Но догорел заката яркий свет… (с)
Прошло несколько дней. Казалось, ничего хуже уже быть не может. Айсис безвылазно сидела в комнате с малышкой на руках и, обливаясь слезами, залипала в одну точку. Сплендор и Трендер захаживали к ней несколько раз в день, чтобы хоть как-то поддержать, но как это сделать, когда самим тошно до омерзения. Знаете, вот иногда наступает такое паршивое состояние полного оцепенения, растерянности и молчаливого ужаса вперемешку с паникой, что и понятия не имеешь, как дальше жить и что делать. Примерно также чувствовала себя и она. Почему-то до сих пор не было никакого осознания случившегося. Она вообще не понимала, что произошло парой дней ранее и казалось, что все это какой-то страшный сон, паршивый кошмар, настигший ранним утром в полудреме. И вот сейчас она очнется, покинет комнату, пройдет через коридор, гостиную, кабинет Слендера и окажется в спальне. А там она. Живая. И они снова будут разговаривать часами напролет. Снова напротив будут эти сияющие светло-зеленые глаза, в которых отражается предрассветное пламя, и танцуют озорные огоньки. Но, к сожалению, она проходит по этому маршруту и встречает слоняющихся по дому братьев, которые как-то негласно избегают любого контакта и вообще не разговаривают. На следующий день после похорон Оффендер забрал даму своего похотливого сердца в тот дом, где когда-то они прятали Рею. Айсис очень этому удивилась, но не стала задавать вопросов. Сейчас не самое подходящее время. Она не знала, имеется ли вообще смысл теперь хоть что-то обсуждать. Как же все это странно, Господи, как же все это странно.***
Оффендер привел Мору в дом, который был свидетелем разных событий. Он и сам не ожидал, что ему вновь придется здесь оказаться, но иногда обстоятельства бывают сильнее и нам приходится делать то, чего мы вовсе не хотим. Мужчина медленно прошел по гостиной. Сколько воспоминаний всплывает в его сознании, когда он видит столь знакомую обстановку. Тяжелые мысли гнетут рассудок. Он никак не может поверить в случившееся, пытаясь переключиться на что угодно лишь бы только не возвращаться в свое подсознание и не сталкиваться с необходимостью принятия и смирения, которые всему его существу поперек горла стояли. Он косвенно чувствовал себя виновным, ведь это он связался с девкой, которая даже будучи мертвой, умудрилась натворить такое, что никто теперь разгрести не в силах. Это просто какое-то наваждение, не может подобного быть. Видимо они чувствовали себя настолько всемогущими, что им даже в голову не приходило, что значимые вещи могут происходить без их участия и даже без возможности на что-то повлиять. - Этот дом мы облюбовали очень давно. Когда-то здесь укрывалась беглая парочка влюбленных. Все убранство их рук дело, мы ничего не меняли, - мужчина встал у окна и посмотрел на улицу. - Можешь занять любую из спален наверху. - Мой милый Оффендер, - девушка подошла к нему, осторожно касаясь тонкой кистью плеча, - скажи, ты совсем не рад мне? Казанова с минуту помолчал, а потом обернулся. В ярком свете дня, наконец, удалось вновь рассмотреть лицо, что находилось так близко, лицо, каждая черта которого очень четко сохранилась в памяти. Шелковистая кожа, которой он так любил касаться кончиками пальцев, оживлялась легким румянцем. Голубые холодные глаза, как и тогда с чистотой и неподдельным интересом внимательно смотрели на него, огненные волосы ниспадали на хрупкие плечи и рассыпались вдоль тела струящимися шелковыми нитями, нежные губы едва приоткрыты и обнажают белоснежные зубы. Тонкая фигурка легка и женственна. И все в ней неизменно. Даже крохотная родинка рядом с нижним веком левого глаза. И все бы замечательно, только вот мертва она была много лет. А теперь стоит здесь целая и невредимая, словно не было ее смерти, и отсутствия ее многолетнего не было, и не хоронили ее всей деревней, и не чувствовал он себя как в аду, когда пытался пережить каждый новый день без нее и хоть как-то прийти в себя. И сейчас он понимал, что действительно затрудняется ответить на этот вопрос. Уж слишком погано себя ощущает. - Не отвечай, - она подошла еще ближе и после секундного промедления обняла его. Так, как когда-то. – Я знаю, что произошло слишком много страшных событий. Тебе нужно время. Всем нам нужно время. Он ничего не ответил, лишь вновь отвернулся к окну. Ему нужно было подумать. - Некоторое время нам придется переждать здесь. