Серые дни. Темные ночи. Цветные сны.

Когда мы с Имсом только начинали жить под одной крышей, а нынешнего накала страстей не было и в помине, он постоянно испытывал мое терпение: пританцовывал, чистя зубы по утрам, заунывно мычал, пока брился, раскидывал вещи и пытался разговаривать через дверь туалета, чего я не понимал от слова «совсем». Однако все это было ерундой по сравнению с Глэдис, так что я и не думал выступать с претензиями. Мне довелось пережить тотальный контроль, и я ценил жизнь с человеком, с которым удобно молчать, который всегда найдет, чем себя занять, и не лезет каждые пять минут под руку. Имс не идеальный сосед, но лучше всех, с кем мне доводилось делить почти все часы в сутках. Каюсь, сам я тоже не идеален: не слишком разговорчив, работаю в ненормированном графике, встаю рано, ложусь почти на рассвете, могу не замечать некоторые вещи, пока меня не тыкнут в них носом. До сих пор не понимаю, как я мог не заподозрить, что у Имса ко мне, как бы это назвать, определенный интерес – с его бесконечным флиртом и неисчерпаемыми намеками. Чего уж говорить, с чтением чужих, да и своих собственных эмоций у меня всегда были проблемы. Странно, сейчас я уже не могу вспомнить момента, когда не знал Имса – его привычек, едва заметных интонаций, не мог прочитать его настроение просто по тому, с какой силой он закрыл дверь, как вздохнул, как посмотрел, как улыбнулся и даже как замолчал. Когда-то мне казалось – черт голову сломит в замыслах этого пройдохи. Я рос единственным ребенком в семье, в отдельной комнате, после выпуска уехал в общагу при университете, а потом несколько лет жил в съемной квартире. Семейная жизнь с Карли тоже была своеобразным сожительством двух взрослых, но абсолютно разных людей – кажется, мы встречались только в гостиной после работы и в постели. Всю свою жизнь я прожил с внутренней и внешней тишиной – тишиной самодостаточности и одиночества. И как так вышло, что на следующий день, после отъезда Имса, эта тишина стала для меня ударом? Пустая комната: на журнальном столике осталась недочитанная газета, возле кровати – пустая чашка с разводами от кофе, в шкафу с одеждой через приоткрытую дверцу виднелись несколько рубашек, а внизу стояла пара коричневых туфель. В один момент Имс заполнил собой так много пространства, в принципе, ненавязчиво и не слишком обременительно, а в другой – исчез, словно его и не было. Газеты, да... Имсу нравилось зачитывать вслух новости из мира искусства: про пресс-конференции, выставки, шокирующие перфомансы, конвенции, однако особенно он любил связанные со всем этим скандалы. Я привык, что, если уж кто и начинал рассказывать о ком-то из мира живописи, музыки или, к примеру, художественной фотографии, то следом сыпались слова «наследник легендарного импрессиониста», «невероятно глубокий смысл» и «автор, обнажающий проблемы нынешнего века». Имс на это все плевал с высокой колокольни и если и рассказывал, то лишь о том, кто из великих умов ходил по своему двору голышом, играя на скрипке, кто женился на любовнице, а кто болел сифилисом и вообще умер в страшной бедности. «А как же их работы? Стиль? Эпоха?» – удивленно спросил я тогда. «Нормальным людям нужны ассоциации, чтобы запомнить, детка. Не все же с феноменальной памятью», – съехидничал он в ответ. В этом, наверное, и был весь Имс. За внешней дружелюбностью, простотой – голый расчет, холодная голова и осторожный, внимательный ум. Недаром Имса разыскивали в нескольких странах, кое-где была назначена внушительная сумма за его голову, а он преспокойно продолжал разъезжать по международным аэропортам с подложными документами – фальсификатор из него был и правда отменный. Возможно, благодаря его практичному складу ума мы так легко и нашли общий язык. Я не слишком сентиментален и