Папочкин секрет

Намджун стоял на балконе своего дома, смотря вдаль ночного города, вдыхая свежий прохладный воздух, который вызывал дрожь по всему телу. Смотреть на мигающие огни и проезжающие машины было успокаивающе. Город жил даже ночью, переливался всевозможными красками, дышал человеческим дыханием, смеялся людским голосом, кричал и плакал детскими слезами. Он жил, вот только мог ли так вести себя Намджун? После смерти Джовёна прошло два года, стало чуточку легче, вот только каждый раз, когда он смотрел на ночной Сеул, почему-то вспоминался его голос, крик и мёртвое тело. Неживые потухшие глаза. Странно было смотреть на женщину, в груди которой билось его сердце. Но страннее было то, что это была мама Чонгука, который исчез, не оставив после себя ни следа. Чонгук, мысли о котором почему-то вызывали ещё большую тяжесть в груди, чем та, что была у Намджуна после смерти Джовёна. Исчезновение Чонгука повлияло на всех, если быть честным. Он не знал, как правильнее объяснить изменения в поведении всех людей, что были ему дороги, но каждый раз, когда он смотрел на них или на своё отражение в зеркале, он видел это. Чимин стал более серьёзным, улыбаясь каждый раз, когда ему удавалось дозвониться до Чона вместе с Лиён. Даже девочка начинала улыбаться во все тридцать два и плакать, когда слышала его голос. Эти двое и его мать были единственными людьми, которые могли общаться с ним, пусть и редко, ведь обычно он не отвечал несколько недель, а если и поднимал трубку, то разговор был коротким. Пусть это и вызывало печаль на лицах троих, но эти короткие мгновения разговоров стоили того, чтобы вновь услышать его голос. В первые месяцы его отсутствия, Намджун приехал к Ким Мирэ, пытаясь узнать местоположение её сына, но она молчала, сказав, что пообещала Чонгуку ничего не говорить. Изменения после исчезновения Чона больше всего отразились на Тэхёне, который закрылся от всех, уехав в другой город через два месяца, как казнили Чон Кхвана. Он тоже редко отвечал на звонки, но это было связано с тем, что он устроился хирургом в одну больницу, полностью посвятив себя работе, пытаясь забыть о произошедшем. Наблюдая за Хосоком, к которому Намджун ощущал чувство влюблённости ещё с детства, он понял, что пришла пора отпустить. Нужно было принять правду, что он никогда не смотрел на него глазами влюблённого, только как на товарища, который не уберёг его сестру. Намджун осознал, что любовь к нему будет безответна, поэтому отпустил ещё тогда, как Хосок сказал, что никогда не простит его. Конечно же мужчина забрал свои слова обратно, когда увиделся с Намджуном, который переживал тяжёлый период в своей жизни после смерти друга. Хосоку, Лиён, Юнги и Тэхёну тоже было тяжело, ведь с Джовёном они были знакомы около трёх лет, но хуже всех было именно ему, ведь Намджун привёл друга в свою «семью», когда уже знал его на протяжении восьми лет. Два года слишком мало, чтобы забыть и не чувствовать боль. Время никогда не залечивает раны, только отупляет острые углы, что врезаются в кожу. Воспоминания, образы, запахи и чувства всегда с тобой, они стали частью тебя, и тебе никогда не позабыть человека, который стал твоей половиной души. Произошедшее помогло Намджуну понять, что он больше не любит Хосока как мужчину. Просто так получилось, любовь стёрла все следы своего пребывания, либо просто перегорела от переизбытка других эмоций. И только спустя год после исчезновения Чонгука, Намджун решил рассказать обо всём Хосоку. Сказать как есть, что он чувствовал ещё с детства, и что исчезло так же быстро, как и его детская спонтанная любовь. Он слушал, смотря в пол, кивал, будто понимал, о чём говорил Намджун, но это было не так. — Мне бы хотелось понять это чувство, — тихо проговаривал Хосок, опуская глаза, — осознать, какова она, безответная любовь. Вот только… Намджун внимательно смотрел на него, замечая странные эмоции на лице Чона, который с лёгкостью улыбнулся, словно самый свободный и любящий себя человек, который знал о себе больше, чем кто-либо другой. — Вот только… я никогда не любил никого больше, чем друзья или родственники. Я не чувствую в этом надобности, и дело не в том, что мне не повезло ощутить это, суть лишь в том, что это я, и я чувствую