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, но я считаю, что Слендеру нужно хоть немного остыть. Для него сейчас все, кто попадет в поле зрения, будут виновны в случившемся. Девушка прошла к дивану в гостиной, в то время как возлюбленный повернулся к ней. - Что-то связывает их, - она задумчиво посмотрела на картину, висевшую на стене справа. – Когда я оказалась рядом, меня их разъедающая боль чуть не уничтожила. - Что ты имеешь ввиду? - Она ушла целенаправленно. Я чувствую, что она сбежала от него. Оторвала от себя как кусок мяса без анестезии. Не представляю, зачем ей это было нужно, но знал бы ты, чего ей стоило это решение, - гостья с того света прикрыла глаза, словно пытаясь удержать эмоции под контролем. - Если бы она хотела просто жить нормальной жизнью, то в любой момент могла бы уйти, ведь так? Причина совсем не в этом. - Ты прав, не в этом. - Тогда в чем?***
Трендер сидел в мастерской и медленно перелистывал папку с кипой эскизов, которые нарисовал за последнее время. Подумать только, с появлением Реи он так много своих идей переносил на бумагу. В доме стало оживленно, происходили разные события, и вдохновение частенько заглядывало в гости. Ему больше ничего и не надо было. Бесконечная суета, события, беготня человеческих женщин – это все, что необходимо для полета творческой мысли. А теперь он чувствовал себя опустошенно, притом, что в пустоте этой основательно поселился какой-то обреченный трагизм на пару с безысходностью, от которых теперь никуда не денешься. Взгляд пал на шкафы. Страшно подумать, сколько платьев было создано для Реи. Она ведь даже не представляла. Теперь надеть их будет некому и когда-нибудь они рассыпятся прахом. Слева от хранителей нарядов для отправившихся на тот свет, стояли крошечные манекены, на которых красовались разноцветные платьица. Моднику так нравилось создавать такие милые нарядики. Он часто использовал вышивку, кружево и блесточки для их украшения. Хотелось, чтобы маленькая принцесса была одета соответственно. Невинное дитя будило в нем примитивные инстинкты, заставляя позаботиться так, как он мог, исходя из своей сути. Теперь же руки сами тянутся создать что-нибудь поистине мрачное, что-нибудь, подходящее настигшей их катастрофе. Но это не самое главное. Самое главное то, что эта хитрая девка строит из себя невинную овечку, делает вид, что совсем не ответственна за ту данность, что теперь все они имеют перед собой как факт. С Оффендера спрос нулевой, это понятно, она в свое время так ему разум затуманила, что он, вероятно, мог бы с легкостью начать выполнять ее команды в случае, если она пожелала бы заняться дрессировкой. Сплендор вообще не от мира сего, что творится в его голове мало кому понятно, разве что перед Айсис он может хоть немного свои ребусы перевести в прямую линию и то это очень спорный вопрос. А к Слендеру он идти боялся. Точнее даже не боялся, а понимал, что окружающую его атмосферу выдержать сейчас никому не под силу. Казалось, она могла раздавить. Такое ощущение, что тебя кладут под многотонный пресс и медленно опускают, давая хоть примерно прикинуть, что ждет впереди. Но, как ни крути, отправиться к нему пришлось бы рано или поздно. С одной стороны каждому сейчас стоило побыть в одиночестве и разобраться в своих мыслях, а с другой, эта монотонная тишина еще больше оглушала вкупе с той терзающей пустотой, что также внезапно спустилась на его покои, как и когда-то покинула их. Моднику даже страшно представить, каково его брату осознавать, что теперь за дверью спальни никого нет. Раньше он мог в любое время ее открыть, а там была она: лежала, сидела, пела, стоя у окна, слушала дождь, наслаждаясь ветром, что врывался в комнату, развевая ее длинные черные как смоль волосы, смотрела на небо, впитывала закаты и отражала рассветы. От этих мыслей становилось еще тяжелее, и он решил все-таки пойти и проверить, как там его брат. В доме царила мертвецкая тишина, в которой можно было услышать даже взмах крыльев бабочки. Хуже чем сейчас, здесь не было еще никогда. Подойдя к кабинету, творец остановился. Рука не могла подняться и коснуться чуть приоткрытой двери. Давило так, что последние силы покидали. Собрав всю волю в кулак, он все-таки вошел. Безликий, как и обычно, смотрел в окно. Он не собирался оборачиваться, что было вполне понятно. Ему сейчас вряд ли хотелось хоть какую-то компанию. Трендер неторопливо приблизился к нему и встал рядом. Как раньше вставала она. И смотрела вместе с ним туда, в даль, которая соприкасается с небом. И их единение было гораздо более гармоничным. - Оффендер поселил Морок в том доме. - Я знаю, - его утробный голос был абсолютно бесстрастным. – Думает, что это как-то поможет. - Он пытается хоть что-то предпринять. Она ведь и его держала в неведении, тоже не дала ничего сделать. - От этого легче не становится. - Понимаю. Ему теперь тоже нелегко. Одна проблема сотворила другую. - Он сам в этом виноват. Мы еще тогда говорили не связываться с ней. - А если бы тебе сказали не связываться с Реей, ты бы послушал? Слендер на мгновение замер, а потом повернулся к брату. Казалось, что на его пустом лице теперь еще сильнее выпирают скулы, очертания стали острее, четче. От этого его вид стал серьезнее и… страшнее?..***
Трендер ушел, оставив в его голове еще больше раздирающих мыслей. Зачем? Когда же, наконец, он найдет покой? Хочется впасть в кому, навсегда уснуть, исчезнуть, оказаться там, где можно встретить ее, получить хоть маленький шанс вновь наблюдать ее легкую полуулыбку, полные внимательности глаза, когда она слушает чьи-то рассказы. Хотя бы издалека увидеть очертания ее хрупкого тонкого тела, услышать звонкий смех. Если бы только была такая возможность, он бы все за это отдал. Хотя бы за минуту. За минуту рядом с ней. Хозяин в раздумьях бродил из стороны в сторону по кабинету и думал, думал, думал. Ноги сами привели его в спальню. В пустую спальню. В спальню, где все еще смята постель и одеяло перекинуто на одну сторону. Подушка сохраняет едва заметные очертания не так давно покоившейся на ней головы. Как только открылась дверь сквозь него будто поток воздуха прошел. Того воздуха, который так надеялся вырваться из этого злополучного печального места. И у него это получилось. Но почему только у него? На кровати лежит увядший цветок. Его лепестки ссохлись и почернели, не оставив и следа от былой красоты. Так странно. Почему-то он никогда всерьез не мог допустить мысли, что в один момент ее действительно не станет. Не станет полностью, всецело, не будет ни в одном месте, где он мог бы ее отыскать. Недостижима. Сейчас он вспомнил ее слова. Не так давно они разговаривали, когда она в очередной раз пыталась казаться веселой и подбодрить, и пообещала попытаться дать о себе знать. Говорила, что разбросает бумажки в его кабинете. Тогда она показалась ему сумасшедше-смешной. Сейчас уже так не кажется. Теперь он понимает, насколько жутким был смысл ее слов. Она ведь не шутила и все понимала, а все воспринимали ее болтовню как бред. Почему они не слушали ее, когда это еще имело хоть какой-то смысл? Почему все осознается так поздно? Его нутро в огне горело. То, что он ощущал можно сравнить с человеческой болью, болью глобальной и всеобъемлющей, разъедающей без остатка. Он думал о том, как ему вырваться из этого ада, как попасть куда-то туда, где может быть она. Она ведь где-то может быть? Есть ли хоть малейший шанс, что она где-то есть? В любом из миров, в закоулках памяти, в путаных мыслях, во снах, в песнях ветра, в течении реки, в мерцании звезд, в лучах предрассветного солнца? Хоть где-то… Следующей точкой его пути стал