больше смахиваю на эмоциональное бревно в том, что касается отношений, поэтому Имс, более чувствительный к настроению других людей, так легко меня понимал. Он знал тот язык, на котором я говорил, даже если не произносил ни слова, а просто смотрел так, что кисло молоко в радиусе квартала. Так странно до сих пор – то, что происходит между нами. Меня должно беспокоить, что он мужчина, но на самом деле ничего подобного. Меня могут назвать геем, да и наплевать. Имс не выбирал, рождаться ему женщиной или нет. Он не получил свою внешность за какие-то мнимые заслуги, так по какой причине я должен стыдиться за наши с ним отношения? Кому и что я должен? Имс мог быть также худым, толстым, с темными волосами или, не знаю, лысым – какая разница? Как можно ценить в человеке то, что от него вообще никак не зависит? Он умен. У него своеобразное чувство юмора, но оно мне действительно нравится. Он близок мне по духу своими принципами, подходом к жизни и даже своей половинчатой честностью – вроде бы и не врет, но и не говорит всей правды, пока не прижмешь к стенке. Он верен, на него можно положиться и он не отступит, как бы тяжело ни было. Я даже не понял, как все случилось – такой мы взяли быстрый темп, и только благодаря отъезду Имса у меня появилось время, чтобы все обдумать. Вот чужие друг другу люди, вот старые знакомые, вот друзья, а вот я раздумываю, что, после дела, от которого я устал, будто честно заработал каждый цент, оплаченный Сайто, я не прочь уехать с ним куда-нибудь еще. Впрочем, пока что ни о каких планах на будущее и речи быть не может. После обеда Имс прислал первое зашифрованное сообщение, точнее, его прислал Клайв Шоу, сообщая между строк – Блека держали на базе 51, и Имс работает над тем, чтобы придумать, как нам пробраться туда всем вместе. Именно Юсуфу пришла идея не создавать новое досье на несуществующего агента внутренней проверки, а просто заменить фотографию Клайва Шоу – 35 лет, не женат. Так что спасибо нашему компьютерному гению. В данный момент настоящий Шоу был заботой Сайто. К каким людям обратился японец, чтобы временно вывести того из игры и получить его пропуск, я знать не хотел. Лишняя информация никогда не способствует сохранению здоровья. Наверное, это те же люди, что помогут нам вернуться в Штаты после дела, если мы все-таки успешно его завершим. И снова «если». Разбирая сьемку со спутника и просматривая отчетность, я успел обложиться горой исписанной бумаги, как вдруг Ариадна ворвалась без стука. – Ты знал?! – ее щеки горели, и она была просто вне себя от гнева. Третий день подряд Кобб учил ее в СОНАРе и только в Сфорцинде, чтобы лишний раз не рисковать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – это случилось. С другой стороны, трудно утаить слона в мешке. – Познакомилась с миссис Кобб? – спросил я, аккуратно складывая снимки в конверт. – С миссис… что? Стоя на пороге, она моргнула несколько раз, потеряв дар речи. Ладно, я был немного жесток. Девчонка заслужила разговор по душам, раз уж осталась единственной, кроме Нэша, кто рисковал своей шеей в СОНАРе, не зная всей ситуации. Я встал, обошел ее, чтобы закрыть дверь поплотнее, и кивнул на кресло. – Садись. Она забралась в кресло с ногами, сверкая коленкой сквозь прорезь в джинсах, и нервно заправила волосы за уши, всем своим видом ожидая самого худшего. – Эта чокнутая – его жена? Я присел напротив и вздохнул. – Слушай, когда мы начинали, все было иначе. О СОНАРе никто не имел права ни с кем говорить. Мы подписали кучу документов о неразглашении, мы жили на официально заброшенной базе, которую списали после испытаний на полигонах биологического оружия. Так что ты понимаешь, если что-то происходило, это была запрещенная тема, и никто не мог помочь. – Это не объясняет, почему Кобб держит свою жену в