Каждый выбирает для себя...

      — Прекратите паясничать, — Катюшу передернуло, она аккуратно, словно опасалась испачкаться, встала, отошла к двери, и только сейчас заметила, что тактичная Маргарита Рудольфовна оставила их одних. — Вы хотели поговорить, а начали с кривлянья. Я не хочу вас слушать, Роман Дмитриевич. Единственное, чего я хочу…       — Чего? — Ромка тут же встал. — Я сделаю все, что угодно.       — Я прошу вас, прочтите свою инструкцию вслух, глядя мне прямо в глаза.       А вот это был удар ниже пояса… Одно дело писать всякие гадости, упражняясь в остроумии, и совершенно другое прочесть эту проклятую инструкцию, глядя глаза в глаза той, для которой он эпитетов не пожалел. Это же немыслимо, невозможно, это какой-то армагидец! Роман попытался увильнуть от этой одиннадцатой казни египетской.       — А где я тебе… вам ее возьму? Я что, наизусть должен помнить всякий бред, который я когда-то писал.       — Я вам помогу, — спокойно, гордо, но очень устало сказала Катя, сунула руку в карман, достала три сложенных вчетверо листка и протянула Ромке.       «Сука», — подумал он и так разозлился, что решил действительно прочесть ей инструкцию, да еще с чувством, с толком, с расстановкой, как на сцене, пусть получит. Это ей за все! За все, что она натворила! Малиновский прокашлялся и начал читать:       — «Мой до­рогой друг и пре­зидент, пос­коль­ку ты с детс­тва стра­да­ешь ред­кой фор­мой скле­роза. Я сно­ва ре­шил прид­ти к те­бе на по­мощь. Пер­вую часть пла­на по ук­ро­щению на­шего…» — тут он споткнулся на слове.       — Что же вы замолчали? Читайте дальше? Неужели писать легче, чем говорить?       — «Пер­вую часть пла­на по ук­ро­щению на­шего монс­тра, — Роман интонационно выделил это слово, и нагло посмотрел Кате в глаза, — ты уже вы­пол­нил. За что те­бе от ли­ца тру­дово­го кол­лекти­ва ог­ромное спа­сибо! В не­кото­ром смыс­ле ты да­же ге­рой. По­тому, что спать с та­кой жен­щи­ной, как Пуш­ка­рёва…» — вот тут Малиновский завис и окончательно замолчал.       Как? Ну как, можно женщине в лицо сказать, что спать с ней «нор­маль­ный муж­чи­на мо­жет толь­ко под нар­ко­зом»? Никак нельзя, как бы зол на нее не был. Иначе… А иначе себя перестанешь считать мужиком. Ромку даже бросило в жар, так невыносимо остро он ощутил себя на краю пропасти. Вот скажешь сейчас следующую фразу, и все! Отныне и во веки веков станешь полным дерьмом, и уже не оправдаться, не очиститься, не смыть с себя этой вонючей фекальной массы.       — Трудно, да? — чуть прищурив глаза, презрительно спросила Катя. — Понимаю, это же не за глаза поливать помоями человека. Там — легко, а тут — надо иметь мужество. А хотите, я вам помогу? — неожиданно спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я же не живой человек, не женщина, не мужчина, я — монстр. Мне будет легко вам помочь. Слушайте! «По­тому, что спать с та­кой жен­щи­ной, как Пуш­ка­рёва, нор­маль­ный муж­чи­на мо­жет толь­ко под нар­ко­зом. Но, несмот­ря на все твои зас­лу­ги, рас­слаб­лять­ся ра­но. Пос­коль­ку ме­ня не бу­дет ря­дом, что­бы на­поми­нать те­бе об обя­зан­ностях в от­но­шени­ях на­шей стра­шилы, я под­го­товил таб­ли­цу. Что-то ти­па ме­ню. Твои дей­ствия на зав­трак обед и ужин… и ночь… ночь с Пуш­ка­рёвой, это са­мое труд­ное, но ты уж пос­та­рай­ся!»       Катерина читала спокойно, без надрыва, без всяких эмоций, как механический голос за кадром, и только глаза раненного олененка из которых периодически стекали редкие капли слез, выдавали нестерпимую Катину боль.       — Хватит! Прошу тебя, хватит! — на сей раз очень искренне вскричал Ромка. Он не мог этого слышать, больше не мог! Как же прав был Андрей, когда сказал: «Перечитай еще раз свою инструкцию, потом еще раз и еще, и еще, пока не поймешь глубину мерзости написанного». Даже дочитывать не понадобилось, достаточно было услышать начало из уст той, о ком эта гадость писалась, и Малиновскому стало тошно от самого себя. — Я не могу этого слышать.       — Ничего, переживете, я же пережила, — мужественно сказала Катюша, но вдруг кулем рухнула на стоящий рядом с ней стул, словно у нее подкосились ноги и тихо спросила: — Что вам от меня нужно, Роман Дмитриевич? Пожалуйста, говорите быстрее, сегодня был очень тяжелый день, я устала, я безумно хочу спать… — и мгновенно уснула, уронив голову на руки, лежащие на столе.       Это было так неожиданно, так трогательно и так по-женски, что у Малиновского сжалось сердце от жалости.       — Маргарита Рудольфовна, — позвал Ромка, выглянув в коридор.       — Что случилось? — тут же отозвалась Марго.       — Там это… Катя уснула.       — В смысле?       — Мы говорили, а она вдруг уснула, что делать?       — Бедная девочка. Я сейчас попрошу Сережу отнести ее в Андрюшину комнату.       — Зачем?       — Еще один, — всплеснула руками Жданова. — Какое твое дело, почему именно в комнату Андрея? Она устала, вымоталась, за отца переживала, извелась вся, мне что, оставить ее в столовой спать за столом?       — Я не об этом.       — А о чем?       — Я всего лишь хотел сказать, что не надо звать никакого Сергея, я сам могу отнести Катю наверх.       — Кто тебя знает, ты вон как ее ненавидишь, еще уронишь нарочно, а потом скажешь, что оступился, что ты — не ты, и так получилось.       — Вы с ума сошли? — искренне возмутился Ромка. — Я что, убийца какой-нибудь?       — Ладно, неси, — смилостивилась Марго. — Может тебе это на Высшем суде зачтется.       Малиновский аккуратно поднял Катю на руки, отнес в комнату Андрея и бережно положил на кровать.       — Подожди меня в столовой, нужно поговорить, — сказала Жданова, — можешь пока сделать нам чай.       Поговорить, конечно, было нужно, кто спорит, но Ромка всеми фибрами души чувствовал, что его ждет не беседа, а нагоняй, Маргарита Рудольфовна была за что-то сердита на на него и, пока он делал чай, все ломал голову в чем же он на сей раз провинился. Действительность превзошла ожидания…       — Твое творение? — спросила Марго, фурией влетая в столовую, и положила перед Малиновским… три листка, исписанных его мелким почерком.       — Откуда это у вас? — заикаясь спросил Ромка.       — Какая разница? Я спрашиваю, это писал ты?       Ромка хотел разозлиться на Пушкареву, он даже подумал: «Вот, сволочь, всем растрепала», — но подумалось как-то беззлобно. Тогда он хотел сказать, что это была всего лишь шутка, но отчего-то он больше не считал инструкцию, написанную им, шуткой. Его изворотливый мозг еще думал, как ему выкрутиться, а губы уже сознавались:       — Да, я, — и зажмурил глаза, понимая, что ему сейчас прилетит не по-детски.       — И Андрей это читал? — Марго в изнеможении опустилась на стул.       — Читал.       — И он не убил тебя?! — она заплакала. — Господи, мальчики, что же вы натворили? Как вы могли? Ты хоть понимаешь, горе ты мое луковое, что будь на месте Кати любая другая девушка, мы с Пашей уже носили бы вам передачи в тюрьму, а от «Zimaletto» не осталось бы камня на камне? А уж если бы вы такое сотворили со мной, то сидела бы я, а вы оба уже в земле бы лежали. Кастрированные! — сквозь слезы выкрикнула она, всхлипнула и тоненько протянула: — Ромочка, а если бы такое написали о твоей маме? Или о твоей сестре? В чем Катенька-то перед вами провинилась? Что она вам сделала? Помогала всем, чем могла, да подставляла свою голову, чтобы прикрыть ваши задницы, за это и получила. А вся ее вина была в том, что она не умела со вкусом одеться, да личиком не вышла. Бедная моя девочка, как же она все это вынесла? Ты знаешь, что вы натворили? Катин отец в больнице, ему предстоит операция на сердце. Ох, мальчики-мальчики, не видели вы горя в своей жизни, и все-то вам легко давалось. А ваша заслуга в чем? В том, что вам повезло родиться в «правильных семьях»?       Возможно, только сейчас до Ромки со всей очевидностью стала доходить мерзость его «шутки».

