Охотник»
И всё. Больше там ничего не было. Рика потерянно смотрела на бумажку в своих руках. Если бы не Химера, на её глаза бы навернулись слёзы, но готэмская виджиланте была отчаянно против расхода драгоценной влаги. Не дрейфь! Мы — дочери саванны, мы прорвёмся! И не забывай, что ты теперь не одна: с тобой я, а это ведь что-то да значит, правда? Рика глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки. Это получилось у неё на удивление легко: видимо, психическая регенерация работала получше физической. «Да, ты права. Рассиживаться нечего, пора двигаться». Вот и молодец. Письмо с картой Рика вернула на место, здраво рассудив, что выход-то могут и откопать. Мало ли, вдруг какому-нибудь счастливчику повезёт так же, как ей, и он выйдет именно здесь! Девушка поднялась и огляделась. Намётанный взгляд уроженки Африки быстро нашёл нужную тропу — хотя, казалось бы, где саванна, а где горы… Ну что, готова? «Готова. И, Химера… спасибо». Не за что, Рика. Не за что. И вот так, в больничной робе и босиком, с флягой коньяка в одной руке и полной на две трети бутылкой воды в другой, Рика Клейтон-Вагнер начала спускаться с Гималайского хребта. Если бы не Химера, Рика бы далеко не ушла. Не то чтобы совсем за первым камнем закончилась, но не одолела бы и трети пути: присела бы отдохнуть и подремать где-нибудь на тропе, заснула бы и не проснулась. В конце концов, несмотря на одинаковые «стартовые навыки» и трёхлетнюю разницу в возрасте, у готэмской виджиланте за спиной было девять месяцев тренировок с настоящими бойцами и выживальщиками, почти четыре месяца прыганья по крышам и драк с настоящими преступниками — и одно попадание из пулемёта, после которого уровень её регенерации резко пошёл вверх. Не говоря уже о том, что Химеру собирали в пробирке и готовили в идеальные жертвы всё раннее детство… У Рики Клейтон-Вагнер регенерация работала даже вполовину не так хорошо. Да что там, даже на треть! Там, где Химера спокойно бы прошлёпала босыми пятками, не то чтобы абсолютно не чувствительная к холоду, но всё-таки, — Рика только и могла, что радоваться отсутствию обморожений. Непонятная организация под названием «Астартес» расположила своё убежище не настолько высоко в горах, чтобы от разреженности воздуха наступало кислородное голодание, но здесь всё равно было холодно, не было воды и практически ничего не росло, кроме каких-то чахлых кустиков. О том, чтобы развести на привале огонь, можно было вообще не думать: даже если бы каким-то чудом девушке удалось выбить искру, топлива не хватило бы даже на растопку для нормального костра. А вода в бутылке кончалась пугающе быстро. Босая, грязная, практически голая (больничную робу сложно считать хорошей защитой от ветра, а ведь на девушке, помимо неё, не было ничего, даже нижнего белья), непривычная к ходьбе по горным тропам, Рика уже десять тысяч раз готова была плюнуть на всё, свернуться где-нибудь клубочком и замёрзнуть насмерть. Если бы не Химера. Химера засыпала её байками из своей жизни, отвлекая от тягостных мыслей и физического дискомфорта, и Рика с удивлением осознавала, что помнит, как это с ней происходило, но в таком пересказе «со стороны» это звучало иначе. Химера учила её правильно дышать на привалах, чтобы аккумулировать тепло внутри тела, и заставляла разминаться, разгоняя кровь. Замечала знаки на камнях, не пропуская нужные повороты и развилки тропы. Заставляла отрешаться от голода, сводившего желудок, и экономить коньяк, предрекая ночные заморозки: это непонятный Охотник поднимался почти день, не один и в тёплой одежде. И в ботинках. А нам с тобой, подруга, как бы не пришлось всю ночь вниз пилить… Ведь солнце-то над головой в самом начале пути было отнюдь не утреннее, а останавливаться на ночлег было категорически нельзя: если сейчас хоть как-то можно было скукожиться на голых камнях и передохнуть, то ночью смерть от холода была неминуема. Когда Рике казалось, что она сейчас упадёт от усталости, её второе «не-совсем-я» мягко