себя на своём месте, понимаешь? Намджун кивнул, хоть ничего и не понял, сдвигая брови на переносице, вызывая у Хосока широкую улыбку. Красивый и хороший, просто так получилось, что ему пришлось отринуть часть человечности, чтобы всем стало легче, чтобы правда вылезла наружу. Он вздрогнул, когда мужчина крепко обнял его, не отпуская, отчего Ким уткнулся носом в его плечо, обнимая в ответ. Стоя так несколько минут, они не отрывались от друг друга, пока Хосок не проговорил: — Ты не понимаешь меня, но это нормально. Мне тоже были неясны твои чувства, мне очень жаль, что ты скрывал это и не мог от них избавиться. — Избавиться? — Да, — он проговорил это куда-то в его шею, — ибо я не тот, кто ответит взаимностью в романтическом плане кому-то. Я люблю тебя, Намджун, но только как товарища, брата, близкого мне человека, напарника. Но не как мужчину. — Я понимаю. Всё нормально. Они отпустили друг друга, пока Ким не задал вопрос: — А ты… влюблялся в кого-нибудь? — Нет, никогда. — Никогда? — он удивился. — Нет, — Хосок снова улыбнулся так же широко, вызывая улыбку и у Намджуна. — Удивлён? — Да нет, — он пожал плечами, — это нормально, если не заводишь отношения или не чувствуешь романтический интерес к кому-то. Главное, чтобы ты чувствовал себя комфортно. — Спасибо, что понял, — глаза Хосока были наполнены теплом, отчего Намджун понял, как стало легче, моментально. — Ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе очень плохо. Я хочу быть рядом. Намджун кивнул, смотря на Хосока ещё несколько минут, прежде чем уйти, снова вернувшись в свою квартиру. Почему-то смотреть на ночной город стало какой-то традицией, будто это было единственным, что осталось у него. Возвращаясь домой, он вспоминал про свой Оазис в бесконечной пустыне, который помогал ему чувствовать себя полноценным, несломанным, настоящим. Он возвращался домой и старался сдерживать улыбку, когда видел Сокджина, что появлялся в его доме, как только у него находилось свободное время. И Намджун понимал, что то, что он спрятал внутри себя и выкинул, снова возвратилось на место, расцвело, как цветок, который давным-давно увял. И это чувство появилось не потому что он был просто благодарен Сокджину, не потому, что он оказался рубашкой, в которую можно выплакаться. Нет. Намджун точно знал, что это приятное, согревающее чувство появилось ещё с тех пор, как он вошёл в его обитель с израненным Джовёном, когда они были такими мокрыми, отчаянными, а Сокджин, подобно Богу, был светом во тьме, когда казалось, что хорошего конца уже не будет. Его пухлые губы что-то говорили дрожащему Намджуну, когда врач шёл осматривать Джовёна, а всё, что Ким мог предложить в ответ, это чёртов компромат на Кхвана. — Теперь вы в безопасности, — сказал он в тот день, смотря на него своими карими глазами, внимательно смотря на мокрое от воды лицо, и Намджун понял, что этот человек значит для него большее, чем он сам осознаёт. Ветер успокаивал мысли, охлаждал разум, пока Намджун не услышал шаги позади себя, мысленно улыбаясь. Эти два года он был рядом, мужчина, без которого он теперь не представлял свой дом, в который Сокджин так часто приходил, чтобы узнать о его состоянии. — Сегодня прекрасная ночь, — почему-то именно эти слова вырвались с его уст, когда он стоял у перил и смотрел вдаль тысячи огней. — Да, прекрасная, — тихо ответил Сокджин, становясь рядом с ним и смотря на ночной город, — так странно. Намджун взглянул на мужчину, задавая немой вопрос одним лишь взглядом. — Удивительно, но таким прекрасным я его вижу впервые. — Именно сегодня? Сокджин посмотрел ему в глаза, не отводя взгляд, и Намджуну казалось, словно в его зрачках плескаются миллионы фонариков на освещённых улицах, к которым слетаются мотыльки. И он сам был таким же живым хрупким созданием, для которого в мире мог существовать только один огонёк в ночи, из тех миллионов, что стоят по всему миру и освещают дорогу ночью. Только один огонёк, к которому Намджун хотел бы подлетать во тьме. — Именно сегодня. Намджун закрыл глаза, когда тёплая ладонь мужчины мягко прикоснулась к его лицу, поглаживая прохладную кожу, на которой были маленькие незаметные шрамы. Он решился вновь открыть глаза, с трепетом смотря на Сокджина, понимая, что