Туннельный эффект

* Towarisch Skvortzov в гольф играл из рук вон плохо. Алекс ему поддавался, пока два оператора заботливо исполняли роль кедди. Третий подносил напитки и закуски, так что русский посол не слишком-то переживал из-за ударов в «молоко». Алексу удавалось поддерживать беседу, нет-нет да и переводя на благие намерения ТранСтар Норт. Посол ничего не обещал, бил с решительной силой, вспахивал ухоженный генно-модифицированный газон клюшкой. Алекс наблюдал за этим отстраненно, он думал о Морган. Как просить у нее прощения? Как объяснить все, что хотел объяснить? Игра закончилась с темнотой. Русский посол остался на ужин, который продлился еще часа два, напоследок выпил залпом полстакана виски, сразу же съел залитую лимонным соком устрицу и пожал Алексу руку. — С вами приятно иметь дело, господин Ю. Генеральный секретарь Кустов вас примет, я позабочусь об этом. На его запястье блестел швейцарскими бриллиантами небольшой подарок. Намек на пополнение приватного счета в банке той же страны прозвучал одним из элементов беседы. Алекс подумал: это было проще, чем я опасался. Он проводил гостя до вертолета, но в поместье не торопился возвращаться — стоял под ветром и рокотом двигателей, постриженная трава резко пахла свежим соком. Во всем доме горело несколько окон — Алекс безошибочно узнал комнаты Морган. К ужину она так и не вышла. Алекс покачал головой. Извиниться, попросить прощения — все это синонимы, но как объяснить: Морган, ты неправа. Тебе нужен достойный молодой человек — из колледжа, из знакомых отца, кто угодно. Старший брат — самая плохая идея на свете. Алекс поймал себя на том, что мысленно проговаривать все это стало легче, чем когда он целый год пытался сделать вид, будто ничего не происходит. В колледже у него был курс по психологии, и преподаватель повторяла, мол, нужно признавать в себе Тень — подавленные темные стремления и желания. «Хуже всего не то, что Морган вешается мне на шею», — почти вслух произнес Алекс. Он медленно дошел до кухни и отдал операторам приказ собрать ужин для Морган. — «Восемнадцать — это только формальное совершеннолетие. Ей можно совершать ошибки». Он сам в восемнадцать далеко уже не был ребенком, но это другое дело. «Хуже всего, что я хотел ее». Чистая правда — утром Алексу пришлось простоять под холодным душем минут пятнадцать. Возбуждение и стыд заставляли его вылить полбутылки геля для душа, остервенело тереть кожу мочалкой. Потом он завернулся в огромное полотенце и подбирал слова, но все они казались дурацкими или неправильными. Морган так и не появилась — вот, до вечера. Он взял поднос с ужином, отказавшись от сопровождения оператора. Перед дверью в комнаты Морган постоял секунд тридцать — только вот куриный суп с лакрицей остывал вместе с яичным рисом, так что пришлось постучаться. Конечно, никто не ответил. — Морган. Удерживать поднос одной рукой было неудобно. — Слушай, ты можешь со мной не разговаривать. Это не повод морить себя голодом. Пауза была еще более долгой. — Морган. Прости меня. Дверь открылась сразу же. — Привет, заботливый старший брат, — произнесла Морган. Она переоделась в легкий свитер и джинсы. Глаза немного опухли, нос порозовел. Это зрелище едва не заставило Алекса трусливо оставить поднос и сбежать; когда-то он умел успокаивать плачущую сестренку — но не теперь. — Просишь прощения? Алекс поместил поднос на письменном столе. В комнатах Морган царил не просто беспорядок — бардак. Ужину пришлось ютиться между книгами, чертежами, какой-то ржавой проволокой и недособранными приборами. — И за что, Алекс? Давай, скажи полностью. Чего-нибудь: мне так жаль, что отверг тебя, сестренка, потому что слишком хорош для такой, как ты. — Что? — Алексу пришлось ловить свои очки. — Нет. Все не так. — О, только не начинай про то, как плохо выбирать сестер или братьев. Какая разница? Ты мужчина, я женщина. Я взрослая и могу решать. Алекс второй раз подавил желание выскочить за дверь немедленно. Может, даже снести ее. — Морган, это недопустимо. Ненормально. — Да иди ты к черту, Алекс, — она схватила тарелку с супом, только чтобы вытащить ложку и швырнуть в него. Тот инстинктивно закрылся. — Откуда ты вообще нахватался каких-то дурацких предрассудков? — Это не предрассудки. Морган. Алекс поднял с пола ложку, положил ее на стол — как мог аккуратно. Помедлив, сел на бесформенный пуф — кресло походило на огромную мягкую игрушку, в нее он провалился целиком, наверное, это чудо дизайнерской мысли просто не было рассчитано на его вес. — Тебе… просто нужно общаться с людьми. Не со мной, не с отцом и мамой. Даже не с Райли, хотя она редко приезжает. С другими. И выбирать себе нормальных мужчин, нормальные отношения. — Алекс. Морган устроилась на полу рядом. Ее пальцы опасно заскользили по коленке — и кондиционер она не включала, в отличие от брата, плохо перенося не жару, а холод. — Алекс, я совершенно точно знаю: мне нужен ты. «Нужен». Это было похоже на мольбы маленькой девочки: спаси меня от чудовищ. Монстров не существует, отвечал Алекс. «Нет, они есть», повторяла Морган и прижималась к нему. Она оперлась ладонями о его колени, вытянулась на руках и поцеловала. Рот ощущался сухим, а слюна — вязкой от долгих рыданий. Алекс неуверенно ответил, ненавидя себя — отвратительного, испорченного взрослого, который неспособен объяснить юной девушке, что… Морган целовала его «с языком», совсем по-настоящему. Сердце билось чаще от каждого мимолетного движения. — …Не я тебе нужен, а нормальные отношения. В конце концов, Морган, — Алекс прибегнул к последнему аргументу. — Ты красивая, очень красивая девушка. И мужчина рядом с тобой должен быть под стать. — Ты тоже красивый. Она выпрямилась и запустила пальцы в коротко остриженные волосы брата. — Отец с матерью всегда выбирали за нас. Не будь как они, Алекс. Позволь мне самой решать. Конечно, если ты правда против, если у тебя есть кто-то получше, не буду настаивать. — Нет. Злость на себя Алекс подавил логичным возражением: я ведь говорю правду. — Никого нет и не будет лучше тебя. Он никогда не мог похвастаться силой воли. В колледже пытался придерживаться правильного питания, заниматься спортом, но потом все заканчивалось набегом на кондитерскую, а пару раз — на паршивый супермаркет с дешевыми шоколадками и чипсами. Алекс и сейчас пытался ограничивать себя в сладком, жирном, питаться полезными овощами и разными там пророщенными зернами пшеницы — его хватало максимум на пару недель. Морган была искушением во много раз хуже, чем круассан с маслом и шоколадом во время диеты. По крайней мере, круассан не запрыгивает в рот самостоятельно. — Слушай… мне нужно… подумать. Кресло потопило Алекса в себе — кажется, он просто его испортил. Выбраться было невозможно, а Морган гладила его по коленям и добралась до молнии на брюках, а потом невозмутимо потянула замок. — Морган, ну пожалуйста. — «Ну пожалуйста». Зануда, — она отдернула резинку его белья. Алекс ненавидел себя в этот момент — главным образом за то, что был уже возбужден, уже готов ко всему. Он еще мог сбежать, оттолкнуть ее, как утром. Морган бы больше не пришла и не открыла ему дверь. Никогда. Алекс слишком хорошо знал ее. Затем в его голове мелькнула мысль — если уж неизбежное должно случиться, то пускай хоть Морган получит удовольствие. У него так и не получилось выбраться из коварного кресла, но он все еще мог схватить сестру в охапку. — Ладно. Ты сама напросилась. Доверишься? — Еще бы. Покажи мне звезды, Алекс. Прозвучало глупой фразой из какого-то романа для подростков, но смешно Алексу не было. Алекс стянул джинсы с Морган, выяснив заодно, что бельем она так и не озаботилась. От этого в паху стало еще тверже; он заставил ее почти выпрямиться, придерживая за ягодицы, и коснулся языком треугольника с жесткими курчавыми волосами. Пахло устрицами, вроде тех, что операторы подавали к ужину. Пахло пряностями от геля для душа. Пахло Морган. Алекс прикоснулся к «вершине», заставляя Морган выгнуться и застонать с глубокой, протяжной хрипотцой. «Я пожалею об этом». Да, конечно. И будет себя ненавидеть — ну, то есть, еще сильнее. Алекс внезапно увидел себя глазами таблоидов: «Старший Ю совращает младшую сестру» — и фото подберут похлеще, где он напоминает типичного капиталиста с карикатур позапрошлого века, а сестра — невинней ангела на фресках эпохи неоготики, маленькая, хрупкая девочка, которой воспользовались в гнусных целях. Морган извивалась и дрожала от его движений языком, ее спина покрылась испариной, она глухо стонала. — Ладно, теперь я, — она не выдержала первой, насаживаясь на его член. Морган не была девственницей — Алекс не спросил тогда, и не спрашивал ни разу после, кто оказался первым. Впрочем, ее сексуальный опыт вряд ли превышал пару встреч: она немного растерялась, и Алекс сам устроил ее удобнее, едва контролируя себя, едва удерживаясь от того, чтобы забрать все это сумасшедшее удовольствие сразу. Он протянул одну руку, чтобы легонько сжать грудь. — Ох, боже мой, еще, Алекс, — стонала она. Алекс видел ее лицом к лицу — счастливое, отстраненное выражение. Может быть, она и не станет проклинать его позже. Он попытался вынуть, когда больше не мог сдержаться, но Морган удержала член в себе, шепнув на ухо: «Я приняла меры». А затем она легла на него сверху — они окончательно добили кресло-мешок, — и Алекс обнимал ее, не позволяя себе погрузиться в уничижительные мысли о собственной похоти, ничтожестве и так далее. Он подумает об этом позже. Пока Морган удовлетворенно сопела ему в шею, прерываясь на беглые поцелуи. Пока все было хорошо.