильнейшее давление обстоятельств: учеба в российской школе, учебы в японской школе, занятия спортом, твой парень и, наконец, нависшая над нами угроза, источника которой мы даже не знаем. Я понимаю, что это слишком, но пока не могу изменить ситуацию. Поэтому тебе остаётся только терпеть. Надеюсь, что из этого ты выйдешь сильной как никогда. Я понимающе улыбнулась: — Пап, я сделаю все, что смогу. Я — боец и буду бороться до конца. И хотя я сказала это твердо, но глубоко внутри знала, что мои силы на исходе. Напряженный бег по замкнутому кругу рано или поздно приведет меня к срыву, и это только вопрос времени. Наступило первое ноября. Уже больше месяца я жила с ощущением окружающей нас смутной угрозы. Было первое воскресенье ноября. Отец работал. Дайки уехал куда-то с родителями. А я маялась дома от скуки. Мне не хотелось заниматься. Мне хотелось вырваться куда-нибудь на свежий воздух. Я выглянула в окно и посмотрела на стоянку. Машина была там, как и обычно, когда я дома. А вместе с ней и Накаджима, либо сидящий внутри, либо стоящий со сложенными на груди руками, прислонившись к сверкающему боку этой новенькой черной Тойоты. За прошедший месяц постоянное присутствие рядом со мной этого человека стало менее раздражающим, но все еще довольно ощутимым. Как хронический шум в ухе, от которого иногда удается отвлечься, но который напоминает о себе в самый неподходящий момент. Вздохнув, я отошла от окна и начала собираться. Накануне я уговорила отца отпустить меня съездить в парк Сёва Кинэн в городе Татикава, находящийся в сорока километрах от Токио. За время своего пребывания в Японии я успела посетить многие парки, постепенно вычеркивая их из своего списка. Я всегда любила проводить время на свежем воздухе — в любое время года. Кир никогда не разделял этой моей страсти. — Какой кайф в том, что ты бродишь часами по парку? — спрашивал он. Человек действия, мой друг не понимал, что мне нужно иногда погрузиться в свои мысли, заняться бездумным самосозерцанием. Особенно мне бывает это необходимо, когда я стою на распутье. Совсем как сейчас. Когда я вышла из подъезда, Накаджима ждал меня, прислонившись к боку машины. По случаю выходного дня на нем был не обычный строгий костюм, а черные джинсы, кипенно-белая футболка, черная кожанка и кроссовки в тон футболки. Образ довершали темные очки. Он сразу же «помолодел» лет на пять, и я подумала, что возможно ошибалась, думая, что телохранителю хорошо за тридцать. Накаджима, как обычно, приветствовал меня кивком головы и открыл заднюю дверь автомобиля. Пока мы ехали, я дремала, усыпленная плавным ходом машины. Воскресные дороги были довольно пустыми, и мы доехали очень быстро. Уплатив по четыреста сорок йен за вход, мы двинулись в парк. Для момиджигари было еще рановато, но пятна желтой листвы уже разлились то тут, то там, разбавляя зелень. Надев наушники, я брела по тропинкам, жадно вдыхая свежий воздух и греясь на неярком, но приятном осеннем солнце. В какой-то момент я обратила внимание, что люди странно поглядывают на меня. До меня дошло, что Накаджима, идущий в двух шагах позади меня, выглядит как сталкер. Я обернулась к нему: — Накаджима-сан, пожалуйста, идите рядом, а то люди могут неверно понять. На лице мужчины было написано, что ему плевать на людей, но он выполнил мою просьбу. Так мы и шли плечом к плечу. Он профессиональным взглядом ощупывал встречных людей, не забывая держать под надзором окружающее пространство. Мы подошли к озеру. В наушниках заиграла песня Lonely Day группы System of a Down Such a lonely day And it's mine The most loneliest day of my life Such a lonely day Should be banned It's day that I can't stand The most loneliest day of my life The most loneliest day of my life Such a lonely day Shouldn't exist It's day that Ill never miss Such a lonely day And it's mine The most loneliest day of my life And if you go, I wanna go with you And if you die, I wanna die with you Take your hand and walk away The most loneliest day of my life The most loneliest day of my life The most loneliest day of my life (life) Such a lonely day And it's mine Is day that I'm glad I survived Песня прозвучала отголоском моего настроения. Действительно, я чувствовала себя очень одинокой. Я приехала в этот парк, чтобы подумать и решить, что мне делать дальше. Я знала, что мне нужно было рассказать Дайки о своем предполагаемом отъезде. Но не могла придумать как. И убеждала себя, что еще есть время и что мне не обязательно уезжать. Отец же сказал, что я могу остаться с Аомине. Но в моей голове крутилась мысль, что не все так просто. Я смотрела на синюю гладь озера, подернутую легкой рябью, но там отражались только плывущие по небу облака и деревья, растущие у воды. Вдоль озера стояли скамейки, и я села на одну из них. Накаджима встал позади скамейки, чтобы не мешать мне. Но его тень раздражающе маячила на периферии моего левого глаза, поэтому я повернулась и приглашающе похлопала по скамье. Когда мужчина сел рядом, я сняла наушники. Мне подумалось, что за прошедший месяц мы едва ли обмолвилась парой фраз. Я даже его имени не знала — только фамилию. Чтобы отвлечься от своих мыслей, я спросила: — Накаджима-сан, а как Ваше имя? Телохранитель замешкался на пару секунд, как будто раздумывая, стоит ли отвечать, но потом все же сказал: — Юуки. Из меня вдруг вырвалось: — Вы — якудза? Я знала, что мой вопрос скорей всего звучит глупо и оскорбительно, но ничего не могла с собой поделать. Эта загадочная личность вызывала во мне интерес. Мужчина повернул ко мне голову и снял очки. В очередной раз я подивилась насколько темные у него глаза. Европейцы ошибочно считают, что у большинства азиатов черные глаза. На самом деле, глаза у них темно-карие. Но у Накаджимы они были глубокого черного цвета, и иногда мне было страшновато смотреть ему в глаза. Я выдержала его взгляд, и он ответил на мой