с каждым их приближением в его груди разрастается что-то новое, готовое прорваться наружу, взлететь, словно птица, которой на время обламали крылья. Холодными и мокрыми от волнения руками он схватил Сокджина за рукав, закрывая дрожащие веки, как только его губ коснулся мягкий и нежный поцелуй мужчины, который тут же с трепетом окутал его в своих объятиях. Эта ночь была поистине прекрасной. И они осознали это ещё с самой первой встречи. *** Шум листьев пальм, стоящих на улице, приятно успокаивал, пока Чонгук сидел в кресле, смотря на маленькую кучку новых туристов, которые быстро шагали к отелю вдалеке. В основном тут было спокойно, что даже удивительно, но Чонгук и не жаловался. Остров Тасос, что находился на севере Греции, был тем местом, куда Чонгук решил отправиться полгода назад, купив себе маленький домик около посёлка Астрис. То место, где он жил, было необычайно тихим и спокойным, словно его дом окружала какая-то неизведанная аура, которая не давала звукам снаружи просочиться в его обитель спокойствия. Ветер с моря остужал разгорячённую кожу от палящего солнца, и Чон всё же решил прикрыть шторы, ложась на кровать и смотря в потолок. Компания была с ним на протяжении двух лет и справлялся он со всем очень даже хорошо. Чонгук и не подумал бы, что когда-нибудь станет президентом компании, всё произошедшее было каким-то сумбурным, непонятным, словно во сне. Иногда ему звонила мама, Чимин и Лиён, он отвечал на их звонки, но редко. Он пытался справляться со своими обидами, приходя к психологу, устанавливая на передний план здравое мышление, и у него это тоже неплохо получалось. В конце концов, он чувствовал, как ему становится чуточку легче, когда он сидел ночью на скалистой поверхности лагуны Гиолы, смотря то внутрь её искрящихся ночью бирюзой вод, то на море, что пыталось подступить к ней, но билось об камни. Удивительно красивое зрелище. Не всегда туристы могли огромной толпой прибыть к этому месту, из-за чего Чонгук искренне радовался. Он никогда не испытывал ещё такого восхищения и детской наивной радости, когда абсолютно один сидел на скале, свесив ноги вниз, прямо над бирюзовой водой, что была так далеко и близко одновременно, готовясь вот-вот прыгнуть, но почему-то оттягивая момент. В эти секунды он снова начинал радоваться, словно ничего и не было, будто он существовал только здесь, на этом острове, и нигде больше. Не было никакого Сеула, только бирюзовые воды лагуны, пучина синего глубокого моря и он. Его нахождение здесь ночью в одиночке казалось нереальным. Будто великая честь, которой он был удостоен, он с азартом забирал каждый прожитый секундный момент в этом месте, каждую крупицу эмоции, которая дарила его состоянию души умиротворение. В таких известных местах редко можно побывать в одиночестве, насслаждаться этой красотой, будучи одинокой душой на горизонте, поэтому такие моменты, как этот, где не было ни одного туриста в таком известном месте, приносили ему необычайное счастье. Порой ему звонил Хосок, но он не отвечал. Иногда он видел знакомые цифры, которые складывались в то самое «люблю» из воспоминаний, но он их игнорировал. Было уже легче, но почему-то не хотелось возвращаться ко всему этому. Он любил Тэхёна, и любит даже сейчас, но эти чувства стали немного… другими? Та любовь была такой детской, наивной, смешанной с подростковой похотью, когда он впервые осознал свои эмоции ещё в машине, ощущая послевкусие «Голубой лагуны», что казалось такой близкой и такой далёкой одновременно. И сейчас, после всего произошедшего, он сидел над её водами, над бирюзой Гиолы, осознавая, что и его любовь прошла точно такой же период, наступая на острые стёкла. Теперь его любовь была умиротворённой, словно тело человека, который прошёл пытки и мучения, и наконец может отдохнуть, находясь на белоснежной койке. Его любовь будто прошла войну, ту самую бойню, в которой она наблюдала за страданиями близких, за смертью и кровью, наконец спустя много лет сидя в старом кресле, и, будто ветеранша, вспоминая всё это со слезами на глазах. Это прошло, это было. Его любовь помудрела, он сам стал взрослее. Тяжёлые события никогда не оставляют нас, пусть мы их и проходим, но частички воспоминаний никогда не