перехватывало управление телом и делало ещё шаг. И ещё. И ещё. Ты можешь. Я знаю твои резервы. Ты и не такое можешь, я в тебя верю. Смотри, можешь ведь? Ещё чуть-чуть? Рика плакала без слёз — и могла ещё чуть-чуть. А потом как-то очень резко стемнело, и начался самый настоящий ад. Потому что вода кончилась. В какие-то моменты Рика понимала, что теряет сознание. Чаще всего, в те, когда она приходила в себя и понимала, что её тело так и продолжает идти вперёд — благодаря второй его обитательнице. Девушка благословляла ночное зрение Химеры, позволявшее находить знаки на камнях при свете звёзд, чистое горное небо, не перекрывавшее тучами эти самые звёзды, — и, как ни странно, почти полное отсутствие живности. Конечно, поймать какую-нибудь ящерку и сожрать даже сырьём было бы очень неплохо… Но, например, Рика была далеко не так уверена, что в нынешнем своём состоянии переживёт встречу со снежным барсом. Даже несмотря на новоприобретённые когти. Кстати, металлическими в её теле оказались только они. Химера провела, как она выразилась, «глубинную разведку» организма и заявила, что все остальные кости остались без изменений. Оно и понятно: этого сплава у них наверняка было мало, поэтому твои коготочки такие маленькие. А это именно сплав, и адамантий в нём присутствует: это я тебе как дочь Логана говорю. Кстати о Логане! Помнишь, как он однажды припёрся в школу под утро, и?.. И так проходил час за часом. Привалы становились всё реже и короче, и на ногах Рику держал только коньяк, который она цедила буквально по капле, — и понимание, что чем ниже она спускается, тем теплее становится воздух. На какой-то момент закончился и коньяк… Но небо уже алело на горизонте, и Рика с каким-то отстранённым и равнодушным изумлением поняла, что под сбитыми ногами у неё не камень, а твёрдая, но всё же земля, а вокруг уже какое-то время пахнет не очень сочной, но всё же зеленью. Она добралась до предгорий. И можно было бы упасть прямо здесь и расплакаться, но Химера опять ей этого не позволила, заставляя плестись всё дальше и дальше. От усталости темнело в глазах, девушка буквальным образом ползла на нюх, не замечая практически ничего вокруг, наплевав на все знаки и тропы… И только когда ей в ноздри ударил тяжёлый и душный запах овечьей шерсти, а где-то со стороны раздался тревожный собачий «вуф», пришелица из другого мира отпустила поводья и позволила их общим коленям подломиться, а сознанию — унестись в спасительное забытьё.***
Первым вернувшимся чувством было осязание: Рика почувствовала, что лежит на чём-то довольно мягком, укрытая чем-то тяжёлым и тёплым. И ей самой было тепло, тяжело и хорошо… Ничего не болело, просто отчаянно не хотелось шевелиться. Потом одновременно, как сквозь плотный слой ваты, но с каждой секундой всё чётче, пробились звуки и запахи. Пахло кожей, мехом, перьями, сушёными травами, древесным дымом, жжёной костью, утоптанной землёй… и какой-то едой. Снаружи — а Рика лежала не под открытым небом, это она понимала совершенно точно — переговаривались люди на непонятном языке, блеяли овцы, лениво перегавкивались собаки, шумела трава под ветром, слышался детский смех. А совсем рядом — что-то пыхтело и булькало, потрескивало горящее дерево, негромко стучал нож, что-то нарезая, — и кто-то напевал песню без слов тягучим и низким женским голосом. «Химера?..» Я здесь. Всё хорошо, мы выжили. «Фух… Значит, не привиделось». Если ты сейчас хотя бы заикнёшься про шизофрению… Лучше открой глаза. Рика послушно разлепила веки. Это оказалось сделать на удивление просто: ресницы были чистыми. Она лежала в каком-то полутёмном… шатре? По крайней мере, справа была не стена из камня, глины или дерева, а полотнище из чего-то, похожего на шерсть. Саму девушку по подбородок укрывали какие-то шкуры. Они были не то чтобы очень чистыми в понимании изнеженных европейцев, но Рике сейчас было на это откровенно плевать. Слева, откуда тянуло костром и пахло едой, раздался гортанный возглас, прерывая собой пение. Рика