Что он мог и может сделать?
Лишь наблюдает за бывшим другом, который становится более странным и мрачным, но никто больше не замечает. Словно все играют в игру, а правила ему никто не говорит. Смотрит, подмечает и запоминает. Чаще и чаще. Кажется, Кацуки сходит с ума. Будто попал в хитросплетенную паутину, и чем больше пытаешься выбраться, тем сильнее запутываешься в крепких нитях. Переплет впивается в плоть до самых костей, заставляя пасть на колени от острой боли, отравляющей рассудок сильнейшим ядом. Трудно описать, что он чувствует в последнее время. Дыра в груди начинает ныть сильнее, а от множества вопросов голова раскалывается. Его и раньше напрягало, что одноклассник исчез после избиения на долгие годы. Будто Изуку никогда не существовало — выдумка больного сознания, которое каждый раз подкидывало несуществующие изображения, подкрепляя образ забитого парня с ярко-зелеными кудрями и опущенным, совсем затравленным взглядом. Кацуки легко находит причину и начало ненормальной ненависти. С первых дней невинный образ и чрезвычайная наивность в детских изумрудных глазах раздражали. Излишняя доброта, от которой подташнивает, безграничное дружелюбие, неутолимое желание помогать, постоянная улыбка и отвратительный взгляд на мир. Будто нет ничего плохого вокруг, вот только мерзости в мире с избытком. Даже дети понимают простенькую истину, но не зеленоволосый мальчишка. В детстве Изуку упорно не хотел видеть всей черноты вокруг, словно жил в другой Вселенной, и никто не мог разубедить стойкое дитя. Теплая аура ребенка вызывала отвращение. Возможно, потому что не мог понять и увидеть истину. Кацуки всегда считал, что если бы не их матери с соседством, то он бы избегал назойливого мальчишку и никогда бы не завел разговор. Тогда бы дети не стали навязанными «друзьями». Но каждый чертов день ему приходилось видеть непослушные яркие кудри, за которые хотелось с силой дернуть, — игривое желание быстро перетекало в реальность. Только вот никто не сказал самоуверенному мальчишке, что он не имеет права. Что нельзя навязывать другим точку зрения, каким бы одаренным и сильным ты не был. А особенно применять удивительные качества для достижения цели. Ведь не факт, что в итоге твой взгляд на мир окажется правдивым. Поэтому произошел первый случай, повлиявший на детей и сыгравший немалую роль в отношениях. Бакуго сорвался, когда Изуку неосознанно бросил вызов. Ведь кто его просил мешать? Почему Мидория в итоге не одобрил метод наказания слабых и жалких, встав между ними? Мальчишка же всегда следовал хвостиком, чуть ли не заглядывая в рот. Почему в очередной раз глупо не улыбнулся, позвав привычным «Каччан»? Сделай бы веснушчатый правильный выбор, он бы не избивал, а слабому ребенку не пришлось бы подниматься с земли через боль. А на Кацуки бы не наорала собственная мать. Огненная злость разрывала детское сердце, когда вечером из просторного дома с дорогим интерьером ушла зареванная Инко, чьи глаза пропитались злостью по отношению к соседям, а звонкая пощечина Мицуки раздалась в собственном доме. Она ничего не сказала после, только гневно посмотрела, сжав ладонь в кулак, и оставила сына одного. Щека долго ныла, словно не от обычной материнской пощечины, а от настоящего сильного удара, повредившего челюсть. И так же долго Изуку плакал матери в плечо, из-за чего многочисленные пластыри пропитывались детскими слезами, отходя от потемневшей кожи. Бакуго думал, что все кончено. Даже стало легче на душе, хоть и печально. Все-таки непривычно гулять с остальными, когда рядом не мелькает зеленая макушка. Не по себе собирать карточки героев и одному искать эксклюзивное изображение Всемогущего. Одиноко общаться с пустышками, которые не видят ничего, кроме сильной причуды на обсохших ладонях таланта и страха перед силой бойкого ровесника. Детское потрясение сделало взрывного парня более озлобленным на мир и людей, а желание перегрызть всем глотки крепчало с каждым днем. Изуку вскоре вернулся, больше не прячась в душной комнате с задернутыми шторами, не желая никого видеть, кроме любимой матери. Он был зашуганным в первое время, поэтому обходил других ребят стороной. Но все равно попытался помириться с «дорогим