Каждый выбирает для себя...

      — Вы меня не слышите, Павел Олегович, — кричал Сашка, срывая голос. — Нет больше «Zimaletto», понимаете? Нет! — он потряс какой-то книгой перед лицом Жданова-старшего. — Это реестр компаний. Посмотрите, что ваш сын сде…       — Сашенька, — чуть ли не плача, перебила его Маргарита, мать Андрея и жена Павла, — это какая-то ошибка. Я уверена, что как только мы дозвонимся Андрюше, он нам все объяснит. А пока нам всем нужно успокоиться.       — Вы же сами пробовали ему звонить, но он не отвечает. Натворил дел и смылся, а может, он уже загорает где-нибудь в Новой Зеландии на пляже. Там же сейчас лето, почему бы и не позагорать на наши деньги?       — Ты голову-то включи, — заорал на Воропаева Ромка, — до Новой Зеландии лететь больше тридцати часов с пересадкой, так что даже если Палыч и сделал ноги, то он сейчас в воздухе, а никак не на пляже.       — Сашенька, ну, что ты такое говоришь? Куда Андрей мог улететь? Никуда. Он же сказал, что все нам объяснит, так что давай дождемся его объяснений. И потом, ты же знаешь, что сегодня вечером мы будем принимать подарки, а завтра их с Кирочкой свадьба, — продолжала увещевать разъяренного Сашку Марго.       Двери конференц-зала открылись, все автоматически повернули головы на скрип и застыли. Бледная, с горящими глазами и чуть подрагивающими руками, на пороге стояла, пошатываясь, совершенно пьяная… Кира Воропаева.       — Никакой свадьбы не будет, — с трудом выговорила она и приземлилась на кресло, вовремя придвинутое к ней Ромкой.       — Кирюша, детка, так нельзя. Вы же друг друга любите, нельзя предавать любимого в трудную минуту. Даже если Андрей оказался не очень хорошим президентом, даже если он не справился со своей должностью, то это не зна…       — Не справился со своей должностью?! — взвизгнул Сашка. — Сейчас это так называется?       — Жданов меня не любит, — словно не слыша визга брата, Кира отреагировала только на слова Марго. — Ик, — громко икнула она и заплакала.       — Сколько раз мне еще сказать, чтобы вы меня услышали? — теперь уже Сашка проигнорировал последние слова сестры. — Посмотрите реестр! «Zimaletto» передан за долги компании «НикаМода»! И это называется «не очень хороший президент»? Что же тогда ужасный?       — «НикаМода»? — встрепенулся Павел Олегович. — Что это за компания? Что-то очень знакомое, я уже где-то слышал это название.       — Боже! — воздел глаза к потолку Воропаев. — Еще бы не слышали. Только вчера, в этом самом кабинете Пушкарева врала нам, что эту компанию подарил ей ее жених. А на самом деле, это наш щедрый Андрюша упаковал нашу компанию в коробочку, перевязал золотистой ленточкой и презентовал своей собачонке, не ясно только за какие заслуги.       — И «Zimaletto» тоже теперь её? — спросила Кира, стараясь сфокусировать взгляд, и пьяненько засмеялась.       — Что значит — тоже? — резко развернулся к сестре Сашка. — А что еще?       — Кто! Надо спрашивать не что, а кто. Жданов Андрей Павлович! Он сам мне сказал, что любит ее. Так что если завтра и будет свадьба, то Андрюшенькина с Катюшенькой, а никак не со мной. А «Zimaletto» — это его свадебный подарок невесте. Он же у нас щедрый жених.       — ДевОчка мОя, ты сОвсем сбрендЕла? Пить надО меньшЕ. — рассмеялся Милко, модельер компании, считающий себя гением.       Он был ценителем прекрасного, этот Милко Вуканович, и представить, что кто-то мог бы хотя бы посмотреть в сторону Пушкаревой, он никак не мог при всем его богатом воображении. А уж поверить тому, что Андрей, этот рафинированный эстет, влюбился в женщину с железными зубами, это уж и вовсе было для него фантастикой, разрывом шаблона.       — Кирочка, ты просто выпила чуть больше, чем могла. Пойдем, милая, я сделаю тебе кофе, — ласково приобняла ее Маргарита.       — Вы думаете, я пьяная? Да, я пьяная, — горько сказала Кира, обвела глазами всех присутствующих, вздохнула и крикнула: — но я говорю правду!       — Так, мне все это надоело, — уже без истерических нот, устало произнес Сашка. — Кирочка, ты радоваться должна, если этот стрекозёл нашел себе другую жертву. Радоваться, а не рыдать. Устроили тут ромашку: любит, не любит. Разве это сейчас важно?       — А что сейчас важно, Саша? — угрюмо спросил Павел Олегович.       — «Zimaletto»! Вот это действительно важно, а вы занимаетесь глупостями. — он помолчал чуть-чуть. — И вот еще что, я хочу, чтобы вы все знали, я сегодня встречаюсь с адвокатами, собираюсь написать заявление в суд. Я не позволю Пушкаревой прикарманить нашу собственность, и Андрею не позволю оставить меня нищим.       — Погоди, Саша, давай дождемся Андрея, он нам все объяснит, и потом будем решать, что делать.       — Вижу я его желание объясняться, прекрасно вижу. Так что, не обессудьте, я намерен вернуть свое любыми путями, даже если придется распродать компанию.       — Продавать нечего, Сашка, — сказал Роман, практически молчавший до этой минуты.       Все взгляды обратились на Малиновского. Он потер лицо руками, затем, задумавшись, прикусил губу и слегка встряхнул головой. Потом тяжело вздохнул и встал.       — Думаю, что я знаю, какое неотложное дело заставило Андрея покинуть Совет директоров. Я с ним не согласен, но это его право.       — И к чему ты это? — Воропаеву нетерпелось уйти, его ждал адвокат.       — К тому, что я могу вам все объяснить, так что присаживайся, Сашка Юрьич. Присаживайся и слушай правду.

***

      Как назло, Катя действительно собралась переодеваться и первым делом сняла очки, поэтому, когда в проеме окна появился огромный черный силуэт не то птицы, не то человека, не то самого дьявола (без очков она не разглядела кто это), она и закричать-то от ужаса не смогла, только вздрогнула и банально лишилась чувств. Хорошо еще, что Андрей успел подхватить ее на руки у самого пола, а то могла бы упасть и удариться.       Впрочем, Катенька могла бы и из его рук выпасть, а то и рухнуть вместе с ним, так у него подкосились ноги, когда он впервые за последние два месяца смог прижать её к себе. Ему бы на помощь кого-то позвать, или самому попытаться привести ее в сознание, а он только глупо улыбался и дрожал, и в этом не было ничего ни плотского, ни тем более, похотливого, видит Бог. Просто он и сам на какое-то время лишился разума от переполнявшего все его существо счастья, да и от ужаса, что мог бы выбрать красные папки и уже никогда (ни-ког-да!) не только не прикоснуться — вообще не увидеть эту маленькую, хрупкую, не очень красивую, но такую любимую девочку.       К счастью, Андрей довольно быстро вышел из прострации, уложил Катеньку на диван, расстегнул ей несколько пуговичек на блузе, чтобы тугой воротник не мешал дышать, схватил со стола стакан, наполовину наполненный водой, и плеснул ей на лицо. Ресницы девушки дрогнули, она судорожно втянула в себя воздух, открыла глаза и тут же попыталась закричать, все еще не понимая, кто в её комнате, а этого Жданов не мог позволить Катюше. Если она закричит, Валерий Сергеевич не посмотрит, что дверь заперта на ключ, вышибет ее, не задумываясь, лишь бы прийти на помощь дочери, и тогда не получится никакого разговора, тогда Катя его даже не услышит.       Конечно, Андрей мог закрыть рот Катюше поцелуем, и ему очень хотелось сделать именно это, но чем бы он тогда просил у нее прощение? Чем бы объяснял ей, что все не так, как кажется? Вот то-то и оно, что это не вариант. Поэтому Жданов пошел на крайние меры — зажал девочке рот рукой.       — Катенька, это я, Андрей, не пугайся.       Может, бояться Пушкарева и перестала, но вырываться начала с такой силой, словно ничего омерзительнее прикосновения ее бывшего шефа для нее в этом мире не было.       — Нам надо поговорить. Если ты не будешь кричать, я сейчас уберу руку. Ты меня слышишь? — Катя на секунду замерла и кивнула. — Кричать будешь? — она помотала головой.       