Ну что же вы, Рошфор?..

      – Finita, ваше преосвященство, – Рошфор почтительно улыбнулся. Мэтр Шико бросил взгляд на шахматную доску, оторвавшись от очередной микстуры. Картина и впрямь невиданная: епископ Люсонский в шаге от поражения!       Жюссак мрачно поскреб в затылке: предложить пари и поставить не на патрона ему в голову не пришло. Видимо, зря.       Епископ Люсонский не утратил безмятежности.       – Рокировка, – возвестил он.       Рошфор сверкнул глазами: рокировка тут была уместна как на корове передник. Мэтр Шико озадаченно покачал головой и снял варево с огня.       Потянувшись за ладьей, епископ чуть не задел соседнюю фигуру широким рукавом сутаны. Спохватившись, он дернул локтем, отбрасывая отворот, но шелк вновь соскользнул. Вздохнув, Арман принялся закатывать рукава, обнажая тонкое запястье – еще более бледное, чем длинные пальцы, неторопливо подворачивающие лиловый шелк.       С легким вздохом епископ покатал в пальцах ладью и поменял местами с королем.       Рошфор моргнул и двинул вперед пешку.       Жюссак вытаращил глаза.       – Вам мат, Шарль-Сезар…       Глаза Ришелье – невинные, как у младенца Иисуса, с мягкой укоризной следили, как Рошфор, приклеившись взором к доске, торопливо собирает фигурки в ящик.       – Надеюсь, граф, в поиске информантов вам повезет больше, чем в игре… – провожаемый сочувственными взорами медика, Рошфор откланялся и вылетел за дверь. Медик со стуком поставил перед епископом микстуру.       – Вы считаете это коварством? – поднося к губам чашку, спросил епископ. – А я называю это кратчайшим путем к цели.       Целью Рошфора была информация.       Информант в окружении маршала Шомберга – недостижимой мечтой.       Армия маршала была уже на полпути к Ангулему, и без своего человека в свите придется туго и епископу, и даже королеве-матери. Вспомнив бриллиантовый перстень Марии Медичи – тридцать тысяч экю, подумать только! – Рошфор закусил губу. Денег не было. Ни у Рошфора, ни у Ришелье. Значит, подкуп исключался, оставался шантаж.       Три дня и две ночи промотавшись по Лиможу и окрестностям, граф ни на волос не приблизился к цели. Третью ночь он планировал все-таки проспать, для чего свернул на перекрестке к «Бальтазару» – хорошо знакомому трактиру.       Бросив поводья глухонемому Морису – Идальго знали тут так же хорошо, как и его хозяина – Рошфор вошел в зал. Кажется, небо услышало его молитвы – Гнусный Шакко и молодой Шаньер окучивали какого-то юнца: судя по кружевам на воротнике, из богачей.       Юнец не сразу оторвался от изучения карт – а что там изучать, больше, чем тебе сдал Гнусный Шакко, не найдешь! – но вскинул большие глаза и вежливо поприветствовал вошедшего. Как Рошфор любил такие взгляды – щенячья радость, ожидание подарков Фортуны и прочие приметы наивной юности.       Шакко и Шаньер наградили Рошфора взглядами отнюдь не радостными, но покорными: нарушать статус-кво, споря с Гитано*, никто не собирался. Впрочем, Шаньер как будто глядел повеселей: видимо, Гитано прибыл кстати.       Вечер стоял поздний, свечи перед игроками почти сгорели – а юнец был жив, при полном параде – со шпагой, с кружевами, и даже перстень с гербом еще не покинул его руки – то ли столь необыкновенно богат, что не успел проиграть всю наличность, то ли… То ли эскорт из дюжины солдат, храпящих по лавкам, состоял при его особе.       – Маркиз дю Боск, лейтенант Пьемонтского полка! – отрекомендовался юнец, вызвав у Рошфора желание воздать хвалу Пречистой Деве.       Поклонившись, граф назвал себя и немедленно поинтересовался:       – Пьемонтский полк? Когда я подвизался при дворе, им командовал Бассомпьер.       – О, теперь наш полк под началом маршала Шомберга! – глаза маркиза заблестели. – А я – адъютант маршала!       Рошфор кивнул мадам Анриэтте – хозяйке трактира, предложившей ужин и комнату.       – Комнату – да, а от ужина, пожалуй, откажусь, – произнес граф, отметив огорчение на лице маркиза. – Я три дня в седле. И две ночи.       – Граф, не будет ли дерзостью с моей стороны предложить вам отужинать в моем обществе? – стиснул руки юнец. – И предложить партию?       – Долг любезности – не отказываться от приглашения, – тщательно маскируя зевок, граф повел осоловелыми от бессонницы глазами. – Пожалуй, составлю вам компанию.       – Всем бургундского! Трактирщик! – заулыбался юнец. То, что вино подносила мадам Анриэтта – обладавшая, кстати, усами более густыми, чем у маркиза дю Боска, последнего ничуть не смущало.       – Что же привело вас в это Богом забытое место? – поинтересовался Рошфор, осушив первую кружку.       – Я фуражир! – заявил юнец. – Мне поручено снабдить кавалерию сеном и овсом.       Не сдержавшись, Шакко и Шаньер переглянулись с выражением почти благоговейного восторга.       Рошфор всецело разделял их чувства, но эскорт из дюжины бывалых солдат требовал соблюдения декорума. Не то чтобы граф не сподобился бы спустить в болото всех присутствующих, исключая хозяйку – но информация требовалась ему куда больше, чем деньги.       – Если вы надумали сено покупать – покупайте в нашем аббатстве! – закончив обтирать ноги от налипшей грязи, к столу неспешно прошествовал капуцин в коричневой рясе – плотный и краснолицый.       – Я брат Роже, кастелян аббатства Руйак. Наше аббатство снабдит сеном, соломой и овсом всю армию маршала Шомберга! – провозгласил монах и стукнул по столу пустой кружкой Шаньера. – Мы поставляем фураж его светлости герцогу Эпернону – и чтоб мне носить свою голову под мышкой, как Святому Дени, если его светлость хоть раз пожаловался.       – Но герцог Эпернон – смутьян и мятежник… – пробормотал маркиз. – Он собирает войска в Ангулеме – против короля!       – Храни Господь его величество! – кивнул капуцин. – Лошади мятежников тоже не святым духом питаются. Тем более что кроме нашего аббатства фураж больше взять негде – у крестьян столько нет.       – Брат Роже, вы говорите истинную правду, – улыбнулась трактирщица, наполнила кружку монаха и, вынув из передника целую обойму лучших восковых свечей, заменила чадящие огарки.       Получив от капуцина увесистый шлепок по заду, мадам вернулась за стойку. После этого никто не удивился, когда монах первым достал кошелек и предложил разыграть партию.       – В чешского дурака**? – спросил Шаньер.       Дураком предсказуемо оказался маркиз Дю Боск. «Сколько же у него с собой? – билось в голове у Рошфора, когда он в третий раз сгребал со стола кучку золотых. – Фураж для одного полка – это тысяча ливров. Для армии – десять тысяч».       Рошфор склонялся ко второму варианту – слишком легко маркиз расставался с деньгами. Монах благосклонно смотрел, как Шакко во второй раз подсовывает маркизу даму пик – выложив ее последней, маркиз раскошелился на пятьдесят ливров на всех, помимо банка, доставшегося Шаньеру.       Рошфору игра по маленькой надоела. Он предложил фараон*** и вызвался держать банк.       Как и следовало, первым кинулся Шакко. Он выгреб из кошелька всю наличность – шестьдесят ливров – и выбрал три карты в колоде. «Тройка, семерка, туз», – усмехнулся Рошфор этой альфе и омеге любого шулера и перетасовал вторую колоду так, чтобы все карты Шакко легли слева – в выигрышную сторону.       Получив выигрыш, Шакко удвоил ставку. Вновь выиграл. Вновь удвоил. Чтобы удержать банк, Рошфору пришлось взять деньги у Шаньера – разумеется, скрытно от маркиза и монаха. Впрочем, брат Роже, получив свои двадцать ливров в чешского дурака, выказывал к игре лишь познавательный интерес.       – Дама ваша убита.       Шакко погрузился в пучину отчаяния. Вцепившись в давно не мытые волосы, он закричал:       – Святая Мадонна, я все проиграл, все!       Маркиз сочувственно смотрел на него круглыми от волнения глазами.       – Впрочем, не все! – Шакко перекрестился и рванул с руки огромный фальшивый рубин. – Мой фамильный перстень! Он стоит больше, но я согласен считать его равным банку!       – То есть четыреста восемьдесят ливров? – уточнил Рошфор. – Извольте, пусть будет для ровного счета пятьсот.       Шакко выбрал три карты, на всякий случай показав Рошфору на пальцах – туз червей, десятка бубен, семерка крестей – и вернул себе банк и перстень.       – Я перебью вашу удачу, сударь! – вскричал Рошфор и, позаимствовав горсть золота из кошелька шулера, опять вызвался держать банк. – Триста ливров!       – Позвольте, а можно мне? – не выдержал маркиз.       – Моя очередь, – не согласился Шакко.       – По правилам, господа, приоритетом пользуется тот, чья ставка выше! – назидательно поднял указательный палец Шаньер. – Я ставлю пятьсот ливров.       Шаньер встряхнул кошельком, в котором не набралось бы и сотни – но откуда маркизу это знать?       – Я ставлю пятьсот и перстень! – голос Шакко звенел нешуточным азартом.       – Я ставлю тысячу! – вскочил маркиз. – Тысячу… экю!       – Принимаю! – не дав ему опомниться, ответил Рошфор. – Три карты!       Тяжело дыша, юноша быстро вытянул три карты – два черных туза и туз червей – продублировал Шакко, заглянувший маркизу через плечо. Рошфор дал выиграть – юнцу надо было хорошо заглотить наживку.       – Это все ваше, – мурлыкнул граф, сдвигая золотую пирамиду на край стола. – Новичкам везет – в который раз в этом убеждаюсь. А я, пожалуй, пойду на боковую – по примеру святого отца.       Капуцин, действительно, выбрал местечко на скамье, натянул поглубже капюшон и приготовился заснуть.       – О, прошу вас! – маркиз не притронулся к выигрышу. – Продолжим, граф, прошу!       – О, маркиз, при всем уважении… – Рошфор поднялся из-за стола. – Не смею больше испытывать свою удачу.       – Граф, но так тоже нехорошо – прекращать игру, не дав вам возможности отыграться… Меня могут неправильно понять!       Азарт затуманил юнцу мозги. Рошфор молча повернулся, уселся обратно за стол и взял карты:       – Моя ставка – десять тысяч ливров.       Кажется, заворочались по углам солдаты и брат Роже перестал похрапывать.       Юнец уже открыл было рот, как входная дверь распахнулась, явив высокого плечистого дворянина, сопровождаемого тремя столь же рослыми слугами.       – Барон Бретвиль, – поклонился вошедший, неприязненно оглядывая группу за столом. Шакко и Шаньер, судя по всему, сразу удостоились у него звания отбросов.       – Граф Рошфор.       – Маркиз дю Боск.       Лицо барона Бретвиля неожиданно разгладилось:       – Когда я учился в военной академии мсье де Плювинеля, то имел честь быть одноклассником графа дю Боска.       – Я его сын, – просиял юнец. – Старший. Батюшка определил меня в адъютанты к маршалу Шомбергу.       – И как здоровье вашего батюшки?       – Подагра мучает.       – Я помню, гадалка как-то пристала к нам, празднующим сдачу экзамена по выездке, – легко подняв дубовый стул, барон Бретвиль обосновался за столом между маркизом и Шаньером, – и нагадала вашему батюшке долгую жизнь и смерть в своей постели. Великаны-слуги словно невзначай застыли за спиной барона. Рошфору это не понравилось.       – Отрадно это слышать, – юнец не замечал изменения обстановки. Рошфор дал знак шулерам затихнуть – справится сам.       – А тогда мы смеялись, – задумчиво произнес барон Бретвиль. – Мне нагадали смерть от клинка. Но самое удивительное предсказание получил тогда маркиз де Шийу – цыганка сказала, что он вознесется выше пирамид, пройдет по аспидам и василискам… Прошло двадцать лет, а я помню ее слова, как будто она только что их произнесла…       – И какова будет его смерть? – горло у Рошфора вдруг пересохло.       – Смерть его будет позорна – его тело съедят рыбы в Сене, – припечатал барон Бретвиль, тем самым еще больше увеличив неприязнь к собственной особе. – Правда, она сказала, что это случится нескоро, но прошло уж два десятка лет. Может, прямо сейчас тонет…       – Вы помешали игре, – перебил Рошфор. – У нас партия с маркизом дю Боском.       – Да-да, – застенчиво подтвердил тот. – Граф держит банк.       – Какова ставка? – нахмурился барон Бретвиль.       – Десять тысяч ливров, – гордо ответил юнец.       – Десять… Что?.. – Рошфор повернулся к барону Бретвилю всем корпусом и дождался, пока тот проглотит все невысказанные слова.       – Ваши три карты, маркиз… – Рошфор откинулся на спинку стула.       Шакко и Шаньер глядели на него с восхищением – граф пустился во все тяжкие, без подсказки напарников берясь угадать загаданные карты.       Что они все загадывают? Что он сам загадал бы, будучи неискушенным графским сынком, едва справившим пятнадцатые именины? Конечно, даму червей. Сердца – козыри, как говорится в какой-то пьесе.       