Тринадцать

— Почему ты не сказала мне? — прошло несколько дней с операции во втором. Пита выписали из больницы, сказав что кроме небольших кожных повреждений — он уже здоров. Меня выписали только вчера. Подбитая Сойка. Многие могли подумать, что меня убили, из-за этого пришлось снимать ролик прямо на больничной койке. — Ты бы не отпустил, — мы лежим в комнате, которую выделили Питу. Парень перебирает мои волосы, а я завязываю узлы из веревки, те, что вязала пока ждала возвращения спасательной группы. Пит кивает, соглашаясь: " не пустил бы». — Ты не расскажешь мне? — вновь спрашиваю я, закатывая глаза, что бы увидеть парня. Он привычно застывает при этом вопросе. Капитолий — это то, о чем мы оба не хотим вспоминать. Но я должна знать. — Почему ты так хочешь знать это, Китнисс? — я выворачиваюсь в его руках, переворачиваясь на живот. — Это не сказка с радужными пони… — я шлепаю рукой по его животу. — Вся наша жизнь — не сказка, Пит Мелларк. Кому как не мне это знать, — да как он смеет? Пит почти грубо стряхивает меня с себя и садится так, что теперь в моем поле зрения только его спина. Одним движением парень стаскивает футболку и я вижу. Пит сжал руками кусок ткани в руках, ему не приятно, что я вижу это. — Расскажи мне, — шепчу я приближаясь к парню. Пит тяжело вздыхает, а я кладу руку на один из синяков, украшающих его спину. — Нас держали в одном из дворцовых подземелий, — начал еле слышно Пит, я медленно начала вести пальцами по его спине, стараясь не причинить боль, своей неосторожностью. У Пита сорвалось дыхание. — Джоанна, Энни, Энобария, Я и еще несколько пленников, тоже сторонников восстания, — продолжает Пит, взвешивая, как всегда, каждое свое слово. Будто боится ранить меня, тем, что было в столице. — В начале были просто избиения, — почти беззвучно говорит он, а я обвожу разноцветные созвездия на его лопатках. — Потом нас начали пытать, и заставляли смотреть на пытки других, слушать их крики и не иметь возможности помочь, — Пит продолжает, а я с ужасом начинаю выводить рисунки по шрамам, о которых он рассказывает. Я всхлипываю через несколько минут, мне больно. Из-за меня с ним это творили. Из-за меня страдал человек, совершенно не заслуживший такое. Парень слышит, что мои эмоции вышли из-под контроля, молча разворачивается, сгребает меня к себе. Я прижимаю голову к его груди, продолжая всхлипывать, сбивая остатки ровного дыхания. — Тшш… — Пит усаживается поудобнее, откидываясь на подушки, я иду в комплекте. — Прости меня, — мне больше нечего сейчас сказать. Я знаю, он не винит меня в том, что происходило, но мне хватает того, что это делаю я. — Ты ни в чем… — Молчи, Пит, — шепчу я, обнимая его покрепче. — молчи, прошу, — и Пит замолкает, я опираюсь рукой в его грудь и смотрю прямо в глаза. Пит лежит на подушках, свет от ламп путается в его волосах. Голубые глаза грустно смотрят на меня, он не хотел все это говорить, проживать снова. Я заставила. — Я должна была это услышать, — тихо говорю я, а парень лишь кивает, чуть прикрывая глаза. Время уже идет к десяти, завтра ранний подъем, начнется подготовка к штурму Капитолия. — Прости, что заставила вспоминать, — кладу руку над сердцем Пита. Парень смотрит на меня недоуменно. Я чуть ближе наклоняюсь к нему и слышу: — Здесь нет камер, — Пит удерживает меня на расстоянии за плечо. — Я знаю, — понятно что никаких камер не может быть в его отсеке, что за глупость. Дергаю плечом, пытаясь стряхнуть его руку, но кажется он не настроен ее убирать. — Пит, прекрати, — я провожу ногтями по его коже возле шеи. Я смотрю ему в глаза. Он должен понять — я не играю. Это длится долгие минуты, я моргаю, увлажняя пересохшие глаза. Зрачки парня резко увеличиваются. Он нашёл, что хотел. Я всегда открытая книга. Пит дергает меня за то же плечо, за которое держал, переворачивает нас. Я укладываю голову на подушки, смотря на него снизу вверх, чуть улыбаюсь. Пит упирается в руки, наклоняется ко мне, касается лбом моего лба. Я закрываю глаза. Пит глубокого вдыхает и касается губами моего виска, спускается вниз по скуле, за ухом. Я прощаюсь с воздухом в легких, выгибаюсь в