Каждый выбирает для себя...

      «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса», — в который раз с начала последнего Совета директоров вспомнил Ромка цитату из «Кавказской пленницы», обдумывая, как бы помягче нанести Кире самый сильный, самый сокрушительный удар. Это было безумно сложно сделать, тем более, что именно в этот момент Воропаева его благодарила.       — Спа­сибо за встряс­ку. Я на те­бя ужас­но злюсь, но она мне бы­ла не­об­хо­дима.       Она, бедная, и не догадывалась, что самого страшного Малиновский ей пока так и не сказал. А как он мог ей сказать, что «Zimaletto» в руках у Пушкаревой раньше, чем самолет пойдет на посадку? Никак не мог! Скажи он ей это в Праге, и Кирюша ни за что не полетела бы в Москву, а если бы он вздумал преподнести Воропаевой такой «сюрприз» до того, как они прошли точку невозврата, уж она нашла бы способ развернуть самолет назад, даже если бы для этого пришлось передушить весь экипаж включая пилотов и командира.       Конечно, проще всего было бы оставить Киру в неведении, привезти к Ждановым и незаметно слинять, так сказать: «умыть руки», ему что, больше всех нужно? Нет! Вот и пусть бы Пал Олегыч сам рассказывал ей, что «драгоценная Катенька» увела у нее не только жениха, но и компанию.       Увы, Ромка чувствовал и свою вину за произошедшее, вот и не мог так подставить Андрюхиных предков. Правда, себя он винил не за то, что затеял грязную игру «в любовь» и не за «инструкцию» (о том, что Пушкарева ее прочла он вообще еще не догадывался), и даже не за то, что поддержал идею с удешевленными материалами и подставной компанией. Нет-нет. А вот вину за двухмиллионный ущерб из-за контрабандных тканей Малиновский целиком возложил на свои плечи, да и то, что он позволил Палычу влюбиться в эту очкастую мымру, тоже не давало ему покоя. Как? Ну, как он мог прозевать момент, когда все еще можно было повернуть вспять? Почему настаивал на интиме между Андреем и Катей? Думал, что сексом привяжет Пушкареву к Жданову? Идиот! Все вышло совершенно иначе, оказалось, что это у нее медом намазано, и пропал Андрюха, а не она. Катька-то как раз в шоколаде… Вот уж точно — «хотели, как лучше, а получилось, как всегда»**.       — Кирюша, я должен тебе еще кое-что сказать.       — Говори, — обреченно согласилась Воропаева. — Хуже того, что ты уже ска…       — Это хуже, — перебил Роман, и сразу, чтобы не передумать, на одном дыхании выпалил: — Компания«НикаМода» — этонашаподставнаякомпания, записаннаянаПушкареву, ионатеперьвладеет«Zimaletto».       — Что? — то ли не поняла, то ли отказалась поверить услышанному Кира.       — Компания «НикаМода» — это наша подставная компания, записанная на Пушкареву, и она теперь владеет «Zimaletto», — второй раз было не так страшно это произнести, но на всякий случай Ромка поспешно прибавил: — Но мы вернем себе фирму, не сомневайся.       Может потому, что самолет уже заходил на посадку, и времени на грандиозный скандал у Киры не оставалось, а может потому, что боль и обида были такими сильными, что ни на какой крик сил у нее не было, только Воропаева, выспросив у Романа детали, беззвучно и горько расплакалась.       — Кир, Кирюша, пойми, мы хотели спасти компанию, и другого выхода у нас не было, или мы просто его не нашли.       Так они и вышли в зал прилета — Кира, утирающая бесконечно текущие слезы и Ромка, тихо и смущенно бормочущий ей свои извинения. Вышли, и остолбенели, нос к носу столкнувшись с… Маргаритой Рудольфовной.       — Откуда вы знали, что мы прилетаем сегодня? Откуда знаете, что этим рейсом? А мы сейчас поедем к вам или в «Zimaletto»? А Андрей тоже приехал? За что он со мной так? Вы нас встречаете? — после всех «обнимашек» и «здравствуйте», набросились ребята с расспросами на Марго. Но она и сама казалась ошеломленной не меньше их.       — Нет… — она явно смутилась, щеки её, несмотря на слой тонального крема, стали пунцовыми и жаркими, видно, она совсем не умела врать, вот и покраснела, перед тем, как произнести ложь. — Я встречаю одну дальнюю родственницу, вы с ней не знакомы, — и тут же перевела разговор на другую тему: — Кирочка, как хорошо, что ты вернулась. Рома, ты не мог бы отвези Киру домой? Пусть она отдохнет с дороги, а потом мы созвонимся и, наверное, встретимся.       — Мог бы, мог бы, — согласился Малиновский. — Я, вообще-то и не собирался бросать Киру в аэропорту.       — Маргарита Рудольфовна, — вклинилась Воропаева, — давайте дождемся вашу родственницу, а потом все вместе поедем к вам. Я совсем не устала, честное слово. И вот еще что, мне очень нужно с вами поговорить об Андрее… Он у вас или дома?       — Кира! Ты снова за свое? — завелся Роман. — Кто меня благодарил за встряску, не помнишь? Мы же договорились, что во главу угла ставим «Zimaletto». А на деле? Снова-здорово, абсцессия не отпускает! Лечись!       — Знаешь что?       — Ну, что? Что? — разговор явно переходил в склоку.       — Ой, как-то мне не очень хорошо, — Маргарита внезапно побледнела. — Ты не могла бы купить воду без газа? — обратилась она к несостоявшейся невестке.       — Да-да, сейчас. — Воропаева побежала к киоску.       — Маргарита Рудольфовна, может присядете? — забеспокоился Ромка.       — Не нужно, я Киру отправила, чтобы остаться с тобой наедине.       — Зачем?       — Ну, явно не для того, чтобы признаться тебе в любви, — всплеснула Марго руками. — Нужно поговорить. Увози Кирочку немедленно.       — Почему?       — Я Пушкареву жду с минуты на минуту. Можешь себе представить, что начнется, если они сейчас встретятся? Публичного скандала не избежать.       — Пушкареву? Вы? Откуда, почему, зачем? Где Андрей? Вы его нашли?       — Ох, как много вопросов! Ромочка, я все равно не смогу тебе сейчас на все ответить, так что хватай Киру в охапку и бегом отсюда. Отвезешь ее и приедешь к нам. Вот тогда и поговорим.       — Вы хоть скажите, Андрей нашелся?       — Нашелся. Он в Египте.       — Где? — от удивления глаза Малиновского стали похожи на огромные стеклянные шары с зелеными, плещущимися внутри, волнами.       — В Египте. Он за Катей своей туда полетел.       — Так вы их обоих ждете?       — Нет, только Пушкареву. Андрюша умудрился получить травму головы, врач не разрешил ему лететь.       — Он что, в больнице? — с тревогой спросил Малина.       — Точно не знаю, но думаю, что в больнице.       Сказать, что Романа затрясло, это не сказать ничего. Как же он ее ненавидел, эту Катю-Катеньку, эту серую моль, оснащенную гусеницами танка, чтобы давить все самое лучшее. Он и раньше ее ненавидел, с той самой минуты, как Жданов сказал ему, что любит ее, а сейчас… Сейчас у него просто кулаки сжались от отвращения и злости, хоть женщин он никогда-никогда не только не бил, но и замахнуться на одну из них не посмел бы. Но Пушкарева перешла все возможные и невозможные границы, танком их переехала. Мало того, что влюбила в себя Андрея; мало того, что нервы им обоим мотала, издеваясь несколько месяцев кряду; мало того, что обещала сделать липовый отчет, а сама обманула, сделала настоящий, предала Палыча вместе с его великой любовью к ней; мало того, что выставила и его, и Жданова идиотами перед Советом директоров; мало того, что вот такеееенную трещину в их с Андрюхой братстве сделала, да еще и клин в расщелину вбила; ума друга напрочь лишила. А вот теперь… Теперь у Жданова травма головы, и он, Ромка, на сто процентов уверен, что это или Катерина чем-нибудь огрела Палыча по башке, или он сам вляпался в какую-нибудь историю, но точно из-за нее, из-за своей Катеньки.       — Пушкарева — это какая-то смертельно-разрушительная сила, — в сердцах выпалил Малиновский. — Ураганы и смерчи по сравнению с ней просто детские забавы. Что будем делать, Маргарита Рудольфовна?       — Ничего не будем. Андрей сделал Кате предложение, и мы должны с этим смириться. Пора научиться уважать его выбор.       Увлеченные разговором, ни Ромка, ни Марго и не заметили, что Кира не стала стоять в очереди, растолкала всех, сказав, что нужна вода для женщины, которой «поплохело», быстренько сделала покупку и сразу же вернулась, но услышав такою важную беседу матери Андрея с его другом, обнаруживать своего присутствия не стала, чуть-чуть отошла назад и снова начала приближаться, уже не таясь.       — Как это, ничего? Как это ни…       — Ромка, перестань орать, — Кира схватила Малиновского за рукав. — Не видишь, что Маргарите Рудольфовне и без твоего крика плохо? Вот, — она протянула бывшей будущей свекрови бутылочку с водой, — я без газа взяла. Попейте.       — Спасибо, деточка, — благодарно улыбнулась Марго и постаралась незаметно подмигнуть Малиновскому. Он понял.       — Кир, поехали. Ужасно хочется спать, довезу тебя и сразу домой.       — Как ты можешь? — патетически вскрикнула девушка. — Тебе не стыдно?       — Что могу, и почему мне должно быть стыдно? — вопросом на вопрос ответил Роман, недоумевая.       — Маргарите Рудольфовне плохо! Мы не можем оставить ее одну в таком состоянии, а тебе лишь бы спать!       Вот тут Марго действительно поплохело, даже давление скакнуло вверх. Чего-чего, а публичного скандала никак не нужно было ни ей самой, ни «Zimaletto», а в том, что Кира не станет утруждать себя соблюдением приличий, можно было не сомневаться. Жданова смутилась, начала лихорадочно высматривать взглядом в потоке непрерывно текущей реки людей Катю, чтобы как-то подать ей сигнал заранее, но Пушкаревой пока не было видно.       — Кирочка, мне уже лучше, я бы хотела остаться одна. Ты уж прости, но…       Она замолчала, пристально вглядываясь в чьи-то лица, Кира тоже оглянулась, пытаясь проследить ее взгляд и увидела очень симпатичную, дорого и со вкусом одетую невысокую девушку, идущую прямо к ним. Но в эту секунду обернулся и Ромка, оглядел незнакомку с головы до пят и даже присвистнул от восхищения, задержав внимание на ее груди, затем поднял голову, они встретились глазами, и Малиновского затопило волной жаркой ненависти, презрения, злости и… боли. Да-да, боли! Не сбавляя шага девушка прошла мило и скрылась за стеклянной дверью аэропорта.       — Ромочка, что это было? Кто это? — Маргарита даже об угрозе скандала забыла, так поразила ее мгновенная перемена в этой незнакомой девушке. Хотя, не очень-то и незнакомой, кажется, где-то они уже встречались.       — Понятия не имею, — ответил Малина, все еще не отошедший от «пощечины». Он действительно чувствовал себя так, словно ему только что надавали пощечин, даже щеки заалели и заполыхали. — Может, кто-то из бывших, вроде бы где-то ее видел, что-то смутно знакомое, но я не помню что.       — Не городи чепуху, — вклинилась Кира. — Смутно знакомые так не смотрят, она же расстреляла тебя своим взглядом. Это была ненависть! Ненависть и презрение, ты сделал ей что-то ужасное, Ромка. Знаешь, мне тоже кажется, что я ее где-то видела.

***

      Катя выскочила из здания аэропорта, как в лихорадке, достала мобильный и тут же позвонила, хотя предыдущей разговор закончился буквально минут десять назад, когда она ожидала багаж.       — Что-то случилось, родная? — тепло и мягко спросил самый любимый голос.       — Случилось, — Катенька всхлипнула. — Андрюш, я не смогла подойти к Маргарите Рудольфовне.       — Почему?       — Там Малиновский! Рядом с ней Малиновский, а я не могу больше делать вид, что не знаю о его инструкции, не знаю о всех оскорблениях. Не могу, понимаешь? Да и не хочу. Я вообще не хочу его видеть. Никогда.       Андрей растерялся. По сути Катя поставила его перед выбором: она или Ромка. Потерять друга Жданов не мог, каким бы он ни был, что бы не сделал, но он давным-давно стал ему братом. А потерять Катю? Это вообще было немыслимо. Делать выбор между правой и левой рукой? Абсурд!       «Господи, помоги!», — взмолился Андрей, и Всевышний над ним сжалился. Катюша каким-то непостижимым образом поняла и его молчание, и его смятение, и невозможность осознанного выбора.       — Я сейчас позвоню маме, объясню ситуацию. А ты бери такси и езжай прямо к моим, адрес помнишь?       — Помню, — Катя в последний раз всхлипнула и сжала зубы. — Не надо звонить маме, я справлюсь сама. Только скажи, ты правда меня лю…       — Я тебя обожаю, девочка. Я восхищаюсь тобой, и люблю тебя так, что дышать без тебя нечем.       Кате снова пришлось чуть-чуть поплакать, но теперь уже от счастья.       — Я тоже люблю тебя, — выдохнула она, улыбнулась, развернулась и пошла к двери, ведущей в здание аэропорта, жаль, что Киру она, ослепленная ненавистью к Роману, так и не заметила…