Каждый выбирает для себя...

      Андрей лишь чуть приоткрыл дверь, и попытался придержать ее плечом, как к нему тут же подошел Ромка.       — Давай помогу, — громко сказал он, забирая из рук Жданова часть папок, и едва слышно шепнул: — А где Пушкарева?       — Потом, все потом, — не снижая голоса ответил Андрей. — Разложи, пожалуйста, папки.       — А кто доклад будет делать? — все так же тихо спросил Малиновский, заглядывая Жданову за спину. — Катька где?       — Мальчики, что вы там шепчитесь? — игриво проворковала Воропаева.       Надо сказать, что со вчерашнего вечера, когда Кира поняла, что никакой свадьбы не будет, ее настроение прочно стало угрюмым и мрачным. Еще сегодня утром она бросалась на всех и каждого, кричала, ругалась и даже оскорбляла, потом не выдержала и почти расплакалась перед Викой, своей заклятой подружкой, рассказала ей, что Андрей не собирается на ней жениться. И ожила Кирюша только после того, как Жданов, уже здесь, в конференц-зале, взял ее за руку, и сказал, публично сказал, что свадьбе быть. Ну, откуда ей было знать, что она лишь часть плана по спасению компании, что это Ромка утром уговорил ее жениха жениться на ней, и то не взаправду, а понарошку. Жениться, чтобы вскорости развестись!       И ее, Кирина сломанная судьба, тоже была на совести Андрея, сейчас он это остро почувствовал, глядя в веселое, беззаботное лицо Воропаевой, и решил, что не станет продлевать агонию. Ни себе, ни другим. Всё! Пришла пора платить долги по самому крупному счету. По счету, предъявленному жизнью.       — Прошу минуточку внимания, — хриплым, в миг севшим голосом, попросил пока еще президент, Андрей Павлович Жданов.       — А что? Ты уже проср… — тут же начал подкалывать Сашка, но все же остановился вовремя, выразился культурно: — Ты уже не поносишь, у тебя случился запор?       Он вообще в этот день был в ударе — смеялся, язвил по поводу и без, задирал всех, кто попадался ему под руку. В общем, вел себя так, как будто у него была температура. А у него и в самом деле был жар, но вовсе не от болезни, а исключительно потому, что в его портфеле лежала «бомба для председателя»*. Сегодня он, как он думал, наконец, одержит победу над вечным своим врагом. Он всем им докажет, что с самого начала был прав, что он, и только он, Александр Юрьевич Воропаев, достоин был стать президентом.       — А где твоя ручная собачонка? Я очень хочу послушать, как она будет читать доклад.       Андрей побелел, кулаки его сжались, он молча, без единого звука, бросился к Сашке и чуть не влепил ему пощечину, хорошо еще, что отец его вовремя остановил. Видно что-то в лице сына было такое, что проняло даже Павла, как правило, редко обращающего внимание на чужие переживания.       — Саша! — окрикнул Жданов-старший Воропаева. — Еще одно твое слово не по существу, и мы разойдемся. Мне надоело, что ты вечно превращаешь Совет директоров в балаган.       — Я? Да это Андрей превра…       — Я все сказал, — грозно приподнялся с кресла Павел, перебивая зарвавшегося мальчишку. — Ни одного твоего постороннего слова я не потерплю. Хотите выяснить отношения раз и навсегда, встретьтесь где-нибудь в подворотне, набейте друг другу морды и успокойтесь уже, наконец. Хватит устраивать Детский сад на лужайке.       — Ладно, я могу и помолчать, — неожиданно легко согласился Сашка, предвкушая, как он взорвет бомбу, и как начнет верещать тот же Павел Олегович, который сейчас обзывает его «детским садом». — Пусть Андрюшенька говорит, а мы послушаем его сказки.       — Сказок не будет, — твердо сказал Жданов-младший. — Перед вами доклад о положении «Zimaletto» на текущий момент. Изучайте. Сразу хочу сказать, что президента из меня не получилось, и ты, папа, и ты, Сашка, были абсолютно правы — рано мне было садится в твое кресло, отец.       — Ой, дурак, — почти беззвучно простонал Малиновский, — что ты творишь?       — О выходе из кризиса мы поговорим завтра, — словно не слыша реплики друга, продолжил Андрей. — А сейчас, простите, но мне необходимо уйти.       Поднялся такой шум, что разобрать хоть что-нибудь членораздельное стало невозможно. Кричали все, кроме, пожалуй, Ромки и Киры, кричали и на президента, и друг на друга, и вообще… кричали.       — Кира, мне надо с тобой поговорить, — наклонившись к самому уху девушки, сказал Андрей, — пойдем в твой кабинет.       Она взглянула на жениха, поежилась, но покорно поднялась и пошла к двери в холл, он за ней. Им что-то кричали в спины, требовали вернуться немедленно, а Роман так и вовсе вылетел из конференц-зала вместе с ними, схватил друга за рукав и зашипел:       — Что случилось? Ты можешь мне ответить всего на один вопрос? Почему ты…       — Завтра, Ромка, на все вопросы я тебе отвечу завтра. А сейчас тебе лучше меня не трогать.       Жданов выдернул свою руку из захвата и быстрым шагом направился вслед за теперь уже бывшей невестой. Вот только он еще не знал, как скажет об этом ей. А сказать было необходимо. И ради него, и ради Кати, и ради самой Киры. Хватит ей дурить голову, хватит издеваться над ней, она тоже человек и имеет право и на честные отношения, и на счастье без обмана.       — Мы будем говорить не о компании? Так? — едва закрыв двери, спросила Кирюша.       — Да.       — О нашей свадьбе? — он промолчал. — Я поняла, свадьбы не будет. Ты меня бросаешь, да? — после довольно долгого молчания спросила девушка, в миг постаревшая на несколько лет.       — Ты же не вещь, чтобы тебя можно было бросить, — горько скривился он. — Кирочка, пожалуйста, поверь мне, что так будет лучше.       — Кому лучше? Мне? А почему ты за меня решаешь, как мне будет лучше? Я же люблю тебя Андрей, я на все ради тебя готова. Я боролась за нашу любовь, я четыре года тебе все прощала. Ты гулял от меня направо и налево — я прощала. Ты возвращался — я всегда тебя принимала. Я унижалась перед тобой, выставляла себя перед людьми идиоткой. И всё ради нашей любви. А теперь ты от меня уходишь?       — Да, ухожу. И, возможно, это первый и единственный мой честный поступок в жизни. Поверь мне, я тебя недостоин. Очень скоро ты поймешь это сама. Я монстр. Я… Кира, самое лучшее, что я могу для тебя сделать — это уйти. Ты заслуживаешь, чтобы тебя любили.       — А ты не любишь?       — Я не люблю.       — Ты полюбил другую? — Кира заплакала, и он не решился даже подойти к ней, чтобы успокоить, боялся, что она это воспримет, как знак примирения, как надежду.       — Да, Кирюша, я полюбил другую, прости, — мягко, но очень убежденно ответил он.       — Кто она? Я ее знаю?       Боже, как он боялся этого вопроса, но как, в то же время, его ждал. Ему безумно хотелось произнести вслух Катино имя, вытащить его из подвала на свет Божий, открыто заявить всему миру, что любить Катюшу — это не преступление, а благодать. Он вспомнил, как сказала его любимая девочка в «Лиссабоне» тогда, когда он был еще слепым подонком и стеснялся её внешнего вида: — Мы же не вампиры, чтобы любить и жить в темноте.       Только… Не Кире же говорить о Катеньке, правда? Большего оскорбления для Кирюши и придумать нельзя. Тогда уж точно не избежать ни истерики, ни проклятий в адрес его девочки.       — Какая разница, кто она? Девушка, обычная девушка.       — Модель?       — Нет, не модель.       — Она что, лучше меня, красивей?       — Нет, она далеко не красавица, Кирочка.       — Тогда, почему? Почему она, а не я?       — А почему ты любишь меня, а не скажем, Геру Полянского или Никиту Минаева? Они оба умнее, красивее и успешнее меня, и уж точно, гораздо честнее, чем я, они никогда бы тебя не обманывали, не бегали бы по моделькам, но ты почему-то любишь меня вопреки здравому смыслу.       — Сердцу ведь не прикажешь, правда? — горько заплакала Кира.       — Правда. И моему не прикажешь, оно полюбило другую. Прости. И не плачь, кто-кто, а я уж точно не стою твоих слез.       — Андрюша, а может, тебе только кажется, что ты ее любишь? — глаза девушки покраснели, нос распух, и она начала им пошмыгивать. — Вспомни, ведь так было всегда. Ты влюблялся, а через какое-то время снова ко мне возвращался. Почему ты думаешь, что теперь будет иначе? Ты вернешься, я знаю, ты ко мне вернешься, и мы поже…       — Я никогда не вернусь.       — Но почему? — Кира уже не плакала, а рыдала.       — Потому что я даже не знаю, простит ли она меня или выгонит навсегда, но я ухожу. Не к ней ухожу — от тебя. Я хочу, чтобы ты стала свободной, чтобы ни на что не надеялась. Только тогда ты сможешь зажить своей жизнью. Поверь, ты достойна, чтобы любила не только ты, но и тебя.       — Вот видишь, она может тебя выгнать, значит, не любит. А я приму, потому что люблю тебя. Подумай над этим, Андрей.       — Она меня любит, я знаю, но дело не в этом. Дело в том, что я впервые в жизни не влюбился, не захотел переспать, а полюбил. Прости, Кирюша, я должен идти.       — К ней?       — Да.       Он уже взялся за ручку двери, когда Кира вцепилась в него мертвой хваткой, прижалась, дрожа, как осиновый листок, обхватила его за шею.       — Кто она, Андрей? Прошу тебя, скажи мне, кто она. Мне будет легче, я хотя бы буду знать, кого ненавидеть.       — Ты и так ее ненавидишь, всегда ненавидела, с самого первого взгляда, — горько ответил Жданов, разнял руки девушки и поцеловал ее в макушку. — Мне надо идти.       — Это… — Кира задохнулась, вдруг поняв, кто ее соперница, — Это Пушкарева?       — Да, это Катя. Я люблю ее. Еще раз прости, — и пока его бывшая невеста стояла в оцепенении, Жданов быстро пошел в сторону лифтов, слава Богу, никого по пути не встретив.       Он еще различил нервные выкрики Сашки в конференц-зале, и глубокий утробный Кирин вой в спину: «Ненавижу. Будьте вы прокляты»! Он понимал, что воет не Кира, воет ее боль, но он уже бежал по лестнице вниз, в гараж…       Естественно, Катя на его звонки не отвечала, естественно он ей звонил без конца. Дважды чудом избежал аварии, но мобильный из рук так и не выпустил, постоянно нажимая кнопку «повтор».       Ромкин звонок настиг Андрея между вторым и третьим этажом Катиного дома.       — Я же сказал, все завтра, — вместо «алло», прорычал Жданов в трубку.       — Какое завтра? Ты себе не можешь представить, что здесь творится.       — Мне все равно, что там творится, сейчас я должен вернуть Катю. Все остальное потом.       — Ты что? Ты поехал к Пушкаревой? Палыч, не делай этого, ты и так уже натворил больше, чем нужно. Давай встретимся, выпьем, поговорим, ты мне все расскажешь, может, я смогу во всем разобраться. Может еще можно тебе как-то помочь.       — Ты мне уже помог, так помог, что в пору лезть в петлю.       — Да она же тебя предала! Обещала сделать нужный нам отчет, и не сделала! Смылась в самый тяжелый момент твоей жизни! Ты дурак, если хочешь ее вернуть, — кричал Ромка в трубку.       А Андрей вдруг совершенно успокоился, даже улыбнулся своим мыслям.       — Мне жаль тебя, дружище. Ты так ничего и не понял. Я отключаюсь, и больше мне не звони, я сам тебя наберу, когда смогу. Извини, мне надо спешить…