вопрос: — Я рано остался сиротой, и глава клана забрал меня к себе. Я осознавала, что сказанное им было вещью сугубо личной, но не понимала, почему он поделился этим с гайджином. Меня понесло дальше: — Накаджима-сан, Вам не противно охранять гайджина? Мне показалось, что его губы тронула легкая усмешка. Телохранитель сказал спокойно: — Мари-сан, не называйте так себя. Это плохое слово. А потом добавил: — Я выполняю волю главы. Внутренний бес толкал меня все дальше к краю: — А если глава клана прикажет Вам изнасиловать или убить меня? Выражение его лица не изменилось, но он окинул меня оценивающим взглядом. Как будто впервые заметил, что я — женщина. И, кажется, увиденное показалось ему довольно привлекательным, потому что на пару секунд на лице мужчины появилось хищное выражение. Надев очки, Накаджима повторил: — Я выполняю волю главы. А потом отвернулся, как бы говоря, что разговор окончен. И мне стало по-настоящему страшно. Я поняла, что все, что происходило со мной, не было шуткой или розыгрышем. Что меня, действительно, могли убить. И опасность все еще здесь — ходит рядом, поджидая момент, чтобы запустить в меня свои острые когти. По дороге домой я то и дело с заднего сиденья поглядывала на профиль Накаджимы и понимала, что уже никогда не смогу относиться к нему как раньше. Я перестала доверять своему телохранителю! И знала, что это послужит последним камешком, который потопит эту утлую лодчонку, в которой я плыла последний месяц в надежде догрести до берега. Развязка наступила спустя два дня. Накаджима вез нас с Дайки домой после школы. Был седьмой час и на улице уже стемнело. Мы с Аомине сидели на заднем сиденье. Он дремал, откинувшись на подголовник. Вид у него был усталый. Приближался Зимний кубок, а значит, его внутреннее напряжение возросло до предела. Он, как обреченный на гильотину, ждал исполнения приговора. Сможет ли кто-нибудь обыграть его и, наконец, освободить от бремени самого сильного игрока. Вполне возможно, что Дайки и сам не отдавал себе отчета, что жаждет проигрыша, но дело обстояло именно так. И на всё это так неудачно наложилась ситуация со мной и моим отцом. Я видела, что Аомине постоянно переживает за меня. И как бы я не старалась снять хотя бы эту ношу с его плеч, пытаясь убедить, что со мной все хорошо, но он не поддавался. Парень адекватно оценивал происходящее, зная, что нет там ничего хорошего, и что я далеко не в порядке. Машина остановилась в вечерней пробке. Я вытащила из сумки плеер и надела наушники. В голове заиграла песня Нины Несбитт «Chewing gum». …. I'm just chewing gum until the flavour's gone Oh oh oh I, I, I'm just chewing gum until the flavour's gone Мне подумалось, что моя теперешняя жизнь и есть безвкусная изжеванная жвачка. Не хочешь бросать на землю, но уже нет сил жевать. Машина проползла двадцать метров и снова остановилась. В плеере сменилась песня — заиграла Anouk «Nobody’s wife». Я прислонилась лбом к холодному окну машины. Мы остановились как раз напротив входа на надземную станцию метро. Буквально в десяти метрах от меня люди поспешно проходили через турникеты и выходили на платформу. Вот бы и мне сесть на какой-нибудь поезд и уехать далеко-далеко от всего. Туда, где нет терзаний, где я не должна буду ничего решать. На станцию влетел поезд, и на меня нашло какое-то наитие. Я нащупала в кармане пиджака проездной. Дайки по-прежнему сидел с закрытыми глазами. У Накаджимы зазвонил телефон, и он отвлекся. Кажется, сама судьба благоволила мне. Я распахнула дверь машины и выскочила наружу. Перемахнув через низенькое ограждение, понеслась прямиком к турникету. Подгоняя меня, в наушниках вдаривало: It's too bad, but that's me What goes around comes around, you'll see That I can carry the burden of pain 'Cause it ain't the first time that a man goes insane And when I spread my wings to embrace him for life I suck out all the love I, I'll never be nobody's wife Я неслась, не оглядываясь, ожидая с содроганием каждую секунду, что сейчас меня перехватят сильные руки Дайки или Накаджимы. Пробежав без задержек через турникет, я вылетела на платформу и успела заскочить в вагон буквально за мгновение до закрытия дверей. Наконец, я могла обернуться. Я увидела, как Аомине и Накаджима одновременно перескочили поверх турникетов и подбежали к вагону. Но они опоздали — двери были закрыты. Дайки еще успел пару раз стукнуть по стеклу. Я слышала его приглушенные крики: — Мари! Мари! Я была буквально в полуметре от человека, которого люблю и почему-то испытывала только чувство невероятного облегчения, что мы находимся по разные стороны закрытых дверей. Поезд тронулся, и я проводила глазами Аомине, оставшегося стоять на платформе с сжатыми от бессилия кулаками. Я протолкалась к противоположной стене и замерла, прислонившись к ней. Внутри меня бурлило самое настоящее ликование. Адреналин резво бежал по венам, заставляя сердце биться быстрее. Окрыленная, я все ехала и ехала. Пассажиры сменялись, мимо меня проносились незнакомые станции. Наконец, я сошла на одной из них и поднялась на поверхность. Местность была незнакомой. Я брела по оживленным улицам. Действие адреналина давно закончилось и все, что я чувствовала — усталость и холод. Ноябрь в Токио довольно теплый. Днём воздух прогревается до шестнадцати градусов, но вечером температура опускается до отметки семи-восьми градусов. Поверх школьной блузки на мне был надет только пиджак, и я быстро начала мерзнуть. Мой телефон остался в сумке в машине. Конечно, я могла бы вернуться в метро и доехать до дома на поезде. Проездной-то был при мне. У меня даже деньги имелись — в кармане пиджака обнаружилась заначка из трех купюр по тысяче йен и несколько монет по сто. Я могла бы взять такси. Я могла бы позвонить отцу или Дайки из платного телефона. Я могла бы зайти в кафе и выпить горячего чаю. Но что-то гнало меня вперед. Какой-то