***
При выходе на платформу на него напали. - Йей, Бакуго здесь!!! - Ты чё с головой сделал? – вместо приветствия вырвалось у него. Каминари драматично тряхнул волосами, чтобы было лучше видно чёлку. - Молния, - продекламировал он. – Специально трафарет заказал, скажи, круто? - Ты ёбаный Пикачу, ты это понимаешь? - сказал Бакуго, и его левое плечо атаковалось объятиями прискакавшего на шумиху Киришимы. - Мужики! - начал он орать Бакуго прямо в ухо. – Раз Бакуго здесь, я могу сказать всем сразу: мы просто обязаны сделать эту смену самой охуенной! Сквозь толпу садящихся в поезд воспитанников Юэй Катсуки поймал выразительный взгляд Тошинори и понял всё незамедлительно. Схватив Киришиму за ворот футболки, он настолько угрожающе, насколько был способен, рыкнул, обращаясь ко всем: - Мы в общественном месте, кретины, прекратили, нахуй, орать. - Прости, бро, - пискнул он, хотя огня в глазах не убавилось, а акулья улыбка стала ещё шире. Но зато тушу свою с плеча убрал. – Я только хотел сказать, чуваки, во мне столько энергии, это просто отвал жопы. Надо что-то нам замутить, что-то…. что-то надо, короче. Я прям чувствую, боги говорят нам разнести лагерь в кашу. - А Кири у нас каждое первое августа стабильно под кислотой, – это подошёл Серо. - Мне не нужна кислота, чтобы быть обдолбанным! – рыжий придурок запрыгал по платформе, заглушая звучащие объявления. – Вы не понимаете, я получил сигнал с небес. Эта смена запомнится на всю жизнь, но для этого нужно ебашить, как не в себя! - Я сказал, громкость на ноль, - осадил его Бакуго и увидел, как тренера им машут. - Идём в поезд. - Давайте знаете, что, - начал Пикачу, сияющий не меньше Киришимы, когда они зашли в вагон. – Давайте достижения создадим, а? Типа, за самый твёрдый пресс, за армрестлинг… идёмте сюда, здесь четыре места… так вот, ещё за что-нибудь, ну, накидывайте варианты! - За самые вонючие носки, - Бакуго сел позле окна. - Пикачу, я тебе прямо сейчас выдам эту ачивку. - И назовём её «Парфюмер». - Тогда Кири выдаём "Вивальди", - парировал Каминари. - За самый громкий пердёж. - Идите в жопу, я получу за жим сотки лёжа. Вот спорим, я после лагеря буду первым по штанге в Юэй? - Так всё правильно. Что у тебя после жима лёжа всегда происходит? - Кстати, Бакуго, включи Билли Айлиш. - Да ты заебал, - устало огрызнулся Катсуки – не проходит дня, чтобы Киришима не попросил его включить эту тупую Билли Айлиш. У него шесть тысяч треков в Спотифае, сотня самостоятельно собранных плейлистов на все случаи жизни, а этот ублюдок просит включать одно и то же. - Ну, мужик, ну под неё удобно тренить! - Нет! - Ну и пошёл я на хер, - обиделся он. – Тебе вот уже лет пять как надо выдать достижение главного обламывателя кайфа. - «Мамочка», - хмыкнул Серо. - Вот, да! Бакуго щёлкнул языком и раздражённо застучал ногой. - Как все дружно оживились, - съязвил он. - Прям команда года. - Как у тебя с девушкой, кстати? – спросил Каминари. - Нормально всё, - отмахнулся он, отворачиваясь к окну. – Помирились. Шото не ездит в лагерь на поезде – его отвозит на машине отец, - поэтому увидятся они только в лагере. - У тебя девушка есть? Да ладно, бро! – захлопал его по плечу Киришима. – Как давно ты тут сидишь с такими новостями? - Так, сменили тему, - сказал Катсуки таким голосом, что все разом заткнулись. - Знаете, кому достанется ачивка «Папочка»? – спросил спустя время Серо. Каминари с Киришимой дружно завыли: - Тодоро-о-оки! – и все трое расхохотались. - Почему? – услышал Бакуго свой голос и снова застучал ногой. Пейзаж за окном, на который он уставился, был не особо интересным – они въехали в туннель, - но его шея напряглась так, что Катсуки не мог пошевелить головой и посмотреть на своих слишком болтливых детей. - Это такая метафора, - объяснил Серо, - отцовская. Постироничная. - Нет тут никакой постиронии, обычная дедовская шутейка, - вклинился Каминари. - Жалко чувака, на самом деле. Считай, и выбора не было, чем заниматься и куда идти, с таким-то батей. - Да, жопа, - согласился Киришима. - Помните, как он на Тодороки орал? Хотя чувак молодец, смог за себя постоять, раз свалил. - Это-то да, - Каминари замялся, но всё-таки спросил: - Вы всё-таки верите в ту херню, которую про него говорили? - Про Ястреба-то? Не знаю. - Что про Ястреба? – Бакуго наконец заставил себя отвернуться от туннельных фонарей, не выдержав. Он хотел заставить их замолчать, прекратить говорить о его парне, его Мордочке, но вдруг понял, что не знает о нём ровным счётом ничего, кроме дерьмовой ситуации с родителем. - О, ты не помнишь? – ответил Киришима. - Я же тебе, вроде, рассказывал: кто-то сочинил, что Тодороки Энджи спит со своим чемпионом, эта инфа разлетелась и теперь стала локальным мемом. Главное, - повернулся он к остальным, - поебать, что у него жена на реабилитации, дети, которые всё это видят, о чём, нахер, люди думают? Даже если это правда, какого вообще хера? - А то ты не знаешь, что журналисты – мрази. Эй, Бакуго, ты куда? - Проветриться, - тихо отозвался Бакуго – голос его не слушался, напряжённые мышцы мешали идти. - Судачите тут, как бабки на рынке, достали.***
