Тринадцать

Море сладко ласкает мои ноги. Небо блестит оранжевыми и красными цветами. Закат. Мы сидим с Питом на берегу дистрикта четыре. Справа от парня корзинка, которая еще полчаса назад хранила в себе тепло сырных булочек. Наши пальцы едва касаются друг друга, но этого вполне хватает, чтобы прочувствовать всю красоту этого момента. Яркая вспышка света разрушает наш маленький рай. Закатный свод взрывается и начинает кровоточить летящими к земле предметами. С неба на меня сыпятся ярко белые цветы. Я жмурюсь, пытаясь увидеть солнце. И тут в нос бьет приторный сладкий запах. Розы. Они падают на меня, царапают шипами лицо, руки и все участки тела которые открыты. Пит падает на землю, а из горла у него прорастает кипельно-белый цветок капиталийской розы. Я падаю к нему, заходясь в истерике. Надо мной, вместо грома, раздается раскатистый смех Сноу. — Пи-и-ит! — выкрикиваю я, вырываясь из кошмара. Воздуха нет совсем. Глаза не видят ничего в этой черноте. Я только чувствую как чья-то рука настойчиво касается моего запястья, я не сразу понимаю. — Пит, — шепчу я, разворачиваясь к койке с лежащим на ней пациентом. Голубые глаза вспыхивают из мрака. Я придвигаюсь ближе, вновь находя его руку, сплетаю наши пальцы. Он еле слышно шепчет мое имя, а я встаю на колени у его ложа и утыкаюсь носом в плечо. Рука парня слабо тянет меня на себя, я поднимаюсь, оказываясь еще ближе. — Ты мой сон, правда? — я чуть слышно всхлипываю. Ему снюсь я. Часто. Всегда. Он думает, что все еще в Капитолии, а я лишь мираж, исчезающий с первыми лучами восходящего светила. — Побудь со мной, — родной и такой долгожданный голос. Пит повторяет мою фразу, из нашего тура победителей. Нет. Из нашего тура выживших. Победителей не бывает. Я забираюсь к нему, аккуратно ныряю под одеяло, Пит ложится на бок, утыкаясь носом в мои волосы и вдыхает так глубоко, насколько позволяют его израненные легкие. Его рука прижимает меня к его груди. Я вдыхаю запах, окруживший меня так быстро, и мне слабо верится что его не было так долго. — Всегда, — шепчу я слова Пита. Его дыхание тяжелое, с перебивами и хрипами. Что же с тобой творили, Пит? Я кладу свою руку поверх его, закрываю глаза. *** Писк бьет по ушам. После такого подъема, вы перестали бы жаловаться на будильники. Парень рядом со мной сжимает меня в руках, накрывая собой. Мой мальчик с хлебом защищает меня, даже сейчас. — Пит, тшшш… — я глажу его по руке. — Китнисс? — его голос прорезается. Он скатывается с меня на свою половину кровати и смотрит во все глаза. — Китнисс, — я улыбаюсь как дура, киваю. — Китнисс, — еще раз повторяет он, хватая меня в свои объятия. Я прижимаюсь ему как можно крепче. — Это не сон, Пит. Я рядом, — еще немного и я лишусь дыхания. Мы сидим так безумно долго, просто осознавая, что наконец вместе. Появляется сестра, предвещая о том, что Питу предстоит осмотр. Меня выставляют вон. Я сижу у двери его палаты и жду. Время в тринадцатом течет бесконечно долго. *** — Дистрикт двенадцать — разрушен. Твоя семья… мне жаль, Пит. Я — Сойка-пересмешница. Революция. Тебя спасли, — эти тринадцать слов даются мне с трудом. Я все еще не поднимаю глаза на Пита. Мы сидим в его палате, я кормлю его обедом. Пит сам попросил в-двух-словах. Я максимально сжала события произошедшие с момента нашей последней встречи на арене квартальной бойни. — Давай все-таки чуть-чуть поподробнее, — слегка улыбаясь говорит парень. И я рассказываю. Рассказываю, что разодрала лицо ментору, узнав что Пита не вытащили с арены. Что дистрикт двенадцать разбомбили, после того как я разрушила арену. Что семьи Пита — больше нет. Я и ментор — все, что у него сейчас есть. Что я стала символом восстания ради своей семьи и всех победителей, для которых я выбила амнистию. Что Пит спас нас, спас весь тринадцатый, когда предупредил о бомбардировке, мы успели спрятаться на дно. — Теперь твоя очередь, — Пит резко сжимает в руки в кулаки, комкая