Город золотой

«Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло. Порочные люди хотели исправлять порочных людей и думали достигнуть этого механическим путем». Л.Н. Толстой «Воскресение»

      Сон не приходил к Кёсем долго. Снова проведав Искандера и Исмаила, она обнаружила, что те так и уснули в объятиях друг друга на дальней софе вместе с невесть откуда взявшимся страхолюдным котом. Будить мальчика султанша не рискнула – да и у кого сегодня поднялась бы рука разлучить их даже на миг, а не то что на ночь... Спала и Сафие Султан, полусидя в ногах сына и обнимая его колени – похоже, все уговоры Искандера, который специально уступил раненой матери свою кровать, опальная валиде так и пропустила мимо слуха.       Как только Исмаил, Кёсем и Сафие переступили порог кафеса, Искандер вызвал тень улыбки всех присутствующих, принявшись наводить посильный порядок в своих покоях. Кёсем видела, как он, мимолётно оглянувшись на отвернувшегося тогда сына, дрожащими руками спрятал некий свёрток на гарантированно недоступную для Исмаила высоту, но не решилась спросить, что это такое, – пока что... Вновь как-то существенно перемолвиться словом с Искандером ей не удалось, не считая единственного момента наедине – после того, как взгляд молодого человека снова задержался на повязке, скрывавшей большую и глубокую рану на её ладони. Увидев, что Кёсем на него смотрит, шехзаде вздрогнул и стал совсем скованным.       – Ваша рука, – наконец произнёс он, опустив глаза. – Вы… тогда сильно поранились? – И уже через миг слегка втянул голову в плечи, будто почувствовав нелепость этого вопроса.       – Мне было не так больно, как людям возле меня, – помедлив, отозвалась Кёсем, с тёплым состраданием глядя на молодого человека.       – Я не хотел, – после некоторого молчания проговорил шехзаде совсем тихо. – Я собирался…       – Искандер, ты первый на моей памяти, кому могло бы прийти в голову просить извинения у той, что едва не погубила тебя и твоего ребёнка. Ты не сделал мне ничего дурного. Ты пережил нечеловеческое горе и собирался причинить зло себе. Я благодарю Аллаха, что успела помешать этому… То есть, не знаю, как бы я сейчас смотрела в глаза Исмаилу, как его сердце бы выдержало… Вот только я не защитила тебя от нечистых языков, что даже твоё горе поняли превратно.       Она наконец подняла глаза, совсем путаясь в словах, чувствуя, как начинает краснеть.       – Искандер… не поступай так с теми, у кого болит за тебя душа. Ведь я могу просить тебя о таком обещании?..       Кёсем перевернулась на другой бок, в который раз с усталым облегчением отметив про себя, что ей и Сафие Султан взаимно хватило терпения оставить свою ненависть за дверьми по крайней мере в присутствии несчастных отца и ребёнка (к гаремным наседкам, бранящимся при каждом удобном и неудобном случае, их обеих, к счастью, никогда нельзя было отнести) и что в ближайшие дни преступница наконец-то будет навсегда сослана в дальнюю провинцию. И согласно новому закону падишаха Османа Второго, в случае первой же попытки или доказанного намерения возвести на трон любого из шехзаде в ущерб Повелителю – казнена как Зачинщица восстания.       Кёсем видела, как отчаянно Сафие Султан желала броситься к сыну и внуку сразу же, лишь только те обняли друг друга после страшной разлуки, видела, в каком напряжении и словно яростной готовности броситься защищать сына голыми руками та замерла, когда к Искандеру приблизилась сама Кёсем. К счастью, опальная валиде и в самом деле была умной женщиной и не сделала ни единой попытки вмешаться в их разговор. Правда, казалось, даже не столько боясь навредить безопасности и будущему благополучию сына во дворце, сколько понимая, что это – битва только Искандера и пути лишь его сердца... Не проявляла Сафие Султан ни малейшего признака непочтения к Кёсем, новой валиде-султан империи, и после этого, хотя, даже находясь под стражей в кафесе своего сына и не вполне оправившись от тяжёлых ранений, держалась с неизменным достоинством – а к Кёсем то и дело возвращалось давнее раздражающее ощущение, будто это она в гостях у валиде-султан и хозяйки дворца.       