внутренний жар. В наушниках сменялась одна песня за другой. А я упрямо брела вперед. Заглядывала в большие окна ресторанов, магазинов и кафе, видела довольных людей. Им было тепло и уютно. И я могла бы быть там. Но почему-то никак не могла заставить себя шагнуть в свет и тепло. Я как раз подходила к светофору, намереваясь перейти очередную дорогу, когда загляделась на пару, сидящую в небольшом кафе. Парень показывал девушке что-то в своем телефоне, вызвав у нее улыбку. Мне почему-то вспомнился Кир. Как просто все было в наших отношениях. Если бы только мы смогли преодолеть эту пропасть «брат-сестра» и быть вместе! Но мы не смогли и никогда уже не сможем — я люблю Аомине. Это навсегда, а, значит, я связана теперь с Японией. Погруженная в свои мысли, я не заметила, как сигнал светофора для пешеходов сменился на красный, и врезалась в спину какого-то верзилы. Пробормотав «сумимасэн», я пошла в другом направлении — мне было безразлично, куда идти. — Эй, Мари! Мари! Я поняла, что зовут именно меня только тогда, когда давешний верзила положил руку мне на плечо. Из-под странных бровей на меня глядели знакомые красные глаза. — А, это ты, — сказала я слабо и, отвернувшись, побрела прочь. — И это все? — взвился Кагами. — Да подожди ты! Он схватил меня за руку и держал крепко: — Ты себя видела? Что с тобой? У тебя щеки горят! И почему ты так легко одета? Я стояла и в каком-то странном отупении смотрела на парня, понимая, что он спрашивает, но у меня совсем не было желания отвечать. Я просто ждала, когда он отпустит мою руку, чтобы продолжить свой путь. — Ты пьяная? — Тайга наклонился и бесцеремонно обнюхал меня, а потом вынес заключение, — Нет, алкоголем не пахнет. Затем он пощупал мой лоб: — Да ты же горишь вся! Куда ты в таком состоянии идешь? Я пожала плечами: — Не знаю. Кагами задумался на несколько секунд, а потом скинул куртку и надел ее на меня, как на маленького ребенка: — Пойдем! — Куда? — спросила я слабо. — Ко мне домой, я живу в пяти минутах отсюда. У меня не было сил сопротивляться, и я послушно последовала за парнем. Его дом был через дорогу. Оказалось, что Кагами живет в хорошем жилом комплексе. Его квартира удивила меня своими размерами и пустотой. Паркетный пол большой гостиной, куда Тайга провел меня, сиротливо блестел. Из мебели там были только черный кожаный диван, низкий стеклянный столик, пара этажерок и дополнял это все гигантских размеров телевизор. — Пусто тут, — сказала я. — Отец всё время в командировках. А мне хватает и этого. — Понятно, — я села и устало откинулась на спинку дивана, закрыв глаза. Кажется, на несколько секунд я провалилась в сон, потому что когда открыла глаза, Кагами укутывал меня в одеяло. — Что ты делаешь? — спросила я. — Тебе нужно согреться. Кажется, ты начинаешь заболевать. Действительно, я чувствовала странную слабость во всем теле, и меня пробирал озноб. — Хочешь, я приготовлю тебе окаю? Я усмехнулась: — Никогда не понимала, почему японцы считают, что рисовая каша может помочь при простуде. Кагами согласился со мной: — Я тоже. Американцы в таких случаях делают куриный суп. — Русские тоже. — Приготовить суп? Я покачала головой: — Нет, спасибо. Потом мне в голову пришла одна мысль: — Тайга-кун, у тебя есть лимон? Он удивился: — Лимон? Был где-то в холодильнике. — Тогда, если тебе не трудно, сделай мне, пожалуйста, горячий чай с долькой лимона и сахаром. Он поморщился: — Что за гадость? Чай с лимоном? Я улыбнулась: — В моей стране это первое средство при простуде, а суп на втором месте. Он встал и направился на кухню, бормоча по пути: — Русские — странные. Когда чай был готов, он принес мне его и даже подул, чтобы немного остудить. Никогда не думала, что Кагами может вести себя как заботливая мамаша. Сделав несколько глотков, я почувствовала, как горячая жидкость разливается в желудке. Чай был в меру горячий с идеальным балансом кислого и сладкого. — Вкусно, — сказала я, — спасибо тебе. Парень смутился: — Да ну, ерунда. А потом добавил серьезно: — Мари, что с тобой произошло? Я неопределенно пожала плечами, не желая отвечать. Но он не сдавался: — Ты поссорилась с этим идиотом Аомине? Я посмотрела на него удивленно: — А при чем здесь он? Кагами не понял моего удивления: — Вы же встречаетесь. — А ты откуда знаешь? Он вздохнул: — Не делай такое лицо. Все знают. — Кто это все? — Все, кто имеет отношение к школьному баскетболу. — А? Он посмотрел на меня, как на идиотку: — А ты чего ожидала? Он же ас Поколения чудес. Последние слова Кагами произнес с издевкой. Я покачала головой: — Понятно… Нет, мы с Дайки не ссорились. Тут дело в другом. — Понятно. Но как ты все-таки оказалась в моем районе? И где твоя сумка? Где твой телефон? — Я убежала, а потом ехала, куда глаза глядят. Он сказал, повысив тон: — Ничего не понимаю! От кого убежала? Внезапно я ощутила непреодолимое желание выложить ему всё, и сказала, перейдя на английский: — Taiga, I can't take it anymore. Recently I've been in a total fucking shit storm. My life is a mess. I'm riding a freaking roller coaster and can't get off it. Парень сел рядом на диван и спросил с участием: — Mari, what's wrong with your life? Я желчно рассмеялась: — Everything's wrong. I have to work my ass off to study well at both russian and japanese schools, Aomine can't lose and is obsessed with fucking basketball, my father is a mobster running risky business. Рот парня приоткрылся от удивления, и он автоматически перешел на японский: — Твой отец — гангстер? Я поняла, что сболтнула лишнего и порадовалась, что хотя бы промолчала о покушении. — Скажем так, его бизнес не совсем законен. Извини, что вывалила это на тебя. Пожалуйста, не говори никому, а то у меня будут неприятности. Кагами понимающе кивнул головой: — Конечно, не скажу. А потом добавил: — Насчет Аомине, возможно, я смогу помочь. В этот раз мы настроены серьезно не проиграть. Я слабо