простыни. — Нет, — шепчет он твердо. *** Планолет отрывается от земли, и я мысленно прощаюсь со всеми, как делаю это впрочем всегда. Мы летим во второй дистрикт. Коса на правое плечо. Костюм «Сойки», созданный для меня моим дизайнером Цинной. Лук. Колчан стрел, различного урона. Все как всегда. По старому шаблону. Мы приземляемся в штабе повстанцев. Меня с четырех сторон обступает стража, что даже смешно. Меня и так собираются убить, к чему это показное оберегание меня? Командир дистрикта рассказывает нам про то, как обстоит план, по захвату шахт. Дистрикт два и дистрикт двенадцать разделяет множество километров и социальных ступеней. Но шахты — это то, что нас объединяет. Правда, никаких «нас» больше нет. Потому что больше нет дистрикта двенадцать. Гейл предлагает устроить обвал, замуровав всех жителей второго, которые не желают переходить на сторону повстанцев. План смягчают, до дать им возможность сдаться. Через два часа, на горе раздаются взрывы, и тучи земли перекрывают все пути отступления. Я опираюсь на стену, отворачиваюсь от окна. Мой отец погиб, при взрыве в шахте. Чей-то отец, скорее всего даже не один, погибнет сегодня в шахтах второго. Еле слышные шаги выдают Гейла, вставшего за моей спиной. — Это — война, Кис-Кис, — шепчет он. Я все так же стою к нему спиной. В кого превратился охотник их двенадцатого? В кого превратилась я сама? — Там были люди, Гейл. Кто-то ждал их на ужин дома. Кого-то уже не дождутся никогда, — я обхватываю себя руками, в попытке закрыться. Но парень кажется настроен решительно. — Это война, — повторяет он более уверенно. — Никто не пощадил двенадцатый, скидывая на него бомбы, — продолжает он, а все мои органы внутри будто сжимаются в маленький комок, — Никто не пощадил сотни детей, отправленных на Голодные игры, — я придавливаю подбородок к ключицам, сильно сдавливаю руками свои плечи. — Никто не пощадил Пита, пока он был пленником в казематах Капитолия, — это удар ниже пояса. Это грязная победа, Гейл. Я разворачиваю всем телом. — Тогда чем же мы лучше? Если поступаем так же как Капитолий? — рычу я на парня. Он не шелохнулся. — Однажды это закончится, и больше не будет игр, больше не будет повстанцев. Будет мир. Мир — после войны, — отвечает мне емко охотник и уходит, не удосужив меня и взглядом. *** Пистолет у моего горла. Я уверенно смотрю в глаза шахтеру второго. Знаю, сейчас не меньше десятка камер направлены на меня. — Мы взорвали вашу шахту, вы — сожгли мои дистрикт до тла. У нас все причины, убить друг друга. Хочешь меня убить? Стреляй. Давай, порадуй Сноу. Мне уже надоело уничтожать его рабов. — шепчу я яростно, стараясь не потерять последние капли самообладания. Пит, прости меня. Я снова не послушала нашего ментора, и вот я — на волосок от смерти. - Я ему не раб! — чеканит мужчина с измазанным в пелпе лицом. — А я — да. Поэтому я убила Катона. Катон убил Цепа, а Цеп убил Мирту. Смерть так и идет по кругу. А кто в выигрыше? Только Сноу. А мне надоело быть пешкой в его игре. — дыхание заходится, руками хватаю землю у своих ног. Она забивается под ногти, царапет кожу.- Дистрикт двенадцать, дистрикт два — нам незачем воевать. Войну нам навязал Капитолий. Зачем нам быть врагами? — в глазах шахтера мелькает понимание. Его рука, в которой он держит оружие — дрогнула. — Мы — семья. — он опускает пистолет от моего горла. Смотрит на меня ошарашено, с каким-то пониманием и уважением. Отпускает. Не убивает. Я думаю пару секунд и встаю на ноги. -Эти люди- нам не враги! У нас один враг — это Сноу. Он заставил убивать лучших из нас! — маленькая Рута в цветах, морфлингисты, Вайрес, сотни детей, женщин, воинов из восьмого. - Хватит убивать для него! — я разворачиваюсь к людям. — Сегодня мы обратим наше оружие — на Капитолий. Обратим его, — мужчина в первых рядах вскакивает, за спиной слышу как быстро зарядили свое оружие повстанцы, — Против Сноу! — гремит десяток выстрелов, а я падаю на землю.