спине. Парень рукой ведёт по моей коже, цепляясь пальцами за талию. Я раскрываю глаза. С момента его возвращения, я не могу насмотреться в них. Боюсь, что никогда больше не увижу. Смотрю на Пита. Он очень возмужал, с нашей первой арены Голодных Игр. Глаза все ещё полны недоверия, но блестят от решимости. Дорогого стоит то, что он сейчас решил довериться мне, поверить, что это — не очередная игра. Что мне больше не нужны камеры, что бы поцеловать его. Завожу руки Питу за лопатки, наклоняя ближе. Наши губы в нескольких миллиметрах. — Я рискую, солнышко, — шепчет он. Я уже разбила ему сердце однажды. В поезде, уносившим нас от Капитолия, в роли победителей 74 Игр. Смотрю прямо в глаза. — Игра стоила свеч, — отзываюсь я и сама поднимаюсь вперёд, соединяя наши губы. Как давно это было в последний раз. Пит осторожен, позволяет мне вести, продолжая при этом сжимать руку на моей талии, медленно ведя ее за поясницу. Я целую его. Целую, как Финник целовал Энни, после счастливого спасения. Отдаюсь вся без остатка тем чувствам, которые роятся в животе заполняя кровь клокочущими бабочками. Скольжу кистями по его рукам, мягко касаюсь пальцами шеи. Пит скатывается на бок, запуская одну руку мне в волосы. — Я люблю тебя, слышишь, Китнисс? — его слова шекочут мне шею. Я хочу, что бы этот момент продолжался. Пит возвращается к моим губам, целует долго, сладко, цепляясь языком за мои зубы и я неумело отвечаю, пробуя новые ощущения на вкус. Внезапно это заканчивается. Пит разворачивает меня к себе спиной и крепко обнимает. Я слышу, как он шумно дышит, стараясь выровнять ритм сердца. — Нам завтра рано вставать, — слышу я. — Да, ты прав, — слышу я свой голос, будто издалека, расстроено выдыхаю, вдавливаюсь в него посильнее и закрываю глаза. В голову лезут только его руки, крепко обнимающие, и губы, целующие и выводящие из всех рамок разумного. Я засыпаю с улыбкой на лице. *** Просыпаюсь, на удивление раньше Пита. Решаю быстро умыться и вернуться в тёплую уютную постель, пока будильник не поставил нас всех на ноги. Мягко выпутавюась из-под Пита и перелезаю через него на пол. Одеяло съехало с его спины, оголяя радужные синяки, расписавшие его кожу. Я застываю на минуту, не могу отвести глаза. Их ровно тринадцать. Тринадцать, ещё не заживших, напоминаний о Капитолии, пытках, разлуке и боли. Я силой заставляю себя отвернуться и бегу в ванную. Плескаю в лицо холодной водой, чищу зубы, расчесываю волосы и выхожу обратно. До подъема ещё час. Крадусь к кровати, делаю попытку переползти на свою сторону кровати, на пол пути меня останавливают сильные руки. — Доброе утро, — хрипло выдаёт парень, не открывая глаз. Я сижу у него на животе, безрезультатно пытаясь вырваться и улечься под тёплое одеяло. — Доброе, — отзываюсь я, — Пит, пусти, я хочу ещё полежать, — парень открывает один глаз, оценивает обстановку. Улыбается и недовольно мычит, прижимая меня к себе. — А мне все нравится, — нагло шепчет он, сжав руки за моей спиной. Я буквально лежу на нем. — А мне холодно, — тычусь холодным носом ему в шею, как тепло. Пит приподнимает меня одной рукой, второй скидывает одеяло и накрывает им нас обоих. Я касаюсь своими холодными пальцам его рёбер, жмурюсь, чувствуя, как по его коже побежали мурашки. Скатаюсь на свою половину кровати, обнимаю парня, закидывая одну ногу на него. Грею свой нос в ямке между его ключицами и медленно проваливаюсь в дрему. Без него я не сплю так безмятежно. Без него я черствая. Без него я мёрзну, забывая надеть тёплые носки, ведь в тринадцатом полы, почти всегда холодные. Сейчас мы вместе. Несмотря ни на что, он все ещё любит меня. А я знаю, что люблю его. И я скажу ему это вслух, хотя уверена, мои глаза вчера говорили красноречивее чем любая моя речь, для агитации повстанцев. Он должен был понять. Я останусь с ним. По настоящему, а не для Капитолия. И все эти синяки заживут, у меня не будет вечно висеть над душой число тринадцать, красующееся на его спине. Мы справимся вместе, как делали это всегда. Когда через час нас будет будильник, я чувствую себя совершенно счастливой. Но все хорошее, обычно быстро заканчивается.