Записки заключенного

Мне снился сон. Я видел море. Солнечные лучи играли на воде, ветер хлестал по щекам. Я щурился от блика на воде, развел руки в стороны и полетел вниз. Удар о воду я не почувствовал. Мне было холодно, но спокойно. Меня качало на волнах, убаюкивая. Глаз я не открывал. Желудок начал бунтовать, я чувствовал, что его содержимое вот-вот выйдет наружу. Меня снова резко дернули. Дурман рассеялся. В лицо мне вновь сунули очередной грязный член. Я отвернулся, зажмуриваясь. Очередной хлесткий удар по лицу. Вкус крови во рту, грязные пальцы не дают ему закрыться. И вновь по новой. Я вцепился мертвой хваткой в чье-то плечо, пережидая болезненный толчок. Я превратился в натянутый нерв, ожидая, когда со мной наиграются. Я почти потерял сознание, но от реальности уйти не так легко. И снова больничная койка. Старик-извращенец, склонившийся надо мной. Я уперся ладонью ему в лицо, избавляясь от гнилого запаха перед собой. Я устал. Он что-то тихо шептал, облизываясь, рука потянулась к шприцу на столе. Коленом он уперся мне в пах — меня свела судорога. — Тише-тише, — вновь повторил он, привязывая мою руку к койке. Члена вновь коснулись. Я ощутил холодные шершавые ладони и понял, что лежу без штанов. Пальцы скользнули ниже, легонько оглаживая анус. Голова кружилась, тело налилось свинцом, а старик-извращенец массировал мне яйца, вставив один палец мне в зад. Он двинул рукой, заставив меня выгнуться дугой, не пристегнутая рука взметнулась и упала на столик-каталку. Врач потянулся к моей руке, чтобы и ее привязать. Он гадко улыбался, проходясь влажным языком по желтым зубам. Его пальцы не переставали массировать мне мошонку, в анусе прибавился еще один палец. Боли я не чувствовал — меня хорошо накачали. Было лишь отвращение и подступающая тошнота. Я схватил со столика первое, что попалось мне под руку, прежде чем и ее привязали к койке. Скальпелем я полоснул старика по лицу — забрызгала кровь. Я быстро разрезал ремни на правой руке, бросил на пол скальпель и под крики корчащегося на полу врача выбежал из больничного крыла. Перед глазами плыло, во рту пересохло, я никак не мог прийти в себе. Я бежал и бежал, пока не врезался в кого-то в коридоре. Плюхнулся на задницу и сразу взвыл от боли, штаны пропитались кровью. Боли снова не было, но задница онемела, я посчитал это плохим признаком. Я выставил руки перед собой, пожалев, что выбросил скальпель, но поймай меня с ним, посадили бы в одиночную камеру. Быть может, именно это мне и нужно было, но слишком поздно. — Прости, я тебя не заметил. Спокойный, доброжелательный голос, светлая макушка замаячила перед глазами. Мне помогли встать. — Эй, друг, да тебе в больничку бы, — запаниковал он, увидев промокшие от крови штаны. Я вцепился в него, как в спасательный круг. — Нет, прошу, только не туда. Он цокнул у меня над ухом, приобнял, помогая идти. — Понимаю. Это последнее, что я от него услышал. Ни имени, ни упреков, ни попыток трахнуть. Наша первая встреча прошла довольно сумбурно. Очнулся я уже у себя в камере, укрытый простыней. С дикой головной болью и ломотой во всем теле, но задница не болела. На столе стоял стакан воды, наполненный до краев, таблетка Аспирина и мазь. И короткая записка: «Не жалей мази». Я закинул таблетку в рот, выпил воды до последней капли и вновь лег, прикрыв глаза. Когда головная боль отступила, я огляделся. В камере было тихо, где-то далеко доносился гул. Ужин, видимо, уже прошел, как и вечерняя прогулка. Я бы многое отдал, за глоток свежего воздуха или холодную похлебку, но был вынужден довольствоваться малым. Тело не разрывало от боли и за это я был благодарен. Наступила ночь. Мой сокамерник вернулся, но ничего не сказал. Голод вернулся с удвоенной силой. Я апатично смотрел в одну точку, раскачиваясь на койке. Я с силой надавил на глаза. Круги перед ними расходились разводами. Ногти сгрызаны под корень, засохшая кровь на пальцах. Паника вновь начала накрывать меня. Я свернулся калачиком и