Ну что же вы, Рошфор?..

      Путь от «Бальтазара» до «Мельхиора», где квартировал епископ Люсонский, Рошфор проделал в полудреме. На Идальго можно было положиться. Главное – не потерять драгоценную расписку от адъютанта маршала Шомберга.       Рошфор едва разминулся с нагруженным Дебурне – ссутулившись, старик с усилием волок в карету очередную связку книг.       Промычав что-то радостное, камердинер посторонился, давая графу дорогу.       Стоя посреди опустевшей комнаты, епископ Люсонский завязывал плащ. Увидев Рошфора, он немедленно выпустил завязки и еле успел подхватить одеяние где-то в районе колен. Кинувшийся на выручку Рошфор запутался в шнуровке – особенно мешали соображать руки епископа.        – Со щитом! – вглядевшись в лицо Рошфора, обрадованно воскликнул Арман, дернул не за тот конец, отчего шнурок развязался, опять обрушив плащ на пол. Вздохнув, Рошфор поднял плащ, встряхнул и набросил на епископа, чуть задержав ладони на худых плечах.       – Я нашел информатора… – мурлыкнул Рошфор в склоненное ухо. – Прямо из свиты Шомберга.       В восхищении епископ тряхнул головой, едва не задев собеседника по лицу взметнувшимися волосами:        – Это восхитительно, граф! И кто же это?       – Читайте, ваше преосвященство, – расписка легла в раскрытую ладонь.        – Это… Это.. – епископ поглядел поверх листа – так, что Рошфор почувствовал, как перед глазами все плывет – наверное, сказывалась третья бессонная ночь.        – Так-так-так… Обязуюсь… Его Величества! Ого! – зачитавшись на ходу, Ришелье запнулся о подножку кареты, и графу пришлось поддержать его под локоть, чтобы епископ не промазал мимо дверцы.       Не замечая обнимающих его рук, епископ залез внутрь и завозился, расправляя подол:       – Это превосходно, Шарль-Сезар… Вы сделали невозможное.       – Я сделал необходимое, – учтиво возразил Рошфор.       На сиденье напротив взгромоздился Дебурне в обнимку в корзинкой и сафьяновым бюваром.       – Ну едем, что ли? – раздался с козел недовольный голос Жюссака.       – Один момент, – заглянув в карету, мэтр Шико поставил рядом с Дебурне свой портфель и сказал:       – Я пожалуй проедусь снаружи. Франсуа, дайте руку!       Пока карета тяжело переваливалась, покидая постоялый двор, Рошфор успел поведать обстоятельства, при которых юный маркиз дю Боск лишился казенных денег.       Епископ не переставая восхищался рассказом, а потом вдруг замолк.       Граф осознал, что в карете с задернутыми шторками раздается лишь храп Дебурне, а епископ Люсонский молчит, уставясь вниз и разглаживая на коленях сутану.       – Ваше преосвященство… – Рошфор протянул руку по направлению к епископским коленям, но был прерван криком снаружи:       – Гонец от ее величества!       Арман стремительно отдернул суконную шторку – перед ним гарцевал всадник в бело-малиновом дублете – цветах Марии Медичи.       – Письмо! – со дня высылки в Авиньон это было первое письмо от королевы, попавшее в руки адресата, а не Людовика, воздвигшего кордон между матерью и ее фаворитом.       Сильный запах розового масла наполнил карету. Отвернувшись к окну, Арман вновь и вновь торопливо пробегал глазами письмо – сильно скошенные вправо узкие буквы. Подпись «Ваш самый преданный друг». Печать королевы – лилии Бурбонов и красные шары Медичи.       – Я должен написать ответ, – наконец обратился он к гонцу.       – Я подожду столько, сколько нужно, – почтительно ответил тот.       – У Эпернона три с половиной тысячи, вы были правы, граф… – под это торопливое бормотание Рошфор наблюдает, как епископ отбирает у так и не проснувшегося Дебурне бювар, отвинчивает крышку у походной чернильницы, сует ее в карман на стенке кареты и вооружается пером. Теперь на коленях у епископа лежит бювар и лист бумаги.       Склонившись, Арман принимается писать.       Голова приятно тяжелеет, веки слипаются, словно склеенные…       Арман улыбается, рассматривая заснувшего Рошфора, прильнувшего к плечу, затем осторожно перекладывает его на сиденье.       Рошфору снится нечто чрезвычайно приятное. Точнее некто: епископ Люсонский – почему-то в кроваво-красном облачении – достает из кармана такое же красное яблоко. Кусает глянцевый бок. Сочный треск, на губах вскипают мельчайшие пузырьки… Сок сейчас потечет с губ…       Епископ ухмыляется и протягивает яблоко Рошфору.       Рошфор, задыхаясь, поднимает руку – то ли за яблоком, то ли затем, чтобы подхватить каплю сока с губ епископа… Как вдруг пропадает и Арман, и яблоко – а остается громадная темноволосая женщина. Она глядит на графа черными, как маслины, глазами и хохочет: «Не смей! Он не для тебя!»       От хохота Рошфор просыпается.       Наверное, это все из-за громового храпа Дебурне. Так жаль – пока не появилась эта жуткая женщина, ему снилось что-то необыкновенно хорошее… Но сон неотвратимо улетучивается, действительность неумолимо возвращается.       Щека его покоится на довольно твердом, хотя и теплом предмете, в котором он распознает бедро епископа Люсонского. А рука обнимает острое колено.       – Не шевелитесь, друг мой, – слышится сверху. – А то я поставлю кляксу в письме королеве-матери.       – Какой еще матери?.. – Рошфор убирает руку с колена епископа. Ему нестерпимо хочется… Хочется… что-то сделать с тем, что обычно возникает у здорового мужчины при длительном соприкосновении с предметом страсти. Но как это сделать, если сам скрючен в три погибели, ноги затекли, а голова служит подставкой для письма?       – Долго еще?       – Все-все, кончаю, – уверяют его сверху. Действительно, слышится звук закручиваемой чернильницы, затем на сиденье напротив ложится исписанный лист – да их целая кипа! Сколько же он проспал?       Рошфор вскакивает, проверяя, не напускал ли он слюней Арману на подол. К счастью, нет.       Епископ снова улыбается немного растерянной улыбкой, но тут карета останавливается.       – Что такое?       – Ангулем! – раздается голос Жюссака. – Приехали.       Выглянув в окно, где уже сгущается вечерний сумрак, Рошфор видит вереницу карет перед воротами и толпу простолюдинов вокруг. Солдаты проверяют документы.       Сверху спрыгивает мэтр Шико. Жюссак испускает блаженный стон и мочится прямо с козел. Глядя на струю, поливающую крокусы на обочине, Рошфор понимает, что ему тоже необходимо отлучиться по нужде.       Выбравшись из кареты и неловко переставляя затекшие ноги, Шарль-Сезар торопится скрыться в ельнике, на ходу расстегивая штаны.       Чтобы справиться с нуждой, ему потребовалась пара движений рукой. Чтобы помочиться – пришлось ждать добрых четверть часа.