Злодеям же нельзя испытывать страх? Эмоции…
Даже банальное волнение за будущие?
А что делать, если сердце сжимается лишь от одной мысли о том, что нужно будет преодолеть?
И нет, не обыденную задачу, а нечто намного большее.
Можно ли довериться человеку по-настоящему?
А решать чужие судьбы?
Что произойдет, если из-за тебя умрет не один человек?
Кем ты станешь?
Кто такие злодеи?
Кто такие герои?
— Изуку… — шепчет Тодороки, но в противной тишине его прекрасно слышно, отчего на него переводят тяжелые взгляды. А сам лидер чуть хмурится от тона и резкого перехода от фамилии к имени в обращении, — на рубахе кровь… Мидория опускает взор на правую руку, на которую сейчас смотрят союзники, и видит, что на рукаве засохли кровавые брызги. В воспоминаниях расцветают жутко реалистичные картины недавнего убийства, оставляя во рту гниловатый привкус прошлого. Темные глаза смотрят на подрагивающие пальцы в черной ткани перчаток, и юноша ощущает в конечности фантомную тяжесть от подаренного Учителем оружия.Вес оружия в изуродованной ладони человека, способного забрать чужую жизнь; вес оружия в конечности, которую невозможно отмыть от крови различных жертв, — тоже самое, что дрожащая рука Изуку, сжимающая пистолет или ручку с заканчивающимися чернилами.
— Просто упало давление, из-за чего пошла кровь из носа. Ничего необычного, — спокойно отвечает Изуку, смотря на белую ткань с «грязью», но после отворачивается к письменному столу и разглядывает документы, лежащие поверх записей. — Можете идти, задание я передам вам на днях. — Скажи, пожалуйста, но честно, — все же спрашивает Тодороки, удивляя единомышленников. — Вы с Хитоши заварили хаос с официальным видеообращением, поддерживая шумиху вокруг геройства со злодейством. Лига постоянно добавляет во всеобщий доступ информацию, которая разрушает карьеры самых гнусных героев, с внушительными и правдивыми доказательствами. Поэтому у меня возник вопрос… есть ли подобный отчет на Старателя? Молодой лидер поворачивается, внимательно вглядываясь в яркие гетерохромные глаза и стараясь найти для себя ответ на интересующий его вопрос в данный момент. — К сожалению, нет, — спокойно отвечает Изуку, наблюдая за непонятной реакцией. — А ты бы хотел, чтобы люди узнали правду о твоем отце? — Каким бы он не являлся гадом, я не хочу огласки. Конечно, звучит глупо, но у меня есть семья, хоть и далекая от идеала. А если Лига расскажет миру о грязном прошлом отца, то пострадает точно не один человек. К примеру, моя сестра с братом не сделали ничего плохого, чтобы снова страдать. Незачем кому-нибудь повторять судьбу исчезнувшего Тойи, кроме меня. Мы уже обсуждали, как должен погибнуть Старатель. Поэтому прошу не нарушать договоренность. — Понятно… Не беспокойся, Тодороки, я не поступлю с твоей семьей подобным образом. Атмосфера превращается в поганую дрянь, из-за которой сердца бьются быстрее, слюна становится вязкой, а мысли напоминают полудохлых опарышей, еле шевелящихся в мертвой туше. Тодороки склоняет голову в знак уважения и ощущает болезненное давление в груди. Он показывает молчаливую покорность, а затем под тихий рык Шишиды покидает комнату главного, извинившись. Разрастающаяся внутри нервозность заставляет с приложенной силой дернуть дверь на себя, увидев ошарашенного Кацуки. Волнение с чужого лица исчезает в одно мгновение, сменяясь едкой злобой. Светлые брови сходятся на переносице, а губы изгибаются в кривом оскале. Юноша с взрывным талантом походит на озлобленное животное, готового вцепиться в глотку неприятеля в любой момент, прокусив трахею одним сжатием челюсти, и умело прячет жалкую растерянность за маской агрессии. А у Шото сердце ноет, свербит детская травма, изливаясь бурлящей кровью, благодаря разворошенным воспоминаниям об отце. На лице привычная холодность, связанная с причудой матери, а внутри бушующие гормоны, прожигающие стенки души. Он проходит мимо, грубо задевая светловолосого одногруппника плечом и игнорируя