улыбнулась и откинулась на спинку, подобрав под себя ноги. Меня начало клонить в сон, и я сказала тихо: — Я немного посижу так, а потом уйду. — Думаешь, я так просто тебя отпущу? — парень потрогал мой лоб, — Черт! Похоже, у тебя высокая температура! Я уже скатывалась в сон и смогла только пробормотать: — Ничего страшного. Я сейчас так две минуты полежу, а потом… Я спала, и мне снились голоса разговаривающих людей. Один из них казался таким родным. Он сказал: — Меня бесит, что ей попался именно ты. Но в то же время, хорошо, что она встретила кого-то знакомого. В общем, … хм… спасибо. Второй голос ответил: — Мне не нужна твоя благодарность. Я сделал это не ради тебя. И вообще, как ты оказался здесь так быстро? — После разговора с тобой, Куроко написал Сацуки, а она связалась со мной. — Черт, этот Куроко! Не умеет держать язык за зубами. Первый голос вспылил: — Он правильно все сделал! Не ночевать же ей у тебя! Это я несу за нее ответственность! — Тогда старайся лучше! Я пошевелилась и еле как приоткрыла глаза. В комнате, кроме Кагами, был Аомине. Он подошел к дивану и присел на корточки рядом: — Мари, ты проснулась? Тебе плохо? Я думала, что он будет злиться на меня за побег. Но на лице парня была только тревога. Мне стало так стыдно, что я жалобно проскулила: — Дайки, прости меня. Он погладил меня по голове: — Все хорошо. Я отвезу тебя домой. Парень поднялся, аккуратно сгреб меня в охапку и поднял с дивана легко, как пушинку. Я прижалась головой к его плечу и снова начала проваливаться в сон. Мне просто невыносимо хотелось спать, но я все равно слышала все, происходящее вокруг. В прихожей Дайки спросил у Кагами: — Где ее туфли? — А, точно! Вот они. Сейчас надену. Я почувствовала, как на мои ступни натягивают обувь. Потом Дайки сказал серьезно: — Слушай, Кагами. Ты бесишь меня, а я тебе теперь вроде как должен… но не жди пощады на площадке. Я тебя размажу. Тайга сказал с насмешкой: — Мне не нужно твое снисхождение. И кто кого еще размажет! Я почувствовала на лице прохладный воздух — мы вышли из квартиры. Аомине постарался оставить последнее слово за собой: — И не вздумайте проиграть на отборочных! — Да знаю я! — дверь квартиры захлопнулась. А потом мы ехали домой — сквозь полусон я видела профиль Накаджимы. Я не помню, как Дайки принес меня домой. Следующие сутки я провалялась в забытьи с температурой тридцать девять. Отцу пришлось даже врача вызвать. Тот поставил диагноз: сильное переутомление плюс ОРВИ, прописал покой и общеукрепляющие средства. Неделю я пролежала в постели. Аомине приходил каждый день, но надолго не задерживался. Мы даже толком поговорить не могли, потому что наши встречи происходили под пристальным взором Тачибаны-сан, которая, как коршун следила за тем, чтобы все было пристойно. Она же ухаживала за мной. И мне не удалось избежать рисовой каши и прочих средств, которые, по мнению японцев, помогают выздороветь. На третий день, когда температура была уже не такой высокой, мы с отцом поговорили. Присев на край кровати, папка начал: — Машка, что это такое было? Говорят, ты бежала так, что пятки сверкали. Я вздохнула: — Можешь назвать это нервным срывом. Сама не знаю, как объяснить это. Какое-то наитие. Он вздохнул: — Понимаю. Я взяла его за руку и сказала: — На меня тогда накатило такое безобразное чувство, как будто я в ловушке. Он снова вздохнул: — Ясно. Потом помолчав, спросил серьезно: — Может, все-таки вернешься в Россию? Я боялась, что он скажет так, поэтому воскликнула горячо: — Нет! Пожалуйста, не отправляй меня в Россию! Моя жизнь теперь здесь, в Японии. Отец сказал жестко: — Скажи честно, если бы не этот Аомине, ты бы так же упрямилась или без разговоров вернулась бы домой? Я ответила не очень уверенно: — Не знаю. Сложно сказать. Отец прищурился: — Все ты знаешь. Конечно, ты бы сразу же свалила отсюда. Давай по чесноку, а. Я промямлила, как провинившийся ребёнок: — Прости. Я такая дура. Отец погладил меня по плечу: — Нет. Просто тебе семнадцать лет, и ты влюблена. После небольшого молчания я спросила спокойно: — Теперь ты скажи честно, насколько все плохо? Отец усмехнулся невесело: — А хрен его знает. Японцы же никогда ничего не говорят прямо. Я чувствую, как вокруг меня сжимается кольцо, но внешне все выглядит весьма пристойно. Бля! Был бы я не таким мягкотелым, давно бы отправил тебя на учебу в какую-нибудь Англию и порешал бы здесь всё по-своему. Я спросила жестко: — А ты уверен, что твои методы тут сработают? Это тебе не Россия. Он усмехнулся: — Когда дело доходит до жестких мер, люди везде одинаковые. Я вздохнула: — Неужели ничего нельзя сделать? Мне придется уехать? Отец задумался, и молчание все длилось и длилось. Наконец, он сказал: — Давай так. Если появится хотя бы малейший признак того, что ты в опасности — ты уедешь. Без разговоров бросишь все. Я поняла, что это максимальная уступка, на которую готов пойти папа, поэтому согласно кивнула головой. Он продолжил: — Слушай, в связи со всеми этими событиями у меня появилась мысль, что пора больше внимания уделять законной части своего бизнеса и со временем полностью перевести дело на легальные рельсы. — Было бы неплохо. — Ага. Тем более недавно на деловой встрече я познакомился с одним местным бизнесменом. Мы с ним немного поговорили, и мне показалось, что он заинтересовался в сотрудничестве именно по части легальной составляющей моего дела. Я улыбнулась: — Пап, это же здорово. — Да. Постараюсь назначить с ним встречу. Он уже собрался уходить, когда я спросила с ехидством: — Папка, а когда я сбежала, ты волновался? Он фыркнул: — Да прям. Я ж тебя вырастил не хрупким цветком. Знал, что с тобой все будет нормально. Я надула губы: — А вот упала бы я где-нибудь в подворотне и померла бы. Он поднял правую бровь: — Казаки в подворотне не умирают. Не такие мы люди… Кстати, а вот парень твой струхнул. — А? — Да. Накаджима позвонил