Сфорцинде, заперев! – Подожди, сейчас все объясню. Конечно, по-хорошему он должен был тебе сам рассказать, как только предложил работу, – на этих словах Ариадна фыркнула, – но пойми, он не знал, чем все обернется. Он не знал о Блеке, как и все мы. Они оба были Творцами, лучшими из тех, кого я встречал когда-либо. Они оба работали практически сутками, и по своему опыту скажу – эта ноша была легкой лишь вначале, и со временем груз становился все тяжелее. Я говорю об их детях. К тому времени, как СОНАР отладили до бета-версии, готовой к более масштабным испытаниям на людях, всех нас перевели в города, а Творцам оформляли долгие командировки, если требовалось их присутствие на базе. Мол могла не видеть Филипу и Джеймса по несколько месяцев кряду, и от нее ничего не зависело. Дом сделал ошибку. Можешь догадаться, какую. – Он создал проекции детей, – Ариадна прикрыла глаза рукой. – Боже, как он мог? – А что ему еще оставалось делать? – спросил я, откидываясь на спинку кресла. – Контракт не расторгнуть. Им всего лишь нужно было продержаться до официального выпуска СОНАРа на продажу. Последний опытный образец. Он сделал то, что считал правильным, чтобы облегчить ей последние месяцы работы. – Хочешь сказать, ты бы поступил так же? – произнесла Ариадна с возмущением. Стараясь ее успокоить, я осторожно ответил: – Все, что я хочу сказать, что я понимаю, почему он это сделал. Мол перестала различать действительность и сон. Она не узнавала собственных детей, ведь в реальности они продолжали расти. Когда Кобб понял, что произошло, было уже слишком поздно. Он возил ее по клиникам, по психиатрическим лечебницам, и даже не мог объяснить врачам анамнез – до этого момента никто не слышал о технологиях, подобных СОНАРу, и уж тем более правительство не позволило бы им лезть в их дела. Он пытался держать ее под домашним арестом, но она все равно сбегала. Все, что ему оставалось делать, это подключить ее снова к СОНАРу и запереть. – Вот куда он ходит каждую ночь? К ней? Я печально улыбнулся. – Если достаточно долго погружаться, естественный сон нарушается. По сути, СОНАР сейчас его единственный шанс видеть сны. Ну и, конечно же, он винит себя и приходит ее проведать. – Вы все просто больные, – подвела она итог и замолчала, уставившись в угол и вряд ли видя что-то перед собой. Прошло несколько минут, прежде чем, тяжело вздохнув полной грудью, Ариадна повернулась ко мне. – Ты либо самоубийца, либо совсем идиот. Что ты до сих пор тут делаешь? Нам нужно отключить Блека, но вместе с перезагрузкой отключатся и все остальные, так? Что, если Кобб откажется это делать? Сколько она уже в СОНАРе? Я мысленно прикинул. – Неполных два года, плюс-минус. Официально, Мол для всех мертва, даже похороны были. Кобб поместил ее куда-то в частный загородный дом, где за ней присматривает медсестра. И ты сама слышала его три дня назад, мы идем до конца. – Я-то слышала. Но что, если он передумает? Кто еще знает, какой выбор ему предстоит? – Только Имс. – И вы ни черта не делаете? – А что ты предлагаешь? Он мой друг, я верю ему и в него. Это только его выбор, а не мой, но я поддержу его, что бы он, в конце концов, ни решил. – Ты точно больной, – кивнула она. – Ладно, я поняла. Честно, вы, ребята, просто ходячий пиздец. Не ждите, что я так легко сложу голову во имя общей цели. – Как насчет водкотерапии? – предложил я, поднимаясь с кресла, раскатал рукава рубашки и взял пиджак со спинки кресла – на улице сегодня было прохладно. Она оценивающе посмотрела на меня, размышляя над предложением, и пожала плечами. – «Грей Гуз», и ты платишь. – Заметано. После двух ночи в «Эльзасский Кальмар» подошли Юсуф и даже Доминик, так как Ариадне после выпитого стало недостаточно моей компании, да и кое-что хотелось высказать последнему лично. Стоило