Приехали они почти в полдень и ещё минут тридцать шагали по жаре до пункта назначения. Бывшая база отдыха, арендованная администрацией Юэй уже лет десять как, располагалась на холме и состояла всего их трёх жилых корпусов – для тренеров, метателей с бегунами и прыгунов с шестовиками, - столовой и бани. Ещё был заброшенный административный корпус, в котором должны проходить мероприятия, но так как у приезжающих спортсменов в свободное время сил остаётся только на еду и сон, он не пользовался популярностью. Все здания старые, но чистые. К северу от деревни было поле – импровизированный стадион с кругом примятой травы в 300 метров и железными балками, служащими в качестве опоры для тренажёров. К Югу – после спуска с горы – водохранилище. Агрессивная среда, без Интернета, связи и каких-либо известных подростковых развлечений, кроме настольных игр и тусовок возле костра. - …я тебе объяснял уже: не позвоночником разгоняешь диск, а плечами, - разглагольствовал Бакуго, когда они бросали сумки в комнате. – Когда ты метаешь, у тебя спина болтается, как хуй в стакане,– ясен пень, по такой же траектории и диск будет лететь. Разворот начинаешь от поясницы, а поясница должна вместе с жопой на месте стоять, пока верхняя половина твоей туши вертится. - Да как не от позвоночника-то это делать, если плечи на позвоночнике находятся? – Киришима обескураженно затряс руками, так что пачка чипсов в них едва не перевернулась. – Если я двигаю плечами, я верчу и туловище вместе с ними. - Ты совсем даун? Я сказал тебе, блять, ты НАЧИНАЕШЬ сраное движение от плеч, я не сказал, что позвоночником вообще двигать не надо. НЕ сгибаешься, НЕ наклоняешься в сторону, НЕ делаешь сдвигов в пояснице. Спина поворачивается, ясен хер, но она, сука, должна быть ПРЯМОЙ, - Бакуго выдохнул и добавил: - И хватит жрать это говно перед обедом! Киришима на это только фыркнул и отправил порцию говна в рот: - Окей, мам. Бакуго не успел отреагировать – снаружи раздалось урчание автомобиля, и парни вышли встречать приехавших людей. - Тодороки-сама! – поклонились Каминари с Киришимой, когда из чёрного крузера вышел мрачный и нездоровый на вид отец Мордочки. Катсуки прислонился к косяку у входа и оглядел его. Раньше Тодороки Энджи был безразличен ему – настолько, насколько может быть безразличен влиятельный отец твоего соперника, который, как ты знаешь, пропихивает своего ребёнка везде, где только можно. После того, как Бакуго ушёл от их первого тренера к Тошинори, а Шото забрал Энджи, тот начал немного Катсуки подбешивать – слишком громко разговаривал, постоянно прикапывался к старику и к ним. И очень, очень много наезжал на своего сына. На весь стадион раздавались громогласные «ШОТО, НЕ СБРАСЫВАЙ», «ШОТО, СЛИШКОМ МЕДЛЕННО», «ШОТО, ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО МОЖЕШЬ, ПРЕКРАТИ СЕБЯ ЖАЛЕТЬ», «ТЫ ХОЧЕШЬ ПРОСЛЫТЬ СЛАБАКОМ?». Шото в ответ молчал, всегда. Словно заслуживал всё то, что в него летело. Словно не был лучшим в своих дистанциях. Ладно, Бакуго не думал тогда о том, каково было Шото. Мало ли в жизни методик преподавания, его мать всё детство кричала и била тарелки (и Катсуки) – и ничего, он в ответ тоже кричал и бил (только тарелки). Сейчас же, став немного, но умнее, он понимал, что душу Шото подобное давление сверлило очень больно. Неудивительно, что он ушёл. После полученных буквально недавно сплетен Катсуки не понимал, что чувствует, глядя на старшего Тодороки. Ему было до жути некомфортно, это точно, а чтобы Бакуго стало некомфортно, нужно настолько накалить атмосферу, что ни один нормальный человек не выдержит. - Привет, - безразлично отозвался Тодороки на приветствие и оглядел всех собравшихся здоровым глазом. – Где ваш старик? - В тренерском домике, - ответил Каминари. – Привет, Тодороки! Шото, забиравший сумку из багажника, махнул им рукой и пошёл ко входу в домик. Отец что-то спросил у него, но он то ли не услышал, то ли проигнорировал. Красная половина волос и правда отвлекала от шрама на глазу, но такую очевидно выделяющуюся деталь внешности скрыть всё равно невозможно. Бакуго прозвал его «Мордой» из-за этого ожога, а Шото ему даже ничего не сказал по этому поводу. Как будто ему было всё равно. Напряжённость мыслей, видимо, отразилась у Катсуки на лице, потому что приближающийся к нему Шото вопросительно поднял бровь – «Ты чего?» Тот в ответ слегка качнул головой – «Потом расскажу». - Пойдём на поле, - тихо бросил он, посторонившись и направившись в сторону леса. - Да, сейчас. - Эй, Бакуго! Ты ку- - На турники, - крикнул он парням, не оборачиваясь. – Идите обедать, я потом подойду. - А можно колонку взять? - Головой за неё отвечаешь, Киришима, - быстрее, быстрее в лес.***