мне, и я сразу же приехал. Этот твой Аомине не знал, что делать. Пришлось сказать ему, что ты уже взрослая девочка, выросшая в Осурошия. — Ясно. Слушай, по поводу Накаджимы. Он не виноват! Не говори о случившемся главе его клана. — И не собираюсь. Я не хочу, чтобы из-за моей дурной дочурки кому-то часть мизинца отрезали. — Ужас какой! — Ага. В следующий раз думай головой, когда кого-то подставляешь. Когда отец ушел, я долго лежала и думала, как хорошо было бы легализоваться полностью. До этого момента ему невероятно везло, и он благополучно объезжал каждый ухаб на своем пути, но ведь не может ему так везти постоянно. Спустя четыре дня мне разрешили вставать с постели, а спустя еще четыре — вернуться в школу. Я все еще чувствовала слабость во всем теле, но мне нужно было навёрстывать в учебе. В первый день мы с Дайки договорились прийти пораньше и встретиться на крыше — он хотел поговорить. Когда я поднялась на крышу, парень был уже там. На лице Аомине застыло какое-то отрешенное выражение. Я знала, что мне придётся объясниться за свое поведение, поэтому сразу же поклонилась и сказала: — Дайки-кун, прости меня, пожалуйста. Когда я снова посмотрела на его лицо, то увидела, что на нем написано: я вижу тебя насквозь. Парень сказал: — Мне не нужны твои формальные извинения. Я хочу знать, что тогда произошло. Мне показалось, что я сижу на допросе, присоединенная к детектору лжи. Я собрала в кулак все свои способности к лицемерию, подошла к нему вплотную и, заглядывая в глаза, сказала жалобно: — Наверно, у меня уже тогда была высокая температура, и я плохо соображала. Он замер на несколько секунд, смотря на меня сверху вниз. Я совершенно точно понимала — Аомине знает, что я вру. Но он только похлопал меня по голове и сказал: — Ладно. Главное, что ты выздоровела. А я прижалась лбом к его груди и подумала: он постоянно идет на компромиссы. Все-таки этот парень любит меня. Через три дня отец сказал: — В субботу у меня назначена встреча с тем бизнесменом, о котором я говорил тебе. И ты тоже идешь. Я удивилась: — А я-то тебе там зачем? — Встреча состоиться в его особняке. Когда мы договаривались о встрече, я обмолвился, что у меня есть дочь. Ну, знаешь, small talk и все такое. Выяснилось, что у него единственный сын твоего возраста, который унаследует дело. Я сказал, что у меня такая же ситуация с дочерью. В общем, он пригласил тебя тоже. Ясень пень, на переговорах ты присутствовать не будешь. Познакомишься с его сыном, поговорите о какой-нибудь школьной ерунде и всего делов. Я заныла: — Не хочу я знакомиться с каким-то противным японским мальчишкой. Пап, чё за трэш? — Выражайся нормально! Трэш какой-то. Сказал, пойдешь, значит пойдешь. И купи себе костюм. — Зачем покупать? У меня есть пара нормальных. — Такого нет, — он вытащил кредитку, — Возьми. Съездишь завтра в фирменный магазин Шанель и купишь костюм, туфли и сумку. Я взвилась: — Чего? Зачем мне твидовый старушечий костюм, который стоит десять тысяч долларов? Это же жуткое расточительство! — Слышала такое выражение: хороший понт дороже денег? — Ага. Я должна выражаться нормально, а сам блатными фразами кидаешься. Он вздохнул с улыбкой: — Тебя хрен переспоришь. Как против ветра ссать. Короче, Маш, сделай, как я прошу. Ладно? Нужно выглядеть на все сто. — Хорошо. На следующий день после школы Накаджима отвез меня в бутик Шанель, и там я испытала на себе то, что называется сервисом высшего класса. Примеряя костюмы, я со стыдом раздумывала о том, что вот-вот истрачу на пару кусков тряпки деньги, на которые среднестатистическая российская семья живёт целый год. Но не могла ослушаться отца, поэтому выбрала твидовый костюм светло-синего цвета, состоящий из приталенного жакета и прямой юбки до колена. Также вежливая женщина-консультант подобрала мне замшевые туфли-лодочки в тон. В субботу мы поехали на встречу на машине отца. Он специально накануне сказал Накаджиме, что в субботу тот не понадобится. Оно и понятно: отец не хотел, чтобы его партнеры знали об этой встрече. С утра я навела марафет: сделала легкий макияж и прическу в стиле Одри Хепберн. Когда я была полностью готова, то посмотрев на себя в зеркало, подумала, что выгляжу на все тридцать. Признаюсь честно, такой образ совсем не подходил моему довольно юному лицу. Я сфотографировалась и отправила изображение Киру. От него пришел моментальный ответ: Тётенька, я Вас не знаю. Я еще несовершеннолетний. Будете слать мне свои фотографии, попадёте в тюрьму. Кирилл всегда умел меня рассмешить. Я от души посмеялась. Благодаря этому мое настроение заметно улучшилось, и когда мы выехали, я была спокойна. Мы уже въехали в один из самых богатых жилых районов Токио, сплошь застроенный огромными особняками, когда я поняла, что даже не знаю фамилию человека, к которому мы едем. — Пап, а как зовут этого бизнесмена? — Акаши Масаоми. Мое сердце ухнуло куда-то в желудок и забилось там раненой птицей. В унисон с ним в голове билась мысль: Акаши. Акаши. Акаши. Единственный сын, моего возраста. Это не может быть совпадением! Мне вспомнился тот садист с разными глазами. Неужели это его отец? И неужели я опять встречусь с этим странным парнем? В прошлый раз все чуть не закончилось очень плохо! Отец, удивленный моим молчанием, отвлекся от дороги и посмотрел на мое лицо: — В чем дело? Чего притихла? — Кажется, я знакома с его сыном. Папка оживился: — Правда? — Особо не радуйся. Шапочное знакомство. Знакомый знакомого. Да я и не уверена. Может, однофамильцы. — У меня в бардачке его визитка, глянь. Я вытащила визитку, и в глаза мне бросились иероглифы «красный» и «командир». Сомнений не осталось. Я сказала: — Думаю, это он. Вскоре мы въехали в автоматически открывшиеся ворота, а потом проехали по подъездной дороге. Территория была воистину огромной и хорошо ухоженной. В дом нас впустил дворецкий и провел в огромную гостиную, уставленную