доносящиеся в спину маты. Глаза жжет, и горло сдавливается после рвотных спазмов, а до пришедшего Бакуго к их лидеру нет никакого дела. Сейчас есть лишь одна мысль и желание: успокоиться, спрятав убивающую ненависть глубоко в сердце, чтобы вернуть себе привычное спокойствие. Вот только Джурота больше уделяет внимание нежданному визиту, встав в дверном проеме и не желая пропускать пришедшего парня к лидеру. Карие глаза со звериным блеском всматриваются в кровавые радужки, показывая схожую агрессию. И Кацуки бы попытался добиться желаемого, но, скалясь, всматривается в равнодушие бывшего друга, который возвращается к документам, даже не посмотрев на него. Шишида хватает одногруппника за грудки, утробно рыча ему в лицо и клацая массивной челюстью, что заставляет блондина перевести раздраженный взгляд с Изуку на звероподобного злодея. — Убью, — Джурота выпускает когти, оставляя дыры в черной футболке и задевая немного кожу. — Мы тебя предупреждаем в последний раз. Не смей лезть в наши дела, если не хочешь, чтобы твоя мать увидела сына расчлененным. Ты поплатишься в случае провала миссии. Между тобой и Мидорией-сама больше нет ничего, поэтому забудь о нем и о том, что ты узнал. Кацуки сводит челюсти с безумной злостью, из-за чего всплывает ноющая боль, напоминающая о старой травме. Он сжимает запястья злодея, ощущая под грубой кожей ладоней густую шерсть, а после, применяя силу, отводит чужие конечности в сторону под разозленный рык, причиняя сильную боль. Но все же молчит, смерив кровавым взглядом малознакомого юношу, уходя от чужой комнаты прочь и перебирая множество неприятных мыслей, мучающих его уже не в первый день.***
— Все равно в голове не укладывается… — говорит девушка, положив голову на плечо подруги, — чтобы Урарака… Она казалась рассудительной девушкой, а в наше время уже стыдно не знать о контрацепции. — А может у нее другие планы, — лукаво тянет вторая. — Вспомните, насколько богата родня Ииды. У них все в семье высокооплачиваемые герои. — Тогда будет логично обзавестись наследником от нашего старосты, — шутит Каминари, присаживаясь к друзьям, из-за чего некоторые пугаются от неожиданности, а он лишь широко улыбается на подобную реакцию. — Постойте… — прерывает одна из будущих героинь, откровенно недоумевая и слегка хмурясь, — тогда зачем ей подкатывать к Мидории при своем парне? — Хм, возможно… он ей нравится? А Иида просто богат, — предполагает один из студентов, подпирая подбородок скрещенными ладонями. — А если Мидория отказал Урараке из-за того, что состоит в отношениях с Яойорозу?! — чуть ли не кричит Каминари от секундного озарения, всматриваясь в удивленные глаза друзей. — Вы же слышали о вчерашнем? Они вдвоем уезжали из академии на весь день! — Да ну… глупости. Она моя подруга, рассказала бы. — Согласен. Момо, конечно, очень милая, но вот сам Мидория… Столько месяцев вместе учимся, а чувство, что знаю его все меньше и меньше. Вряд ли он из тех людей, которые жаждут отношений и всему подобное. Наверное, наоборот избегает их. — Получается, вчера он уезжал с нашей Яойорозу или из-за отношений, или благодаря связям семей? К слову, что у него за род? Надеюсь, что богатый. — Можешь не заглядываться, у Урараки не получилось, значит и у тебя навряд ли выйдет. Но мне кажется, что его семья не известна в Японии. Или Изуку взял фамилию другого родителя. Хотя помните, он поступил к нам на курс по лицензии вместе с сыном Старателя и наследницей самого богатого рода в стране. Возможно, его семья не такая уж и бедная. — Эй, Бакуго, — вскоре зовет Каминари, внимательно выслушав разговор одногруппников. — Ты же с Мидорией давно знаком. Скажи, что у него за семья? И правда, что он встречается с Яойорозу? Кровавый взгляд с ошалелыми искрами вглядывается в беседовавших студентов, которые начинают хмурится или отводить глаза под тяжелым взором светловолосого юноши. Кацуки молчит, всем видом показывая, что сейчас к нему лучше не лезть, особенно с глупыми