другом». Ненавистный блеск в малахитовых глазах возвращался, и даже улыбки появлялись на лице ребенка значительно чаще. Тогда Кацуки почувствовал как и облегчение, так и разъедающую злость. Но чувства были в корне другими, непонятными, совершенно странными. Блондинистый мальчишка понял, что полностью запутался в себе. Казалось, игнорировать в данном случае — самое лучшее решение. После парень не видел Инко вплоть до средней школы, как и родную мать в самые важные годы юной жизни. Конечно, женщина не забывала про единственного сына, но присутствия родителя конкретно не хватало, пока Изуку не научился заботиться о больной матери самостоятельно. Кацуки злился на Мицуки, когда она не приходила на важные мероприятия или собрания, забывала позвонить и уставшая засыпала, не прочитав книжку на ночь. В это же время Изуку постоянно называли лжецом, когда потрепанный ребенок кричал или устраивал истерики из-за вранья взрослых. Мальчишка всегда нес в памяти образ двух героев, ведь яркие личности добродетелей преследовали и днем, и ночью. Он попросту не мог ошибаться, но ему всегда твердили об обратном. Мидория был упертым, Бакуго отлично помнит. Может, поэтому Кацуки поверил остальным. Но еще и потому, что в глазах детей непоколебимый светлый образ героев не может пасть. А, возможно, попросту испугался, поддавшись гнету большинства, поставив и свое клеймо на невинном мальчишке. Конечно, Изуку ненадолго остался «упертым лжецом». Быстро стал затухать, чуть ли не на глазах. Уже не оставалось сил спорить и доказывать грязную правду. Мидории не поверили ни в роковую ночь, ни после. Просветления у Инко все же были: короткие и редкие, еле уловимые, но значимые и трогательные. Почему-то женщина постоянно просила у сына прощение и плакала, но находила в себе силы улыбнуться ребенку, как бы плохо не было. Вот только старшим не удалось оградить мальчишку от страшной реальности. Изуку все равно постоянно слышал страшные крики родного человека и видел, как молодую девушку в рассвете лет выламывает от адских болей. Уже в юном возрасте он понял, что для него с матерью все кончено. Бакуго оставалось только наблюдать, как светлый, наивный образ, который жутко раздражал, медленно затухает и погибает. Парень застал все стадии в ранние годы, не вмешиваясь. Но начал подливать масло в огонь, когда решился поддержать издевательства в школе над бывшим другом. Искра зажглась в сером сердце благодаря чувству настоящей власти над чужими судьбами. Потому что именно он решает, что делать с человеком: будет ли жертва счастлива или окунется в пучину страданий. Юноша нашел способ выплеснуть скопившуюся боль в груди, не показывая остальным слабость. Но отчаявшийся взгляд все равно заглядывал в самые недра души, из-за чего становилось дико страшно. Он никому не хотел показывать себя настоящего, вот только в чужих глазах замечал сначала пугающую догадку, затем осознание с пониманием, а после безграничную жалость. От неуместного сочувствия тряслись пальцы на руках, и дыхание обжигало дыхательные пути сильнее собственной причуды. Кацуки оставалось только сильнее сжимать кулаки, вновь разбивая чужое лицо. Лучше видеть в изумрудных глазах слезы, чем жалость по отношению к великому Кацуки Бакуго. В первый год средней школы стало понятно, как сильно сказались издевательства и само детство. Зеленоволосый становился тенью прошлого, иногда действуя будто бы по заложенной программе. Никто больше не видел ясной улыбки, прямого взгляда, от которого пробегались приятные мурашки по рукам, слегка покалывая кончики пальцев, потому что парень всегда ходил с опущенной головой, пряча глаза за сухими непослушными волосами. Тогда Кацуки впервые услышал от кого-то, что Изуку был бы хорошим героем. Что мир лишился нужной поддержки. Перед глазами в тот момент всплыли воспоминания многолетней давности, как Инко до последнего не хотела вести ребенка к врачу. Как воспитатели молчали, что не у всех в группе есть причуда. А после шокированный взгляд, когда к ребенку пришло осознание, что он пустой. Что ему нужно было тогда сделать? Как правильнее было бы поступить? И нужно ли было вообще давать позорную кличку «Деку»? Когда Бакуго видел, как сильно была надломлена личность