дорогой антикварной мебелью. Там нас уже ждал хозяин дома — сухопарый японец с суровым лицом. Также там присуствовал его сын — небезызвестный любитель ножниц. Мне понадобилось все свое самообладание, чтобы сохранить хладнокровие. Я не знала, стоит ли мне поприветствовать этого Сейджуро как знакомого или притвориться, что мы не знаем друг друга. Последовала церемонная процедура знакомства. Отец представил меня Акаши-сану, а тот в свою очередь представил своего сына. — Рад снова видеть тебя, Мари-сан, — сказал вежливо парень. — Взаимно, Сейджуро-кун. Я намеренно обратилась к нему по имени, желая вывести из равновесия, но на лице парня не дрогнул ни один мускул. А вот его отец удивился: — Так молодые люди знакомы? И даже зовут друг друга по именам? Отец сказал извиняющимся тоном: — У моей дочери есть привычка звать сверстников по именам. Его собеседник слегка растянул губы в том, что должно было означать улыбку: — Иванов-сан, все хорошо. Я рад, что у Сейджуро среди друзей есть такая замечательная девушка. Мне оставалось только вежливо кивать и скромно улыбаться. Среди друзей? Ага, держи карман шире. Вряд ли у Сейджуро есть настоящие друзья. Акаши-старший сказал, обращаясь к сыну: — Сейджуро, покажи Мари дом и сад. — Да, отец. Мы вышли в коридор, и мое сердце забилось быстрее — мне совсем не хотелось оставаться наедине с этим монстром. Когда мы отошли от гостиной на достаточное расстояние, я сказала холодно: — Я не хочу осматривать твой дом или сад. Он посмотрел на меня свысока: — У меня тоже нет никакого желания возиться с тобой. — Тогда просто покажи мне, где я могу подождать отца. Или я посижу в машине. Говоря это, я старалась не смотреть ему в желтый глаз. Почему-то мне казалось, что именно в этом глазу заключена его сила управления людьми. Акаши сделал шаг в моем направлении и сказал: — Но будет невежливо бросить гостью. Я отступила от него на шаг — старалась держать между нами дистанцию. Кто знает, что может выкинуть этот ненормальный. Парень подался вперед, а я снова отступила. — Ты боишься меня? — спросил он. Я ответила, не раздумывая: — Опасаюсь. Вдруг, у тебя в рукаве нож припрятан. Его губы тронула усмешка: — Как грубо. Твои манеры отставляют желать лучшего. По крайней мере, я не хватаюсь за ножницы, хотела сказать я, но промолчала. Мне не хотелось усугублять конфронтацию. В этот момент у меня перехватило горло, и я почувствовала позыв к кашлю. После болезни на меня иногда накатывало такое. Я задержала дыхание, чтобы сдержать кашель. — В чем дело? Тебе плохо? — спросил мой визави. Я сглотнула и сказала: — Я недавно переболела. Горло перехватило. — Иди за мной. Я последовала за ним, и парень привел меня на огромную кухню. В противовес гостиной, она была заставлена современной мебелью и техникой, поблескивал ряд дорогой кухонной утвари. Акаши вытащил из холодильника минеральную воду Перье, налил немного в стакан и поставил передо мной. Я сделала несколько больших глотков — вода помогла немного успокоить раздраженное горло. — Спасибо, — сказала я. — Я могу приказать слугам накрыть для нас стол в малой гостиной. — Не нужно. Если можно, я просто посижу здесь и подожду, пока закончится встреча. Он немного удивился: — На кухне? Я улыбнулась: — Ага. У вас тут круче, чем на пульте управления полетами НАСА. — А ты в своем роде примечательная личность — говоришь все, что думаешь, да? Я только неопределенно пожала плечами — не мне судить, примечательна я или нет. Мы сидели напротив друг друга за столом, столешница которого была сделана из белого мрамора. Молчание затягивалось. Акаши сказал вдруг: — Я слышал, что некоторое время назад машина чуть не сбила дочь одного российского бизнесмена. Я парировала, фальшиво вздохнув: — Какой ужас. Даже в такой безопасной стране, как Япония, происходят такие неприятные вещи. Правда, Сейджуро-кун? Я упрямо продолжала называть Акаши по имени, зная наверняка, что того это бесит. Парень продолжил: — Сотрудничество с твоим отцом может принести определенную выгоду моему отцу. Российский рынок всегда представлял интерес для японских компаний. Но лично я считаю, что нам не стоит связываться с тем, кто работает с якудза. Это не рационально. Признаюсь честно, меня позабавила серьезность, с которой этот самовлюбленный товарищ рассуждал о бизнесе. Как будто от него что-то зависит. Я решила, что, наконец, нужно поставить его на место. Поэтому сказала с холодной улыбкой: — В таком важном вопросе вряд ли будет учитываться мнение шестнадцатилетнего школьника. — Я абсолютен. И могу видеть будущее во всех его аспектах. Стоило больших усилий сдержать гомерический хохот, которым я чуть было не разразилась. Абсолютен? Не бывает ничего абсолютного. Даже пространство и время относительны. Парень явно ждал моего ответа. Между нами как будто происходила какая-то странная дуэль. Один делал выпад и ожидал ответа противника. Я вылила в стакан остатки минералки, не спеша выпила ее, а потом облизнув губы, сказала по-русски: — Из абсолютного в тебе только спесь. — Говори по-японски, — последовал ответ. — Ты же абсолютен. Значит, должен понимать любой язык, — мой тон был насмешливым. Он медленно поднялся со стула, я тоже встала, не желая оказаться в уязвимом положении. — Никто не смеет так разговаривать со мной. Знай свое место. Ты всего лишь избалованная богатая девчонка, которая благодаря своему милому личику смогла привлечь внимание аса Поколения чудес. Но здесь нет ничего выдающегося — Дайки не самый умный и стойкий парень. Я хмыкнула: — Позволь мне сказать кое-что. Перед тобой пресмыкаются, тебя боятся, ты добиваешься всего, чего захочешь. Но в конце дня ты всего лишь жалкий ребенок, которого никто не любит. И оставшись наедине с собой, ты понимаешь, что никому не нужен. Нет человека, который принял бы тебя таким, какой ты есть. Со всеми слабостями и недостатками. Поэтому ты старательно изображаешь, что