А лучи утреннего весеннего солнца продолжали золотить мельницу и стены её родного дома. Кёсем чуть одёрнула белый подол своего платья и подняла глаза, услышав мужской голос, тепло окликавший её по христианскому имени.       – Папа… Папочка! – пролепетала она дрожащим голосом. Как Исмаил без оглядки бросился к дверям Искандера, так и она, едва не падая, бежала в объятия своего отца.       – Почему ты ко мне не приходил? – всхлипывала Кёсем, всё ещё уткнувшись лицом отцу в грудь. – Почему не пришёл ни разу за всё время?       – Ты была закрыта, – вздох сеньора Энзо был очень тягостным. – К сожалению, Настенька, результат твоих решений был таким. А ведь мне бы очень хотелось, чтобы ты чувствовала мою защиту каждый день и каждое мгновение.       – Ты сердишься на меня? – осторожно спросила Кёсем, чуть приподняв голову с его плеча.       Отец ответил не сразу.       – Я люблю тебя, дочка. Люблю, что бы ни произошло.       – Ты сердишься, – покачав головой, пробормотала Кёсем и в напряжении выпрямилась, чуть обхватив свои колени. – Я знала. Всё из-за неё, верно? Из-за Сафие Султан. Ты не в силах упокоиться, ибо я не спасла вас с моей сестрой и не отплатила вашей убийце, как следовало…       – А как следовало? – от его голоса внезапно повеяло таким холодом, что Кёсем вздрогнула.       – Отец…       – Господи помилуй, Настя. Ты видела столько страданий этого несчастного молодого человека и его ребёнка, ты поклялась защищать их, ведь он столько раз сберёг твою жизнь и рисковал ради тебя и твоих любимых, – и у тебя в мыслях до сих пор такие чудовищные вещи?       – Нет! – в ужасе выдохнула Кёсем. – Упаси Всевышний, никогда! Но сама Сафие Султан и… и остальные её дети…       – Я здесь не из-за этой женщины, – устало прервал её отец. – Я сражаюсь ради твоей души, не её. Мне тяжело говорить тебе такое, Настенька. Только обрести покой все эти годы… я был не в силах из-за тебя.       – Моя сестра… – упавшим голосом предположила Кёсем.       – Ты не виновата в смерти своей сестры, дочка... – в глазах сеньора Энзо появились слёзы и страшная боль. Он посмотрел на дочь с состраданием: – Я не желаю, чтобы этот ужас терзал тебя. Её кровь, как и моя собственная, действительно на руках той, что была твоим врагом.       – Тогда что это значит? Какие мои поступки не позволили тебе обрести покой после смерти?       Вздохнув, сеньор Энзо поднялся и протянул ей руку.       – Пойдём.       …Они стояли в наполовину разгромленной лавке над телом зарезанного человека – судя по одеянию, вероятно, хозяина этой лавки. Сеньор Энзо молча смотрел на тело, а Кёсем непонимающе нахмурилась.       – Отец, кто это?       Дверь открылась, и раздался женский крик. Старая гостья, оседающая на пол, бессильно звала убитого по имени, затем стала называть сыном.       Отец взял Кёсем за руку и снова повлёк за собой.       Они посетили столько убитых, мужчин и реже женщин (последние были почему-то в основном еврейской внешности), что Кёсем потеряла им счёт, а отец всё так же с печальным видом качал головой, отказываясь хоть что-то объяснить.       – Доченька! Доченька, вставай! ДОЧКА!       – Эрдем Ага?! – едва не подпрыгнув от неожиданности, выпалила Кёсем.       Круглолицый лекарь Исмаила (гораздо более молодой наружности, но узнать его не составило труда), съёжившись на полу, заходясь слезами и неистовыми безумными криками, обнимал мёртвое тело беременной молодой женщины, чья страшная рана служила свидетельством, что убита несчастная была ударом саблей прямо в живот. Неподалёку лежало ещё одно тело – молодого человека приблизительно её же возраста. Оба явно также принадлежали к еврейскому населению империи.       – Эрдем Ага… – дрогнувшим от подступающих слёз голосом проговорила Кёсем и, забыв обо всём, двинулась было к лекарю.       – Ты не можешь ему помочь, Настенька. К сожалению… в настоящий момент уже не можешь. Это случилось одиннадцать лет назад.       – Одиннадцать?.. – Кёсем почему-то вдруг вздрогнула всем телом. – Кто такое сотворил, отец? Ответь, и я накажу его!       Сеньор Энзо внимательно посмотрел на неё, и его лицо исказило нечто походящее на горькую усмешку. Затем он перевёл взгляд на тело беременной молодой женщины и нерешительно начал:       – Подосланные убийцы приходили только за ней… Мужа девушки в списке не было, но он бросился на защиту своей жены и нерождённого ребёнка. Отец обнаружил их уже позднее… И я всё время представляю себя на его месте, – в глазах Энзо промелькнул неистовый ужас, он опустил голову. Затем вздохнул. – Всё дело в том, что за несколько лет до случившегося девушка благодаря своему незаурядному дару управляться с числами состояла на службе у матери султана, занимаясь некоторыми финансовыми вопросами, а в основном организацией благотворительной работы в стамбульском вакфе той султанши, что оказалось девушке куда больше по душе... Позже, выйдя замуж, она также некоторое время была ростовщицей.       – У матери султана?..       – Эта семья, Настя, семья Эрдема Аги… Все семьи, которые ты увидела… – гнев в голосе её отца звучал уже отчётливо; он поднял на неё глаза. – Прошу, скажи, чем они отличались от нашей семьи?       – Папа, я не понимаю, что происходит! Зачем ты показываешь мне всё это? Кто их убил?       Сеньор Энзо тяжело вздохнул и снова взял её за руку.       Она снова была дома, в Топкапы. И смотрела на Куюжду Мурада Пашу, что с заинтересованным видом говорил с кем-то на балконе…        И саму себя, протягивающую визирю некий свиток.       – Что это?       – Список имён, что я давно хотела заполучить, – пояснила шестнадцатилетняя Кёсем Султан. – Эти люди преданы Сафие Султан. Паши, беи, писари, кадии, торговцы, женщины-посредники… Все они здесь. Кроме того, у Сафие Султан есть ещё одна тайная сокровищница…       Видение померкло, и лишь эхо донесло голос визиря:       «Но будьте осторожны. Сражаясь со своим врагом, не уподобляйтесь ему...»       Кёсем показалось, что она задыхается. Оглянувшись, она увидела, что они с отцом снова находятся дома.       – Это было необходимо, – произнесла она наконец. – Они все были виновны.       – В каком преступлении? – спросил сеньор Энзо. – Они не содействовали твоему похищению, не помогали злодейке захватывать ваш дворец. Будь среди них сделавшие это, разве имел место суд? Ты, твой султан и его визирь не установили никаких фактов. Всё преступление убитых заключалось в том, что много лет назад они начали служить валиде-султан государства – в то время вполне законной. В чём их отличие от людей, что сейчас состоят на службе у тебя и только у тебя? Ещё раз – чем их семьи отличались от нашей семьи? – Он в отчаянии покачал головой. – Торговцы, женщины. Настя, ведь это простые люди, которых ты поклялась защищать.       – Сафие Султан было необходимо остановить. Она пыталась уничтожить мою семью. Она изменница, предательница династии…       – Пусть так, но почему вы убили стольких людей вместо того, чтобы казнить настоящую преступницу?       – Ахмед отказался это сделать, желал её мучений и чтобы она перед ним склонилась…       – И во имя этого вы оба встали на путь истребления собственных подданных?.. Как вышло, Настя, что моя дочь успела настолько замарать себя кровью, что когда невиновный молодой человек, друг твоей юности, что столько раз сберёг тебя от смерти, оказался под ударом, ты не просто не протянула ему руку… а даже не ведала, что совершаешь?       – Я протянула ему руку.       – Потому что с Исмаилом произошло несчастье. Что ожидало бы их обоих, если бы не этот случай? Что ожидало бы Искандера, не будь у него сына? Искандер сделал тебе столько добра, ты живёшь благодаря его храбрости, а тебе и больно не было от того, что сотворили бы с ним. Твоя душа, твоё сердце и совесть не кровоточили.       – С чего ты взял?.. – наконец отозвалась Кёсем глухо.       – Настенька, дочка… Прости, но вы поступили подобно разбойникам.       – Папа, как ты можешь? – Кёсем горько посмотрела на отца. – Я столько сделала, чтобы отомстить ей! Чтобы одержать победу над женщиной, которая подло и низко убила тебя на моих глазах!       – Настя, – решительно отозвался сеньор Энзо, и в его голосе зазвучала сталь: – Все эти люди должны были остаться в живых.       После краткого молчания он горько и совсем тихо проговорил:       – Тебе ли не знать, что я не пожелал бы ничьей смерти?.. Дочка, скажи мне… я что же, растил тебя убийцей?       Кёсем ещё некоторое время в потрясении глядела ему в глаза – а затем понурила голову, съёжившись от стыда.       – Вам нужно есть, шехзаде, – в который раз проговорил Эрдем Ага. – Теперь, когда ваш мальчик снова с вами, вы не можете себе позволить далее пребывать в этом состоянии. Вы обязаны в полной мере встать на ноги.       – Благодарю вас, Эрдем ага, вы правы, – отозвался Искандер тихо. Сынок и мама всё еще спали, а за стенами дворца Топкапы, как ему только что вежливо ответил бостанджи, по-прежнему стояла глубокая ночь. Аллах, да как же шехзаде Мустафа прожил столько лет без возможности даже взглянуть в окно?       – Эрдем Ага, простите, что спрашиваю, но вас… тревожит и нечто другое?       – В скором времени я наконец-то покину эти стены, хвала Аллаху, но… Печальные и необъяснимые случаи во дворце, шехзаде. Сегодня было происшествие. И, как мне сказали, это происходит в Топкапы уже отнюдь не первый год. – Эрдем Ага в замешательстве отвёл глаза и сделал паузу. – Молодые люди, проживающие во дворце, внезапно умирают. Чаще всего это бостанджи. Полностью здоровые люди, юноши или же молодые мужчины вашего возраста, отходят в иной мир во сне и без причины. Сегодня я обследовал одного из них.       Искандер слабо вздохнул. Спрашивать имя скончавшегося он сейчас сил не имел.       – Да будет милостив к нему Аллах.       – Аминь.       – Но я ничего не понимаю. Кому могло потребоваться подобное …       – В том вся самая суть, шехзаде, что… эти случаи совершенно точно не являются убийствами, и сегодня я лично в том удостоверился. Как говорят, это случается крайне нечасто, за века Османов в Топкапы даже стало скорее дворцовым мифом. Известно, что с умирающим всегда происходит одно – он мечется в постели, будто мучаясь страшным кошмаром и стремясь защититься от кого-то, и разбудить его ни у кого не выходит. Многие слуги уже убеждены, что этих несчастных забирают злые силы, живущие под куполом этого дворца – я запамятовал, как вы их зовёте…       Шехзаде невесело усмехнулся.       – Лишь сегодня я был уверен, что лишился разума, но, пожалуй, ныне я уже не назвал бы подобное безумием или суеверием. Мёртвые тираны убивали молодых мужчин и мальчиков своей династии при жизни, и это проклятие нашего рода. Кто знает, быть может, они не могут насытиться кровью и после смерти?..       – Правоверному мусульманину непозволительно задумываться о подобном, господин.       Они помолчали.       – Эрдем Ага, я всей душой прошу у вас прощения, – наконец тихо выговорил Искандер. – Простите… за то, что тогда, в лазарете, украл ваш нож. Поверив, что мой сын умер, всё, чего я желал – это расстаться с жизнью, но и это истолковали превратно, ведь я обнажил нож вблизи Кёсем Султан. Покойный султан Ахмед мог казнить вас лишь за то, что этот нож был вашим. Мог казнить всех находившихся в лазарете за то, что вы нас слышали… Мой ребёнок спасся благодаря вашему мастерству лекаря, и вот чем я отплатил. Простите…       – Ничего, шехзаде, – прервал его лекарь, глядя на него с искренним состраданием. – Я тоже хоронил детей.       Искандер потрясённо расширил глаза.       – Да пребудут они в Раю...       – Аминь, шехзаде.       – Вы… – его сердце переполнили сострадание и боль, – вы расскажете, что случилось?       – Ваша матушка…       Искандер обессиленно прислонился к стенке шкафа.       – О, нет-нет, шехзаде, я не то желал сказать… Сейчас это усердно замалчивается, но до воцарения султана Ахмеда ваша матушка, как ныне Кёсем Султан, владела некоторым числом вакфов, где нуждающиеся находили еду и кров. Я вместе с женой моей и дочерью – обе они были иудейками по рождению – тоже сумели пережить в вакфе Сафие Султан крайне тяжёлые для нашей семьи времена. – Эрдем Ага помолчал. – С малых лет моя дочь была очень одарённой, совсем как ваш мальчик, но в другой области. Ей просто великолепно давались числа – математика, расчёты и, как следствие, всё связанное с финансами… Однажды Эсперанета Хатун, многолетняя подруга и советница вашей матери, считавшая за честь помогать своим единоверцам, заметила это, и мою дочь приняли на службу при валиде Сафие Султан – помогать с счётными книгами и благотворительной работой одного из вакфов. Дочке даже не пришлось жить во дворце Топкапы, лишь изредка посещать его. – Он вздохнул. – Сафие Султан была довольна её службой, но через некоторое время моя дочь вышла замуж и, последовав за мужем в другой город, оставила эту работу. В годы после этого изредка занималась посреднической деятельностью, как когда-то её покойная мать. А затем… – с каменным лицом Эрдем Ага вздрогнул всем телом и наконец поднял взгляд, – через несколько лет после того, как султан Ахмед воссел на престоле, некто Куюджу Мурад Паша причислил мою дочь к людям, состоящим на службе у Сафие Султан.       Искандер вдруг почувствовал, что у него дрожат руки. Он уже знал, что было после.       – Было проведено одно расследование, и мне удалось заполучить некоторые имена и отчёты.       Великий визирь Куюджу Мурад Паша протянул свиток султану. Искандер напряжённо нахмурился, успев заметить, что и лицо Зюльфикяра, застывшего неподалёку от дверей, мгновенно тронул оттенок печали и подавленности. Оба принялись молча взирать на Повелителя – и список неизвестных людей в его руках.       – Кто они? – наконец спросил султан Ахмед.       – Оставшиеся последователи Сафие Султан, – всё так же воодушевлённо пояснил великий визирь. – Это те люди, которых мы давно ищем.       Падишах вскинул голову; взгляд Зюльфикяра Аги, в те годы служившего хранителем покоев, из подавленного мгновенно стал ожесточённым.       – Хвала Аллаху, хвала Аллаху, – промолвил Зюльфикяр спустя некоторое время, когда свиток оказался в его руках. – Несмотря на то, что мы проверили многих, им удалось скрыться.       – Никого не щадить, Мурад Паша. Никого, – наконец послышался голос султана Ахмеда. – Избавьтесь ото всех. От каждого.       Мурад Паша закивал с довольным видом:       – Не беспокойтесь. Я уже приступил к действиям. В Бюйюкчаршы у неё есть ещё одна сокровищница. Мы захватили её.       – Теперь никто не бросит тень на вашу власть, Повелитель, – произнёс Искандер, чуть заметно улыбнувшись, когда услышал весть о сокровищнице.       … Вспомнив это, Искандер зажмурился от стыда.       – Моя дочь ждала ребёнка, когда убийцы пришли за ней, а её муж пытался её защитить. А я пришёл слишком поздно.       – Эрдем Ага, я… я очень… очень соболезную вам… Я стыжусь, что состоял у него на службе… Клянусь, я не участвовал в этом…       – Знаю, шехзаде, – лекарь улыбнулся ему болезненной, но очень светлой улыбкой. – Благодарю вас.       – Как же после всего вы… – Искандер бросил взгляд на двери и, опасаясь за жизнь лекаря, на всякий случай понизил голос почти до шёпота. – После всего вы прибыли во дворец в числе лекарей, что должны были бороться за жизнь султана Ахмеда? Вас привели силой?..       – Я приходил, чтобы убить его, – просто ответил Эрдем Ага.       Они помолчали.       – Я собирался сделать это излюбленным способом султана Ахмеда Отравителя (кажется, так после таинственных смертей Хандан Султан и Фахрие Султан его успели прозвать недруги?..), но, прежде чем испустить дух от моей маленькой микстуры, он успел бы узнать её имя, имя моей дочери. А после пускай делали бы со мной, что душе угодно, – его бы это уже не спасло… – Эрдем Ага чуть прикрыл глаза, прежде чем продолжил: – Увы, я так и не попал к нему. Он отсутствовал во дворце, когда я прибыл, и его фаворитка намеревалась отвести меня к нему сразу по его возращении... Но именно тогда меня позвали помочь маленькому шехзаде, которому в дворцовой темнице стало плохо с сердцем. А после султана Ахмеда уже и без меня настигла смерть.       – Выходит, это мы лишили вас и ваших родных правосудия…       Эрдем Ага вздохнул.       – Я рад, что узнал вас и вашего мальчика, шехзаде. И рад, что сумел оказать помощь. Это лучший способ, каким я мог почтить память моей дочери. Ну а их пускай судит Аллах. В конце концов, убийце уже воздалось за всё, как и его очевидным пособникам, таким как Кёсем Султан (Искандер тяжело опустил взгляд). Пускай даже убийца прямо сейчас бы встал из могилы, но он уже получил заслуженное.       – Я навечно благодарен вам за жизнь моего ребёнка. – Голос Искандера дрожал.       – Да хранит его Аллах.       – Я постараюсь всё исправить… – наконец глухо сумела произнести Кёсем. Она долго сидела в молчании, опустив голову на плечо отца и прижимая его руку к сердцу. – Там, где это ещё возможно. Постараюсь искупить там, где поздно. Я сделаю всё, чтобы ты обрёл покой и вновь пришёл ко мне без стыда.       – Я всегда был возле тебя, доченька, и всегда буду. Я без устали молюсь за твою семью, твоих любимых. Делал и стану делать всё, чтобы сберечь твоих малышей и даже этого человека…       – «Этого человека»? – Кёсем чуть нахмурилась, удивлённо приподняв брови.       – …И также я молю Бога, дабы Он снова подарил тебе счастье, возможно, то самое, которое было уготовлено тебе всегда. – Голос Энзо звучал спокойно и решительно. Он помедлил и взглянул на дочь, улыбнувшись одними глазами: – Ведь иногда нам только кажется, что то, что мы ищем, далеко-далеко, а оно, быть может, совсем рядом.       – Тебе не нравился Ахмед, всё верно? – Кёсем, фыркнув, скрестила руки на груди. – Ты что же, на стороне Искандера?..       Сеньор Энзо задумчиво вздохнул.       – Один из юношей спас, закрывая своим телом, мою дочь от смерти и ужаса плена у разбойников. Когда она была в отчаянии, он, рискуя жизнью без какой бы то ни было выгоды для себя, сделал всё, чтобы она вернулась к семье, ко мне, своему отцу. Многократно сберёг её жизнь и после... Ну а второй юноша мою дочь отнял. Был глух к её горю, сколько бы она ни молила отпустить её домой, глух даже тогда, когда она едва не лишила себя жизни в его присутствии. Разумеется, я на стороне Искандера.       – А ведь у меня так и не было возможности поговорить с тобой о каждом, кто у меня на сердце… – Кёсем тоже чуть улыбнулась ему. Затем устремила взгляд на море: – Всё могло сложиться иначе в те дни. Я почти сбежала... Знаю, что Искандер очень рисковал из-за меня… и что всегда поступала с ним дурно. Возможно, если бы тогда всё обернулось по-другому, а он отправился со мной…       – То стал бы мне сыном, а мой дом всегда был бы его домом, – твёрдо произнёс сеньор Энзо. – Очень жаль, что я много лет не мог отплатить человеку, который сберёг жизнь моей дочери. Мы навсегда перед ним в долгу.       Кёсем виновато опустила голову.       – Ты считаешь, я неправильно поступила, что осталась?.. – после молчания проговорила она тихо. – Ты сердишься на Ахмеда и поэтому?       Взгляд Энзо стал отстранённым.       – Я не стану говорить, что будь этот молодой человек благороден, а его любовь чиста, он предоставил бы тебе свободный выбор касательно возращения домой или же сделал бы своей супругой перед Богом с первого дня… в конце концов, это твой выбор. Не стану говорить, что на деле он просто обесчестил мою дочь – его титул и исключительное право в глазах их преступного закона бесчестить лишённых свободы девушек без числа этого никак не изменят. И не стану говорить, сколько боли ты испытала из-за его неверности, за которую он сам никогда не испытывал никакого раскаяния…       – Ахмед вырос в совершенно другом мире, отец. Он был падишахом. Невозможно, чтобы падишах следовал идеалам нашей семьи и хранил верность одной женщине…       – Почему-то совершенно неинтересно, когда речь идёт о твоей дочери, – невесело усмехнувшись, прервал её Энзо. – Мы желали для вас другого. Я желал, дабы ты не знала печали и одиночества в своей семье, дабы тебя оберегал муж, который не захочет никого, кроме своей жены. И если ты, дочка, скажешь, что, став султаншей, перестала мечтать о том же, я более не стану спорить.       