задний двор. Сюда идти ему было сложнее всего. Он вышел из дома и впереди сразу показался крест. И вновь перед ним тот день, когда они провожали ее в последний путь. Преодолевать эти метры было одновременно предельно сложно, потому как вскоре в очередной раз он столкнется с жестокой реальностью лицом к лицу; и очень легко, ведь она лежит там, их разделяет всего два метра земли и деревянная крышка. Это ведь не серьезная преграда, правда? Это ведь не может их разделить? Он пал на колени, уткнувшись лицом в ладони. Шел дождь. Его костюм медленно промокал, прохладный ветер легкими прикосновениями давал понять, что не один он скорбит об утрате. Цветы на могиле немного растрепались. Капли чуть придавили нежные лепестки к земле. Ему хотелось вместе с водой просочиться туда, к ней. В это время в окно смотрели Айсис и Трендер. Малышку оставили в спальне Сплендора, который развлекал ее жонглированием светящихся маленьких шариков. Они смотрели на происходящее на улице и каждый безмолвно понимал мучившееся существо. Существо, наделенное невиданной силой и властью, которое вопреки всем ожиданиям оказалось совершенно беспомощным, что еще больше добивало его. - Я не представляю, каково ему, - женщина вытерла щеки рукавом свитера и убрала волосы на одну сторону. - Тоска пожирает его. Я заходил к нему сегодня. Его боль ощущается на расстоянии. - Интересно, как там Оффендер? - Поверь, не лучше. Только теперь на нем еще одна проблема висит. И с ней что-то придется делать рано или поздно. Надеюсь, он это понимает. - Какой был смысл уходить? Уже и так сделано все и даже больше. Что может быть хуже того, что случилось? - Он не хочет лишний раз провоцировать Слендера. Ему самому сейчас нужно прийти в себя, а не охранять свою невесту с того света от рассвирепевшего братца. - Она мне не нравится. Может быть, она хорошая девушка, может при других обстоятельствах мы бы даже подружились, но я никогда не смогу к ней нормально относиться. Мне кажется, я ее даже ненавижу. - Я понимаю твои чувства. Насколько согласен с ними, пока не могу сказать, но я на твоей стороне в любом случае, ты знаешь. Как самочувствие Гекаты? Я слышал, она много плакала ночью. - Да, видимо она переняла мою нервозность. Я и сама не сплю толком, бессонница одолевает на фоне плохих мыслей. Не знаю, куда себя деть. Такое чувство, будто огромную часть жизни просто отсекли, и теперь я не знаю, куда приткнуться. Я растеряна. - А мы ведь уже когда-то переживали подобное. Правда, тогда случившееся ударило только по Оффендеру. Слендер его не понимал. И никогда не думал, что окажется на его месте, со снисхождением наблюдая за душевными терзаниями брата. - Теперь и его настигла эта участь. - Да. Проблема в том, что в отличие от Оффендера прежним он уже не станет. - Почему ты так думаешь? - Потому что часть его неприкаянной души погибла вместе с ней.***
Морок медленно прогуливалась по дому, рассматривая внутреннее убранство и представляя, какими были прежние хозяева. Надо признать, здесь оказалось очень уютно. Тепло, светло, так, как обычно бывает в местах, где царит любовь. Ей было знакомо это чувство. Когда-то давно она испытала его в полной мере, ощущая, как сердце наполняется светом. Всплывающие воспоминания грели душу. Она помнила, как каждый новый день отличался большей радостью, чем предыдущий. Прогулки по лесу, случайные встречи, трепет при первых несмелых взглядах, томительное ожидание. Существо, разрушившее границы ее мироздания, открыло ей новый мир. Неизведанный мир, в котором доступны совершенно новые ощущения, непостижимые ощущения, которые раньше ей не были знакомы. Она помнила первое прикосновение. Тот первый раз, когда несмело коснулась ладони этого загадочного мужчины и почувствовала нить проходящего тока, тока, проникшего в каждую клеточку ее тела. С того момента, как она узнала о его существовании каждая минута ее жизни обрела новый смысл. Ей казалось, что теперь ей открылась какая-то неизведанная и ранее недоступная суть, которую необходимо