Всполохи

      Давно стемнело. Излом дороги, уходящей к последней из центральных улиц, терялся в темноте и тенях, но хорошие глаза ловили каждое движение. У Ашетри было не самое лучшее зрение в городе, но он полагался не на него: с излома сейчас нельзя выйти, не тронув нитки, а этого он никак не пропустит.       Они стояли вчетвером: Ашетри и Сарри (вот у кого глаза зорче, чем у кошки) прислонились к углам дверного проема, у которого искажением сжевало дверь, Лести сидела на выступающем карнизе, Ахаре спустился на нижнюю ступеньку крыльца. В прихожей тоже кто-то был, Ашетри не присматривался, кто — не младшие и ладно, этих он давно загнал спать. По правилам дома, спать полагалось уже и им. Они ждали.       Сарри все-таки встрепенулась первой, Ашетри мгновением позже. Три человека сошли с излома и направились к дому. Пара шагов — и Ашетри и Сарри, уже подавшиеся с порога на верхнюю ступеньку, отступили, снова прижимаясь щекой к косяку. Ахаре же соскочил с крыльца и подбежал к самой границе защитного контура. Прибывшие раскрыли связку, вошли и вновь замкнули контур. Отец Ахаре тут же потрепал сына по голове, бросил сен Алисти и сен Дахару пару фраз, они ответили, и на их голоса из прихожей тут же выскочили близнецы. Приобнимая детей за плечи, Алисти вошла внутрь и негромко обронила на пороге:       — Еще идут.       Они ждали.       На этот раз первым приближением людей почувствовал Ашетри: кто-то открыл связку, еще не миновав излом, и тени взбудоражили нитки. Теперь уже двое пришли к защитному контуру, и Ашетри отпустил стену, нитки которой сжимал между пальцев, а Лести подлезла к самому краю карниза. Сен Кешире приблизился первым, и она спрыгнула прямо на руки дяде. Тот, ворча, мол, кое-кто уже давно не маленький и легкий, скрылся с ней в прихожей. Талайси поднялась молча, правая рука у нее не двигалась. Ашетри поймал брошенную ему сумку и поспешил за матерью. Остановился почти у лестницы, обернулся: контуры тонкой фигурки у проема съедала темнота. Скользнув по ниткам, он оказался у нее за плечом и сунул под локоть свою куртку: все равно наверху тепло.       Сарри осталась ждать.       Ашетри быстро поднялся, разобрал сумку, разложил запасные и использованные накопители по разным полкам. Талайси уже села за ужин, но на содержимое тарелки смотрела без всякого желания.       — Я так понимаю, с этой тенями напичканной травы у нас сдохло последнее мясо, — мрачно заключила она, высматривая в нанизанном на вилку редисе что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее курицу.       — Вообще-то только сегодня утром зарубили, — заметил Ашетри. Сен Кешире, у которого были родственники в городах крайних земель, вовсе утверждал, что у них с едой еще неплохо. Но если наплыв усилится, на затененной земле ничего не вырастет. Уже два месяца, как всех мертвых хоронили в одном, удачно расположенном месте, и земля там более-менее сносно справлялась с тенями, только жаль, нельзя все рши дотянуть туда же, чтобы напитали еще и узел. Ашетри переживал за младших и мать: хотя сейчас недоедали все, сам он, удивительно, не чувствовал голода, только холодную, почти тошнотворную пересыщенность, от которой порой кусок в горло не лез. Вот только, пока Тени так близко, это не закончится.       — Их отогнали от последней улицы? — спросил Ашетри, ставя чайник греться.       — Смеешься? Скажи спасибо, что они ее не перешли. Наползло дряни на седьмой неполный, Домениа мы, что ли, это гонять? Если волна не спадет, отойдем к западной окраине. Там еще узел есть — сколько-нибудь протянем.       Начал подрагивать старый чайник от бурлящей воды, противно постукивала крышка. Глядя в сторону, Ашетри залил кипятком намешанные в чашках травы. В тишине слышно, как скребла по окну склоненная искажением ветка.       — Когда мы вернемся домой?       Талайси посмотрела на сына крайними зрачками, фыркнула раздраженно, отодвинула пустую тарелку излишне резким движением.       — Когда начнет наступать Восточный рубеж.