расспросами, что быстро улавливают ровесники. — Ладно, — Денки отворачивается к девушкам, тихо добавляя, чтобы только они услышали, — плохая идея разговаривать с неуравновешенным. А после компания друзей чуть ли не раскрывают рты от шока, когда Изуку скрещивая руки на груди и упираясь плечом в дверной косяк, равнодушно говорит: — Моя семья самая среднестатистическая и обычная, а я не состою в отношениях и не собираюсь их строить. Довольны? — читая в глазах немое удивление со смущением, он произносит еще одну фразу перед тем, как пройти к своему месту. — В следующий раз, когда будете кого-нибудь обсуждать, говорите тише. Неловкая атмосфера виснет в аудитории, после чего наступает время занятий, и многие студенты недовольно заходят обратно в помещение. Сам же куратор опаздывает, пройдя к кафедре после десятиминутного отсутствия и раскрывая клыкастую пасть при зевке. — Помните, что сегодня за день? — лениво спрашивает Секиджиро, улавливая недопонимание на лицах студентов. — Глупые дети… В начале года вы выбирали геройские псевдонимы, но некоторым отказали в официальном подтверждении. У вас было достаточно времени, чтобы хорошо обдумать. И да, обращаюсь к тем, кто выбрал чушь вместо нормального имени, у вас последний шанс выбрать нормальное прозвище. Большая часть курса начинает щебетать, наслаждаясь подобной стороной в геройском образовании. На их лицах расцветают радостные улыбки, и неподдельный интерес загорается в глазах. Преподаватель говорит им взять деревянные планшетки с прикрепленным листом бумаги, на котором можно смело написать геройское имя. Старший же герой наблюдает за подопечными, когда они с энтузиазмом обсуждают прозвища и спрашивают у друзей совет, чтобы псевдоним лучше подходил к причуде с характером. Секиджиро даже ухмыляется по-доброму, молча наблюдая, как будущие герои старательно выводят иероглифы на плотной бумаге. — Эй, Деку, — Изуку вздрагивает, из-за детской привычки поворачивая голову к удивленному Кацуки, но затем понимает, что обращается к нему куратор, а не бывший друг, — может поменяешь псевдоним? Конечно, если вспоминать старый японский, то появляется другое значение у имени. На подобии «ты сможешь». Но мы живем в современном мире, и боюсь, что тебя не будут воспринимать серьезно как героя. Да и не исключена паршивая репутация в будущем. — Спасибо за Ваше волнение, но я не меняю своих решений и всегда иду до конца. Преподаватель лишь отмахивается, не желая больше настаивать и возвращаясь к списку курса, где рядом с фамилиями уже подтверждены тринадцать псевдонимов среди семи прочерков. А Кацуки наконец-то опускает карандаш на листок бумаги, жутко хмурясь и криво выводя иероглифы, но сомневаясь насчет решения. Скоро ему предстоит подняться и представить геройский псевдоним перед всеми, ведь остается лишь три человека перед ним, которые еще не огласили окончательный выбор. Поэтому времени на раздумья становится все меньше, и сердце щемит от написанного, даже появляется желание разорвать лист с геройским именем на мелкие кусочки и подорвать для надежности, чтобы никто не увидел. Но проснувшаяся совесть все-таки не позволяет подобному случиться, заставляя неуверенно подняться и пройти на всеобщее обозрение. Из-за нервозности он с оглушающим стуком ставит деревянную планшетку на кафедру, скалясь в привычной манере, чтобы припадать себе напущенной уверенности. — Каччан? — изумленно шепчет Изуку, но Кацуки старается не смотреть на бывшего друга. Молодой лидер знает, что не стоит показывать настоящие эмоции у всех на виду, но смотря на кривые иероглифы на белой бумаге, он думает, что зрение подводит его. Он незаметно оглядывается, но остальные тоже удивленно разглядывают раздраженного студента, чьи глаза темнеют из-за внутренней ярости и увиденной реакции. Тишина действует в сложившейся ситуации намного хуже, чем насмешки со сплетнями на курсе, а костяшки блондина уже белеют от напряжения, поскольку он сжимает края планшетки с безумной