Каждый выбирает для себя...

      Негромко постучав в двери Катиной комнаты и не дождавшись никакого ответа, Валерий Сергеевич несколько встревожился.       — Катюша, что случилось?       — Ничего не случилось, папа.       — Открой двери! — отец требовательно стукнул о косяк.       — Ну, что, довольны, не могли кричать тише? — зашипела Катя на Андрея, и начала лихорадочно обшаривать глазами комнату.       — В шкаф не полезу, я там однажды уже был, и под диван тоже не стану прятаться, — твердо заявил Жданов.       — Папа убьет и вас, и меня, — Катюша чуть ли не плакала, и не напрасно, отец уже вовсю колотил в дверь, и она вот-вот могла не выдержать натиска.       — Ты же сама хотела позвать на помощь, ну вот, помощь пришла, чего же ты испугалась?       — Катя, открой, или я вышибу двери!.. Катенька, что случилось?.. Пушкарева, ты там в обморок грохнулась, что ли?.. — взволнованно кричали старшие Пушкаревы, да и Зорькин от них не отставал.       Катя, побледневшая, как стена за ее спиной, затравленно посмотрела на Жданова, потом с тоской на окно, причем на окно дольше.       — У тебя сил не хватит, чтобы меня вышвырнуть, — усмехнулся Андрей с горечью.       — Даже не собираюсь, — спина девушки выпрямилась, она решительно пошла к двери, отомкнула ее и распахнула полотно.       Немая сцена из «Ревизора» могла бы позавидовать эмоциональному накалу немой сцены из «Пушкаревской квартиры». Валерий Сергеевич, окаменевший, как командор, застыл с остекленевшими глазами, Елена Александровна, напротив, глаза резко закрыла, а вот рот распахнула, явно, чтобы закричать, но не закричала, а тоже вроде как окаменела с открытым ртом. Зорькин «окаменевать» не собирался, но от неожиданности лицезрения Андрея Павловича в комнате, которую он оставил исключительно с Катькой внутри, никаких умных слов в голову ему не приходило.       — А теперь вы ошиблись окном? — наконец выдавил из себя Колька.       — Нет, — зло и весело заявила Катюша, — Степановы его выбросили в окно, за ненадобностью, пролетая мимо, Андрей Павлович уцепился за наш подоконник. Не могла же я в такой ситуации не дать приюта начальнику, пусть и бывшему.       — Андрей Павлович, — запричитала, открывшая к тому времени глаза, Елена Санна, — у вас кровь течет.       — Где? — удивился Андрей.       — С руки, вы поранились.       — Ага, — нервно хохотнул Зоркин. — Цеплялся за подоконник, и вот результат, а я тысячу раз говорил вам: дядя Валера, не вбивайте гвозди снаружи, а то будет мимо пролетать Катькин начальник и поранится.       Андрей посмотрел на правую руку, кровь действительно капала.       — Это меня собака Павлова…       — Степановых, — поправила Катя, перебивая. — И не собака, а тигрица вас укусила за палец. Зорькин тысячу раз говорил вам: не суйте разъяренным тиграм руки в рот, Андрей Павлович, укусят.       — А ну, заканчивайте этот балаган! — взревел, вышедший из окаменения, Пушкарев. — Андрей Павлович, я требую разъяснений. Что вы делаете в комнате моей дочери?       Жданов, словно давно ждал этого вопроса, расслабился и даже улыбнулся, но затем посерьезнел и ответил без нотки юмора:       — Делаю предложение руки и сердца.       Казалось бы, что здесь смешного и страшного? В дом пришел мужчина, чтобы позвать девушку замуж, ну да, не в дверь пришел, а в окно, так ведь в двери же не пустили. Однако, Пушкаревы-старшие вместе с Колькою засмеялись, а Катенька, словно ее ударили вскрикнула и в глазах появился ужас.       — Андрей Павлович шутит, — побелевшими губами едва слышно пробормотала девушка.       — Понятно, что шутит, — почти благодушно сказал Валерий Сергеевич. — У него уже есть невеста.       — Не шу-чу, — твердо, разделяя слово на слоги, заявил Жданов. — Мы с Кирой расстались, я не могу на ней жениться, потому что люблю Катю. И прошу у вас ее руки.       Наступила тяжелая, липкая, давящая на уши тишина, не нарушаемая даже скрипом половиц. Кажется, еще доля секунды и все сорвались бы на крик, но к счастью, именно в этот миг засвистел, закипая, чайник.       — Андрей Павлович, пойдемте, я перевяжу вам руку и напою чаем, — механическим голосом, словно робот, пригласила Катина мама.       — Вот-вот, пойдемте, нам есть, о чем с вами поговорить, и что обсудить, — забрюзжал Валерий.       — Мам, папа, идите, мне нужно сказать пару слов Андрею Павловичу наедине. Колька, — заметив, что друг не собирается покидать комнату, окрикнула Катя, — ты тоже уйди, пожалуйста, — и, дождавшись пока за ним закроется дверь, обернулась к Жданову. — Вы для чего устроили этот цирк?       — Это не цирк, Катенька, каждое мое слово правдиво. Я хотел все рассказать тебе наедине, но ты меня не слышишь. Пришлось просить твоей руки у твоих родителей. А знаешь, может, это и хорошо, может, ты меня хотя бы с помощью родителей услышишь.       — И что вы им скажете, что втянули меня в аферу? Что спали со мной, чтобы я не украла вашу компанию? Да папа камня на камне не оставит от «Zimaletto» после вашего откровения. Впрочем, если вам надоело жить — вперед. Кто я такая, чтобы вас отговаривать? — Катя уже пошла к двери и даже хотела ее распахнуть, но не смогла, обернулась и жалобно попросила: — Не надо, не убивайте их, пожалуйста! У меня никого больше нет… И ничего. Даже если вы мне хотите отомстить за то, что вам пришлось, пересиливая отвращение, спать со мной, не отыгрывайтесь на родителях, прошу вас.       У Андрея похолодели кончики пальцев от жалости, сердце сжалось в комочек, а на глаза навернулись слезы от боли за нее, за его Катеньку. Это он, он сам был виновником ее горя, и это осознавал прекрасно.       — Что ты такое говоришь? — сглотнув застрявший в горле ком, выдавил из себя Жданов. — Да я… Я… Я… Да мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я хочу тебя так, что у меня тело судорогами сводит, когда я только думаю о тебе.       — Хотите? Очень хотите? Я вам не верю. Вы что же, забыли, что «спать с та­кой жен­щи­ной, как Пуш­ка­рё­ва нор­маль­ный муж­чи­на мо­жет толь­ко под нар­ко­зом»? — горько сказала Катя и снова попросила: — Не причиняйте боли родителям.       — Я никогда… Слышишь? Я никогда не причиню горя твоим родителям. И тебе тоже.       — Я вам не верю. Вы что-то задумали, что-то подлое и нехорошее, только я не могу понять что и зачем. Я же отдала вам вашу компанию, за что вы так со мной?       — А ты поверь! Катя, пожалуйста, не уезжай. Дай мне возможность перед тобой оправдаться, выслушай. Только выслушай, а потом принимай решение.       — Что бы вы не сказали, все будет ложью. Я прошу вас лишь об одном, если в вас есть хоть капля жалости, ничего не рассказывайте моим родным. Я никогда вам такого не прощу.       — Андрей Павлович, — раздалось с кухни, — вы идете или мне самому за вами прийти?       — Иду, Валерий Сергеевич. Уже иду. — Жданов повернулся к Катюше и умоляюще произнес: — Дай мне шанс объясниться. Прошу тебя, дай мне шанс.       Едва за Андреем закрылась дверь, как Катя развила бурную деятельность — мгновенно переоделась, закрыла чемодан, проверила наличие документов в сумочке, присела к столу и написала записку:       «Дорогие родители, я дала слово Пушкаревых и не могу его нарушить. Я улетаю, как и было запланировано. Пожалуйста, никому не говорите, куда я лечу. Никому! Особенно кому-либо из «Zimaletto». Позвоню, как только разместимся в гостинице. Крепко обнимаю и целую вас. Ваша Катя».       — Ну, вот и всё, — сказала вслух самой себе девушка. — Прощайте, Андрей Павлович, теперь уже навсегда.       Катюша выглянула в коридор и увидела Кольку, торчавшего в проеме кухни. Он повернул голову на скрип открывающейся двери, и она успела просигналить другу, чтобы не поднимал шум, приложив палец к губам. Зорькин кивнул и раскинул руки, еще больше загораживая обзор.       Выскочив незамеченной, девушка тут же поймала такси и направилась в аэропорт.       — Ты все-таки летишь? — приветствовала ее Юлиана.       — Что значит, все-таки? — удивилась Катюша. — Мы же договаривались. Или я вам не нужна больше?       — Нужна, очень нужна. Только… Я думала, что Жданов тебя не отпустит, уж больно решительно он был настроен против твоего полета со мной.       — Жданов? К-какой Жданов? — от неожиданности Пушкарева даже заикаться стала. — Павел Олегович?       — Нет, Андрей. Он мне позвонил, сказал, что отменил свадьбу, что любит тебя и что никуда тебя не отпустит.       — Андрей отменил свадьбу? Звонил вам? Сказал что меня любит?       — Да. Господи, девочка, что с тобой? Ты побелела, как мел.       — Он не врал! — словно в прострации, словно не слыша Юлиану, зашептала Катя. — Мамочки! Он не врал! Но зачем ему это нужно? Он не может меня любить, никак не может.       Из глаз Катюши полились горячие слезы, обжигающие щеки, шею, разъедающие сердце.       Он никогда ее не любил, он только смеялся над ней, вместе с Малиновским обсасывая самые интимные моменты ее поведения во время секса, делясь «ненасытностью страшилок в этом вопросе» — это было аксиомой для нее, она сама читала все это в инструкции, которую он выполнял неукоснительно. Тогда зачем он отменил свадьбу? Зачем звонил Юлиане? Зачем явился к ней домой и заявил родителям, что он ее любит? Зачем?.. Зачем?!. Зачем?! Что еще ему от нее нужно?       — Бедная моя девочка, — Юлиана осторожно прижала голову помощницы к себе и погладила по волосам. — Андрей тебя любит, не сомневайся. Я слишком давно его знаю, он осторожен и нерешителен. И если он отменил свадьбу, то это не с бухты-барахты.       — А может, и не отменил? Может, и вам соврал?       — Сейчас проверим. — Юлиана решительно набрала какой-то номер. — Вика, здравствуй. Я не могу дозвониться до Киры, а мне нужно улетать. Ты можешь ей передать, что я не смогу завтра прийти на свадьбу? Что? — очень натурально удивилась она. — Какой ужас. Передай ей, чтобы не расстраивалась, не стоит он этого. Ей радоваться нужно, что вовремя соскочила, иначе испортила бы себе жизнь, — чертыхнувшись, Виноградова нажала на кнопку сброса звонка. — Вот трепло, тут же выложила и про отмену свадьбы, и про то, что Жданов козёл, раз променял Киру, на тебя.       — На меня? И все уже об этом знают? — Катя сгорбилась, стараясь сделаться как можно незаметнее. — Господи! Зачем ему все это нужно? Что он задумал? Для чего? — вопрошала она, размазывая слезы по щекам.       — А тебе не приходило в голову, что он просто устал врать, что захотел вытащить из подполья свою любовь, что испугался тебя потерять?       — Не приходило.       — А ты подумай об этом. Крепко подумай. Ладно, пора определяться. Что ты решила? Остаешься или летишь со мной? Прости, что тороплю, но регистрация уже началась. Я тебя понимаю, однако, и мне нужно знать, что делать.       — Я лечу с вами, — все еще всхлипывая, сказала Катюша. — И вас не хочу подводить, и мне нужно время, чтобы подумать и понять, что происходит.       — Тогда пошли. Поговорим во время полета.