мне ненадолго отвлечься, как она скинула смс остальным и пригласила к нам присоединиться под предлогом ее прошедшего дня рождения. Конечно, прошедшего. Аж шесть месяцев назад. Ее это нисколько не смутило, а я уже не стал никому говорить. Так как Юсуф был не в курсе разворачивающейся драмы, Ариадна, как смогла, донесла заплетающимся языком и общими фразами все, что она думает о нашей затее – а думала она исключительно непечатными словами, а потом долго сокрушалась, что не может нас оставить разбираться со всем одних. Я имел неосторожность сказать в этот момент «как благородно с твоей стороны, особенно за сумму с шестью нулями», за что пережил покушение от пустой бутылки водки, а вечер, наконец-то, продолжился без надрывной трагичности. В особняк мы вернулись к рассвету, когда пересидели в баре всех, кого только можно было пересидеть, включая персонал. Так что понятно, что к семи утра я спал как убитый, предвкушая похмелье. Проснувшись, лежа на животе, сначала я не понял, что происходит и почему на меня свалилась как минимум бетонная плита. У меня не было идей, откуда бы ей взяться. Я приоткрыл слипшиеся ресницы, обернулся и сквозь муть перед глазами различил небритую физиономию Имса прямо возле своего лица. Забыть о том, что у него самолет так рано, я не мог, значит, это его очередной сюрприз. – Боже, детка, как я соскучился, – пробурчал он мне в ухо, наваливаясь голышом поверх тонкой простыни. – И на радостях ты решил раздавить своими объятиями? – то ли проскрежетал, то ли прокаркал я. Имс глухо рассмеялся мне в плечо, буквально вдавливая в матрас, но не пытаясь пробраться под одеяло. – Ты спишь в моей кровати, душа моя. В моей, – судя по интонации, счастью его не было предела. – Скажи спасибо, что я так устал после трансатлантического перелета, а иначе бы я вплотную занялся твоим похмельем. На этот раз пришел черед мне сдавленно посмеиваться. – Только если ты любишь некрофилию. Ариадна вчера узнала про Мол. – Правда? И она еще здесь? – удивился он, приподнимаясь на локте. Он пах потным телом и ужасной самолетной едой, но мне грех было жаловаться – от меня наверняка несло не лучше. – Я думаю, в том состоянии, до которого я вчера ее напоил, ей было бы трудно дойти даже до туалета. – Ах ты коварный тип, – захихикал Имс, упираясь лбом мне в плечо. – Вот это я понимаю. Моя школа. Не дал девочке даже шанса передумать, надавил на чувство ответственности, завлек командным духом. Каков подлец, – последние слова он мурлыкнул мне на ухо, скользя губами по шее и зарываясь носом в волосы на затылке. От него веяло шквальным жаром: от его дыхания, кольца рук, зажавших меня с двух сторон, груди и паха, прижимавшегося к моей заднице. Он не был возбужден, ему нравилось просто ластиться, но даже похмелье меня не остановило – почувствовав, как его вялый член касается ягодиц, я вспыхнул до самых ушей. Не прикосновение даже, а мысль ударила, как хлыстом. Чтобы продолжить, ему нужно всего лишь задрать простынь, а мне – чуть раздвинуть ноги. Кажется, я мгновенно протрезвел. – Имс, слезь с меня. Тот был и в самом деле сильно уставшим, потому что без боя, хотя и с невнятными ворчаниями, позволил мне сползти с постели. Укрыться он и не подумал, сверкая голыми ягодицами и провокационно раздвинутыми ногами. Я отвернулся от греха подальше и заковылял к кувшину с водой. – Однажды я все-таки уломаю тебя понежиться со мной в кровати, – промычал Имс, подтягивая подушку под щеку. – Несколько часов подряд. А потом будет жаркий секс. И еда в постель. И еще секс, много секса, – он сонно бормотал с закрытыми глазами, расписывая, на что еще он собирается меня уговорить в самом ближайшем будущем. Я допил, поставил стакан на поднос и ушел одеваться, глупо улыбаясь. Я тоже соскучился, Имс. А теперь выспись, как следует.