***

      «Кажется, это становится неотъемлемой частью утренней побудки», — подумала Кира, когда попыталась сесть, но тяжелая, ноющая головная боль не дала ей даже глаза открыть. Она пошарила рукой на прикроватной тумбочке, но ни таблеток, ни стакана с водой не обнаружила, хотя прекрасно помнила, что перед тем, как пойти в бар, оставляла и то, и другое наготове. Пришлось расклеивать веки, садиться и… вспоминать, что она дома. Что прилетела утром, в аэропорту встретилась с матерью Андрея и Пушкаревой, что домой ее привез Ромка и что она, оставшись одна, знатно надралась, вон на кровати валяется пустая бутылка из-под виски.       Немного покряхтев Кирюша сходила на кухню, выпила анальгетик, сварила себе кофе, выпила его и приняла контрастный душ. Головная боль потихоньку отпускала, зато, по мере возвращения памяти, началась душевная. Да еще какая! Марго встречала каракатицу! Марго, которая души в ней, в Кире не чаяла, переметнулась в лагерь врага! Не заступилась даже тогда, когда мымра посмела ее унизить.       Разве это не больно? Это очень больно!       А Андрей? Почему он в Египте? Кира не очень помнила, что он там делает, Ромка сказал что-то о конкурсе красоты, о Виноградовой, но почему Жданов там, да еще в больнице, у Кирюши напрочь вылетело из головы. И почему пугало была с ним там?       Отомстить хотелось до зуда в глазах, и Воропаева уже взяла мобильный, чтобы позвонить Сашке, но тут вспомнила, что если она будет заодно с братом, то Пушкарева завладеет «Zimaletto», и от этой мысли отказалась, по крайней мере, пока. Вначале нужно было все хорошенько разведать, как следует подумать, помочь спасти компанию, а уж потом мстить.       Но телефон просто жег руку, и Кира решила, что самое правильное будет позвонить Юлиане, что она и сделала незамедлительно.       — Кирюша?! — удивилась в трубку Виноградова.       — Да, это я.       — Слушаю тебя, ты по делу? Прости, но у меня очень мало времени, говори быстрее.       — Юль, Андрей еще в больнице?       — Да.       — Что с ним? Как он себя чувствует?       — Он нормально себя чувствует, послезавтра его выпишут и он улетит в Москву.       — Что с ним?       — Споткнулся, упал, очнулся, гипс*, — отшутилась Юлиана. — Кира, не волнуйся, с ним все в порядке. Это все? А то мне надо бежать.       — Последний вопрос. Юлиана, а что Жданов делает в Египте? И что там делала Пушкарева?       — Жданов лежит в больнице, я же уже сказала.       — Он что, поехал в Египет, чтобы полежать в больнице?       — Кирюш, он приедет, спроси у него сама. — Виноградова разъединилась.       «И она меня предала, — грустно подумала женщина. — Эдак, пожалуй, придется составлять целый список тех, кому нужно мстить. Слезы уже готовы были политься из глаз, а рука непроизвольно потянулась к бару. Вот это ее и привело в чувство. — Так можно и спиться. Не буду, не хочу».       Больше не раздумывая ни секунды, Кирюша набрала знакомый номер и приложила к уху трубку...