Каждый выбирает для себя...

      Ка­тюша взгля­нула на го­ворив­ше­го и рас­хо­хота­лась. Ко­неч­но, это неп­ра­виль­но, сме­ять­ся над чу­жой бе­дой, но она не на­роч­но, так по­лучи­лось, уж боль­но ко­мич­но выг­ля­дел Ми­ша с рас­пухшим но­сом и си­няком под ле­вым гла­зом. Она тут же смутилась, но сделанного было не вернуть, и все, что ей оставалось, это попросить прощения, но ей не дали шанса.       — Миша, что это? — напрочь забыв о пролитом на нее вине, Юлиана вскочила с места, вплотную приблизилась к парню и указала рукой на его лицо. — Кто тебя так?       — Никто! — поспешно, слишком поспешно ответил Борщов. — Я вчера возвращался в номер, в коридоре зацепился за тележку горничной и…       — Зацепился? — Виноградова довольно язвительно хмыкнула. — Ночью? За тележку горничной? Ничего умнее придумать не мог?       — Я не приду…       — Миша, не надо врать. Не мне, ладно? Больше всего ненавижу, когда из меня пытаются сделать дуру. Тележки горничные вывозят в коридор в одиннадцать дня, когда убирают номера. Вечером и ночью тележек в зоне доступа просто нет. Так кто тебя так?       — Говорю же, никто.       — Спрашиваю в последний раз: ты подрался или тебя избили?       — Подрался, — потупив взгляд, как-то обреченно ответил Михаил.       — С кем и почему? — все так же строго, словно завуч ученика, допрашивала ресторатора Юлиана.       Катюша даже удивилась. Никогда прежде она не замечала у Виноградовой ни начальственного тона, ни желания покомандовать, ни, тем более, авторитарных замашек.       — Со вчерашним водителем такси, — вконец повесил голову Борщов.       — Что? — в один голос воскликнули девушки.       — Ты же пошел в свой номер, — недоуменно сказала Катя, — где же вы встретились?       — Мне тоже очень интересно это узнать, — наседала Юлиана.       — Я Катю проводил, — почти обреченно начал рассказывать сказку Миша, прекрасно понимая, что сейчас он огребёт по полной программе. Однако, деньги, которые он получил в качестве компенсации за синяк, несколько притупляли инстинкт самосохранения. Тем более, что таксист далеко, он его не услышит, и можно несколько изменить его версию. Главное, чтобы у Виноградовой не возникло желания найти водителя и наказать. — Потом спустился в холл, было несколько душно, и я вышел на улицу. А он там стоял вместе с другими шоферами, ждал, наверное, пассажиров.       — И ты пошел устраивать разборки? — брови Юльки грозно сошлись на переносице.       — Нет-нет! Он сам подошел ко мне и заявил, что такая девушка, как Катя, не для меня, что она королева и ей нужен король, а не… — тут он смутился, даже порозовел, поднял взгляд на Пушкареву и заговорил решительно: — Катенька, вы действительно королева! Вы сегодня такая красивая, что у меня даже глаза слезятся, как будто я смотрю на солнце. А он, этот шоферишко, сказал, что вам не нужен такой, как я. Вот я и… и…       — И полез в драку? — Виноградова, казалось, готова сказать что-то очень резкое, но сумела сдержаться. — Миша, ты понимаешь, что мы в чужой стране? Что ты, мягко говоря, не совсем официально находишься в гостинице? Что никакого отношения к конкурсу «Самая красивая» ты не имеешь? Что я взяла тебя с собой на свой страх и риск, только чтобы помочь тебе обзавестись связями? Что я, в конце концов, всего лишь делаю услугу твоей матери? Понимаешь?       — Нет-нет, Юлиана, — Борщов решил пойти на попятную, выглядеть героем становилось небезопасно, — это не я начал драку, это таксис…       Договорить он не успел, давешний официант, который так неуклюже уронил на пол бутылку с красным вином и забрызгал им Юлиану, снова проявил чудеса косолапости, на сей раз он задел подносом Михаила. Супница, сделав кульбит в воздухе, перевернулась вверх днищем и приземлилась на Мишиной голове, заливая его лицо и затылок желтой пастообразной массой.       — Лук в шорба адс асфар нужно жарить на кукурузном, а не оливковом масле, — растерянно пробормотал Борщов, облизывая губы.       Это было так нелепо и так комично, что не только Катя с Юлианой, но и все, кто стал случайным свидетелем происшествия, не засмеялись — загоготали! И только официант, чуть не плача пытался стянуть с головы пострадавшего супницу, прочно застрявшую на ушах. Подбежал метрдотель, словно фокусник достал из рукава маленький молоточек, похожий на те, которыми невропатологи бьют по коленкам, только целиком металлический, без резиновых прокладок, прицелился и… тюк молоточком по центру днища. Супница раскололась ровнехонько пополам, и, вот оно — чудо престидижитации, осколки даже не упали на пол, подхваченные ловкими руками метрдотеля. Раздались вначале одиночные хлопки, затем аплодисменты, а там и до овации дело дошло.       — Молоточек в рукаве? — задумчиво произнесла Юлиана. — Можно подумать, что в этом ресторане постоянно кому-то на голову надевают супницы. Однако, аттракция! — и вдруг злобно зашипела Борщову: — Немедленно в номер! Мыться. У нас еще столько дел, а ты!       — Я же ни в чем не виноват, — попробовал слабо протестовать Михаил, — это официант. Он опрокинул на ме…       — Точно, официант. Ну, он у меня сейчас получит! — переключила внимание на следующую жертву Виноградова. — Катенька, тебе нужно отдохнуть и переодеться к вечеру, ступай к себе, милая, я потом за тобой зайду. Хорошо?       — Конечно.       Катерина сразу отправилась в свой номер, она же обещала беспрекословно выполнять все распоряжения Юлианы, вот и старалась держать слово. Она даже действительно собралась прилечь на час-полтора и отдохнуть, но из этой затеи ничего не вышло.       Вначале позвонил Колька, а после такое произошло, что ей и вовсе не до отдыха стало. Сперва Зорькин что-то нечленораздельное кричал, потом успокоился, и Катя с трудом, но смогла разобрать суть происходящего.       — Там все на ушах стоят, звонят дяде Валере, требуют сказать, где ты.       — В «Zimaletto»?       — Да нет, в Большом театре! У них партию Дездемоны танцевать некому, решили пригласить тебя, чтобы придушить публично на сцене! Ха-ха-ха! — не то демонически, не то истерически захохотал Зорькин. — Конечно в «Zimaletto», где же еще.       — Но почему? Я же подписала бумаги на дарственную.       — Катька, я понятия не имею, только Андрей твой…       — Он не мой!       — Не цепляйся к словам. Короче, Андрей пропал, а Воропаев требует твоего возвращения, грозит подать иск в суд. Поняла? Так что думай.       И Катя глубоко задумалась. Сразу! Как только положила на рычаг трубку, так и задумалась. Однако, это было занятием бесперспективным, ну, никак она не могла понять ни зачем ее разыскивают, если она больше никакого отношения к «НикаМоде» не имеет, ни, главное, куда пропал Андрей. А вдруг он все рассказал папе и тот его не просто приговорил к расстрелу, но и привел приговор в исполнение?       Катюша вздрогнула, нарисовав в воображении сцену расстрела. Словно наяву увидела, как папа под дулом пистолета заставляет Жданова написать предсмертную записку, мол, в моем самоубийстве прошу никого не винить, потом забраться на подоконник и прыгнуть вниз.       Видение было таким реалистичным и страшным, что больше находиться в одиночестве Пушкарева никак не могла, выскочила из номера и побежала в апартаменты начальницы с такой скоростью, будто за ней гнались разъяренные акционеры «Zimaletto». У самой двери затормозила, остановилась, чтобы отдышаться и успокоиться. Еще не хватало, чтобы Юлиана увидела ее в таком состоянии и решила, что взяла себе в помощницы неврастеничку.       — Нет, милый мой! Нет! Не об этом мы договаривались! — раздался голос Виноградовой из-за неплотно прикрытой двери. — Жданов, я согласилась поддержать твою авантюру не для того, чтобы ты колошматил Мишку и супницы ему на голову опрокидывал. А если бы он обжегся? Как бы я могла посмотреть в глаза Ларисе?       — Ларисе? Какой Ларисе? — послышался голос… Андрея.       «Он здесь, в Египте, — пронеслось в голове у Катюши. — Никакие это не глюки. Это он, это Андрей и был! И таксист, и официант, и уборщик-араб у Пьера, и даже посыльный-еврей! Мамочки! И мулат с розой — это тоже был Жданов! Но зачем? Что за заговор плетут эти двое?». Пушкарева чуть больше приоткрыла дверь, огляделась и юркнула в простенок между ванной комнатой и салоном, там никто ее увидеть не мог, а слушать было гораздо удобней.       — Это все, что тебя интересует? — не снижая накал негодования, спросила Юлиана. — Лариса — это мать Михаила, мамина двоюродная сестра. Так что ты воюешь против моего племянника.       — Брата. Троюродного, — уточнил Андрей. — Нифига ты не понимаешь в степенях родства.       — Хоть десятиюродного дедушки! — Виноградова топнула ножкой. — Ты зачем полез в драку? Тебе не стыдно? Связался черт с младенцем. Ты же мне сказал, что он на пляже загорает, а?       — А он и загорал, думал, что за загаром синяк виден не будет. И вообще, если хочешь знать, то это не я в драку полез, это твой двоюродный козлик выскочил следом за мной из гостиницы и такую херню начал нести, что будь на моем месте египтянин, он бы уже посадил твоего «крошку». Или на нары бы посадил, или на перо.       — Господи, что за жаргон?       — Ты про жаргон лучше спроси родственничка. Знаешь, что мне твой урка заявил?       — Что?       — Что такие, как я, люди второго сорта, что их дело рикшами быть, и возить на своем хребте белых людей. Расист недоделанный.       — И на каком языке от тебе это сказал?       — На русском, он же другого не знает.       — Значит, он говорил не для тебя, он же не знал, что ты поймешь… Но все равно — поганец. — Юлиана сбавила тон. — И ты его ударил?       — Конечно, ударил. Но не за это.       — А за что?       — Понимаешь, Юль, он Катю обидел.       — Как это? — она даже растерялась. — Вроде Катюха ему понравилась.       — Знаешь, иногда очень полезно сделать вид, что не понимаешь говорящего. Так вот, твой Мишаня заявил, что такая «красотка» ему нафиг не нужна, что он охотно уступил бы ее мне, но она может найти спонсоров, помочь раскрутить его бизнес, и потом, она — москвичка, у нее есть жилплощадь. Ну, тут я не выдержал.       — Правильно не выдержал, — согласилась Виноградова, — мало наподдал козлу. — Отошла в сторону и тяжело вздохнула. — А сегодня что между вами произошло?       — Во-первых, мне не понравилось, как он на Катеньку смотрит. Катя — моя! И я никому не позво…       — А во-вторых? — остановила Андрея Юлиана.       — Я, когда вмазал Михаилу, сделал вид, что страшно испугался, начал совать ему деньги, мол, меня могут уволить, и все такое. Просил об одном — скажи, что упал, иначе мало не покажется. Юлька, я очень хотел оставаться для Кати в тени, понимаешь?       — Понимаю. Вижу, что ты ее любишь, иначе не помогала бы. И что Миша?       — Он взял купюры, пятьсот баксов, между прочим, пообещал молчать, а сам… И как мне его было остановить? Я должен был прервать его словесный понос.       — Ты хоть расплатился за ущерб?       — Обижаешь, конечно же, я за все расплатился. Не сдашь меня Катеньке? Не сдавай, а?       Пушкарева, никем не замеченная, ужом выскользнула из номера и поднялась к себе, приговаривая на ходу:       — Театр решил устроить? Театр? Ладно, будет тебе театр, Андрюшенька! Я тебе такую Дездемону устрою, что ты у меня станешь Отелло…