угасают, продолжая бесконечно тлеть в камине нашей памяти. Он любил Тэхёна даже сейчас. Но эта любовь была спокойной, как тихая вода, которая не шелохнётся и не пойдёт рябью даже от сильного ветра. Больше не было боли, которую она вызывала в груди, не было печали или слёз. Была просто она, мудрая и тихая, такая спокойная, которая может быть только в облике старца на пустынной дороге или в образе пожилой женщины, сидящей у окна и бесконечно долго смотрящей на пролетающую мимо сумбурную жизнь. Он не отвечал на звонки, и сам не знал, почему. Он любил его, но каменным взглядом смотрел на его номер, что высвечивался на экране телефона, будто зачарованный прекрасной картиной. Возможно, таким образом он пытался его проучить, он не знает, но душа Чонгука в этот момент почему-то была спокойна. Когда-то с великим интересом читая «Джейн Эйр», он был в смятении, когда пробегал глазами по строчкам, где главная героиня, несмотря на свою любовь, покидает того, к кому она её ощущала. Он удивлялся, ведь были сотни причин, чтобы остаться, несмотря на то, что вышло недоразумение, а мужчина, которому Джейн посвятила своё сердце, был изначально закован кандалами «правильности» и обязанности. Чонгук не понимал, к чему все эти жертвы, зачем делать себе больно, оставляя любимого человека, чтобы потом вернуться на пепелище их прошлого и узреть израненный облик любимого и самой себя в зеркале. Он не до конца понимал, пока наконец сам не испытал подобное, пока до него не дошло осознание того, что Мэри Джейн, всё-таки, была права. Чонгук сам решил уйти, покинуть хёна, несмотря на тысячи благоприятных причин остаться. Он знал, что Тэхён его любит, прекрасно видел, как тот страдает, понимал, что мужчина как и он сам был закован в кандалы обязанностей и моральных противоречий, что тяжёлым грузом свалились на плечи. Он знал и всё же решил покинуть его, ведь, как говорила Джейн Эйр, это было единственным правильным решением. Порой нужно снова обжечься, чтобы принять верный выбор, чтобы всё стало на свои места. И Чонгук понимал, что остаться в тот момент с Тэхёном не позволяло ему чувство собственного достоинства, которое ни один раз измазали грязью. Стук в дверь вывел его из глубоких раздумий, отчего он встал с кровати, приглашая внутрь Розу. Это была женщина средних лет, которая следила за домом вместе со своим мужем садовником и их юной дочкой, которая помогала родителям. Чонгук нанял их, чтобы они иногда приходили и помогали ему убрать или обустроить дом, полностью следя за ним и охраняя в случае его отъезда. Пока она забирала полную корзину мусора, Чонгук вышел на улицу, вдыхая свежий воздух и долго смотря на качающиеся на ветру зелёные листья пальм. Сегодня ночью он собирался вновь пойти к лагуне. *** Чимин сидел в кафе, смотря на проезжающие мимо машины, на то, как летний тёплый дождь оставляет свои узоры в виде капель на стекле. Почему-то дождь навевал мысли о Чонгуке, человеке, которого он не удержал. Парня, который был и есть для него товарищем, за которым он скучает. Лиён всегда была умной и проницательной девочкой, но даже всё происходящее оставило на ней свой неизмеримый след. Она всё так же ждала Чонгука, не злилась на него, ведь он покинул их два года назад. Она знала, каковы были на это причины, ведь Чимин всё же решился ей рассказать о том, где он был со всеми ребятами, пока она и Суи ютились дома у Дэниела. Лиён больше не плакала, но в её взгляде можно было увидеть то, чего нет порой и во взрослых людях — неизведаной житейской мудрости пережитого. Она была той, кто увидела в раннем возрасте девушку, пережившую изнасилование со всеми вытекающими в будущем последствиями, она наблюдала за Чонгуком, который не мог сказать правду и терзал себя этим, убиваясь за чужие проступки, которых он не совершал. Лиён была той, кто видел, как Чимина, близкого ей человека, ударили по затылку и увезли в неизведанном ей направлении. Маленькая девочка, что бежала по улицам, перелезая через острые прутья забора, пыталась найти хоть кого-то, кто мог помочь ей и быть рядом. Он бы никогда не подумал, что переживёт всё это вместе с Чонгуком и Лиён. Но если сравнивать происходящее с Чоном, то их проблемы были действительно мелочью, отчего становилось больнее. С