узнать, изучить, проникнуться ею. А еще она помнила их первый раз. Он был первым и единственным, кого она к себе подпустила. Сначала жаркие непонятные необычные поцелуи, которые приносили столько же боли, сколько удовольствия, сводили ее с ума, заставляя забыть обо всем на свете. А потом роза. Внезапно преподнесенный цветок сказочной красоты. Его лепестки были нежно-розового цвета и мерцали тысячами крошечных блесточек. Она никогда не видела ничего подобного. Существо ждало ее согласия, и она не стала медлить. А потом было такое, что даже полная амнезия не заставит забыть. Пучина страсти накрыла ее с головой, этот водоворот похоти и разврата не давал лишний раз вздохнуть. Все вокруг смешалось и превратилось в ничто, не имеющее никакого смысла. Это повторялось очень часто. Они сливались воедино, растворяясь в пламенном танце и это было единственным, что имело значение. А потом сложившиеся обстоятельства вынудили ее сделать самое страшное в ее жизни – солгать ему. Солгать и отправить куда подальше, лишь бы он не видел, как она мучается и какую испытывает боль. Он бы никогда не простил себя за то, что оказался беспомощен. Его никогда нельзя было убедить в том, что не все в этом мире подчиняется власти. Иногда есть просто какая-то данность, неизменная по умолчанию. Стандартная установка, суть которой никак не исправить, не переписать и единственный вариант взаимодействия с ней это смирение и принятие. Но это не про него, ни про кого из них. Рыжеволосая поднялась на второй этаж, где располагались несколько спален и ванные комнаты. Одна спальня, что находилась справа, была в абсолютно нормальном состоянии и никак не привлекала внимание. А вот спальня слева… Мора сразу поняла, кому она принадлежала. Надо же. В их домах этой девушке выделялись личные комнаты, в которых она была неизменной хозяйкой. Все вещи принадлежали лично ей и создавались специально для нее. Платья, украшения, белье… Всего так много. Хозяин явно ничего для нее не жалел и наряжал соответственно ее положению, а положение у нее было главенствующее. А судя по тем ощущениям, что гостья испытала, находясь рядом с ними, он считал ее своей… своей частью. Но хозяйка покинула своего хозяина. Пройдя по комнате, девушка старалась ничего ненароком не коснуться. Братья явно желали, чтобы все осталось так, как было при ней. Рея, Рея… Ушла, оставив всех с открытыми ранами. Знала бы ты, что раны эти никогда не затянутся. Знала бы ты, что ощущает он. Знала бы ты, каково теперь ему будет. На подоконнике лежала ленточка. Маленькая серебряная ленточка, из которой брюнетка что-то плела, может украшение для волос или одежды. А на тумбочке у кровати осталась расческа с парой черных волосков. Так странно. Человека уже нет, а повсюду остаются его части, всякие мелочи, которые заставляют забыть о том, что его больше нет. Кажется, что он просто вышел, куда-то отлучился, уехал, но непременно скоро вернется и с ним можно в любой момент связаться, услышать голос, смех, увидеть улыбку, написать письмо на бумаге и потом радоваться знакомому почерку в пришедшем ответе. Да уж, о подобном всегда тяжело думать. А самое страшное, что осознание приходит так долго. Все бегут от него, прячутся, стараются игнорировать, лишь бы собственноручно не уничтожать надежду на то, что все еще изменится, что страшный кошмар под утро рассеется, что кто-нибудь придет и скажет, что это злая шутка и все вернется на круги своя. Все бегут от смирения. Бегут так отчаянно и самозабвенно, что в какой-то момент начинают верить, что им это удается. А если удается, значит, есть еще шанс на то, что все окажется совсем по-другому, что все на самом деле какая-то глупая ошибка, которая непременно исправится. И все надеются. Слепо надеются на то, что можно отсрочить или вовсе избежать столкновения с реальностью, с действительностью, которая дышит тебе в спину могильным холодом, медленно идет по пятам, с усмешкой смотря на то, как ты изо всех сил пытаешься убежать, не понимая… …что бегаешь по кругу.