Несчастливое число

      — Так значит, ты уже несколько месяцев живешь один?       Тринадцать сидела на столе, болтая все еще босыми ногами. Она держала в руках банку консервов и старательно пыталась открыть ее ножом, потому что консервированные ананасы она пробовала только в мире своих фантазий о счастливом будущем и беззаботном прошлом. А тут такая находка! За эту баночку многие бы в городе отдали последние сбережения и запасы, лишь бы попробовать эту изумительную, почти что фантастическую вещь. Ирэн же ананасы таким уж чудом не считал, и множество алюминиевых баночек с этим яством высились горкой на полу. Открыв банку, Тринадцать подцепила лезвием ножа один кусочек ананаса и попробовала его на вкус. Не привыкшие к такому спектру вкусов рецепторы дали сбой: Тринадцать подумала, что ничего ужаснее, кислее и слаще она в жизни не ела, но потом, подержав кусочек фрукта на языке, она привыкла к его необычному вкусу и вскоре распробовала добрую половину банки.       — Типа того.       — А почему? — девушка поставила баночку ананасов на стол и принялась расчесывать волосы пальцами, потому что расчески у нее не было.       — Потому что у меня никого нет уже несколько месяцев. Не знаю. Это неважно, я уже не помню, как давно я начал жить обособленно.       — Разве это не опасно? Мы жили в Сиэтле, там сейчас не так много людей живет, а после еще одной волны ты сам знаешь, чего именно, людей вообще почти не осталось. Наш город в итоге переоборудовали в сотый раз в закрытый, пускали по пропускному режиму, и все, кто сбежал, захотели вернуться после чистки, но ничего у них не получилось. И тысячи людей остались на улице. Я в их числе. Правда, я все равно в Сиэтле оставаться не хотела — мне там не место, тем более после того, как осталась там одна элита.       Элита, чистка, волны… Ирэн был уверен, что он должен знать значение этих слов, но он не понимал до конца, что имела в виду девушка. Он смотрел на нее, нахмурившись и совсем забыв, что держит в руках кружку с остывшим чаем. Тринадцать, заметив это, подалась вперед и наклонилась к Ирэну, протянув руку. Она накрыла ладонью его пальцы, сжимающие кружку, и Ирэн ощутил, как тепло проходит сквозь его ладонь в керамическую поверхность кружки и содержимое ее согревается. На этот раз он был готов, и его такие вещи не напугали, и больно на этот раз не было. Рука Тринадцать исчезла так же быстро, как появилась, поэтому Ирэн не стал ничего говорить и молча сделал глоток чая.       — Я плохо понимаю, о чем ты говоришь, но продолжай, пожалуйста.       — А что ты не понимаешь? — Тринадцать наклонила голову вбок и посмотрела в глаза Ирэну. Ирэн вдруг понял, что он смотреть в ее глаза спокойно не мог — этот бледно-голубой цвет, эти крохотные зрачки, как маленький кораблик в открытом океане, этот внимательный пронизывающий взгляд… Слишком сильно он напоминает ей взгляд абсолютно другой девушки, которую Ирэн не видел уже много лет и едва ли когда-нибудь увидит. Ирэн отвел взгляд и на секунду зажмурился. Перед его внутренним взором появилось лицо Лили — такое же веснушчатое, но смуглое, и скулы не были такие острые, скорее уж у нее были милые щечки. И волосы такие огненные, рыжие, и этот наглый взгляд… Было что-то очень страшное в том, что Тринадцать так сильно похожа на людей, которых Ирэн больше никогда не встретит, но он решил, что так ему лишь кажется. Ведь он так давно не видел людей, тем более тех людей, тех единственных людей, без которых он не видел своей жизни, что теперь готов найти их отголоски в образе всего одной рыжей незнакомки.       — Всё, пожалуй. Я… — Ирэн открыл глаза и посмотрел в окно. Все то же пятиэтажное здание смотрело на него в ответ темнотой разбитых окон, и почему-то парень подумал, что этот дом похож на монстра, а каждое окно — это один из многочисленных ртов, который вот-вот проглотит его. Ирэн тряхнул головой и отвел это наваждение подальше. — Просто я давно в пути. И не знаю, что творится в мире. Когда все это только началось, я был не один. У меня… у меня были друзья. Я не знаю, существует ли сейчас это понятие, но… — Ирэн достал из кармана пачку сигарет и вытащил самокрутку. Зажав ее губами, он стал искать зажигалку, но Тринадцать молча поднесла руку к кончику сигареты и щелкнула пальцами, подпалив кончик самокрутки. В комнате распространился запах вишни. — Когда-то у меня были друзья, — затянувшись, снова повторил Ирэн. Его речь была тихой и сбивчивой, и он не совсем понимал, что именно он собирается говорить, но замолкать не собирался. — Я могу показать тебе фотографию, я… Сейчас, жди здесь, — он встал со стула и окинул взглядом девушку на столе, а потом вдруг крепко сжал ее плечо, глядя ей в глаза. — Только не исчезай, пожалуйста.       — Да куда же я… — она не успела договорить, как Ирэн вдруг убежал в другую комнату. Он поднял половицу под кроватью и выудил оттуда кожаный рюкзак, в котором хранил вещи, вспоминать о которых было чертовски больно каждый раз. Взяв рюкзак, он вернулся в кухню и сел на стул, подвинув его ближе к сидящей на столе девушке. Из рюкзака он достал альбом с фотографиями, рисунками и черт знает, чем еще.       Тринадцать молча наблюдала за тем, с каким трепетом Ирэн держал в руках альбом. Она явно видела, как у него подрагивают руки — то ли от волнения, то ли от страха перед этой вещью. В любом случае, если этого человека так взбудоражили воспоминания о чем-то, что хранит этот альбом, значит, Тринадцать следует с уважением отнестись к этим вещам.       Помедлив, Ирэн открыл альбом. На первой странице был рисунок, выполненный карандашом — силуэт человека в профиль, щурящего глаза из-за солнечного света. В этом человеке Тринадцать мгновенно узнала Ирэна — правда, тогда у него в брови и губе был пирсинг, да и ухо тоже было проколото насквозь там, где хрящ, и между двумя проколами красовалась небольшая металлическая штанга. На рисунке он выглядел очень пафосно.       На следующей странице была фотография какого-то рыжеволосого парня, работающего за столом — он рисовал какую-то картину маслом. Тринадцать провела пальцами по фотографии и заметила подпись под ней — Алан, 2018 год…       — Но ведь это было очень давно, — она насупилась и потерла нос тыльной стороной руки. — 2018 год… меня тогда еще даже не было!       — Все верно, — Ирэн перевернул страницу, и перед ними предстала большая фотография — на всю страницу. На ней было изображено много людей. Тринадцать узнала Алана, узнала Ирэна, узнала еще одного человека, о котором читала в учебниках — кажется, его звали Алекс Старк, и он был одним из тех людей, из-за которых случилось всё. Дата на фотографии говорила о том, что собралась эта компания в далеком 2020 году. Ирэн никак не мог оторвать взгляда от фотографии… На снимке он выглядит таким недовольным — на лице так и читается презрение и нежелание находиться там, хотя Ирэн мог бы поклясться, что тогда был один из самых счастливых дней в его жизни. Он бы многое отдал за то, чтобы вернуться туда, на двадцать лет назад, и сказать своим друзьям — черт побери, я так обожаю вас, больных ублюдков!       — Я не понимаю, — Тринадцать нарушила тишину, заставив Ирэна покинуть мир воспоминаний и вернуться в реальность. — На фото ты выглядишь не сильно-то моложе. Тебе же что там, что здесь — ну, лет 25, никак не больше. Но эти снимки… они же сделаны два десятка лет назад. Это твой отец? Или кто? Я не понимаю.       — Не все люди живут одну жизнь, — просто сказал Ирэн и перелистнул страницу альбома. На следующем снимке какой-то парень сидел на полу небольшой комнаты и играл на гитаре. Руки увешаны браслетами, шея — амулетами, красная рубашка в клетку очень гармонирует с темно-бордовыми волосами. Тринадцать подумалось, что где-то она его уже видела, но никак не могла вспомнить, где именно. — Я живу уже так долго, что хочется прекратить это все.       — Долго это сколько?       — Долго это вечность, солнышко, — Ирэн перевел взгляд на соседний снимок — хрупкое беловолосое создание держало на руках кролика и широко улыбалось. Две тощие коленки, острые локти, маленький рост и облако белоснежных пушистых волос. Его младшая сестра, так на него не похожая. — Ее звали Лилит. Она была моей сестрой. Потом она влюбилась в Алекса Старка, того самого, и они стали жить вместе. Она влюбилась в него из-за того, что он содержал целый приют для собак и заботился о них.       — При том, что в итоге устроил геноцид для людей? Интересный человек, конечно, — Тринадцать даже не скрывала презрения в голосе, на что Ирэн сначала хмыкнул, а потом рассмеялся с нотками истерики в голосе.       — Геноцид? Милая моя, сколько тебе лет? Скажи мне, сколько ты живешь?       — Мне 19, если тебе так интересно, не нарушил ли ты ночью закон, — Тринадцать покосилась на Ирэна, размышляя о его психическом состоянии.       — Тебе всего 19. Ты не видела этого мира до всего, ты не жила, когда это все случилось. Ты не знаешь, как и почему все произошло, ты не знаешь, какой была жизнь раньше, ты…       — Ну так расскажи, — Тринадцать забрала альбом из рук парня и закрыла его, убрав на стол за своей спиной. Она спрыгнула на пол, внимательно посмотрела в глаза Ирэна и повторила: — Расскажи мне, какой была жизнь раньше. Об этом нам в школе не рассказывали.       Ирэн какое-то время молча изучал девушку перед ним. Он опустил взгляд на бедро, шрам на котором теперь действительно был белым и почти незаметным; поднял взгляд до кистей рук, испещренных шрамами (а еще он заметил только сейчас, что на левой руке не хватает фаланги безымянного пальца. Он решил потом поинтересоваться, где девушка потеряла часть пальца). Потом он посмотрел на белую футболку на ней и темно-синюю рубашку в клетку, которую девушка накинула поверх. Посмотрел на линию ключиц, на белый шрам на шее, который он целовал полночи, посмотрел на ее худое лицо — совсем не озлобленное, не измученное, и глаза у нее были такие добрые, хитрые, живые. Ирэн взял девушку за руки и притянул ее к себе — она послушно опустилась на его колени, внезапно почувствовав себя гораздо младше и мельче, чем считала всегда. Ей всю ее жизнь казалось, что она взрослая и смелая не по годам — кто еще смог бы в 17 лет убежать из безопасного города и два года выживать в большой опустевшей стране? Однако сейчас, сидя на коленях у человека без возраста, в этой маленькой прокуренной кухне, она почувствовала себя песчинкой на ладони великана.       — Когда-то давно все было хорошо. Людям давали нормальные имена, прописку, люди получали образование, работали там, где им нравится, строили отношения, заводили собак и кошек, попугаев, даже пауков и змей. Делали, короче, все, что хотели. И волосы в яркие цвета красили, и пирсинг всего чего только можно делали, и пол меняли, и…       — Что, прям брали и меняли, при желании?       — При желании и большой сумме денег — да.       — Теперь понятно, почему ты такой…       — Я не менял пол!       — А зря, симпатичная бы девушка получилась… Ладно, прости. Продолжай.       Ирэн смерил Тринадцать недовольным взглядом, хотя и усмехнулся. Над ним не раз шутили так раньше его друзья, и услышать эту шутку снова было даже… приятно.       — Ну так вот. Жили все спокойно, а потом случилось несколько вещей сразу. Во-первых, в наше время такие чудики, как я и ты, нормой еще не было. Нельзя было просто взять и сделать в руке огонь. Нельзя было залечить раны другому живому существу за секунды. Таких людей отлавливали. Изучали. Ставили над ними эксперименты. Я и мои друзья — все, как на подбор, были одними из тех людей, кому перепал какой-нибудь подобный дар. На этой почве мы и подружились. Мы боролись за права таких вот необычных людей среди обычных, чтобы не было никакой дискриминации по «магическому» признаку и прочее. Мы добились равноправия, а потом возникла вторая проблема. Оказалось, что в тайне от всех проводились эксперименты над людьми — и проводил их один из наших друзей, его звали Джеймс. Он был… слишком умным для простого человека, но никакими способностями, помимо этого, не обладал. И в какой-то момент выяснилось, что не нравится ему, что он, грубо говоря, простой смертный. И не нравилось, что в мире вообще есть смерть и болезни — сам, в общем-то, умирал от рака, поэтому такая мысль у него и была. Эксперименты он ставил для того, чтобы разъединить в человеке смертное и «магическое» и узнать, каким образом можно добиться слияния чужого необычного нутра с обычным человеческим геном. И он смог это сделать. Первые эксперименты были очень удачными, как оказалось. Он и над собой его поставил, и над группой добровольцев — таких же людей, как он, которым терять уже нечего. Это был фурор. Весь мир знал имя Джеймса, все боготворили его, и в итоге он решил проводить массовую вакцинацию этой самой «магией». Такая вещь помогала открыть в людях их… назовем это скрытым потенциалом. Тысячи людей за несколько недель научились вдруг читать мысли, двигать предметы, менять температуру воздуха. Ни у кого не было излишних способностей — так, ерунда, ведь каждое такое умение надо было развивать. И все было хорошо, казалось бы. Люди стали реже умирать и болеть, в принципе не было даже случаев, когда людям мешала их… магия, будем называть это магией, мне так привычнее, ладно?       — Ладно, магия так магия, как скажешь, — девушка устроилась поудобнее на тощих коленях Ирэна и принялась заплетать из его волос тонкие косички. — Что же пошло не так, раз мы оказались в такой заднице в конечном итоге?       — А потом люди стали повально умирать от этой самой магии.       Ирэн вспомнил, как оно было — помнил он это довольно четко и ясно, поэтому ему вновь стало не по себе от таких воспоминаний. В один день просто случился конец света: магия стала распространяться, как вирус, как простуда, как настоящая эпидемия. Не надо было больше прививать себе какие-то способности. Они возникали у людей просто сами по себе и люди… люди были к этому не готовы.       — Дети рождались сразу с какими-то способностями. Причем в разы сильнее, чем у взрослых людей. Многие женщины умирали еще в роддоме от того, что ребенок внутри них был сильнее, и организм не выдерживал. Если заражались взрослые люди, их организм тоже не выдерживал. Люди просто повально умирали от этого всего. Началась паника, никто не знал, что делать. Джеймс тоже не знал, как помочь людям избавиться от столь желанных способностей — обратного пути он не искал, и искоренить в людях то, что он сам породил, было для него невозможно. Его хотели привлечь к ответственности за содеянное, но он… — «он умер». — Он смог уйти незамеченным, и никто его больше не видел. Вся ответственность упала на наши плечи. В итоге идею подал Алекс Старк. Он… предложил… как сказать. Он предложил отделить людей от зараженных, чтобы эта эпидемия не имела всемирного распространения. Его идею поддержали, но не совсем в том ключе, какой он предложил. Люди стали мигрировать из крупных городов туда, где было безопаснее, а люди со способностями должны были пройти обязательную перепись и клеймирование, чтобы потом их можно было найти. Хотя, на самом деле, в этом не было никакой необходимости. Одаренные люди, которые не погибали от своего дара, сами предпочли уйти, а те, кого их дар убивал…       — Превратились в зомби или что-то в этом роде? Ну, я видела людей, которых словно что-то сжигало изнутри, — Тринадцать посмотрела в окно и поежилась, словно ей стало холодно. — У них кожа такая… серая… и глаза ввалившиеся. И они такие худые… Когда я увидела тебя вчера, я подумала, что ты один из них. Ну, не пойми неправильно, правда похож.       — Я знаю. Поэтому и живу один. Проще абстрагироваться, чем каждый раз доказывать, что я не заразный. Люди боятся, сторонятся, а мне они все равно не так уж и нужны. Поэтому я здесь.       — А твои друзья? Куда делись они? Если вы все были из числа одаренных, они же не могли заразиться и умереть?       Ирэн ненадолго замолчал. Этого вопроса он ждал и боялся. Ему не хотелось ничего объяснять и ворошить прошлое. Не хотелось вспоминать, почему он оказался один, не хотелось объяснять все тонкости той ситуации, не хотелось…       — Если тебе больно об этом говорить, можем поговорить о другом, — Тринадцать убрала волосы Ирэна ему за ухо и посмотрела ему в глаза. Мед, огонь и золото. — У меня никогда вот друзей не было. Не нравилась я никому в нашем городе, в школе тоже не нравилась. Я из тех, кто таким родился — ну, особенным. Поэтому мне было трудновато с обычными детьми. Они хотят в догонялки играть, а я — с огнем. Родителей я не знаю, но, полагаю, они были не из простых смертных.       Ирэн в сотый раз за сутки вгляделся в лицо Тринадцать. Он все еще видел в ней удивительную смесь тех людей, что давно были мертвы, но все равно не понимал, как такое возможно. Он протянул руку и провел по ее спутанным рыжим волосам пальцами, ощущая исходящее от девушки тепло. Рядом с ней он чувствовал себя так хорошо и спокойно, словно мир не находился в чертовски шатком положении уже несколько лет. Рядом с Тринадцать он чувствовал себя так, как когда-то мог чувствовать себя рядом с друзьями.       И только он предался мыслям о том, как ему хорошо и спокойно, как вдруг с улицы раздался непонятный и очень громкий шум. По улице ехал транспорт, и чем ближе он подъезжал к дому, чем громче становился шум колес и разламывающихся под колесами вещей и мусора. Тринадцать и Ирэн переглянулись. Она резко встала с его колен и набросила куртку, а потом взяла рюкзак и накинула его на плечи. Ирэн молча поднялся со стула и последовал ее примеру, а потом они оба подошли к окну. Ирэн порадовался, что свет был выключен и с улицы увидеть их было невозможно. Машина остановилась на середине улицы, не доехав до их дома всего с десяток метров. Ирэн выждал, когда оттуда выйдет человек, а когда вышел, то не поверил своим глазам.