завыл, прикусывая ребро ладони. Мой сокамерник спустил вниз, койка прогнулась под его весом. Я замер, крепко зажмурившись. А потом наступило утро и за мной пришли. После, когда я вернулся к себе в камеру, на моей койке, под простыней лежало два куска хлеба и ванильный пудинг. Записка гласила: «Ешь!» С тех пор мой анал дрессировали. Не проходило ни дня, чтобы меня куда-нибудь не утащили и не отымели. Где-нибудь в грязном, темном месте, где пахло гнилью и мочой. Порой меня имели лишь раз в день, порой трижды за ночь. Бывало за еду приходилось драться, бывало отсасывать. Но время от времени находились те, кто хотел повторить наше «знакомство». Меня привыкли брать массово. А с этим бороться было сложно. Я один против всех. Это было тяжело. Я привык абстрагироваться, когда нельзя было удрать, и бороться, когда шанс победить был. Так я более-менее создал себе имидж недотроги, а также некий список клиентов, куда допускался лишь сброд, способный меня поймать. Я крепчал, я учился и наблюдал, как делал это в любой новой мне обстановке. Я не сразу понял свой статус, но благодаря Питеру отчетливо осознал теперь, кем являюсь. Я стал умней. Но не сильней. Для этого требовалось время и помощь. И если с первым проблем не было, со вторым пунктом возникли проблемы. Знаться со мной хотели лишь по одной причине — чтобы потрахаться. Я же хотел хоть что-то с этого иметь. Друзей здесь имели немногие. В основном были покровители, хозяева и боссы. У такого, как я мог быть только хозяин. Подчиниться я был не готов. Мне нужен был план, а для него нужен был покой. Хоть день, чтобы меня никто не трогал. Сон, еда и покой. Возможно, книги, чтобы отвлечься. Я просил не о многом, всего лишь о передышке. В этом мне было так жестоко отказано. Пришлось вновь взять судьбу в свои руки, а точнее вырывать ее зубами. Я решил, что лучше искать покровителя, а не хозяина, приют, а не конуру. Я решил, что безопасней быть среди таких, как я, то есть я пошел к шлюхам. Местным борделем заведовала довольно миловидная девушка: средний рост, длинные темные волосы, раскосые глаза и жесткий характер. Поговаривали, что когда-то она была подружкой Питера, но что-то у них не заладилось. То ли характерами не сошлись, то ли размер члена не устроил. Ее звали Тони. Не капризная, но требовательная, как к себе, так и к окружающим. Честная и открытая, заботится о своих «девочках», может и зад надрать, если их незаслуженно обидят. Тони было всего двадцать семь, она была далеко не самой старшей в «семье», но без сомнения самой красивой и психологически стойкой. Красивой она была не только потому, что была парнем, она и девушкой была прекрасной. Ее хотели все, но никто не смел трогать этот прекрасный цветок. Говорят, такой она стала благодаря Питеру. Говорят, Питер все еще ею дорожит и убьет любого, кто ее обидит. Тони говорит, что Питер — лучшее, что с ней случалось. Питер — заботливый мужчина, с ним расцветаешь. Подавив рвотный позыв, я через силу улыбнулся. Тринадцать «девушек» от симпатичных парней до стрёмных трансов. Счастливое число, как считали здесь. Я почти сразу захотел уйти, но передумал. Они оказались на редкость внимательными и добрыми. Мне обработали раны, напоили чаем и даже угостили небольшой плиткой шоколада. От осмотра задницы я вежливо отказался, постараясь присесть на всякий случай. Через полчаса с меня стянули штаны, когда я увильнул от вопроса о размере члена. Я закрыл полыхающее лицо ладонями, пока они рассматривали мой член и громко комментировали. Хотя бы не трогали его. Спасибо и на том. Мужик за сорок в васильковом платьице, едва прикрывающем его ляжки, сунул мне пару презервативов в карман и влажно чмокнул в щеку. На ней красовался красный след от помады. Спустя час я уже не брезговал целоваться в засос с мужчинами, пусть и не со всеми в комнате, которая, к слову, была очень уютной. Розовые шторы, цветное постельное белье, стол со скатертью. У них был чайник и камасутра, дорогое шампанское и кружевное