Книга Химеры

      Дом Курту выбрали очень добротный: небольшой, но уютный — по старой европейской застройке, втиснутый между похожими, но не такими же. Братство явно не скупилось, отправляя в новую жизнь людей со стёртой памятью. Четырёхэтажный, с желтоватыми стенами и красной черепичной крышей, на первом этаже дом приютил небольшой баварский ресторанчик, откуда вкусно тянуло жареным мясом, а рядом с кнопками на домофоне были традиционно подписаны фамилии жильцов.       Сердце Рики-Мантикоры, вновь занявшей место «у руля», уже почти привычно кольнуло — когда она увидела, что Курт оставил себе имя. Только фамилия была другая. Напротив номера квартиры быстрым, летящим почерком было написано: «Курт Шварц, адвокат. Семейное право». При виде этой надписи Летописец непонятно нахмурился, но на вопросительный взгляд замотал головой и отмахнулся, мол, к делу не относится.       Рика подняла руку… и поняла, что не может нажать на кнопку. Она не знала, чего в этом оцепенении больше: страха увидеть чужой взгляд на любимом лице, страха понять, что Курту без неё действительно лучше, или опять-таки страха, но совсем нового — перед тем, что надежда, которую ей подарил Летописец, может не оправдаться.       Тебе помочь? — сочувственно спросила Химера.       Рика покачала головой.       «Очень хочется, но… нет. Это получается какое-то читерство. Типа не я, но всё равно считается, что я. Нет уж, тут или надо самой с силами собираться, или действительно уступать другому».       Эйб, судя по всему, понял колебания Рики и начал действовать сам, причём без тени сомнения. Он бестрепетно нажал кнопку звонка, выслушал непременное «Wer da?». И неторопливо заговорил по-немецки. Вновь тем самым, рокочущим, бархатистым голосом, от которого по телу девушки побежали мурашки, и стало понятно: сейчас их впустят. Что бы он там ни наговорил на самом деле. Когда домофон издал мелодичный писк, Летописец потянул дверь на себя и повернулся к Рике с чуть сочувственной улыбкой.       — Всё будет в порядке, — сказал он. — Есть у меня в запасе один фокус специально для него. Немного неловко выходит, конечно, вроде как он сам выбрал свою судьбу. Но учитывая, сколько факторов на это повлияло, самостоятельным это решение назвать никак нельзя. Так что будем считать, что я по твоей просьбе просто возвращаю некоторый баланс в этот мир. А то струсивший Курт как-то не укладывается в мою картину мироздания.       Рика вымученно улыбнулась и вошла, повинуясь приглашающему жесту.       В мою тоже, Рика. В мою тоже.       «Вот только это не совсем ваш Курт…»       А вот это мы ещё посмотрим.       Они поднялись по лестнице на второй этаж. Сам хозяин уже встречал гостей на пороге, вежливо улыбаясь. И Рике пришлось задействовать всю свою силу воли, чтобы не расплакаться или хотя бы не вздрогнуть, по глазам видя, что её муж сейчас смотрит на совершенно не знакомых ему людей — включая её.       Строгий деловой костюм — всё такой же, серый с синей рубашкой. Но никаких закатанных рукавов: у него рабочий день. Дорогие часы, начищенные туфли, на лице написан деловой интерес.       На пороге своей дрезденской квартиры, целиком и полностью, уже сто лет как своей, стоял адвокат Курт Шварц.       — Guten Tag, — поздоровался он, пропуская посетителей в прихожую, и тут же перешёл на английский, обращаясь непосредственно к Рике: — Герр Файнс сказал, что вы американка и не знаете язык. Давайте же говорить так, чтобы мы все понимали друг друга. Прошу за мной в кабинет, там вы сможете изложить мне ваше дело.       И только когда Курт повернулся, чтобы показать дорогу, Рика смогла бесшумно и осторожно выдохнуть.       «Дело?.. Ты хоть что-нибудь поняла из того, что говорил Эйб?»       