одноклассника, что-то внутри заныло на мгновенье, но он быстро отринул ненужные чувства. Конечно, он задумывался, что в данный момент лучше опять начать игнорировать, а не продолжать издевательства. Особенно не говорить, что бесполезному человеку лучше сдохнуть. Но существование напоминало страшную зависимость — от человека, его боли и слез, желания выплеснуть на чужом теле метания с дурными чувствами. На душе были одни слова, а с языка слетали совершенно другие. Желания представляли из себя полную противоположность действиям, как и эмоции, которые продолжали тяготить. Думалось, что еще много времени, и все можно когда-нибудь исправить. Но наступило одиночество. Холодное, поглощающее и ужасное. Пустота пожирает и убивает, делает тебя слабее, совсем жалким. Целый год взрывной парень неосознанно искал в толпе зеленые кудри и худощавое тело в мешковатой одежде. Но каждый раз разочарование сжимало сердце. Кацуки хотел начать жизнь заново. Он и вправду через незначительное время стал лучшим в учебе и спорте, но ничего не приносило удовольствия, а надежда сблизиться с матерью вновь рухнула, как в детстве, потому что женщина вновь уделяла свободное время больной подруге. Ненависть с новой силой стала пожирать внутренности. Юноша к концу средней школы поймал себя на мысли, что лучше видеть жалость в зеленых глазах, чем пустоту. Но все равно неприязнь ко многим только росла. К матери за то, что постоянно бросала. Отца он недолюбливал из-за отсутствия в жизни как родителя. Одноклассников и шестерок за никчемную фальшь. Изуку за исчезновение незримой опоры. Инко ненавидел всем сердцем, ведь, как он думал, все началось из-за нее. Свою вину не хотелось принимать в любых вариациях, лучше скинуть на остальных. Так легче, проще и не так больно. А затем, перейдя в старшую школу, перед ним вновь возник лучезарный наивный образ. Киришима — светлый, добрый человек, быстро располагающий к себе. Парень всегда легок на подъем, помогая и даря клыкастую улыбку. Поэтому красноволосый подросток не выдержал, сблизившись с отстраненным одноклассником. Бакуго впервые не оттолкнул, потому что находился на острой грани. Одиночество постепенно сглаживалось, забывалось. Но мозг специально подкидывал во снах неприятные тяжелые воспоминания, потому что нельзя жить счастливо, когда разрушил чужие жизни. Они оба хотели стать героями, но их желания в корне отличались. Эйджиро мечтал о популярной профессии, потому что идеально видел себя в роли добродетеля и чувствовал горящее призвание. А Кацуки скорее от отчаяния и прошлого. Но поступить вместе с товарищем казалось не слишком плохой идеей. Назойливая поддержка помогла забыться и отвлечься, стало проще жить. Юноша просто старался не думать лишний раз, что на его месте должен быть другой человек, и данным поступком он полностью разрушил чужую мечту. Изуку оставил привычную жизнь, не собираясь возвращаться, поэтому и ему нужно было оставить прошлое. Но вновь изумрудные глаза пронзают мысли. Только уже не опущенный затравленный взгляд, а прямой и пронзительный. Хитрый, расчетливый и поражающий. Он понимает, что внутри бывший друг все равно остался сломленным мальчишкой, вот только в первое время малознакомый образ вызывает бушующую неприязнь. Хочется увидеть робкую слабость и наивность, мягкую искреннюю улыбку, а не острую ухмылку на грани оскала. Холодный расчет будоражит рассудок наравне с безграничным безумием. Злость, накопленная за года, возвращается слишком резко, лишая кислорода, и заставляет сломать огненный запал в беспричудном парне. Так нельзя — это неправильно, где-то запрятан подвох. Но собственная сущность не дает опомниться, и причуда сама бурлит в молодом теле, продолжая сводить с ума. Ненависть, обращенная уже на самого себя, больно бьет под дых, потому что талантливый юноша желает другого. Только попросту не знает, чего именно, ведь всю жизнь сбегал от себя настоящего. Хочется сделать хоть что-то, повлиять, изменить, но страшное чувство закрадывается в сердце — понимаешь, что уже бесполезен ты, а не люди вокруг. И в глазах осуждающих выражение «жалкая пустышка» идеально подходит уже тебе. С подобным невозможно свыкнуться, из-за чего трудно сделать свободный вдох. Но