белье, мягкие подушки и много-много лосьона с различными вкусами. Но здесь, как я понял, клиентов не принимали. Это место священно. Это дом. Я проникся этим местом и этими людьми. По сравнению с моей нынешней жизнью, их жизнь была роскошной. Я хотел бы остаться с ним, но… — Пойми меня правильно, Стайлз, у тебя плохая репутация, — сказала мне Тони, когда все немного успокоились, а кто-то уже дрых, зарывшись в подушки. — То есть? — не сразу понял я. — Ты — шлюха. — А вы девицы на выданье? Тони сложила руки на груди — недобрый знак. — Нас нанимают ради различного рода услуг, тогда как тебя… — Ебёт любой, кто захочет, — закончил я за неё. — А ты знаешь, почему это происходит? — Потому что у меня очаровательное личико? — Питер. Одно слово и мое сердце упало. Одно имя и я вновь поник. — Питер, — повторил я ненавистное имя. — Здесь хоть что-то происходит без его ведома? — Редко. — Он что здесь самый главный? — Не совсем. К нам в разговор вмешался только что пришедший парень: высокий, кудрявый, светится, как чёртова рождественская ёлка. Где-то я его уже видел. — Не у него одного есть люди и связи среди охраны, но его слово весомо, а ты, — парень ткнул в меня пальцем, — очень сильно насолил ему. — И что, мне теперь до конца дней своих прощение вымаливать? — Если придется. Тони вновь вмешалась в разговор: — Пойми, Питер запретил кому-либо брать тебя под свое крыло. Быть может, желающие и есть, но никто не хочет проблем, а ты очень проблемный мальчик. — Не продолжайте, я понял. Кудрявый парень пожал плечами и легкой походкой пошел дальше. Я поймал себя на мысли, что залюбовался им. Проводив его взглядом до поворота, я обнаружил, что все на меня пялятся. Тони усмехнулась, потрепав меня по бедру. — Даже не заглядывайся. Он занят. — Да и тебе не светит быть сверху. По крайней мере пока ты здесь. От этого голоса у меня мурашки пробежали по всему телу и остановились в районе желудка. Меня замутило. Тони расплылась в улыбке. — Питер, милый мой, заходи. — Мы всегда рады сексуальным мужчинам, — подхватили остальные. На лице Питера расплылась очаровательная улыбка. Его рука легко и быстро легла мне на шею и потянула к выходу. Он ничего не сказал, «девочки» тоже. Я с опущенной головой шел впереди, ведомый Хейлом. — Если не хочешь, чтобы у них были проблемы, больше никогда не приходи сюда. Я стиснул зубы. — А где мне можно находиться? — В своей камере. Из моего горла вырвался полусмех-полувсхлип. — Что, с сокамерником не поладил? — усмехнулся он. — Какая разница? — Никакой, — подтвердил Питер. Через коридор и два поворота он добавил: — Не пытайся торговать собой. С высоко поднятой головой принимай все невзгоды. — Потому что? — Потому что я так велел тебе. — Велел мне быть шлюхой? — Ты и так шлюха. Питер вновь коснулся моей шеи, направляя в сторону. Теплый, уверенный в себе. Если бы я только мог расслабиться рядом с ним, если бы я только сразу согласился с его условиями. — А Тони другая? — спросил я, прежде чем осознать. Я не успел даже выдохнуть, как меня прижали лицом к стене. Питер дернул меня за волосы, заставляя вздернуть голову, подбородок царапался о шершавую стену. Другой рукой он спустил с меня штаны. Пару секунд ничего не происходило. Уверен, он заметил синяки на бедрах, царапины от ножа на левой ляжке и красную словно у бабуина задницу. Он-то брал меня, когда я еще целым был. Питер бесцеремонно вторгся пальцами в мой зад. Я захлебнулся вскриком. Он орудовал быстро и безболезненно, но мне все равно было страшно. Чем еще добьет меня этот человек? Питер развел пальцы ножницами, плавно прошелся ими изнутри. Другая рука перебирали волосы у меня на затылке. Я тяжело и часто дышал. — Много думаешь, — от его сбившегося голоса я вздрогнул, — это лишнее. — Не могу… иначе, — кое-как удалось мне выговорить. — Учись, если не слушаться, то хотя бы слушать, что тебе говорят. Его пальцы входили глубоко и резко, но так умело, что я не чувствовал ни боли, ни отвращения. Его рука все еще жестко