силой. Секиджиро читает про себя написанный псевдоним и слегка хмурится, ведь не может понять ни значения прозвища, ни почему парень выбрал именно его. Смотря на сурового юношу, у которого лицо расчерчивают легкие морщины, а глаза горят бурлящей кровью, возникает жуткий резонанс между внешним видом и сделанным выбором. — Что означает твой псевдоним? — Не Вашего ума дело, — злобно огрызается взрывной юноша, чуть ли не щетинясь. — Ты же понимаешь, что тебе нужно нечто более подходящее? Кацуки взрывается, с оглушающим хлопком положив деревянную планшетку на кафедру, из-за чего многие морщатся от неприятного шума, особенно те студенты, которые сидят ближе всех. — Старик, мне Всемогущий отказал в прошлый раз потому, что, видите ли, нельзя употреблять слова, связанные с убийствами! Теперь подобного нет, поэтому завались и запиши в свои дебильные бумажки мой выбор. — Хватит орать, уши от тебя вянут. Садись, сейчас запишу, — про-герой провожает разозленного студента недоумевающим взором, после смотря на слегка измятый лист и записывая в последний бланк геройское имя: «Каччан». Бакуго проходит к своему месту, все же пересекаясь взглядами с другом детства, отчего сжимает прежде сломанную челюсть. Изуку смотрит на взрывного парня, слегка склонив голову в бок и изучая будущего героя. Не моргая, темно-изумрудные глаза с разводами всматриваются в напряженные движения блондина, даже спустя время не сводя внимательного взора со спины с широкими плечами, из-за чего Кацуки не только чувствует себя неуютно, но и бесится оставшееся время, бубня под нос едкие маты. Робкий стук в дверь заставляет прерваться преподавателя, посмотрев на вошедшую студентку, которая тихо извиняется и поправляет черную прядь. — Я выполнила Вашу просьбу, — серьезно говорит Момо куратору, отступая в сторону и пропуская в аудиторию Очако. — Мы заполнили документы у директора, теперь ей можно вернуться к учебе. Пока у нашего курса нет тренировок, связанных с геройством, Урарака будет заниматься с нами, а после перейдет на общеобразовательный, чтобы закончить первый курс. — Ладно, проходите, — отзывается Секиджиро, с легким недовольством посмотрев на вернувшуюся девушку. — Простите меня, пожалуйста… — лепечет Очако, поклонившись в японской манере. — Давайте быстрее, не тратьте оставшееся время. Девушки проходят, вызвав бурную реакцию, из-за чего куратор громко вскрикивает, заставляя замолчать. Момо с легким волнением присаживается за свое место и всматривается украдкой в недавнего гостя, что не уходит от самого Изуку. А Иида не сводит взгляда с любимого человека, носящего под сердцем ребенка, хоть и в довольно юном возрасте. Яойорозу сжимает в трясущихся ладонях миниатюрную брошь все оставшееся занятие, не переставая вспоминать вчерашний день и серьезный разговор с родителями. Взгляд все равно скользит на нового лидера, и волнение сжимает глотку, продавливая трахею. Она не только не понимает, как ее ровесник, совсем обычный с первого взгляда, может возглавлять огромную организацию, взвалив на себя непосильную ношу и манипулируя ее семьей в собственных целях, ведя двойную игру, но и испытывает предсказуемый страх, прекрасно понимая, что на родителей давят через нее. — Мидория, постой, — выдавливает тихим от волнения голосом девушка, вовремя вспомнив, что нужно обращаться на «ты» в академии. Момо сразу чувствует на себе любопытные взгляды одногруппников и прожигающий взор Кацуки, но больше не может оттягивать момент официального ответа, поскольку сердце уже ноет в грудной клетке, отдавая колющей болью. Глаза чуть ли не слезятся, когда на нее пронзительно смотрит лидер, но приходится натянуть улыбку, близко подойдя к юноше. — У тебя воротник немного помялся, позволь поправлю, — Яойорозу совсем не дышит, поправляя белоснежную ткань и незаметно для остальных протыкая рубаху брошью, на которой изображен герб уважаемого рода. Изуку лишь по-хищному ухмыляется, получив официальное согласие от родителей девушки.