Тодороки выждал, пока голоса снаружи затихнут, и выскочил вслед за Катсуки. Хотя был уже почти час дня, трава в тени деревьев была мокрая и неприятно цеплялась за ноги. Но за столько поездок сюда это неудобство почти перестало быть серьёзным. Даже комары и прочая живность не портили удивительное, только здешним местам присущее настроение. Природа, тишина и чистый воздух делают свою работу – вытаскивают из тебя весь негатив и возвращают застоявшимся мыслям положенную им лёгкость и текучесть. Бакуго висел на перекладине на поле и резко, отрывисто подтягивался – ещё один способ избавиться от психологических токсинов. Грудь его уже поблёскивала от пота, а скулы – единственное место на лице Катсуки, способное краснеть – вовсю алели, но он был абсолютно спокоен, даже дышал ровно. По физической силе дискобол превосходит даже тяжелоатлета, как гласит легенда, и Тодороки небезосновательно в это уверовал. Шото поглазел некоторое время на прекрасную картину, потом, поняв, что парень не собирается в ближайшее время останавливаться и обращать на него внимание, обошёл турник, приноровился – и неслабо так приложился ладонью к чужому каменному заду. И побежал. Не то чтобы Тодороки медленно бегал. Но, во-первых, он далеко не спринтер. Во-вторых, прямо сейчас Бакуго превратился в охреневший сгусток положительной ярости, если такая существует, и жажды отмщения. Ну, и в-третьих, не так уж Тодороки и хотел спастись. Спустя пять секунд – Шото едва успел добежать до леса – его сбил с ног огромной силы ураган и придавил сверху горячим, потным телом. Тодороки стал извиваться, чтобы освободить руки и перевернуться на спину, и Катсуки позволил ему это сделать. Позволил – и тут же лишил возможности шевелиться, навалившись сверху всем своим немалым весом. Они не виделись три дня. Не так уж много для них, но смена места, обстоятельств, увеличившийся в разы риск попасться и что-то ещё заставили обоих ощутить невыносимую, до трясучки болезненную тягу. Тодороки смотрел в дикие глаза напротив себя и понимал, что не выживет, если отвернётся хоть на секунду. Короткие, колючие волосы щекотали его лоб, губы горели под чужими рваными выдохами, и всё тело чувствовало тепло и надёжную, обволакивающую и проникающую под кожу близость. Насекомые в животе Шото давно заменились цветами в сердце, и понял он это только сейчас, на грязной мокрой траве, придавленный его телом, дышащий его воздухом и видящий себя в его глазах. Он коснулся раскрытых губ Катсуки кончиком языка, и Бакуго наконец-то прижался к нему ртом. В такие моменты – моменты далеко не сухих поцелуев – они, казалось, действительно могли друг друга проглотить, настолько алчно они друг в друга впивались, настолько широко раскрывали рты друг для друга. Спустя вечность Катсуки переключился мокрыми губами на лицо Шото и – внезапно – прижался долгим поцелуем к его обожжённому глазу. Медленно провёл носом по виску, челюсти, поцеловал горло, запустил руку под поясницу. И всё это – надрывно, нежно. Странно. - Катсуки, - тот не отозвался. – Катсуки, подожди. Посмотри на меня, - поднял голову, уставился непонимающе. – Что случилось? Катсуки странно смотрел на него некоторое время, поглаживая его бок и волосы, потом выдохнул. - Я пока не знаю, как объяснить. Мне просто… странно. Шото приподнялся на локтях. - Если не хочешь рассказывать, не надо. Я не заставляю. - Нет, я скажу. Но не сейчас. Я пока сам не разобрался. Дай мне время понять. - Хорошо, - кивнул Тодороки и улыбнулся. – Ты ещё должен мне ночной секс на поле. Бакуго фыркнул и опустил голову, начал что-то рисовать на его ключице. - Пойдём обедать, - предложил Шото, намереваясь встать, но Катсуки остановил его, мягко придержав за плечо. - Нет, давай… ещё немного тут полежим. Он не смотрел на него в этот момент, но было видно, как бегают его глаза. Тодороки взял его лицо в ладони и сказал: - Иди сюда, - и в следующую секунду они снова соединились губами.