Андрей с облегчением отнял руку от лица девушки, как оказалось, напрасно. Едва обретя возможность, Катя не преминула вскочить с дивана и закричать: — «Па…». Хорошо еще, что у Андрея была реакция каратиста, а желание сделать все возможное и невозможное, чтобы девушка его выслушала, почти маниакальным, вот он и не дал ей возможности докричать. И на этот раз он все сделал правильно, одной рукой обхватил девушку за талию со спины, другой — плотно закрыл ей рот, сел на стул и Катя оказалась у него на коленях, а ее уши в полном распоряжении его голоса.       «Это не честно, не по-спортивному, Андрей применил запрещенный прием», — вяло подумала Катюша, совершенно переставая соображать что-либо. Она всегда теряла голову даже если он просто находился рядом, а уж если обнимал ее или целовал, так и вовсе растекалась в пространстве жидким металлом — ртутью, рассыпаясь на маленькие кусочки, а потом с трудом себя собирала. «Как Терминатор, — как-то подумалось ей. — Но я же не Терминатор, мне больно».       И сейчас ей тоже было больно, очень больно. Нет, не физически, а от того, что она никак не могла сделать то, что хотела — вырваться любым способом, пусть даже для этого пришлось бы прокусить ему руку. Больно, от своего безволия. От того, что он имел над ней такую власть, что она все готова была забыть и простить, только бы еще хоть минутку вот так же спиной чувствовать частое биение его сердца, животом — его горячую, чуть дрожащую руку, только бы губы горели под его ладонью, только бы он обжигал своим дыханием кожу на ее шее, а его слова сладким медом текли бы в ее уши, и неважно, что он при этом говорить будет.       «Катька, одумайся, — кричал её внутренний голос. — Найди в себе силы и укуси его. Укуси! Укуси! Он снова наврет с три короба, не слушай его, не слушай! Потом будет больно, еще больнее, чем было». Но она ничего не могла с собой поделать — таяла, как воск под огнем и умирала от желания, чтобы он держал ее в этом плену целую вечность.       А он никак не мог собраться с мыслями, чтобы начать говорить по существу, потому что тоже таял, как воск, каждой своей клеточкой чувствуя Катеньку, и умирал от желания, держать ее в этом плену целую вечность.       — Я люблю тебя, — Андрей смог, наконец, выдавить из себя первых три слова.       И волшебство для Кати сразу закончилось… Он столько раз говорил ей о своей любви, что у нее выработался стойкий иммунитет на его «любовь». Да что там — иммунитет, это слово вызывало у нее рвотный позыв.       … «В не­ко­то­ром смыс­ле ты да­же ге­рой. По­то­му, что спать с та­кой жен­щи­ной, как Пуш­ка­рё­ва нор­маль­ный муж­чи­на мо­жет толь­ко под нар­ко­зом»… — услужливо напомнил инструкцию компьютер в ее голове.       — Ай, — вскрикнул Жданов, одернув руку с прокушенным пальцем от лица Кати. Хватка ослабла, девушка попыталась вывернуться, но не смогла.       — Отпустите меня, Андрей Павлович. Пожалуйста, — тихо попросила она. — Я не буду кричать, честное слово.       Он разжал руку, Катя тут же соскользнула с его колен и отошла подальше. И ему сразу стало легко приступить к сути.       — Я показал акционерам реальный отчет, — начал Андрей.       — Поздравляю вас. Но меня это не касается, я уволилась, подписала дарственную на «НикаМоду» на ваше имя, меня ничто больше не связывает с вашей компанией. Так чего вы еще от меня хотите?       — Я отменил свадьбу и сказал Кире, что люблю тебя, — словно не слыша, что говорит ему Катерина, продолжил Жданов.       — Если вы думаете, что я поверю хоть одному вашему слову, то вы глубоко ошибаетесь.       — Все не так, как кажется, слышишь? Я действительно очень тебя люблю.       — Если вы не хотите, чтобы я закричала, никогда больше не смейте мне говорить о своей любви. Прежней дурочки Катеньки больше нет. Вы убили ее. Убивали долго, день за днем, выполняя инструкцию. Добили сегодня, когда решили отпра…       — Я люблю тебя, — перебил Андрей слишком громко.       В двери Катиной комнаты тут же постучали…