даже так у него есть поддержка, не дающая пасть, когда у Мидории не было необходимой социализации. Бакуго понимает, что попросту сам возвел иллюзию о неоспоримом совершенстве. Раньше причуда создавала уникальный образ, а теперь ему приходится проигрывать человеку, которого обделила любыми силами сама судьба. Слишком жестокий удар по самолюбию. Наравне с мучениями давит трудная ноша. Потому что знает, что с Изуку что-то случилось. Возможно, Кацуки слишком зациклился, но настолько долго наблюдая за бывшим другом, он заметил изменение в поведении. Стала заметна легкая натянутость в улыбках, движения теперь более нервные и уставшие, взгляд иногда смотрит мимо преподавателей, в придачу нельзя понять проявляющиеся эмоции. Недосып выделяется грубыми чертами на юном лице, когда на самих тренировках показатели медленно падают. Злодей избегает настойчивую одногруппницу, с которой, судя по слухам, построились романтические отношения. И данный аспект немного раздражает, но напрягает больше то, что Мидория проводит больше времени с всегда мрачным Тодороки. Конечно, оба поступили по лицензиям, и подобного товарищества еще можно было ожидать, вот только весь курс знает, что Шото в академии благодаря влиянию отца, как и богатенькая Момо. А вот насчет наставника зеленоволосого юноши до сих пор строятся догадки. Сам студент умело обходит интересующий многих вопрос, как и других навязчивых однокурсников. Словно не видит смысла сближаться с ненужными людьми, предпочитая посвящать свободное время на важные дела. А неизвестность всегда пугает и настораживает, особенно, когда очень давно хочешь узнать ответы на мучающие тебя вопросы. Вот только после слов про мертвую Инко сам Кацуки чувствует себя погибшим в темных глазах. Раньше Бакуго видел язвительность и частые усмешки, когда они сталкивались или встречались взглядами, а теперь глубокая пустота с обидой, от которой он чувствует себя не по себе. — Эй, Каччан, — блондин вздрагивает от до боли знакомого детского прозвища, но когда поворачивается, то не встречается с веснушчатым парнем. — Каччан, — Эйджиро вновь тянет с усмешкой, широко улыбаясь. — Охренел? — злобно рявкает старший, по привычке хмурясь. — А что такого? Это ты у нас в облаках витаешь, — Киришима переводит взгляд на двух парней, которые общаются с блондином меньше него, и пожимает плечами. — Сейчас договоришься, а потом клыков не досчитаешься, — Кацуки попадает острым локтем по ребрам друга, и тот тихо шипит, потирая ушиб. Конечно, не смертельно, но ощутимо. — Не смей меня так называть, — злобно добавляет взрывной юноша. — Это нечестно! Почему Мидории можно, а мне нет? — Никто меня так не называет, завались. Два невольных зрителя тихо смеются, протягивая главарю зажженную сигарету, от которой тонкими нитями тянется серым дым. Бакуго только фыркает, с отвращением посмотрев на знакомых и также грубо добавляет: — Это же не просто сигарета, ублюдки. Хотите, чтобы нас из академии выгнали? Лично меня не греет перспектива быть отчисленным, а вы можете хоть перед преподами затягиваться, — блондин прячет руки в карманы, лениво поднимаясь с насиженного места. — Эй, чувак, не уходи. Мы поняли, тебе предлагать не будем, — после легкой улыбки говорит брюнет с длинными черными когтями и небольшими рогами бурого цвета. — Да пошли вы, — бурчит Кацуки, отворачиваясь, пока не слышит лепет одногруппника. — Наш Каччан даже курить бросил, представляете? Теперь наш главный совсем правильный! Ну, если, конечно, еще откажется от выпивки, то в святоши записывай. — Киришима, — будущий герой вздрагивает, ведь тон пугает до чертиков, да и редко когда товарищ обращается по фамилии. — Разозлишь меня, и я не буду сдерживаться, — парень наглядно ведет большим пальцем по горлу, продолжая злобно смотреть, но затем все-таки разворачивается и уходит. — Дружище, ты куда? — уже в спину растерянно кидает красноволосый. — Не ваше дело, придурки.***