повернула голову и увидела пожилую женщину в ярком, цветном халате с длинными рукавами и высоким воротом. Она сидела на войлочном ковре, скрестив ноги и зажав в руке нож, а на доске, которую она держала прямо на коленях, лежали какие-то корешки. Седые косы женщины, в руку толщиной, спадали ей на грудь, украшенную глиняными и медными бусами вперемешку с какими-то косточками, деревяшками, перьями, птичьими лапками… Шаманка. «Думаешь?» Уверена. Увидев, что девушка очнулась и подаёт признаки жизни, пожилая женщина улыбнулась, сняла с колен и отложила в сторону доску, очень легко поднялась — и подошла ближе. Рика ещё успела панически подумать, на каком языке жестов она будет с ней общаться, как женщина оглядела её, понимающе кивнула и спросила на самом настоящем английском: — Ты хочешь пить, да? Только сейчас Рика сообразила, насколько у неё пересохло в горле, сглотнула и яростно закивала. Вернее, попыталась: голова отказывалась резко двигаться, да и в глазах как-то подозрительно потемнело. — Любишь торопиться, э? — усмехнулась старая женщина, присаживаясь рядом и доставая откуда-то с изголовья постели Рики глиняную плошку с водой. — От смерти убежала, так теперь дальше хочешь? Не беги, норбу, не беги. Отдыхать надо. Попей лучше. Вода в плошке оказалась тёплой, но несмотря на это, Рике безумно захотелось выхлебать её одним махом. Однако не понадобилось даже окрика Химеры: африканские привычки вспомнились моментально, девушка пила мелкими, осторожными глотками. Когда плошка опустела, старая женщина одобрительно хмыкнула. — Чай тебе рано ещё, в нём молоко жирное да масло. Отвар потом дам, э? Сонный отвар, во сне силы лучше возвращаются. Но сперва поешь. Если сесть сможешь. Сядешь, норбу? При слова «поешь» желудок Рики просто застонал — не так, как от суток впроголодь. — Сколько я спала? — пробормотала девушка, осторожно приподнимаясь на локтях. — И день, и ночь, и ещё почти день, — трижды загнула пальцы женщина. — Солнце заходит, овцы и козы с пастбища вернулись. Скоро детям спать пора, и ты поспи, а завтра встанешь. «Больше двух с половиной суток, как мы сбежали… А если кто-нибудь?..» Заметив, как Рика вскинулась, женщина успокаивающе подняла руки ладонями вперёд: — Нет-нет, норбу, никто за тобой не приходил. Никто не спускался с гор. Она знает… А если не знает — то догадывается. «Об «Астартес»?» Для неё это наверняка просто «люди с гор». И она явно не на их стороне, иначе мы бы давно снова оказались на операционном столе. Кстати, ты бы хоть ей «спасибо» сказала. — Спасибо, — неловко улыбнулась Рика, невольным эхом отзываясь голосу в голове. — Я… меня Рикой зовут. — Р-рика… — Женщина прокатила имя по языку, улыбнулась и кивнула. — Я — Цэрин. Потому что живу долго. А ты, раз села, можешь и поесть. Под шкурой на Рике оказалась длинная рубашка из тонкой шерсти, так что смущаться и прикрываться ей не пришлось. А пыхтела и булькала — похлёбка в котелке над огнём очага. Не очень жирная, с кусочками мяса попостнее, явно птичьего — а ещё с какими-то кореньями, травами и овощами. И специй там было на удивление немного — вопреки всему, что Рика слышала, читала и смотрела о народах Индии и Тибета, пусть и мельком. Видимо, для измученной и больной девушки явно европейской наружности дозу пряностей сократили. Рика ела, с наслаждением ощущая под пальцами нагревшееся дно миски. После целых суток на пронизывающем горном ветру и ещё полутора в забытьи эти простые вещи — горячая еда, тёплые шкуры, заполняющаяся пустота в желудке — казались истинными дарами всех богов, которых девушка только могла вспомнить, начиная от христианского и заканчивая бушменскими. На смену опустевшей миске пришла ещё одна чашка с горьковатым травяным отваром, и Рика послушно его выпила. Невидимая и неслышимая для других Химера очень к месту напомнила ей несколько фактов, услышанных на лекции Доктора Стрэнджа по тибетской медицине, поэтому не доверять явной племенной уроженке, которая вздумала её лечить, смысла не было