Каждый выбирает для себя...

      В этот момент к ним подошла секретарша, и Катерина вынуждена была отвлечься на подписание документов. Потом ему захотелось кофе, он сходил в буфет и купил две чашки эспрессо. Затем они долго, очень долго молча пили и думали каждый о своем.       — Вы что, не понимали, куда вы пришли работать? Причем не рядовым сотрудником, а личным помощником президента? — неожиданно начал Ромка свою отповедь.       — Вы имеете в виду мой внешний вид при поступлении на работу?       — Ну, почему же только при поступлении, — горько хмыкнул Малиновский, — вы до последнего дня не очень-то себя утруждали правилами приличия.       — Что?       — Ладно-ладно, возможно, я неудачно выразился. Хотя, если быть честным…       — Только честным, мы же договорились. — Катя была на удивление спокойной.       Роман помолчал, задумавшись, что может, действительно стоит высказать все, что наболело? Ведь он уже говорил далеко нелицеприятную правду прямо в глаза Павлу Олеговичу. И что случилось? Жданов-старший его съел? Нет! Наоборот, Павел понял, что и он виновен в развале «Zimaletto» и сумел непредвзято выслушать Андрея. А Кира? Ромка ей такого наговорил, что на трех Пушкаревых хватит. Всю-всю правду сказал ей, до самой последней крупинки. В результате она вернулась в Москву и тоже собирается помогать восстанавливать компанию. Вот и выходит, что прав был бродячий философ Иешуа, по кличке Га-Ноцри на допросе у Понтия Пилата: «Правду говорить легко и приятно». Ну, не так чтобы легко и не очень уж приятно, но в конце-концов, что ему терять? Большими врагами, чем сейчас, они с Катей уже не статут.       — Если быть честным, ваш внешний вид действительно был далек от правил приличия, — решился Роман нырнуть в ледяную воду. — Ну, хорошо, у вас не было денег на дорогую одежду, это можно понять. Я даже готов принять, что у вас не хватало вкуса и чувства меры, чтобы подобрать вещи хоть как-то гармонирующие друг с другом, но надевать шмотки на два размера больше… Это как? Вы же не дурочка, не в глухой деревне живете, Университет закончили, правда? Да, у вас плохое зрение, но вы же не слепая, вы же видели, как одеваются люди вокруг вас? Телевизор у вас есть? — Катя кивнула. — Я так и думал. И что, там вы тоже не видели, что носят наши с вами современники? Как можно было настолько не уважать себя и место, в котором работаешь, чтобы носиться по Храму красоты и моды пугалом… Да-да, именно пугалом! Уж простите за правду.       — На метле? — криво усмехнувшись, спросила Пушкарева.       — Что? — обалдел Малиновский.       — Ну, чтобы по Храму носиться, нужно же средство передвижения, вот и интересуюсь на метле я носилась или, может, в ступе? И то и другое подходит для Бабы Яги, но уточнение не помешает.       Казалось, она едва сдерживает смех, и это обескуражило Ромку почти до остолбенения, он даже головой потряс, чтобы сбросить мо́рок.       — Зачем вам метла или ступа? Для ваших полетов по «Zimaletto» вам вполне хватало старых стоптанных кедов ядовито зеленого цвета, — сказал Малина довольно благодушно, но вдруг разозлился так, что взревел: — Вы не понимали, что дискредитируете компанию? И ладно бы одежда… Ладно. А то что причесываться нужно по утрам вам тоже было неизвестно? Да? Это же бесплатно, и времени много не занимает. Достал расческу, провел по волосам, и все. Уже опрятный вид. Вы же красивая женщина, Катерина Валерьевна! Даже очень красивая, и умная. Но вы почему-то позволяли себе выглядеть, как… как чучело, зная, что вам нужно появляться на деловых обедах, и других встречах. Нет! Прав был Милко, еще как прав, когда говорил, что терпеть не может людей, тем более женщин, которым лень потратить несколько минут в день, чтобы не портить другим настроение своим…       Ромка выкричался и выдохся, устал, как будто баржу с углем разгрузил. Черт, а ведь ему еще предстояло сказать самое главное. Но он молчал, в надежде, что Пушкарева как-то отреагирует на его выпад. Разозлится, начнет кричать, даст ему хоть малюсенький повод для следующих обвинений. Но она была на удивление спокойна.       — Внешним видом, — закончила Катя фразу за Малиновского. — Роман Дмитриевич, возможно, вы удивитесь, но я согласна с каждым вашим словом. Я действительно была непростительно невнимательна к своему внешнему виду. Более того, с моей стороны это было… — она замолчала, подыскивая подходящее слово. — Это был идиотизм! Я ведь даже на секунду не задумывалась, как я дискредитирую и Андрея, и вас… Вам ведь тоже приходилось бывать со мной и на коктейлях, и на обедах, вам тоже приходилось за меня краснеть. Но самое непростительное, что я, сама того не желая, портила имидж «Zimaletto». Какое доверие может быть к компании по производству модной одежды, если личный помощник президента выглядит, как… пугало? Да-да, именно пугало! И я вас прощаю за это слово, потому что вы правы, Роман Дмитриевич, еще как правы. Но есть кое-что, чего я вам простить не могу…       — Конечно, — перебил Малиновский, пропустив мимо ушей, что ему чего-то не могут простить, — проще всего согласиться с малым, с внешней атрибутикой, чтобы никто не стал докапываться до истины.       — Вы о чем? Я вас не понимаю.       — Я о том, что не нужно называть идиотизмом блестяще проведенную операцию. Я уверен, что вы всё продумали, всё до мелочей. И ваш образ серенькой мышки, которую ничего, кроме помощи шефу не интересует, и ваш всепрощающий вечно униженный вид, со смирением сносящей все оскорбления и даже кражу вашей работы. Все! Все продумали. Мозги у вас работают, что надо. Мне бы еще тогда догадаться, чего от вас можно ожидать, когда вы провернули трюк с Лариной. — Ромка все больше и больше заводился. — Надо же, какая милая и скромная девушка, глазки долу, юбка до пола! Но это не помешало вам без зазрения совести помогать Андрею обманывать невесту и тем самым поощрять его измены. Так чего же вы так возмутились, когда он и вас обманул, как обманывал других, в том числе и с вашей помощью?       — И что же я продумала, для чего притворялась скромным и униженным чучелом? — едва слышно спросила Пушкарева, и резко побледнела, руки ее задрожали, губы медленно начали синеть.       Вот тут Ромка и допустил ошибку. Он-то думал, что Катя побледнела, потому что ее разоблачили, где ему было догадаться об истинной причине ее стыда и покаяния. Почти возликовав, что он-таки был прав в своем предположении, что попал в цель, что у него теперь будут веские аргументы для разоблачения аферы века, и он сможет убедить Палыча взглянуть на его обожаемую невесту трезвыми глазами, Малиновский и вовсе церемониться перестал.       — Вы изначально решили прибрать «Zimaletto» к рукам, вот что я вам скажу, Катерина Валерьевна. И прибрали бы, если бы карта легла по другому, в этом я не сомневаюсь ни секунды. Достаточно вспомнить ваши трюки и всё сразу раскладывается по полочкам.       — Какие трюки? — Катя недоуменно взглянула на обличителя.       — Ну, например… Помните, как Кира украла ваш отчет, а Виктория на Совете директоров выдала его за свой? Помните?       — В этом я тоже виновата? — у Пушкаревой брови полезли на лоб.       — Нет! В этом — нет, а вот то, как вы использовали ситуацию, говорит о многом. Что бы сделала любая прямая и честная девушка, у которой нет хитрости, коварства и далеко идущих планов по отъему компании?       — И чтобы бы сделала честная девушка? — Катюша менялась прямо на глазах, и если бы Роман не был так увлечен разоблачением, если бы заранее не решил, что загнал оппонентку в угол, он бы заметил, как вернулось иронично-презрительное выражение в ее глаза.       — Она бы сразу сказала, что эту работу выполнила она, а не Вика. Или промолчала бы, но не устраивала бы Клочковой западню. Тоже самое я могу сказать и о бизнес-плане, если бы вы были бесхитростным человеком, вы бы сразу вызвались сделать его. Или уж вообще не делали бы, если эту работу поручили не вам. Однако, вы так все обставили, что вроде и не выдали Вику и в то же время сдали с потрохами. И сразу стали для Андрея незаменимой, его правой рукой. Что вы на это скажете?       — Это все обвинения?       — Нет, это только начало.       — Тогда я подожду, пока вы полностью закончите свою прокурорскую речь, а потом отвечу вам по всем пунктам сразу. Можно?       Малиновский и тут все проморгал, не заметил, что к Катерине полностью вернулось самообладание и она едва сдерживает смех.       — Хотите по всем пунктам сразу? Ладно. Ах, Катя-Катенька, как удачно вы успели рассказать Андрею об откате, а? Вначале согласились взять откат у Краевича, затем продавили Палыча на покупку фурнитуры у «Техноколора», а как жареным запахло, так сразу пришли каяться? Услышали, что Сашка нарисовался в «Zimaletto», что он веселый и требует Жданова на разговор, сложили дважды два и сработали на опережение. И все! Доверие к вам сразу безграничное, почет и уважение безмерные и зарплата в два с половиной раза подскочила. Что, не правда? Правда! И так далее… Я мог бы привести вам еще сотню примеров, но не буду, и так уже ясно, что вы шаг за шагом шли к своей цели.       — Мда… Мне тоже уже все ясно, — Катенька помотала головой и широко улыбнулась. — Роман Дмитриевич, я бы только хотела уточнить насчет карт.       — Каких еще карт? — буркнул Малиновский, снова приходя в замешательство от ее спокойствия и улыбки.       — Ну, вы сказали, что я прибрала бы компанию к рукам, если бы карта легла по другому. Вот этого я не поняла, что вы имели в виду, какая карта?       — Если бы вы не влюбили в себя Андрея, если бы он не поехал за вами в Египет, если бы не сделал предложение выйти замуж, вы прибрали бы «Zimaletto», не задумываясь. Это теперь вам компания ни к чему, вы получаете гораздо больше: и мужа, и компанию, и деньги, и положение в обществе, и многое другое. Вот вы и вернулись, чтобы спасать уже собственную фирму. А если бы не Андрей… Ну, согласитесь? Вы же специально неправильно написали доверенность, и уехали специально, чтобы вдалеке и в тишине спокойно дождаться решения суда, и вернуться в Москву красивой и преображенной. Ага… За пару дней сумели из пугала стать красавицей! Считайте, что я поверил. Кать, мы с вами сейчас наедине, может, скажете правду, сознаетесь?       — А вы меня случайно сейчас на диктофон не записываете? — хитро спросила Катя.       — Не записываю.       — Точно?       — Мне вывернуть карманы?       — Не надо. Жалко, что не записываете, иначе вы смогли бы доказать в суде, что я вас обозвала дураком. Нет, даже не дураком — идиотом-параноиком.       — Что?!       Роман задохнулся от возмущения, он-то думал, что Пушкарева хоть немного смутится, хотя бы как вначале разговора. Он же ей всю правду выложил, могла бы пусть не смутиться, если совсем нет совести, так раскаяться? Но нет! Она его еще и идиотом назвала, вот это наглость! Да он ей, да он ее, да он…       — Я вас внимательно выслушала, — Малиновский попытался вставить слово, но она его одним взглядом лишила этой возможности, — теперь говорить буду я. Роман Дмитриевич, мне очень стыдно за то пугало, которым я была совсем недавно. И тут и вы, и Милко, и другие без сомнения правы. А вам не стыдно?       — Мне? За ваш прежний внешний вид?       — И за него тоже.       — Я что ваш стилист? Или, может, я ваша нянюшка?       — Нет, вы не мой стилист, и не моя нянюшка. И все-таки, вам должно быть стыдно. Конечно, изощренно издеваться и смеяться надо мной у меня за спиной гораздо проще и веселее, чем поговорить со мной, объяснить, что нельзя приходить на работу в таком виде, и…       — А почему вы эти претензии предъявляете мне? — взорвался Малиновский. — У вас, по-моему, есть для этого любимый человек. Вот ему и предъявляйте.       — Нда, — покачала головой Катя. — Какой же вы Андрею друг, если и сейчас перекладываете свою вину на него?       — Чего? Какую вину?       — В деле издевательств вам нет равных, Роман Дмитриевич. Андрюше даже присниться не могли те эпитеты, которыми вы меня награждали. Но Бог с ним, давайте пойдем дальше. — Катя надолго замолчала. — Вы правы и в том, что я помогала Андрею изменять Кире… Вернее, не помогала, но покрывала все его похождения. И за это мне тоже стыдно, вы даже не представляете, как. Я уж не говорю о том, что я связалась с почти женатым челове… Впрочем, это вас не касается. Тут я не перед вами, перед Кирой виниться должна. И у меня, в отличии от вас, хватило мужества, извиниться перед ней. Все остальные ваши обвинения — это, простите, бред параноика, но если вы хотите, я могу их все опровергнуть. Все до одного.       — Хочу.       — Первое…