Город золотой

«— А если ты будешь занят? — всхлипнул Волчонок и заплакал. Папа Волк обнял сына: — Даже если я буду занят, и будет темно, и дождь смоет твои следы, и я буду звать, а ты не услышишь. Если ты потеряешься, я тебя найду». Ольга Вербицкая

      Любоваться подарком матери годовалому Ибрагиму пришлось недолго: стоило шехзаде зазеваться, и серебряная погремушка уже через пару мгновений перекочевала в ручки его сестрёнки-близнеца. Атике с довольным собственническим видом прижала диковинку к себе, попутно наградив младшего брата затрещиной. Ибрагим тут же зашёлся в громовом плаче.       – Атике, как тебе не стыдно, отдай! – пискнул Исмаил, вылезая из-под одеяла. Хотя он уже и был вполне в силах передвигаться самостоятельно и даже путешествовать по городу, сердце временами всё ещё немного ныло. Да и утренние слёзы после гадких слов Айше и Фатьмы об его отце тоже наверняка не прошли без «последствий», которые ранее так старательно разъяснял своему пациенту Эрдем Ага. Мальчик насупился. И угораздило же Мелике и вторую няню «ненадолго отлучиться» из покоев, оставив его совершенно одного с малышами именно в такой момент!       Годовалая султанша, проигнорировав лекцию Исмаила о плохом поведении, запустила погремушкой в другой конец покоев, и та завалилась за софу.       – Какая ты вредная, Атике.       Ибрагим продолжал свои рыдания. Исмаил неуверенно протянул ручки к малышу, затем, помедлив, решился. Накрыв тыльную сторону ладошки Ибрагима своей, шехзаде закрыл глаза, сосредоточился…       …и плач Ибрагима прекратился так мгновенно, что Исмаилу стало страшно. Открыв глаза, он увидел, как его новый брат, лишь слегка шмыгая крошечным носиком, спокойно и с обычным младенческим любопытством разглядывает его лицо. Исмаил стушевался и слегка обнял его, изо всех сил пытаясь отогнать тягостные и пугающие воспоминания.       «Ты принадлежишь не к одному лишь Османскому роду, шехзаде. Ты сын своей матери. Твои предки по её ветви были особенными… совершенно особенными людьми…»       Исмаил шмыгнул носом. Если бы можно было поделиться хоть с кем-то подробностями своего путешествия в ту недолгую пору, когда его сердце не билось. Поделиться своим ужасом... Но сеньор Энзо прямо это запретил – Мёртвый сон должен быть тайной для живых. Даже папе нельзя будет рассказать, да и возможно ли так пугать его после всех ужасных страданий, что он пережил… А может, никакого Мёртвого сна не было, и у него, Исмаила, просто тот же страшный недуг, что у бедного шехзаде Мустафы? Мальчик закрыл глаза, и образы из Сна снова нестройно замелькали перед внутренним взором.       Он, Исмаил, смотрит на себя в большое зеркало, и на нём – смешной театральный костюм ангела с большими деревянными крыльями белого цвета. Сеньор Энзо, сидя в кресле-качалке, задумчиво рассматривает картину с каким-то сюжетом христиан и говорит Исмаилу, что она называется «Сошествие во ад». Исмаил протягивает ладошку, собираясь погладить огромного ворона, чей холодный и безжалостный взгляд вдруг наполняется… чем-то, похожим на отеческую теплоту. Шехзаде окружают восемнадцать мальчиков в таких же костюмах, как у него, и толстый рыжий мальчик на вид чуть младше Исмаила, тихо всхлипывая, изо всех сил просит его не ходить туда, куда он собирается…       А адом, в который пришлось «спуститься», оказался Османский дворец. Только в своём подлинном обличии, которое никогда не станет доступно взору дворцовых жителей, пока их сердца бьются…       – Исмаил! – Его воспоминания прервал встревоженный мамин голос. Шехзаде открыл глаза и увидел Кёсем Султан, присевшую на пол рядом с ним и Ибрагимом. Последнего вместе с Атике тотчас подняли на руки сопровождавшие султаншу девушки, а Кёсем принялась теснить Исмаила к кровати.       – Исмаил, что случилось? Неужели снова болит сердце?.. – в глазах его новой матери отразился неподдельный ужас. Затем печаль и стыд: – Мехмед и девочки снова тебя обидели?..       Исмаил поспешно замотал головой и уставился в пол.       – Ласточка, что случилось?.. – Кёсем присела рядом на кровать, ласково, с нежностью поглаживая его кудряшки. В ответ Исмаил молча прижался к ней и ощутил, как она обняла его – как и прежде, с величайшей осторожностью и вместе с тем словно пытаясь закрыть от всего окружающего мира. Папа всегда обнимал так же.       – Султанша, – в кафес нерешительно заглянул светловолосый бостанджи-поляк и просунул в двери Улугбека, – вы велели принести его сюда.       Сафие, лишь сейчас вспомнившая об этом, кивнула и с лёгким испугом оглянулась на Искандера. Тот смотрел на любимца своего маленького сына с каменным лицом.       – Значит, вы исполнили один мой каприз? – помедлив, шехзаде взглянул на мать, и на губах у него появилась тёплая усмешка. Сафие не сразу поняла, что он имеет в виду, а затем, не удержавшись, слабо, но искренне рассмеялась, и Искандер присоединился к ней. Их с Улугбеком визит в кафес и правда напоминал один вечер в Девичьей башне много лет назад, когда Искандер, следуя своему милосердию, воссоединил пушистую белоснежную аристократку Елизавету с её хозяйкой, что была в этой башне узницей под его надзором.       – Ну что, малыш… – устало произнёс Искандер, опускаясь на одно колено и протягивая коту ладонь. Улугбек подбежал к нему и принялся ласково тереться о его запястье, однако то и дело не переставал озираться в поисках своего настоящего хозяина, грустнея на глазах.       «Не бойся, мальчик, ты поправишься… Это мой папа, и он тоже тебя любит…» – проговорил ласковый детский голосок в памяти Искандера, и боль раскалённой саблей пронзила его грудь. На мгновение он зажмурился, затем устремил отсутствующий взгляд в пол. Потребовалось более трёх дней, чтобы выходить несчастное изувеченное животное, что заходилось хрипами, истекало кровью и будто по-человечески плакало от боли в их маленьком доме, и всё это время Исмаил противостоял чужой смерти с невероятной даже для взрослого человека отвагой. Как же он, Искандер, мог оскорбить собственное дитя, назвав его слабым и трусливым, как он посмел? Он настоящее чудовище, и его ребёнок был с ним несчастен…       – Сыночек… – ласково и нерешительно начала Сафие.       – Я только лишь теперь осознал то, что вы пережили, – почти прошептал Искандер, возвращаясь на софу с Улугбеком на руках и замирая рядом с матерью. – Вы столько раз теряли своих детей… Но во мне, похоже, никогда не было вашей силы.       – Сынок… – Сафие взяла его руку, сжала, отпустила, приобняла его, в отчаянии устремила на него неотрывный взгляд. Неужели он и теперь не сумеет поверить?.. – Сыночек. Исмаил жив. Исмаил жив!       Плечи Искандера в её объятиях едва заметно дрогнули; он не изменился в лице.       – Искандер, мы клянёмся в этом! И Хюмашах, твоя сестра, никогда не солгала бы тебе о подобном! В тот день наш внук впал в особое состояние, которое легко принять за смерть. Лекарь пытался указать на это, но они не сделали даже попытки проверить его слова… А прямо сейчас Исмаил находится…       – Папа! – вдруг донёсся из-за дверей детский голосок – и Искандер, задрожав и расширив глаза, тоже ахнул как-то по-детски. – Папочка!..       