Конечно, туз пик. Судьба. Карты – это всегда судьба.       И третье. Герб дю Босков – шесть сквозных золотых веретен**** – шестерка бубен!       Шестерка бубен легла слева. Маркиз счастливо улыбнулся.       Дама червей легла слева. Барон Бретвиль нахмурил светлые брови и с удвоенным вниманием впился взглядом в руки Рошфора.       Туз пик, как и положено судьбе, – подвел и переметнулся на другую сторону.       Рошфор молча ждал.       Маркиз тискал в руке проклятого туза, словно надеясь превратить его во что-нибудь другое – в семерку крестей, например, что легла напротив, на выигрышную сторону.       – Я… я сейчас, граф! – спохватился маркиз и полез в мешок, притороченный к перевязи. Покопавшись, он вынул увесистый замшевый кошель, затянутый по горловине шнурком с печатью и протянул графу. – Здесь ровно десять тысяч.       «Значит, до того он проигрывал свои, – мысленно присвистнул Рошфор. – Денег куры не клюют».       Он сломал печать, заглянул внутрь – упакованный в вощеную бумагу столбик испанских дублонов. Один дублон – два экю, шесть ливров. Тридцать три столбика по пятьдесят дублонов. Счет верный.       Но не золота он хотел сейчас.       – Это нечестная игра! – барон Бретвиль решился. – Это шулерство! Шакко и Шаньер с интересом разглядывали самоубийцу, пока Рошфор отстегивал плащ и выходил на середину со шпагой наизготовку.       Барон двигался, как бык на скотобойне – порывисто, но неверно. Сначала Рошфор его загнал до одышки – чтобы этот рот перестал изрыгать проклятия. Потом проколол левое запястье, заставив выронить кинжал. Ярость слабела и исчезла в миг, когда толедская сталь на треть погрузилась в могучую грудь барона.       Не вынимая шпаги, Рошфор не глядя ударил назад кинжалом – и слуга упал сверху на труп господина, которому не в добрый час решил подсобить.       Со скамьи сполз капуцин и забормотал молитву, перебирая четки.       Мадам Анриэтта одобрительно кивнула – оба убиты в сердце, не придется оттирать с дубовых досок лужи крови: Рошфор всегда думал о людях.       Промокнув платком лицо, он вернулся за стол и обратился к маркизу:       – Сударь, до того как нас столь грубо прервали, вы, кажется, начали что-то говорить?       – Я… – краска возвращалась на лицо маркиза. – Я хотел спросить, позволено ли мне будет отыграться?       – Как угодно, – равнодушно бросил Рошфор. – Я даю вам одну попытку.       Мальчик вывернул все карманы, растолкал сержанта, о чем-то с ним шептался, после чего по карманам полез уже сержант – но кучка монет выглядела жалко. Маркиз снял шпагу. Вынул из ольстр два превосходных колесцовых пистолета итальянской работы. Рошфор ждал. Наконец, упрямо сжав губы, маркиз стянул перстень с фамильным гербом.       Вот оно! Глядя на сквозные золотые веретена на красном фоне, Рошфор вежливо сказал:       – Достаточно, сударь. Я согласен считать вашу ставку равнозначной. Ваши три карты.       Шакко запустил глаза в зеркальце, которое заблаговременно утвердил за спиной юнца, благо некому было заявить о нечестной игре – тело барона Бретвиля уже, наверное, погрузили на лошадь оставшиеся в живых слуги, чтобы покинуть трактир, еще более упрочивший славу места дурного и опасного.       – Убит, – сочувственно сказал Рошфор через минуту. – Валет ваш убит.       Маркиз боролся со слезами. Безусый рот его раскрылся буквой «о», но он удержался и не заплакал, лишь спросил:       – Что же скажут в полку?..       – Скажут: «Такой молодой – и уже проиграл десять тысяч!» – подмигнул ему Шакко, беспечно осклабившись.       Очень хотелось потереть глаза. Но не перед дюжиной солдат, пусть даже и спящих. Рошфор сгреб со стола золото, сунул за пояс трофейную шпагу и пистолеты. Перстень подкинул, поймал и зажал в кулаке, не надевая.       Юнец встрепенулся.       – Граф, я могу просить вас… – Рошфор ступил на первую ступеньку заскрипевшей лестницы. Маркиз не отставал. Толкнув дверь своей комнаты, Рошфор привычно глянул по углам – никого. Тепло и душно. В окно из всех сил светит луна.       Манила кровать. Сзади ныл мальчишка.       – Граф, ни о чем я не сожалею так, как о фамильном перстне… Он принадлежит нашей семье уже четыреста лет… Отец меня проклянет!       – У вас горячая голова, юноша, – граф присел на стол и воззрился на топчущегося перед ним маркиза. Тот опустил длинные ресницы и все-таки расплакался.       Рошфор торопливо потер глаза.       – Могу ли я просить о милости выкупить перстень? – кажется, начинает понимать, что натворил.       – Можете, – положил ему руку на плечо, сжал. Привлек к себе.       В глазах юнца мелькнула надежда: глупая надежда. Пажеская служба явно обошла его стороной – иначе б знал, что никакая задница не стоит десяти тысяч ливров. И даже фамильного перстня.       – Я говорю с вами, маркиз, как мужчина с мужчиной. Мне нужен свой человек в окружении маршала Шомберга. Мне нужно знать, что маршал пишет королю. И что король пишет маршалу.       У юнца задрожала нижняя губа, он начал набирать в грудь воздух и зашарил рукой у пояса – да обнаружил лишь пустоту.       – Вы проиграли не только фамильный перстень – в конце концов, это дело вашей семьи. Но и казенные деньги, – Рошфор заставлял себя не торопиться. – Поставив под угрозу наступление маршала Шомберга на Ангулем.       – Лучше бы вы меня убили… – прошептал маркиз.       – Конечно! Шпага лучше петли, – безжалостно подтвердил Рошфор. – Вас петля ждет, сударь... если все откроется.       – Если… – маркиз поднял блестящее от слез лицо. – Но…       – Знаете, я сам был когда-то молод, – граф толкнул собеседника в кресло. – Я верну вам вашу фамильную реликвию. И деньги – в обмен на сведения. Вот, забирайте, – Рошфор протянул шпагу, кинул юнцу на колени пистолеты и мешок с деньгами. Подбросил на ладони перстень.       – Напишите мне расписку: что обязуетесь снабжать сведениями в обмен на возвращение проигранных казенных денег. Про перстень и шпагу разрешаю не упоминать.       Рошфор высек огонь, затеплил свечу и подал маркизу бумагу и перо:       – Приступайте.       Пристроив лист на край стола, маркиз довольно споро покрывал бумагу строчками, прерываясь, чтобы всхлипнуть и вытереть нос рукавом.       – «Обязуюсь сообщать, что пишет маршал Шомберг Его Величеству… Маркиз Рене-Анри дю Боск, двадцатое марта тысяча шестьсот девятнадцатого года…» – отлично! – Рошфор свернул лист в трубку и бережно опустил во внутренний карман. – Теперь убирайтесь. Пока я добрый.       – Благодарю вас, граф! – юнец поймал перстень, поклонился и поспешил к двери, зазвенев монетами.       – Погодите. Дайте сюда вашу казну – я сам куплю фураж для Пьемонтского полка, пока вы опять не сели играть, – Рошфор отобрал кошель и спустился в зал, оставив маркиза в комнате.       Среди храпящих солдат – Шакко и Шаньера и след простыл, разумеется, – граф не без труда отыскал капуцина.       – Слушайте, святой отец, – начал он без обиняков, – за какую сумму ваша богоспасаемая обитель готова снабдить Шомберга сеном и овсом?       Монах поскреб тонзуру и ответил:       – За восемь тысяч снабдим целую армию.       – Отлично. Тогда снабдите за десять! Тысяча вам, тысяча – мне.       – По рукам, – оживился монах. – Сейчас расписку напишу.       – Пишите. Рене-Анри дю Боску, – Рошфор распустил кошель и переложил в свой карман три столбика из пятидесяти дублонов. – И побыстрее, пока он не проигрался снова. *Гитано (исп.) – цыган. Прозвище Рошфора в некоторых кругах. **Чешский дурак – игра, похожая на «Сто пять». Эта игра была распространена в XVII веке, в отличие от фараона (та приобрела популярность на 60 лет позже, в 1680-х). ***Фараон – карточная игра, в которую проигрался Герман в «Пиковой даме» А.С. Пушкина. Фараон (фаро, железка, шмен-де-фер) - своего рода рулетка, не требующая никакого оборудования, кроме двух карточных колод. Первый игрок из своей колоды выбирает три карты. Другой понтирует - выкладывает по порядку карты из своей колоды: одну налево, другую направо. Если все левые карты совпадают с загаданными - выиграл тот, кто загадывал три карты. Если хоть одна из них легла направо - выиграл понтер (тот, кто раскладывал). Тут не надо ни памяти, ни расчета, ни стратегии - воля Провидения в чистом виде. ****Вообще-то девять сквозных золотых веретен - это герб Роганов. Иллюстрация к главе - конечно же, "Шулеры" Караваджо.