никакого. Цэрин одобрительно что-то пробурчала на своём языке, забирая чашку, а потом решительно надавила девушке на плечи, укладывая обратно на мягкое и укрывая шкурами. — Потом вопросы свои задашь. Спать сперва. — Потом, поколебавшись, добавила: — Разве что один. Любите вы, чужаки, спрашивать, жить без этого не можете. Сонный отвар уже начинал действовать даже на организм регенеранта: во-первых, девушка очень ослабла, а во-вторых — тибетская медицина… Смежая тяжёлые веки, девушка успела только прошептать: — Что такое… норбу? Но ответа уже не услышала. А проснулась — как будто через пять минут, но уже гораздо более свежая, отдохнувшая, и под лучи утреннего солнца, пробивавшиеся сквозь щели между пологом и стенами шатра. Пахло чаем, горячим молоком, маслом, солью и свежими лепёшками. Повернув голову, Рика увидела, что Цэрин сидит у очага и с аппетитом завтракает. — «Норбу» — это сокровище, — сказала она, сходу продолжая вчерашний разговор, как будто после него не прошла целая ночь. — Все вы, кто с гор спускается, сокровища. Для них, — тут она воздела палец кверху, — потому что можете то, чего обычные люди не могут. Для нас — потому что горы вас живыми выпускают. А те, к кому духи гор благосклонны, истинные сокровища и есть. Да и то, что жизнь любая драгоценна, мы ещё не успели забыть. — Доброе утро, — на автомате, ошеломлённо выдала Рика, осторожно садясь. — Спасибо, теперь понятно. Я же говорила, что она шаманка. «И тебе доброе утро, ага…» Желудок уже не так крутило, но после ночного сна девушка бы не отказалась что-нибудь в него положить. Поймав её голодный взгляд, Цэрин плотно сжала губы — явно в знак того, что беседы не будет, пока гостья не поест, — и кивнула на поднос у постели Рики, где стояла плошка с тёплым молоком, белым комковатым сыром и тонкими лепёшками, похожими на лаваш, который у Вартана неизменно покупали продавцы шавермы со всей бывшей территории Кобблпота. — Цампа, — кивнула на «лаваш» Цэрин. — Никто не откажет в ней голодному. Ешь. Лепёшки оказались ячменными. Молоко и сыр — козьими. Сперва Рика ела с некоторым опасением, не зная, как её желудок отзовётся на кислое и жирное, но Химера её успокоила. А после завтрака старая Цэрин бодро поднялась на ноги и скомандовала: — Вставай, норбу. Встанешь, э? И Рика встала. Тоже на удивление легко. Руки и ноги повиновались ей без заминок, царапины между костяшками пальцев зажили — собственно, как все прочие царапины, ссадины и синяки, полученные при спуске с гор. Регенерация явно отщекотала своё, пока Рика спала, и пусть силы ещё не вернулись к ней в полной мере, она уже чувствовала себя готовой к каким-нибудь свершениям. Цэрин выдала ей одежду — почти сплошь шерсть и кожа, и если халат, рубашка и штаны были явно домоткаными, да и башмаки с ремнями — тоже своего производства, то хлопчатое нижнее бельё — точно покупным, мануфактурным. При виде его Рика преисполнилась наибольшей благодарности. Химера внутри согласно хмыкнула. Ходить по Гималаям без трусов — это вам не это, как говорил Сатана… Врагу не пожелаю! «Да заткнись ты, я же засмеюсь!» — чуть не прыснула Рика, еле сдержав улыбку. Молчу, молчу… Цэрин откинула полог шатра и поманила девушку за собой. Снаружи обнаружилось небольшое кочевое поселение. Смуглые невысокие люди в ярких одеждах ходили от шатра к шатру, занимаясь своими делами и совершенно не обращая внимания на светловолосую пришелицу. Ни овец, ни коз рядом не было — видимо, уже ушли на пастбище, — и только несколько мелких ребятишек, заливисто хохоча, тягали за шерсть косматого седого яка. Як флегматично жевал жвачку. А над всем этим опрокинутым ковшом высилось прозрачно-голубое небо, с которого лениво улыбалось бледное солнце предгорий — уже не такое беспощадное, но всё столь же равнодушное как к людским радостям, так и к горестям и переживаниям. Цэрин довела Рику до отхожего места, потом проводила обратно в шатёр и задёрнула полог. — Теперь говорить можно, — сообщила она, ловко устраиваясь на войлочном