Нерешительно выпустив ладошку Исмаила, который тут же опрометью бросился к дверям кафеса, Кёсем замерла вне себя от напряжения, не в силах сделать больше ни шагу. Исмаил, явно моментально забывший об её запрете в одиночку заходить в кафес, попытался потянуть на себя одну из дверей, но та оказалась слишком массивной и не поддалась. Бостанджи взглянули на Кёсем, ожидая разрешения. Исмаил отчаянно забарабанил в двери кулачками.       – Папочка, я здесь! Пап… ну ты же там не спишь?.. – Малыш зашмыгал носом. – Папочка, ну пожалуйста, отзовись! Папа!       – Исмаил! Исмаил, ласточка, постой… – Кёсем призывно протянула руку, чтобы убедить его вернуться обратно, одновременно услышав, что Сафие Султан из-за дверей нехарактерно слабым и робким голосом тоже крикнула Исмаилу что-то успокаивающее. Маленький шехзаде, грустно опустив голову, бросил взгляд на Кёсем и направился к ней. Через несколько мгновений двери кафеса за его спиной приоткрылись, и бледный и исхудавший Искандер замер в дверном проходе.       Он шагнул вперёд, на свет, и Кёсем, расширив глаза, ахнула от ужаса. Её сердце сжалось. Он смотрел в точности как Мустафа и словно выглядел тенью самого себя – с первого взгляда можно было решить, что перед тобой человек, мучимый тяжелой болезнью, или же узник, уже давно томящийся без божьего света, еды и воды. Впрочем, разве это было неправдой?       – Искандер… – прошептала Кёсем.       Исмаил застыл и, обернувшись, наконец увидел своего отца.       – Сыночек… – потерянно проговорил Искандер, глядя на Исмаила будто на мираж. – Сыночек…       Сафие Султан за спиной сына тоже замерла в дверях и, тихо всхлипывая, поднесла ладонь к губам.       – Папочка, это я. Я очнулся. Я с тобой… – Исмаил начал приближаться быстрыми шажками и снова, совершенно потерянный, остановился. Искандер словно в оцепенении подошёл к нему и опустился на колени – а затем оба заплакали и бросились в объятия друг друга. Кёсем судорожно вдохнула, пытаясь не зарыдать в голос, и подумала, что никогда не видела, чтобы ребёнка целовали так много.       – Маленький… Маленький… – плача, шептал Искандер своим тёплым растерянным голосом, таким знакомым, что её сердце замирало от боли всё чаще и чаще. Он то прижимал Исмаила к себе, то целовал его личико и руки, а в какой-то момент, по-прежнему тихо и безостановочно плача, вдруг съёжился у ног маленького сына, обнимая его колени, как будто молил о прощении. Кёсем уронила лицо на ладони. Аллах, да за что же ему каяться?       Когда Искандер и Исмаил успокоились и просто замерли, обнимая друг друга, она встретилась взглядом с Сафие Султан – лицо той тоже было мокрым от слёз. Обе смотрели друг другу в глаза несколько мгновений, затем снова поглядели на Искандера и Исмаила – и после одновременно стыдливо опустили взор.       Кёсем медленно вздохнула, собираясь с силами, чтобы наконец взглянуть в лицо Искандеру… и увидела, что бывший друг смотрит прямо на неё. Её сердце пропустило глухой удар.       Стоило ей приблизиться, в глазах шехзаде мгновенно загорелись искры ярости, и он резко, с враждебностью отпрянул. Кёсем в тёплом и успокаивающем жесте протянула руку ладонью вперёд – затем тоже медленно и осторожно опустилась на колено возле обессиленного, практически сидящего на каменном полу у ног маленького сына молодого человека.       – Искандер, я была неправа, когда разгласила твоё происхождение и прислала стражу в твой дом… Сыночек, это в самом деле сделала я, – прибавила она дрожащим голосом, увидев, что Исмаил вздрогнул всем своим маленьким телом и воззрился на неё в слабом потрясении. – Сыночек, вина на мне, папа не повинен перед тобой ни в чём. Но и я не желала всего этого. Я могла защитить вас… должна была защитить вас. Все эти годы я жива лишь благодаря тебе, Искандер, – выпалила Кёсем робким голосом на одном дыхании слова, над которыми после утренней ссоры детей размышляла без малого весь день. Искандер застыл в полном замешательстве. – Исмаил будет с тобой. Вы будете вместе жить во дворце. Вы всегда будете под моей защитой. Я знаю, что это верно, ибо ты был истинным шехзаде династии с первого дня нашего знакомства. Знаю, что если мы оба того пожелаем, то справиться с трудностями будет нам по силам…       «Султан Ахмед пожелал, чтобы вы так сказали?..» – едва не вырвалось у Искандера после молчания, но что-то в лице молодой женщины удержало его. Кёсем глядела на него размеренно и твёрдо, но в глазах её было и что-то робкое, стыдливое. С выражением лица потерянной девочки из далёкого дня их первой встречи она вцепилась в ручку Исмаила, будто ища поддержки. И Исмаил позволил ей!       – Ему уже гораздо лучше, по словам Эрдема Аги… Будем следить, будем лечиться.       – Как?.. – наконец прошептал Искандер.       – В тот день Исмаил впал в особое состояние… Мы приняли его за смерть. Однако после него болезнь пошла на убыль. – Кёсем стиснула мягкую ткань детского кафтана. Исмаил принялся успокаивающе гладить её по руке и на несколько мгновений робко обнял. – Лекарь сказал, что у него сердечко сильное…       Искандер, не изменившись в лице, на мгновение невольно просветлел взглядом – настолько робко и тепло произнесла она последнюю фразу.       – Не бойся. Я тебе не лгу, – помедлив и вновь обретя над собой контроль, продолжала Кёсем уже спокойным уверенным тоном. – И это не блажь. Упразднение братоубийства было моим давним планом. Я мать множества шехзаде – так или иначе, у меня не было иного выхода помимо того, как предпринимать любые шаги в попытке разрушить эту систему убийства. Не было, как нет его и сейчас. Но невозможно создать более достойный порядок и уберечь свою семью, если сама творишь жестокость, с которой стремишься покончить. И особенно в отношении тех, кто более всех заслуживал твоей защиты.       – Папочка… Папочка, всё позади… – Исмаил снова бросился в его объятия, нежно гладя его короткие волосы.       – Это правда? – Искандер наконец поднял глаза на Кёсем, при этом словно боясь оторвать руки от сына даже на мгновение. – Это не шутка?..       – Я ведь говорила… – она снова подняла руку, всей душой желая стереть слёзы с его лица, закрыть их с Исмаилом в объятиях от всего зла этого мира. Но на них двоих, взрослого шехзаде и мать падишаха, смотрела стража – и сделать этого было никак нельзя. – …Я не оставлю вас.       – А оскорблять и унижать тебя во дворце больше никто не будет, – чуть отстранившись и робко оглянувшись на названую мать, пискнул Исмаил, и Кёсем тут же закивала ему в тон, тоже невольно придав этому движению какую-то детскость. Губы молодого человека против воли дрогнули в подобии светлой улыбки.       – И ты должен знать… Исмаил – моё дитя отныне и навсегда, нравится тебе это или нет, Искандер. Я его мать. Просто знай это.       Сил на то, чтобы удивиться, у Искандера уже не было, но он и сам невольно заметил, что всякий раз, когда Кёсем бросала взгляд на его маленького сына, глаза грозной султанши наполняла нежность – глубокая и волшебная. Чувство неземной силы, что словно в самом деле была способна разрушить многовековое зло, а на его месте воздвигнуть золотой город.