Изуку заносит ладонь, чтобы постучать в дверь, и в последний момент останавливается, услышав знакомый голос. Пожилая женщина устало говорит из-за длинного напряженного дня в академии, поэтому юному злодею трудно разобрать старческие слова. Но все равно решает подслушать, ведь любая информация может сыграть важную роль в финальной игре. — Тошинори, не веди себя, как ребенок, — укоризненно говорит старушка, накладывая свежую повязку. — Не забывай, что ты Символ Мира, поэтому за здоровьем нужно следить тщательнее. — Прости, Шузенджи, — Всемогущий неловко улыбается, и сухая кожа неприятно натягивается на губах, принося дискомфорт. — Не знаю, почему рана вновь открылась… Женщина прищуривается, пытаясь лучше разглядеть искореженный торс героя, оставив на минуту бинты в стороне, чтобы проанализировать внутреннее состоянии пациента. На миниатюрных голубых очках загораются цифры и схема внутренностей, часть из которых прооперирована или удалена. — Понятно, — со вздохом говорит медсестра, продолжая аккуратную перевязку. — Скоро тебе опять потребуется операция. Тошинори тяжело вздыхает, предпочитая не нарушать повисшую тишину, и замучено потирает темные глаза. Исцеляющая Дева смотрит с минуту, после начиная писать на серой бумаге, когда с перевязкой удалось закончить. Она задумчиво оглядывает героя, продолжая расчеты у себя в голове, затем исписанный листок отрывается от остальных, и дрожащая рука протягивает записи бледному мужчине. — У тебя недели две, потом уходишь на больничный. И не смей отпираться, я все сказала. Причуду нежелательно использовать, как и другую физическую нагрузку. — Спасибо, я пойду, — Яги закусывает губу от обиды, натягивая белую футболку, которая сейчас мешковато висит из-за большой разницы в размерах. — Постой, Тошинори, — старушка устало опускается в кресло, тяжело вздыхая и жмурясь. — Я бы хотела поговорить о твоем преемнике. — Шузенджи, только не начинай, хорошо? С тобой опять Тсукаучи разговаривал? — герой жалобно смотрит на знакомую, на что старушка вздыхает, но продолжает пытаться донести истину. — Да, мы с ним разговаривали, но это неважно. Я просто хочу дать тебе совет: передай причуду другому ребенку. Все равно мальчишка не может использовать силу без медицинской помощи, так какой тогда толк? Если очень хочется, то пусть ломает кости не на тренировочном полигоне, а где-нибудь в другом месте. Миру все-таки нужен новый Символ Мира, а не герой, на которого без страха невозможно смотреть. Люди не смогут полюбить героя, каждый раз дробящего себе конечности. Это попросту страшно, настоящее безумство. У любого тела есть предел. Хочешь, чтобы мальчишка умер на твоих глазах? Геройство с Один За Всех не для него, пойми. — Шузенджи! Я, конечно, уважаю тебя, ты отличный медик и человек, но в какой раз говорю, что моим преемником останется Мидория. И сила уже давно не моя, а его. Как я могу забрать Один За Всех, когда он с детства мечтает стать героем? И даже если у моего мальчика не будет причуды, то я не отвернусь и продолжу быть наставником. Он очень способный и талантливый. У него сейчас не получается использовать силу, но ему удалось продержаться в академии без причуды столько времени. Парень идет наравне с лучшими ребятами геройских факультетов — это достойно уважения. А вы продолжаете в нем сомневаться. Почему? Он хороший ребенок, которому нужна поддержка, но точно не порицание. И я поговорил с ним, мы будем изучать нашу причуду, а пока мальчишка не будет использовать силы, чтобы больше не травмировать себя. Всемогущий смотрит на героиню с некой злостью, сильнее сжимая костлявые кулаки, и тяжело дышит. Силуэт старушки слегка размытый, но он не может промолчать в данный момент. Мужчина попросту устал, что в излюбленном преемнике близкие люди часто сомневаются, когда он верит в способного юношу всем сердцем, не желая сомневаться. Но перед уходом герой все же добавляет более тихим тоном: — Если бы Нана сомневалась во мне, когда у меня были трудности с причудой, то Символа Мира не было бы вообще, — Тошинори разворачивается, медленно подходя к двери и сжимая холодную ручку. Изуку же отшатывается, быстро спускаясь по широкой лестнице, пока сердце отбивает бешеный ритм. Ступеньки сейчас жутко скользкие для него, поэтому ноги норовят соскользнуть в любой момент, но злодей все равно не может успокоиться и остановиться. Что-то заставляет бежать, сильнее закусывая губу. — Делай, как знаешь, — обреченно добавляет Исцеляющая Дева, возвращаясь к бумагам с рабочего стола.