ковре, скрестив ноги. Рика последовала её примеру, заслужив тем самым одобрительный кивок. — Хочешь спросить — спрашивай. А я скажу, что будешь тут, пока не окрепнешь совсем. А там кто в город поедет — тебя проводит. На языке у Рики вертелась тысяча вопросов, и задала она первый попавшийся, без разбора: — Откуда вы так хорошо знаете английский? — Э, норбу! — рассмеялась старая шаманка. — Давно знаю. Пришлось учить, когда с гор такие, как ты, стали спускаться. Они и учили. Больше всего на английском и говорят. Тут она перешла на довольно беглый испанский, добавила пару фраз на немецком, итальянском и внезапно русском, а потом огорчённо вздохнула: — На французском сложно. Только слова, и то мало. Вместе состроить их — плохо умею. Птичий язык. — А… ага, — только и смогла выдавить ошарашенная Рика. — А что… много таких, как я… сбегает? Цэрин смерила её умным пронзительным взглядом. — Немного. Есть те, кого отпускают. Есть те, кого забирают. — Забирают?.. — С оружием, — кивнула Цэрин. — Но могут забрать и те, кто приводил. Старшие. Ещё кто. Мы таких не привечаем, им без надобности. И не всегда видим. Не все по этой тропе идут. А вот кто один пришёл… — Она усмехнулась. — Бывает, мешки чёрные на себя наворачивают. От ветра. Говорят, что в мёртвые их записывали и в мешки эти засовывали. Чтобы спасти. Таких тоже немного. Глядя в мудрое лицо тибетской шаманки, Рика вспомнила, что её имя связано с долгой жизнью, и не захотела спрашивать, что в её понимании значит «немного». И с промежутком в сколько лет тут появляются такие, как мы… — А вы… что-то говорили про то, что я могу что-то больше обычных людей? — вспомнила Рика. — А как вы поняли? Цэрин со смешком потянулась к ней своей сухой, морщинистой рукой и ласково погладила по голове. — Э, норбу… Почему я тебе с утра жирное даю? Заживаешь ты больно быстро. И не погибла в горах, хотя пришла голая и босая. Кто другой на твоём месте спал бы дольше. И лежал, не вставая. Все вы такие, по-своему. Кто сильнее, кто быстрее… В тебе вот здоровья на десятерых. — И вы… не боитесь? — на всякий случай уточнила девушка. Цэрин спокойно пожала плечами. — Люди раньше боялись. Хотели место кочевья менять. А то и вовсе только с одной земли паханой жить, как те из нас, что в деревне остались и нас на зиму ждут. Но я поговорила с духами. И духи сказали, что в таких, как вы, зла — не больше, чем в нас самих. А у кого что на сердце — то сразу видать. — Она протяжно вздохнула и цокнула языком. — Вижу, слышу, чую, э… Бабка моя сразу сказала, что детей у меня не будет. Так и стало. Зато дар иной обрела. Вот меня и слушают. Сперва старейшину слушают, а он — меня вперёд всех. Так-то, норбу. Рика глубоко вздохнула. Внутри нетерпеливо завозилась Химера. Спроси про Охотника. — Э… — нахмурилась Цэрин, выслушав довольно путаное объяснение, кого Рика имеет в виду. — Был такой. Год назад. Гнева в нём много было. Чёрного, плохого, нутряного. Сказал, от них это. Я с ним на озеро ходила — учила злость успокаивать. А лук и стрелы в руки взял — как с ними родился. Охотником и назвался, да… Лук и стрелы? Так-так-так… «Давай без поспешных выводов, ладно? Ваш Стар-Сити тоже раньше был Старлинг, но всё-таки! Охотник, а не Стрела. Тем более — Зелёная!» Всё, всё, не шуми. Рика потёрла рукой лоб… и вдруг почувствовала, что ужасно устала, хотя совсем ничего не делала: только поднялась, позавтракала и немного прошлась. — Духи гор плату за спуск с тебя большую взяли, — мудро кивнула Цэрин, тут же подмечая её состояние. — Будь ты хоть кем, а отдыхать тебе и отдыхать. Зато к удаче, большой и хорошей. Любят тебя горы, ой любят… — Она вновь единым, слитным движением поднялась на ноги, так гибко, словно сама была возраста Рики. — Иди полежи. Потом к озеру сходим. И запомни, норбу: здесь тебя никто не найдёт. С этими словами старая шаманка начертала в воздухе непонятный знак и вышла из шатра. Оставив у Рики непреходящее чувство уверенности в том, что вот уж теперь всё точно будет хорошо.