Кёсем невольно отвела глаза.       – Но истинная причина моего ужаса в другом. Пока не появился он… – Голос её отца чуть дрогнул. – Объясни мне, дочка – разве любовь, купленная такой ценой, может быть подарком Небес? Кем она подарена на самом деле?..       – Вы позвали не только меня, султанша. Вы вызвали демонов двух миров, всех ифритов подземелья и тьму…       Плечи Кёсем дрогнули, и она в ужасе оглянулась. Она знала этот голос, не забыла бы до самой глубокой старости, хотя была уверена, что сама лично никогда не слышала от старой колдуньи этих слов…       И прямо перед их взором появилось принадлежавшее Кёсем старинное зеркало в золотой рамке, где отражалась очередная сцена из прошлого – её прошлого. Та самая, которую совсем недавно вспоминала и она сама, как только узнала о смертельном недуге Ахмеда.       Лиц в этот раз видно не было – лишь два тёмных силуэта, юной девушки и старухи, сидящих в маленьком доме вблизи горстки горящих углей.       – Это магия, хатун. Если не пожертвуешь частицу своей крови, своей души, своего сердца, то он не сможет излечиться.       – Я готова отдать свою жизнь за Повелителя, если ты об этом…       – Я видела тебя в тот день, когда ты вышла во двор. Ты готова была пожертвовать собой. Но сейчас тебе придётся сделать намного больше.       – Разве это возможно?       – На протяжении всей жизни ты будешь идти по горящему пламени. Ты станешь свидетельницей гибели всех, кого любишь. Вот это и есть твоя расплата. Ты согласна?       – Я согласна.       – Кажется, ты не совсем меня поняла. Если я сделаю это, на протяжении всей жизни ты будешь смотреть, как умирают твои близкие. Ты будешь держать траур по ним!       …Кёсем отчётливо увидела, как сверкнула сталь, как нечто окровавленное упало на горящие угли и – как из этого маленького огонька вдруг возникла ужасающая, огромная, издающая едва слышный рык тень и остановилась прямо за спиной силуэта девушки, что никогда не смогла бы её увидеть…       Видение в зеркале потухло, а Кёсем тихо заплакала и снова со стыдом посмотрела на своего отца.       – Папа, ты погиб из-за меня… Ты, мама, сестра… Я любила Ахмеда, я умерла бы за него, но… как же из-за своей любви я могла поступить так с моими родными, с тобой…       – Забудь обо мне. Но что ждало бы моих внуков? В возрасте тринадцати лет султан Ахмед совершил непростительную юношескую жестокость, причинил зло, а после испытал на себе последствия собственного поступка. Однако расплачиваться за годы, купленные для него избранным тобой способом, были приговорены ещё до своего рождения ваши собственные дети, твои дети. Дабы жил их отец, этим колдовством твои дети были обречены рано или поздно умереть преждевременной и страшной смертью. Я делал всё, дабы отмолить их, дабы не допустить этого, с тех самых пор, как оказался здесь. Но если бы не мальчик, я не сумел бы ничего исправить…       – Мальчик? Исмаил? – прошептала, чуть дыша, Кёсем.       – Да, Настенька. Это то, для чего он здесь. И то, для чего ему пришлось пройти…       – Мама? Мама…       Кёсем резко села в постели. Ибрагим, чуть высовываясь из колыбельки, глядел на неё своими мечтательными круглыми глазами, а солнце за окном уже почти поднялось. Атике беззаботно посапывала во сне.       Чувствуя, как у неё дрожат руки, Кёсем исступлённо прижала Ибрагима к себе, будто его прямо сейчас спасли от страшной беды, и вместе с ним подошла к окну.       Что именно ей приснилось, она была вспомнить не в силах – кроме того, что к ней, кажется, приходил её отец. А в памяти отчего-то упорно стояли слова Мустафы во время погребальной молитвы над Исмаилом: «О Аллах, пусть он опередит нас в Раю. Да будет он заступником пред Тобою, получающим право ходатайствовать за отца своего и за нас…»       По щекам катились слёзы облегчения и небывалой страшной вины.