фиксировала мою задранную голову. Извращенное удовольствие. А потом его пальцы задели что-то внутри меня, и я вновь вскрикнул, ноги перестали меня держать. Он крепко прижал меня к себе одной рукой. Я почувствовал жар. — Запомни эти ощущения, — шептал он, натягивая на меня штаны. — И когда вновь станет невыносимо, вспоминай, что твоей заднице может быть приятно. Я уткнулся лбом в стену. По щекам потекли слезы, в груди закололо. — Отпусти меня. Я и сам знал, что скулю, как побитая шавка, но слишком устал от войны с Питером, чтобы и дальше выебываться перед ним. Слишком многое я потерял, пытаясь побороть его. И он, и я прекрасно понимали, что я просил не о сиеминутной свободе от объятий, а о свободе от его гнёта. Но Питер это Питер. И он неумолим. — Ни за что. Он убрал руку с моего затылка, разжал объятья. Мне стало холодно. — Зачем я тебе? Ты же меня даже не трахаешь. — Детка, а ты покажи мне, что ты стоишь того, чтобы я тратил на тебя свое время. — А что сделала Тони, кроме того, что спала с тобой, раз ты все еще заботишься о ней? Меня вновь дернули за шиворот — я повиновался. Питер как и прежде спокоен. — Осторожнее с язычком, детка. Пока он у тебя еще есть. Ты хорошо его используешь, когда действительно стараешься, но мелешь первое, что приходит в голову. Разве юриста в Гарварде не учат «фильтровать базар»? Я уставился на него, разинув рот. Не помню, чтобы хоть единой душе говорил о Гарварде. Питер лишь улыбнулся моей реакции, напомнив: — Детка, не воюй со мной. * * * Спустя несколько месяцев я перестал пытаться оправдать себя и выйти из тюрьмы. Я больше не подавал апелляций на освобождение. Для меня началась новая реальность и я отчаянно пытался не захлебнуться в новых ощущениях. Я барахтался, как мог и достиг кое-каких результатов, но даже так все еще оставался мишенью для остальных. Имели меня все еще регулярно, хоть список и подкорректировался хорошенько. Я стал получать некую выгоду. Моя задница наконец стала приносить прибыль. Не деньги, конечно, да в этом месте мне и не нужны были деньги. Но кое-что я с этого имел, хоть и не переставал желать лучшей жизни. В один из дней, когда я особенно устал от пристального внимания, в попытке удрать, я заработал еще больше неприятностей. Я больше не мог выносить ни минуты этих «тренировок». Я должен был сбежать. И я сбежал, едва не откусив член одному мудаку. С кровавой улыбкой на лице я завернул за угол, крича своим преследователям меньше жрать. Толкнул дверь туалета и придержал ее, чтобы никто не заметил ее движения. Мои преследователи неторопливо прошли мимо, громко обсуждая, как будут иметь меня. Никто не обратил внимания на стихнувшие шаги. Я выдохнул, расслабляясь. Прикрыл дверь и направился к раковинам, чтобы умыться. И застыл, не дойдя до них. Раковина в данный момент была занята — на ней покоилась голова парня, который сидит в соседней со мной камере. По ночам я частенько слышу доносившиеся оттуда крики. Кевин. Так его звали когда-то. Сейчас он чаще откликается на «сучку». Один из мужиков, избивающий Кевина, скользнул по мне равнодушным взглядом. Я застыл, словно кролик перед удавом, не смея бежать. Бежать-то как раз некуда. Либо мне достанется от этих, либо от тех, кто в коридоре. А они между тем продолжали избивать Кевина. Его снова ударили головой о раковину — по ней сбежала ещё одна красная струя. Кевин хрюкнул и скатился на пол. Я сглотнул. -Ты осознал свою ошибку? — спросил тот, что бил реже другого мужика. Кевин лихорадочно закивал головой. С его лба стекала кровь, из носа — сопли. — В следующий раз, когда тебе велят что-то делать, неважно что — отодвинуть свою задницу или слизать сперму с пола — что ты должен отвечать? Кевин попытался встать, утирая кровь и сопли. Поскользнулся на чем-то мокром, быть может на собственном санье, схватился за раковину. Ноги все равно разъезжались. Его схватили за шкирку, удерживая на весу. Кевин замер, повиснув как кукла и тихо прошептал: — Ничего не должен говорить. Должен