Юнги они редко связывались. Он продолжал работать с Намджуном, и, видимо, у него было много дел. Очень редко случается всё так, как мы себе представляем и хотим. Чимин всегда был мечтателем и представлял то, чего желал всем сердцем. Он мог встретиться с человеком и уже распланировать будущее с ним, мог придумывать события, в которых был он и эта личность, вместе, навсегда. Но жизнь совсем другая вещь, и люди, к которым мы привязываемся и хотим быть вместе, не всегда могут идти той же дорогой, что и мы. Жизнь — это сплошная череда событий, часть из которых мы не в силах взять под контроль. Но, как гласит одно высказывание, если не можешь изменить ситуацию, поменяй своё отношение к ней. И Чимин прислушался к этому. Почему-то перед глазами предстал Чонгук, выпускник университета, стоящий на сцене перед сотней людей. Его взгляд был тёмным, кукольным, но Чимин знал, что он боится. Он смотрел на него и вслушивался в каждое его слово, которое эхом отпечатывалось в голове. « Говорят «что ни делается — то к лучшему», и только сейчас я начинаю понимать, насколько это правдиво…» Внутрь кафе зашла мама и тётя вместе с Лиён, складывая мокрые от дождя зонтики и, заметив Чимина, искренне улыбаясь. «Возможно, ты о чём-то жалеешь, думаешь «а что бы было, поступи я иначе?», но это всё уже не важно, ведь ты здесь, и это твоя контрольная точка». Они подходили к нему, и Чимин встал, раскрывая широко руки и крепко обнимая близких ему людей, крепко прижимая к себе Лиён и целуя её в лоб. Да, Чонгук, ты был прав. Всегда. « «Лучшее» — это опыт и новое понимание. Понимание того, кто твой друг, а кто враг, осознание, что ты, возможно, всегда был один и шёл вперёд только благодаря себе одному, либо же осознание того, насколько сильно тебе нужно ценить людей, которых ты знаешь. Я надеюсь, что до многих дойдёт смысл сказанного, и когда-нибудь в далёком будущем они поймут, что счастливы, ведь им не нужно ни о чём сожалеть». *** Чонгуку казалось, что никто не мог испытывать чувства так, как он в момент, когда его голые ступни касались скалистой поверхности Гиолы, тёплой после горячего солнца. Обычно он прыгал в прохладную воду, смотря наверх, будто он находился внутри вулкана, смотря с глубины кратера на ночное небо. В тот момент его душа взлетала ввысь, словно птица, и он думал, что никто никогда не будет ощущать всю полноту эмоций так, как это делает он. Никому будто не было дано ощутить эту красоту, величественность мира, по сравнению с ним, хрупким и маленьким человеком, который физически ничего не мог сделать, кроме как наблюдать и мечтать. Он очнулся от недавних воспоминаний, медленно подходя к Гиоле, пока не заметил вдалеке человека. «Надеюсь, он один и больше никого нет», — проносилось у него в мыслях, пока он подходил всё ближе и ближе, вдруг останавливаясь. Словно во сне, он смотрел широко раскрытыми глазами на фигуру в ночи, что стояла к нему спиной, неподвижно смотря вдаль, туда, где бушевало тёплое море. Казалось, словно стоящий впереди незнакомец замер, органично вписываясь в ночной пейзаж из синевы бурлящего у скал моря и света бирюзы лагуны. Чонгук смотрел на развивающиеся длинные волосы, что доходили до плеч, на широкую спину, руки и сильные ноги. Он стоял так несколько секунд, а может даже и минут, будто окаменевший, не зная, что делать. «Сегодня прекрасная ночь», — вдруг пронеслось у него в голове, пока он медленно моргал, словно очарованый происходящим. Почему-то фигура заставила его замереть, смотреть на неё неотрывно, вдыхать запах стоящего впереди человека, который доносился лёгким приятным шлейфом от порыров ветра прямо в лицо. Чонгук смотрел не моргая, пока наконец до него не стало доходить понимание и он медленно сделал шаг назад. Это было слишком невозможным, чтобы быть правдой и мозг Чонгука, почему-то, отказывался верить. Он развернулся, шагая обратно к дому, с каждой секундой отдаляясь от Гиолы, пока наконец не очутился в домике, прислонившись спиной к двери, чувствуя, насколько громкий его пульс во всём теле. Он знал, почему ушёл, даже не взглянув на лицо тёмной фигуры. Он слишком хорошо понимал, что это был человек, который оказался там, где душа Чона порхала, стремясь улететь далеко-далеко ввысь. Это был Тэхён.