Каждый выбирает для себя...

      Из столовой невыносимо остро пахло детством, корицей и свежевыпеченными пирогами. Катя, не просыпаясь, подернула ноздрями и пробормотала:       — Мама… Мамочка.       — Сережа, отнесите девочку в Андрюшину комнату, — попросила Марго, — только аккуратно, не потревожьте. Уложите на кровать и прикройте ее пледом, пожалуйста.       — Сделаю, Маргарита Рудольфовна, — расплылся в улыбке здоровый двухметровый детина, третий год служащий у Ждановых и шофером, и охранником, и мажордомом, ну, или управляющим, это уж кому как нравится называть. — Хорошая у Андрей Палыча невеста, — не удержался он от комментария, — красивая, добрая и правильная. Такую нельзя тревожить.       — Спасибо, милый, — поблагодарила хозяйка, переобулась, сняла верхнюю одежду и тяжелым, уставшим шагом пошла на аромат пирогов.       Муж, уткнувшись в бумаги носом, ничего вокруг себя не замечал, и только автоматически брал то с одного, то с другого блюда по пирожку и отправлял в рот.       — Вкусно? — спросила Марго. Павел вздрогнул, поднял взгляд на жену, резко одернул руку от очередного пирожка, словно его поймали на чем-то недозволенном, и вскочил.       — А где Пушкарева? Она что не прилетела?       — Катенька? Прилетела.       — Вот как? Уже Катенька? И где она.       — Паш, ты сядь, — попросила жена, — нам с тобой нужно поговорить. Серьезно, очень серьезно.       — Маргоша, а разговор подождать не может? Ты же знаешь, сколько у на…       — Не может, — сухо перебила жена. Впервые в жизни и перебила, и настаивала на своем. — Ты позвони Ключевскому, пусть начинает Андрею менять меру пресечения с ареста на подписку о невыезде…       — А деньги?       — Катя привезла мою визу.       — Не понял, ты же сказала, что у тебя денег нет. Кстати, ты так и не ответила на вопрос «где Пушкарева».       — Ты тоже не ответил на вопрос «вкусно ли». Так что звони, и мы сразу поговорим. Нам нужно поговорить, Пашенька.       Пока Павел Олегович звонил адвокату, пока договаривался с ним, Марго налила себе чая, взяла с блюда, стоящего ближе к ней, пышный румяный пирожок, одуряюще пахнущий яблоками и корицей, и откусила кусочек. И даже глаза от удовольствия зажмурила.       — Это Елена напекла, — муж положил ей руки на плечи, чуть-чуть притянул к себе и поцеловал в макушку. — Я ей говорил, мол, не надо, мол, лучше бы отдыхала, а она места себе не находила. Мне, говорит, нужно что-нибудь делать, иначе с ума сойду.       — А где она сейчас?       — Уехала в клинику.       — Как уехала? На чем?       — Я такси вызвал.       — А… Тогда другое дело.       — Катя к отцу поехала, да? Что ж, это можно понять.       — Катенька спит, уснула, когда мы подъезжали к дому, она ведь ночь не спала. Я не стала будить, попросила Сережу отнести ее в Андрюшину комнату.       Марго замолчала, задумавшись, уставившись в одну точку, рука с недоеденным пирожком застыла у самого рта. И такая она была красивая в этот момент, несмотря на усталость, на морщинки, резче прорезавшиеся, чем всегда, несмотря на домашний вид и почти полное отсутствие косметики, такая мягкая, теплая и родная, что и Павел застыл, впервые за последние годы увидев в ней не только жену и соратника, и мать его сына, но и женщину, которую захотелось приласкать отнюдь не по-родственному.       — Ты тоже ночь не спала, Маргошенька, — мягко укорил он. — А ничего, держишься.       — Смешной ты, бессонница — привилегия нашего возраста, молодым вечно спать хочется. — И тут же, без паузы: — Паш, послушай, что я тебе скажу. Кира с Ромкой тоже прилетели, мы столкнулись в аэропорту…       — А Кира знает, что Андрей променял ее на Пушкареву? — перебил Жданов.       — Знает.       — Бедная Кирюша, представляю, что она пережила. — Павел вскочил, выпустив руку жены из своих рук, заходил по столовой взад-вперед. — Рита, как Андрей мог так ужасно с ней поступить? Ну, как? — он покраснел от негодования. — Негодяй! Мы с тобой вырастили подлеца! Как он мог бросить девушку перед самой свадьбой?       Смех, сквозь гнев прорвавшийся к ушам Жданова-старшего, был до того неожидан и нелеп, что Павел Олегович замер на полушаге и с недоумением посмотрел на хохочущую жену.       — А ему есть в кого быть негодяем и подлецом, — хохотала Марго. — Ох, Пашка-Пашка, давно ли ты стал моралистом? Может, тебе напомнить, как ты у самого ЗАГСа бросил невесту и рванул за мной в Питер?       — Рита, ну, что ты сравниваешь? — запальчиво выкрикнул Жданов, но смутился при этом так, что его даже жалко стало. — Я же любил тебя, я жить без тебя не мог.       — А в ЗАГС, между прочим, пошел с другой, — с давно прощенной, но до сих пор не забытой обидой сказала жена.       — Ты же знаешь, что на свадьбе с Ланой настаивали мои родители.       — Знаю. Но ведь и мы на Андрея давили! Мы все время, и ты, и я клещами впивались в него, настаивая на свадьбе с Кирой, разве не так? Что для нас всегда было главным? «Zimaletto»! А Андрей? Он что, бесплатное приложение к бизнесу? Паш, миленький, ну вспомни, что ты тогда, у ЗАГСа сказал Олегу Григорьевичу?       — Я прочел папе Левитанского: «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя». Сказал, что выбираю тебя и свою жизнь буду строить сам.       — Ты хоть раз пожалел о своем выборе, Пашенька?       — Нет, ни разу! — с жаром ответил муж, притянул к себе жену и вместо того, чтобы поцеловать… заплакал неожиданно даже для себя.       И Марго заплакала, но не горько и не надрывно, а как-то светло, просто потому, что Пашины слезы видела всего второй раз в жизни. Первый, когда она ему новорожденного Андрюшу в окно показала.       — Повезло тебе, Жданов, — успокоившись, усмехнулась Рита.       — С тобой? Еще как повезло.       — Я не об этом. Повезло тебе, что Катюша не слышала, как ты назвал Андрея негодяем и подлецом. Мало бы тебе не показалось.       — И что бы было? Ну, что?       — Паш, она так любит нашего сына, что когда я только заикнулась, что это он виноват в сложившейся ситуации, девочка, как тигрица бросилась на его защиту. И мало мне не показалось.       — Нахамила? Она что, тебе нахамила? — возмутился Павел Олегович.       — Нет, Катенька не хамила. Она показала мне ситуацию в совершенно другом ракурсе. Выдала мне все, что тебе и Ромка говорил. Она считает, что и ты, и Сашка, и та же Кира ничуть не меньше виновны в крахе «Zimaletto». И знаешь что?       — Что?       — Я с ней согласна! Ты пойми, родной мой, Катя девочка очень деликатная, она рассказывала мне о травме Андрея аккуратно, чтобы, не дай Бог, я не заволновалась. Думаешь, я этого не видела? Видела! И уж если она бросила мне в лицо, что и ты, и другие ничуть не меньше Андрея виновны, значит ее допекло.       — Из этого ты сделала вывод, что Пушкарева чуть ли не леди? — с сарказмом спросил Павел.       — Не только из этого. А как она с Кирой… Нет, мне Кирочку ужасно жалко, я вижу, как ей больно и мне тоже больно за нее, но вела она себя как базарная баба, оскорбляла Катюшу, кричала, привлекая публику, а Катя… Она попросила прощения. И за себя, и за Андрея. А когда Воропаева, — Марго подчеркнула интонационно это Воропаева, давая понять, что неуместно и нехорошо называть будущую невестку по фамилии, — перешла все границы, Катенька, как истинная леди, сумела без оскорблений и криков поставить ее на место.       — Значит, Кира еще и от Кати вынуждена была унижение терпеть? Мало ей того, что Андрей… — договорить он не успел.       Марго встала и молча пошла к двери. Павел даже онемел от такого демарша, чего-чего, а демонстрационного неуважения он от жены еще ни разу не видел.       — Ритуля, что это значит?       — Что говорить с тобой бесполезно, что ты все равно никого, кроме себя не слышишь, дорогой. А я слишком устала, чтобы толочь воду в ступе.       — Погоди, давай сделаем так: ты сейчас мне скажешь все, что хотела сказать, а я постараюсь быть объективным. Ладно? Я не хочу, чтобы ты обижалась.       — Пашенька, — Маргарита тут же вернулась, села не рядышком, а напротив, взяла руки мужа в свои и начала говорить, глядя прямо ему в глаза, — Кира год унижала, оскорбляла, издевалась над Катюшей, как только душе ее было угодно. Например, ты помнишь доклад, представленный Викой? — муж кивнул. — Так вот, этот доклад делала наша девочка…       — Наша девочка? — брови Павла взлетели вверх.       — Да, наша девочка. А чья она, если они с Андреем вот-вот поженятся? И не перебивай меня больше… — Маргарита помолчала. — Кира украла ее доклад и отдала Вике. Но это ничего, это не унижение, для Катеньки правда? Конечно, кто она такая, чтобы считаться с ее чувствами? Тихая, некрасивая, безотказная, добрая и умная, очень умная, пожалуй, на голову умнее их всех вместе взятых, девушка, ату ее, ату… Пашка, они все, Кира, Ромка, Сашка и даже Андрей почти год издевались над Катей, высмеивая ее внешность, затеяв игру с «влюблением», наш сын затащил девчонку в постель, это ты понимаешь? А она любила нашего обормота, с первой минуты любила. Каково было ей? Почему ты этот вопрос не задаешь себе? У нее было право отомстить всем нам, и возможность была, но Катенька оказалась выше мести. Так почему мне не назвать ее нашей девочкой, почему мне ее не полюбить, если ее любит мой сын, если она станет его женой и матерью наших внуков?       Павел чувствовал себя очень неуютно под пристальным, острым осколком впивающемся в мозг, взглядом жены. Она была права, права во всем, но перед глазами стояла вечно суетящаяся, вечно куда-то бегущая, вечно неряшливая и непричесанная Пушкарева, и полюбить ее почему-то не получалось, хоть он и понимал, что мать его внуков — это очень серьезно, это навсегда.       — Катя беременна? — спросил он.       — Не знаю, она ничего об этом не говорила, и дело вовсе не в этом. Понимаешь, я чувствую, вот здесь чувствую, — Марго сжала кулачок и приложила его к левой стороне груди, — Катенька будет рожать детей потому что очень любит нашего сына и хочет его продолжения в них, а Кира, она бы рожала наследника! Торжественно, помпезно, с объявлением в прессе, гордо и… холодно. Она рожала бы головой, а не сердцем. Я внуков хочу, Пашка, внуков! Живых, неправильных, шкодливых и теплых, а не наследника. Понимаешь?       — Кажется да.       — Я сказала Катюше, что отец ее в клинике, что ему предстоит операция по замене клапана и двух сосудов. Девочка не стала выть напоказ, не стала заламывать руки, и в обморок грохаться не стала, как это делала Кира, когда Юрик с женой погибли. А Катя всего лишь побледнела, как мел, но поверь мне — это было истинное горе, а не на показ. Короче, ты как хочешь, а я выбираю Андрея с Катей. Они — мои дети. Оба. И вот еще что, Катюша даже слышать о Ромке не хочет, а мне важно всех примирить. Так что ты подумай, как это сделать...