выполнять, что приказали. Мужик довольно улыбнулся, потрепал Кевина по волосам. — Правильно. Его улыбка сползла так же быстро, как и появилась. Он кивнул головой в сторону двери, и Кевина, подхватив за руки, вынесли из туалета. Мужик повернулся ко мне. Двухнедельная щетина, четко очерченные скулы, прищуренные глаза, смотрящие на меня. Рука быстро метнулась к карману — что-то блеснуло на свету. Я отошел на шаг, посмотрел назад — за дверью кто-то стоял. — Стой на месте, — легко и твердо велели мне. Не угрожая, не повышая голоса меня прижали к стенке. Выражение лица у человека перед мной было скучающим, словно он занимался подобным каждый день. Мне зажали рот ладонью, приставили нож к горлу. Он склонился так близко, что я мог разглядеть коричневые пятнышки в его зеленоватых глазах. — Видел что-нибудь? Я лихорадочно завертел головой, царапая себе шею о лезвие. — Именно. Он спрятал нож, быстро махнув рукавом, цепкими пальцами сжал мне подбородок. Взгляд стал серьезным, мне показалось, что оценивающим. Его рука опустилась и сжалась в кулак. Другая рука невесомо легла мне на грудь, удерживая на месте лишь формально. — Понимаешь почему? Я плотно сжал губы. Кивнул, готовясь к удару. Прилетело быстро и безболезненно. Боль пришла спустя пару секунд: она распространилась с левой щеки вверх к виску и резко ударила в голову. Я втянул воздух через нос, глаза заслезились. Я навалился на стену, чтобы не упасть. Человек перед мной хмыкнул, снова приблизился ко мне, рассматривая, ожидая какой-то конкретной реакции. Я упрямо смотрел прямо, поверх его плеча. Он поставил руку слева от моей головы, придвинулся еще ближе. Я вздрогнул. Его дыхание опаляло мне щеку. Запах не такой гниющий, как у других, немного отдавало мятой. Я решил, что у него достаточно денег или связей здесь, чтобы позволить себе зубную пасту. Он лизнул мою щеку. Я, как мог, впечатался в стену, не желая этих прикосновений. Кто-то открыл дверь. — Дерек. Дерек. С того дня этот человек стал ассоциироваться у меня с мятным запахом. Каждый раз при встречи с ним щека начинала гореть. Когда я открыл глаза в туалете никого не было. * * * Вскоре Кевина нашли, болтающимся на лестнице с удавкой на шее. Я узнал об этом, когда шел в свою камеру после обеда. Множество людей столпилось на первом этаже перед камерами и громко кричали, пытаясь то ли повесить что-то, то ли снять. Потом появилась охрана и заставила толпу расступиться. Тогда я и увидел его, Кевина, висящего на верёвке. Верёвку разрезали и несколько людей спустили тело парня. Охрана быстро его унесла. Сержант строго оглядел всех нас. Сплюнул на пол. — Кому-нибудь что-то известно об этом? — прокричал он на весь этаж. Стены содрогнулись. Заключённые не изменились в лице. Я мельком глянул на Дерека. В расслабленной позе он прислонился к решетке, обнимая какого-то парнишку. Тот что-то шептал ему и Дерек улыбался. Секунду спустя он отстранился, перестав стоять на цыпочках, и я узнал в пареньке Айзека. Во рту появился кислый привкус. Я укусил себя за щеку, отворачиваясь. Рот наполнился кровью. — Никто? — вновь спросил сержант. Я упёр взгляд в пол. Будто он что-то может исправить. Сержант ударил ногой по решетке, обещая всем нам тяжёлую ночку, а мы разошлись кто куда, сделав вид, что только что не снимали тело мертвого парня. Последний раз посмотрев на Дерека и видя, как он заливисто смеётся, я подошёл к ближайшему охраннику. Через двадцать минут я уже сидел в кабинете сержанта, выкладывая все, что знал. * * * — Вы слышали? — Прямо посреди ночи вытащили. — Говорят, он довел парнишку. — Парень был слаб. — Кто осмелился пойти против него? — ЗАТКНУЛИСЬ! — закричал Айзек. И так все утро. Все перемывали косточки Дереку, которого посреди ночи утащила охрана прямиком из теплых объятий Айзека. Теперь люди Дерека слушали Айзека, пусть и неохотно. Я ковырял то, что должно было быть овсянкой у себя в тарелке и тщательно прислушивался ко всем разговорам. И ждал. Ждал, когда придут за мной. Мне