у тебя нет слабых сторон, что ты идеален. Чтобы люди признали тебя и потянулись к твоей силе. А что будет, если ты проиграешь? Есть такой человек, который останется с тобой несмотря ни на что? А вот у Дайки есть. Я принимаю его полностью. И что бы не произошло, это не изменится. Хотя зря я тут говорю все это. Невозможно объяснить, что такое любовь, человеку, который никогда не любил. Я направилась к двери, намереваясь подождать отца у машины. Мне надоел этот доморощенный Наполеон. У парня явные проблемы с головой, и этот токсичный разговор к хорошему не приведет. — Дайки… Он сказал только это. Я остановилась и обернулась, ожидая продолжения. — Дайки всегда был слишком неуравновешенным. А еще ему все быстро надоедало. Не удивлюсь, если он и к тебе потеряет интерес. Такое уже было. Никто больше него не любил баскетбол. Он играл не ради победы. Сама игра приносила ему удовольствие. Он предвкушал встречи с сильными противниками. Я видел всё это. И видел, как он становился все сильнее и сильнее. Однажды мне захотелось проверить, так ли сильна его любовь к игре. Я приказал Куроко пасовать только на Дайки. И соперники, подавленные его мощью, перестали сопротивляться. Дайки потерял интерес к баскетболу. Я доказал ему, что игра это не только веселье. Что победа может быть скучной или неинтересной. И нужно уметь справляться с такими чувствами. Принять победу, как нечто естественное. Но он не смог до конца смириться с таким положением вещей. Правда, это не помешало Тэйко стать чемпионами. Если тарелка треснула, ее не починить, но если ее можно использовать, это нормально. Во мне поднялась волна жгучей ненависти. Так вот, значит, по чьей вине Дайки мучается. Этот разноглазый психопат постарался! — Понятно теперь, что ты за человек, Акаши Сейджуро. — мой голос был хриплым от ненависти и презрения. Я подошла к нему практически вплотную и добавила, — There’s no cure for being a cunt, is it? А потом выкинула правую руку вперед, целясь ему прямо в нос. Парень увернулся. Но я не ограничилась одним ударом — продолжала наступать, вспоминая, чему меня учил дядя Толя. Акаши уворачивался. Скорость его реакции поразила меня. Он как будто предвидел, куда я буду целиться. В то же время не было похоже, что сам он умеет драться. Он даже руки не поднял — не занял оборонительную стойку. Противник просто уворачивался от моих выпадов. Наконец, я решила попробовать последнее средство — врезать ему с ноги. Но не рассчитала ширину юбки, да и скользкий мраморный пол кухни внес свою лепту — опорная нога, обутая в одноразовый тапок поехала, и я начала заваливаться назад, с безысходностью понимая, что сейчас изо всей силы ударюсь затылком о жесткий пол. Я зажмурилась, но оказавшись на полу с удивлением поняла, что падение получилось не таким жестким, как того можно было ожидать. А потом с не меньшим удивлением осознала, что в последний момент Акаши успел подскочить ко мне, и уже падая вместе со мной, выставил вперед руку, смягчая удар и таким образом защищая мой затылок. Я оказалась прижатой к полу весом его тела. Лицо парня находилось так близко, что я чувствовала как его довольно длинная челка щекочет мой лоб. Мое дыхание было тяжелым после энергичных размахиваний руками и ногами. Мой визави напротив дышал спокойно. Далее предполагался ход событий, где я с негодующим визгом сталкиваю его с себя, а он оскорбленно встает на ноги и заявляет, что рисковал игровой конечностью, спасая неуклюжую идиотку. Но вместо этого мы нескольких очень долгих секунд просто лежали на полу в обнимку, глядя друг другу в глаза. В тот момент я почувствовала то, что люди называют strong sexual tension. Мое сердце бешено забилось, потому что я поняла, что волна этого напряжения исходит не от меня. Парень сделал лёгкое движение вперед, практически скрадывая расстояние между нашими лицами. Я же загипнотизированная его странными глазами, смогла только сжать плотно губы. Впрочем, в этом не было необходимости, потому что в этот же момент я почувствовала свободу — он отпустил меня и встал на ноги. Я села на полу и увидела протянутую мне руку. Акаши сказал спокойно: — Пожалуйста, не делай больше таких резких движений. Я не хочу, чтобы ты поранилась. Игнорируя его руку, я тоже поднялась на ноги и начала приглаживать растрепавшиеся волосы. Мои мысли были в страшенном раздрае. И это всё? Больше он ничего не скажет? Только что я попыталась набить ему морду за то, что он испортил жизнь моему парню, а потом этот Акаши чуть не поцеловал меня. Мне же не показалось? Или я все выдумываю? Он сказал вдруг: — Сегодня ты бросила мне вызов. Несколько раз. А я убью любого, кто бросит мне вызов. Мой рот открылся от удивления, а потом я рассмеялась. С меня разом слетело все напряжение. Я поняла одну вещь — он боится! Боится проиграть, боится показаться слабым, поэтому и говорит все эти высокопарные фразы. «Склони свою голову». «Убью любого». «Знай свое место». Японцы не любят открытую конфронтацию. Это совсем не агрессивная нация в отличие от, например, русских. Поэтому все, кто общается с Акаши думают, что за его угрозами стоит реальная сила. Я же считаю, что он просто очень хорошо читает людей, а еще богат, умен, хорошо выглядит, хорошо играет в баскетбол и отлично учится. Все это в совокупности, как он думает, дает ему право стоять выше прочих людей. Но парень заблуждается. Только что я увидела его слабость. Он определенно хотел поцеловать меня. И не потому что я такая уж несравненная красавица, умница и вообще дЕвица хоть куда. Конечно нет. Есть странная закономерность: когда один человек считает привлекательным и жаждет чего-то для себя, а другие люди это видят, то эти самые люди тоже начинают считать это привлекательным. Какое-то стадное чувство что ли. И если бы я не встречалась с Дайки, этот Сейджуро принял бы меня за обычную девчонку, дочь иностранного бизнесмена. Но стоило