Немногое. Юридическая лексика — не мой конёк. Но это всё равно сейчас не важно. Иди, иди.       Рика пошла.       Квартира дышала классическим немецким уютом. Книги, картины, статуэтки, мягкие кресла и диванчики в кабинете, письменный стол, аккуратные однотонные шторы и обои — хорошо хоть не в мещанский цветочек, а с какими-то геометрическими узорами. Не хватало разве что вязаных салфеточек, а так — и фарфоровый сервиз на столике стоял, и хрустальные графины с чем покрепче.       Когда все расселись, Курт закинул ногу на ногу, опёрся локтями о подлокотники кресла и, сложив пальцы «домиком», ободряюще кивнул Рике:       — Итак, какое же у вас ко мне дело, мисс?..       — Клейтон, — выдохнула Рика, чувствуя, как в груди растекается что-то горячее. Собственная фамилия, лишившаяся второй части, к которой она раньше никак не могла привыкнуть вот уже год, казалась какой-то пустой и короткой. — Федерика Клейтон.       А Летописец не стал дожидаться конца вымученного диалога и такой же вымученной игры. Он закурил, дождался негодующего взгляда в свою сторону и широко ухмыльнулся.       — Как славно, что мы перешли на язык, который мы все понимаем, не так ли, герр Шварц? Дело в том, что мне нужна ваша помощь.       И «герр Шварц» споткнулся в самом начале возмущённой фразы. Потому что нечто в словах Файнса, произнесённых вполне обычным тоном, нечто неосязаемое, заставило всех присутствующих чуть замереть в ожидании… чуда?       Рика почувствовала, как у неё на загривке, будто от электричества, шевелятся волосы.       — П-простите? — выдавил адвокат, и Эйб кивнул:       — Прощаю. Ты сам дал мне когда-то это право. И сам просил использовать его при нужных обстоятельствах. И потому я использую его в полной мере.       Летописец поднялся из кресла, куда сел всего минуту назад. Радужки его глаз полыхали золотом.       — Курт… — негромко произнёс он, и по аккуратному кабинету будто пробежал ветер, тронув шторы. Тоненько запели на столике хрусталь графинов и богемское стекло бокалов. — Курт. Мне нужна твоя помощь.       И можно было бы потом всячески врать про разные спецэффекты — про внезапно потемневшее небо за окном, про раскат грома средь ясного дня, про мерцающую пелену, окутавшую комнату…       Вот только ничего этого не было.       Курт просто вздрогнул и опустил голову — так, что пряди аккуратно зачёсанной назад чёлки упали ему на лицо. А потом снова поднял взгляд — затопленный золотым сиянием, скрывшим за собой и белок, и зрачок, и радужку.       Мантикора и Химера ахнули одновременно: одна вслух, другая — мысленно. А Курт встал навстречу Летописцу. Оглядел свои руки, как будто впервые их видел. Огляделся вокруг, прищурив глаза. А потом раздался хлоп! И человек исчез в клубах фиолетового дыма, пахнущего серой, и со вторым хлопком на его месте появился демон.       Это были всё те же трёхпалые руки и двупалые ноги — ни за что бы не влезшие в модельные ботинки, которые он где-то скинул. Острые уши, чёрные кудрявые волосы, синяя кожа — разве что без пушистой шёрстки, но всё того же оттенка, что помнила и Химера по жизни, и Мантикора по сну.       — Эйп’, ты… нехороший человек’, — проговорил Курт Вагнер со знакомым до боли и милым сердцу немецким акцентом. — Мок’ бы как’-то мяхче это сделат’. Подготовит’, прет’упредит’... А тепер из-за тебья мне придёцца рват’ на себе дорогие брюки. — И, сделав большие глаза, добавил трагическим шёпотом: — Мне в них мешает’ хвост’!       — Я здесь маг и волшебник или до ветру вышел? — возмутился Файнс и лихо прищёлкнул пальцами. Облачко разноцветных искорок при этом щелчке он явно создал, только чтобы лишний раз покрасоваться. В результате же за спиной у Курта распрямился длинный гибкий хвост с острой стрелкой на конце. — И никаких лишних вмешательств ни в исподнее, ни во внешнее, — усмехнулся «маг и волшебник» и указал на Рику. — Я безмерно рад тебя видеть, друг мой, но тут кое-кто требует обнимашек много больше, чем я. А потому я скромно постою в стороне, пока вы будете обниматься и объясняться.       В голове Рики зашумело от бьющей в виски крови и мыслей. Она медленно встала, неверяще глядя на… а кто это теперь был для неё? Помнил ли он свою предыдущую, человеческую жизнь, до неё и вместе с ней, и насколько сейчас она была ему нужна? Помнил ли он её как свою жену? И… любил ли?       Курт перевёл взгляд на Рику. Золотые глаза расширились — а вслед за тем у девушки развеялись все сомнения, потому что раздался очередной хлопок, и она оказалась в кольце родных, но теперь гораздо более сильных рук, заключённая в крепкие и нежные объятья.       — Это ты? — прошептала Рика куда-то ему в волосы, вдыхая знакомый и одновременно незнакомый запах.       — Это йа, любоф моя, — подтвердил Курт, гладя её по волосам такими непривычными — и привычными — пальцами. А потом разомкнул объятья, пристально посмотрел девушке в глаза и улыбнулся: — И это йа, Химера. Здрафствуй.       Мантикора подняла руку к его щеке, несмело касаясь синей кожи. Курт перехватил её пальцы и прижал к губам. Девушка беспомощно, но счастливо рассмеялась:       — Но как?..       — Законы Мультифселенной, — прошептал Курт, целуя её в лоб. — И мои маленкие особенности, о которых вы обе уже немношко знаете. Но пока не фсё, потому што ещчо рано. Йа здес — и здес йа именно такой. Йа фсё помню. И йа по-прешнему твой муш, Рика, пуст’ и несколько более… расбирающчийса в окружающчем нас мире. — Тут он отступил на шаг, не снимая ладоней с плеч девушки и подмигнул ей: — И йа по-прешнему твой послет’ний рыцар, Химера. Йа вижу вас обеих и расличаю. Понимаю, што тебе нелофко, но — я вет’ прет’упрешдал, что в некоторых мирах мы с тобой женаты.       — Но не предупреждал, что в таких мирах ты можешь оказаться человеком, — хмыкнула Химера, забирая поводья у потерявшей дар речи от счастья Мантикоры. — Здравствуй, Курт. Я очень рада тебя видеть. Пусть даже и несколько… другого. В смысле, без шёрстки.       Курт только небрежно махнул рукой.       — Исдершки рошдения в расных мирах. Скажи спасибо, что мы не на Земле-тысьяча сто, где йа фиолетовый в крапинку… и то, это йесли меня стукнут’, но тем не менее!       — Ага, а чтобы обыватели не сошли с ума — если уж мы начали бросаться цитатами — держи, друг мой. — Подошедший Файнс сунул в ладонь Курту нечто, оказавшееся небольшим, латунным по виду медальоном на цепочке. Безделушка безделушкой. — Это поможет тебе не шокировать окружающих внешним видом. Скажи спасибо, что держу такие штуки в Зеркальном Схроне на всякий случай. Я уже настроил на твою человеческую внешность здесь. По памяти, но я полагаю, ты ей доверяешь?       Курт только фыркнул и закатил глаза, надевая медальон на шею.       — Сколько лет’ мы с тобой уже знакомы, друк’ мой? И сколько лет’ ещчо долшно продлицца наше знакомстфо… — и закончил уже совершенно обычным голосом, когда синяя кожа уступила место загорелой, фигура стала человеческой, а золотые глаза — карими, — чтобы ты прекратил шутить про свою знаменитую по всей Мультивселенной память?       — Плюс-минус одна-другая бесконечность, и я устану от этих шуток, — фыркнул Летописец. — А потом начну шутить про Джона и его казино в аду.       — Это Константина-то? Какое-какое казино? — тут же заинтересовалась Химера, но Курт только головой покачал:       — Я тебе потом расскажу. А пока… — Он снова огляделся вокруг и хмыкнул: — Надо же, Братство не экономит на беженцах из членов семьи… А пока — Эйб прав, и нам нужно объясниться. Только, с вашего разрешения…       И, пока Рика садилась на место, а дымящий сигаретой Файнс бесцеремонно пристраивался на подоконнике, подвинув пасторальную фиалку, чтобы освободить место для седалища, Курт снял пиджак. Ослабил, стащил через голову и небрежно кинул на спинку кресла галстук. И закатал до локтей рукава сапфирово-синей рубашки.       — Вот так-то лучше, — довольно подытожил он, увидев озарившееся радостью лицо своей жены. — Эйб, друг мой, я ни за что не поверю, что ты без фляги. Я претендую! И не заставляй меня пафосно закатывать глаза, падать в обмороки и всячески изображать безвинную жертву произвола. По всем правилам актёрского мастерства. Я и без того обо всём расскажу.       И был разлит по бокалам богемского стекла золотистый ром, и солнце с изюмным послевкусием неоднократно поцеловало в губы всех присутствующих, а Курт рассказывал…       Он говорил о плене у доктора Ди, который на протяжении месяца пытался понять, можно ли пробудить истинную сущность Курта и как это сделать. О своих подсознательных барьерах, которые мешали ему, заставляя поверить, что это всё — просто невероятное совпадение и что Курт — обычный, ничем не примечательный человек. О невероятной опасности, которая грозила бы Братству Мутантов и всему миру, если бы в руки «Астартес» попал настолько мощный телепортер — и уж тем более, такой уникум, как он.       — Он рассказывал мне об иных мирах, о мутантах и мета, о героях и злодеях, — хмурился Курт, явно с неохотой вспоминая о прошедших днях. — Он говорил о школе «Нова», об огромной опасности, которая грозит ей, Готэму и всему миру, с которой могу помочь лишь я один. Он творил передо мной магию, в которую было невозможно не поверить… Но я держался за своё неверие и активно его поддерживал, отрицая даже то, что видели мои глаза, слышали уши и ощущали… разные части тела.       Курт криво усмехнулся и взял руку Мантикоры в свои. Магическая иллюзия медальона была настолько полной, что девушка почувствовала на своей коже десять пальцев, а не шесть.       — Неверие было моим якорем, я цеплялся за него, чтобы не пробудиться, — виновато произнёс Курт. — И, видимо, слегка… перестарался. Прости меня за ту сцену. Я понимаю, сколько боли тебе причинил. Самого выворачивает от того, что я тебе тогда наговорил… Но я надеюсь, ты веришь: это было не потому, что я тебя разлюбил. Я просто… по инерции защищал свой рассудок. И свои силы.       — Так ты вернёшься вместе со мной в Братство? — негромко спросила девушка, слегка высвобождая пальцы. — И примешь меня… такой? — И аккуратно, чтобы не задеть чужие ладони, выпустила когти.       Курт бестрепетно поднял её руку и приник губами к костяшкам, сцеловывая капельки крови. А потом усмехнулся:       — Я, конечно, хочу вернуться. А ты хочешь сказать, что теперь примешь меня — таким? Синим и с хвостом?       Кровь прилила Рике к щекам. Химера тихонько хихикнула в её мыслях. Девушка покосилась на Файнса, но всё же с лукавым вызовом ответила:       — Если ты считаешь, что наедине со мной и с теми, кто понимает, что к чему, я буду запрещать тебе выглядеть так, каков ты есть на самом деле… А тем более наедине…       Да скажи честно, что тебе уже давно было интересно попробовать, как это — с хвостом! — уже практически в голос захохотала Химера, и, судя по смеющимся глазам, её преспокойно услышал Файнс, а по лицу Курта сейчас ничего нельзя было прочесть, но…       «Ой, заткнись!»       Всё, всё, молчу, не лезу к вам под одеяло…       Рика втянула когти и несколько секунд смотрела, как кровь впитывается в кожу, а раны затягиваются, оставляя после себя уже привычные царапины. А потом подняла голову и взглянула в лицо своему мужчине, в карих глазах которого даже сейчас то и дело мелькали золотые блики. И просто сказала:       — Я люблю тебя.       — И я люблю тебя, — улыбнулся в ответ Курт. И добавил, как припечатал: — Так’.       И от этого короткого слова с немецким акцентом у девушек затрепетало одно общее сердце на двоих. Потому что теперь уже точно было понятно, что всё будет хорошо.       Курт снова поцеловал жене руку и совершенно буднично поднялся, вновь оглядываясь — но уже с совершенно иным выражением лица.       — Мне надо привести в порядок дела, — протянул он, уже что-то прикидывая в уме. — Организовать отъезд. Все нужные документы у меня есть, спасибо Чарли и Джимми, — и я, пожалуй, их себе и оставлю. Буду Шварцем, в этом мире это только смешно. — И поднял руку, пресекая все расспросы: — Потом, потом. Теперь я могу рассказывать очень многое вам обеим — и тебе, жена моя, и тебе, Химера, когда ты вернёшься домой. Но подготовка займёт некоторое время, а пока… У вас есть тут какие-то дела?       И тут Рика вспомнила. И с размаху хлопнула себя по лбу.       — Чарли и Джимми… — пробормотала она, безумно краснея. — Они ведь ждут, когда я с ними свяжусь… И Бланка ждёт, места себе не находит. Мне в Берлин надо! А я сначала искала банк, потом его грабили, потом я говорила с Эйбом, потом пошли к тебе…       — Связь! — не менее патетически хлопнул себя по лбу Летописец. — Точно. При абсолютной памяти я полный дурак: путаюсь в сиюминутных мелочах. Сам же сказал, что я Санта с подарками, и сам же не вручил главного.       Из внутреннего кармана кожаного плаща на свет божий явился довольно старый и потёртый на вид «гроб» — смартфон старого образца с монохромным экраном и коротенькой выступающей антенной. Модель аппарата определялась с трудом. Точнее сказать, вообще не определялась, поскольку сам мобильный был заключён в жёсткий металлический корпус, а логотип — если он был — давно почти стёрся. Читались только строчные буквы «ak», а затем, через промежуток, заглавная «T». На торце у «гроба» при этом оказалось куда больше отверстий, чем заповедовано, и некоторые из них были весьма любопытной формы. Всё это Рика оценила, приняв подарок в руки и мысленно охнув от его веса: граммов триста, не меньше.       — Эта штука умеет… многое, — туманно пояснил Файнс. — Включая звонки в другом мире. И иногда даже из мира в мир. Пополнения счёта не требует, сим-карты тоже… В общем, владей и пользуйся. Пригодится.       — Спа… спасибо, — ошарашенно проговорила девушка, даже не соображая пока, куда девать то ли руки, то ли подарок. — Большое. А кто теперь подбросит меня в Берлин?       — Он, — спокойно кивнул на Файнса Курт. — Ему для этого хватит сделать всего один шаг. Давай, звони своим друзьям, рассказывай об этой катавасии всё, что можешь рассказать, предупреждай обо мне… А потом выполняй своё задание в Берлине и возвращайся вместе с Бланкой. В Америку я прыгну сам.       — Сам? — Рика нахмурилась, заразившись недоверием Химеры, которая помнила, как прыгал Курт на их Земле. — А как же эти… самолёты?       — Сам, — с улыбкой подтвердил Курт. — А ты, Химера, не удивляйся — и вспомни Сахару. Когда события закручиваются таким образом, что судьба начинает требовать с меня по-настоящему… я вспоминаю, что могу гораздо больше, чем ты себе представляешь.       И он ловко отвесил подзатыльник на секунду проявившимся хвостом Файнсу, уже начавшему тихонько бурчать про шесть прыжков до Луны или что-то в этом роде.       А потом очень серьёзно попросил:       — Химера, отвернись, пожалуйста.       И шагнул к жене, на ходу касаясь медальона на груди, чтобы принять свой истинный облик. А к его губам Мантикора потянулась уже сама.