казалось, что всякий взгляд направлен на меня, всякий разговор обо мне и против меня. Шумно встав, я упер ладони в стол. Паника липкими руками сжала мне сердце. Мне стало холодно и я поспешил уйти. На выходе из столовой мне зажали рот ладонью и утащили за угол. После меня с силой швырнули в стену. Рука легла мне на горло, ощутимо сжимая. Я попытался оттолкнуть человека, даже не пытаясь разглядеть его. У смерти нет лица. В живот мне ударило колено, выбив из меня весь дух. Глаза понемногу привыкали к темноте, и я увидел свою Смерть. Питер вздернул меня на ноги, вновь прижал к стене, цепкие пальцы сжали мне подбородок, заставив меня зажмуриться от боли. — Ради твоего же блага, лучше бы тебе не иметь к этому никакого отношения. Вопреки ожиданиям я не вздрогнул, не обоссался, хоть и знал, что Питер имеет в виду. Напротив, я расслабился, страх почти ушел. Я оскалился. Я устал бояться. — Не то что? Питер склонился надо мной. В темноте коридора его глаза светились неоновым. — Не то я собственноручно отправлю тебя в Ад. Я остался посреди темного коридора, чувствуя холод. В камере все было по-прежнему: четыре стены, две койки, толчок в углу и мой сокамерник, с жадностью рассматривающий мое тело. Из моего горла вырвался полурык. Ненавижу! Я прошел мимо него к раковине, умылся. С волос капала вода, охлаждая голову. Мне надо остыть. Я скорее почувствовал, нежели услышал позади себя Денниса. Он тихо стоял позади меня, обдавая теплом своего тела. — Ты подумал над моими словами? Давит не словами, но телом. Я слабо кивнул головой. Огромная рука приобняла меня за талию. — И что ты решил? Я осторожно вывернулся из объятий сокамерника и отошел на два шага. Глаза Денниса сощурились, он в один шаг преодолел разделяющее нас расстояние, поставил руки по обе стороны от моего лица. Склонился надо мной. Я смело смотрел ему в глаза. Вздрогнул лишь раз, когда он заговорил. — Тебе нужна защита, мальчик, поверь. Тебя здесь сломают. То, что ты продержался так долго лишь чудо, не более. Ну и, — он сделал неопределенный жест рукой, взглянув на противоположную сторону блока. — Не важно. — Договаривай! — Ну уж нет. Мальчики вроде тебя… Я пихнул ногой ведро, стоящее на полу, растеклась вода. В камере стало непривычно тихо. Я опустил глаза, расслабляя тело. Готовился к удару. Мгновение и я прижат к стене. Затылок гудит, из легких вышел весь воздух, слюна стекает по подбородку. — Тише, мальчик, — его рука на секунду сжалась, но вскоре расслабилась, отпуская. Деннис смотрел на мою шею, потирая большим пальцем сонную артерию. Я задумался. Видно, Питер оставил следы. Деннис зацепил мой подбородок пальцами, вытирая слюни, вглядывался в лицо, поглаживая скулы. Взгляд оценщика. — Если бы не Хейл, мальчик, ты бы уже висел на петле, как тот парнишка. Я дернулся, но Деннис придавил меня, поставил руку поперек моей груди. — Поясни, — попросил я покорно. Деннис улыбнулся. — Никто точно не знает, махнул ли на тебя рукой Хейл. И пока по тюрьме ходит слух, что он интересуется тобой, никто не посмеет перейти черту. Но, — он надавил локтем сильнее мне на грудь, заставив сдавленно зашипеть, — как только он публично отвернется от тебя — ты труп. * * * Я подскочил на кровати от воя сирены и рухнул на холодный пол, закрывая уши руками. Глубокая ночь. Большинство спали. Тут и там стал раздаваться мат и угрозы скорейшей смерти. Сначала открыли решетки на первом этаже, затем на втором. Сирена продолжала свой вой. Проходя мимо чужих камер, я заметил, что выгнали не всех, чуть больше половины остались в лежать на своих койках, закрыв голову подушкой. А нас тем временем куда-то гнали. На казнь, решил я. Вариантов-то немного. Сомневаюсь, что нас подняли посреди ночи, чтобы постричь. Нас согнали в просторное помещение, больше напоминающее бывший завод. Быть может, когда-то здесь стояли станки, а за ними трудились заключенные, имеющие репутацию не самых буйных. Двери с лязгом закрылись. Пятеро охранников остались с нами, других