только Дайки захотеть меня, как внезапно я ощутила странный интерес со стороны других парней, преимущественно его непосредственных соперников по баскетболу. Это так по-детски. Как будто кучка детишек, дерущихся в песочнице из-за одной игрушки, в то время как другие игрушки лежат забытые. И, конечно, свою роль здесь играет и тот факт, что такой проницательный товарищ, как Акаши, не может не понимать, что мы с Аомине не только за ручки держимся. И эта мысль будоражит его воображение. И не только его. Все, кто видит нас вместе так или иначе хотя бы раз, но задумались о том, чем мы занимаемся наедине. И это так мерзко, но в то же время так по-человечески. Каким бы чистым и искренним человеком ты ни был, но приземленные желания тебя не минуют. Казалось бы что может быть проще: найди себе девушку. Но японцы в этом отношении очень странные люди. Многие парни и мужчины здесь не умеют толком проявлять свои чувства по отношению к противоположному полу. Даже Дайки, самоуверенность которого зашкаливает, не знал, как ко мне подступиться и если бы не странное стечение обстоятельств, мы бы вряд ли сейчас были вместе. Поэтому такие, как Акаши, не знающие, как сделать первый шаг к девушке, завидуют Аомине, для которого всё это пройденный этап. Эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове. Я не была уверена на сто процентов в достоверности своей теории, но одно я знала точно — он меня не убьет. Поэтому отсмеявшись, я подошла к кухонной стойке и вытащила из подставки один из ножей с длинным лезвием. Затем приблизилась к Акаши, взяла его за руку и вложила ручку ножа ему в ладонь со словами: — Убьешь меня? Давай. Представляю заголовки газет: сын состоятельного японского бизнесмена зарезал русскую девушку. Каково будет твоему отцу? А товарищам по команде? А Дайки? Парень, как завороженный, смотрел на блестящее лезвие, а потом поднес нож к моей шее. Почувствовав холод металла, я замерла, не желая облегчать ему задачу. Я была уверена, что Сейджуро блефует. Его глаза расширились и загорелись нехорошим блеском, и на мгновение я подумала, что ошиблась. Но потом он бросил нож на стол и сказал: — Встреча скорей всего уже закончилась. Я тебя провожу. В холле мы столкнулись с отцом и Акаши-старшим, выходящими из кабинета. Состоялась процедура прощания, и мы покинули этот странный, не особо гостеприимный дом. По дороге домой я спросила: — Как прошло? Отец задумался: — Как и свойственно японцам, он не дал прямого ответа. Но моя чуйка, которая еще ни разу меня не подводила, говорит, что этот Акаши заинтересован. Думаю, он предложит сотрудничество. И тогда в случае разрыва отношений с партнёрами я не останусь с носом. А если и с ними все будет хорошо, то буду работать по двум направлениям. Ведь их интересы никак не перекаются. Я улыбнулась: — Это хорошо. Ноябрь перевалил за середину. Баскетбольная команда Тоо в полном составе съездила на горячие источники. Дайки приехал оттуда каким-то задумчивым. Я не лезла с расспросами, но спустя какое-то время он сам мне все рассказал. Был вечер пятницы. Мы сидели на диване в моей гостиной и смотрели телевизор. Хотя смотрели не то слово. Мы просто убивали время. Дайки, казалось, спал с открытыми глазами, а я сидела, привалившись к его плечу и медленно, но верно скатывалась в дремоту. Обычное дело для вечера пятницы. Даже железобетонный Аомине к пятнице ни чем не лучше выжатого лимона. А что говорить про меня! Погруженная в ленивую дремоту, я строила планы на выходные. Ничего грандиозного: в субботу спать, спать, спать, а в воскресенье съездить купить джинсы. Думаю, планы на уик-энд у моего бойфренда были еще приземлённее: в субботу и в воскресенье спать, спать, спать. Из этих грез меня вырвал голос Дайки: — Когда мы были на горячих источниках, я видел Тецу. Они ездили на горячие источники практически две недели назад, а рассказывает он мне об этом только сейчас? Я встрепенулась: — Правда? — Да. Его и этого дурака Кагами. Похоже, они серьезно думают, что в этот раз смогут обыграть меня. — В этот раз? — не поняла я. — Я еще не говорил тебе. Первую же игру мы играем с Сейрин. — Вот как, — мой голос прозвучал расстроенно. Дайки недобро посмотрел на меня: — Жалеешь их? А, может, ты переживаешь за Кагами? — Почему Кагами? Не понимаю тебя. — Не понимаешь? — в его голосе прозвучал металл. Он наклонился совсем близко ко мне и продолжил, — Тогда ты чуть не осталась у него ночевать. И я знаю, что ты раньше с ним переписывалась. Сон сразу же слетел с меня. Я поняла, что оказалась втянута в сцену ревности. Чтобы успокоить Аомине, я сказала: — Чистое совпадение, что я тогда наткнулась на Кагами. Мы с ним даже не друзья. Парень смерил меня оценивающим взглядом, но я не дрогнула — смотрела спокойно ему в глаза, а потом спросила: — Дайки, ты и Куроко… в средней школе вы были друзьями? Он отвернулся и уставился невидящим взором в телевизор. Я думала, что Аомине проигнорирует мой вопрос, но он сказал: — Я и Тецу… мы всегда были разными людьми, но в баскетболе полностью понимали друг друга. Он был моей тенью, а я его светом. — А? — не поняла я. Но Дайки не собирался объяснять, он продолжил: — Этот Кагами и близко не стоит рядом со мной. Талант Тецу пропадает… Он даже новый прием разработал против меня, но вряд ли это им поможет. Никто не может победить меня. И Дайки прибавил звук на телевизоре, тем самым показывая, что разговор окончен. А спустя десять минут и вовсе засобирался домой. Я видела, что он мучается. Что ему плохо. Но не стала его задерживать, понимая, что вряд ли смогу помочь. — Увидимся в понедельник в школе, — он коснулся мимолётно губами моей щеки. — Увидимся. Сказала я и закрыла дверь, не подозревая, что маховик судьбы уже запущен, и очень скоро моя жизнь рухнет под откос. И также я не знала, что в следующую нашу с Дайки встречу мы будем уже совсем другими людьми.6.
4 сентября 2019 г. в 18:53