я не видел. Нам велели ложиться спать. Они назвали это карантином, хотя никто из нас не болел. Сирены здесь слышно не было, все еще была глубокая ночь. Заключенные ложились где придётся, кому-то удалось отыскать укромное местечко в углу. Вскоре большинство вновь уснули. Я проснулся от чьего-то мычания. Приоткрыл глаз и тут же закрыл его, пока меня не застукали. Парню рядом со мной зажали рот рукой, вдавили так сильно, что я услышал, как у него сломался нос. Это был Боб. Я слышал, что он попал в тюрьму за множественные изнасилования. Он один из тех людей, для кого тюрьма — рай, а не каторга. Смазливых мальчиков, желающий найти сильного покровителя, здесь столько, что только успевай совать им член в рот. Но паренек рядом со мной явно не был заинтересован в подобном. Он с ужасом смотрел на мужчину, из глаз текли слезы. Боб склонился над ним, слюна брызгала во все стороны, он дико улыбался. В тусклом свете мелькнуло лезвие. — Я слышал, ты прячешь деньги у себя в кишках. Парень задергался, но габариты Боба пресекали любую попытку вырваться. Он воткнул нож прямо ему в живот. Парень дернулся в конвульсии, кишки вывалились наружу. Боб поковырялся в его внутренностях, вынул что-то в пакетике, и не спеша отошел от мертвого тела, вытирая нож о штаны. Рядом со мной осталось лежать мертвое тело, застывшее в неестественной позе с вывернутыми кишками. По лицу размазана кровь, из кривого носа медленно стекала еще. Я не мог отвести взгляд. Все смотрел и смотрел на мертвого парня и ждал, когда кто-нибудь закричит или сделает хоть что-нибудь. Но в помещении был слышен лишь храп и сопение. Где-то в отдалении я услышал мокрые шлепки и сморщился от отвращения. Так вот чем занята охрана, когда нас по одному убивают в стенах тюрьмы. Раздался тихий стон, явно приглушенный рукой, зажимающий рот. Я набрался смелости поднять голову и оглядеть помещение. И столкнулся взглядом с мужчиной в углу. Он сидел в десяти шагах от меня, подпирая собой стену, так что тоже должен был видеть, что сейчас произошло. В темноте я увидел, как он поднес палец ко рту. — Скажешь что-нибудь — окажешься следующим. Я вновь положил голову на холодный пол, закрыл лицо руками — оно оказалось мокрым. В темноте я не мог разглядеть, кровь это или же лишь мои слезы. Я крепко зажмурился, желая поскорее вернуться в свою камеру. Услышав шаги, я замер в ожидании, приоткрыл один глаз и смотрел сквозь пальцы. Двое мужчин в форме прошли мимо меня и мертвого тела. Боб сунул что-то в руку проходящему охраннику. Все продолжили лежать на своих местах, у многих глаза были открыты. Утром тело парня за ноги выволокли наружу. К обеду мы вернулись в свои камеры, так и не узнав истинной причины так называемого карантина. * * * Через две недели выходя из своей камеры я увидел, как Айзек обнимает мужчину. Я спрятался в камере, укрывшись под одеялом. Через час все в блоке знали о возвращении Дерека. А еще через полчаса пополз слух, что кое-кто из блока напел сержанты в уши, что Дерек довел Кевина до суицида. За мной началась охота. Деннис любезно предупредил меня об этом, спросив с меня лишь поцелуй. Неглубокий, медленный, я бы назвал его даже нежным. Он лизнул нижнюю губу, пожелав мне удачи, и я сбежал. Сбежал, понимая, что далеко мне не уйти. Меня искали все, в основном те, кто хотел поквитаться, кто просто хотел меня. Но трое пугали меня особенно сильно. Меня искал разъяренный Айзек, меня искал относительно спокойный Дерек, меня искал Питер. Я слышал, как люди словно гиены рыскали по тюрьме в поисках меня. Я сидел на холодном полу, обхватив колени руками. Послышались шаги, я замер. Снова тишина. Я бесшумно встал и пошел по коридору. Спустя несколько секунд меня схватили за шиворот, другой рукой зажав рот. Были слышны голоса совсем близко. Незнакомец потащил меня к ближайшей двери. Швырнув меня туда, он следом шагнул в темноту. Он накрыл мой рот ладонью в перчатке и поднес палец к своей маске. Дверь со щелчком закрылась. Мы остались одни.