Саня, хуй соси

Сегодня у Калинкина всё валилось из рук даже больше, чем обычно. Его рубашка была застегнута неправильно, он даже не удосужился ее заправить. Он пытался сконцентрироваться на звонках, на вопросах, поступающих от клиентов, но слышал только голос Ваша, который говорил с ним. Даже когда этого парня не было рядом, его все равно было слишком много в жизни Жени. Шакулин подходит к Калинкину на обеде, когда тот сидит за столом, пытаясь сосредоточиться на чем-то, лишь бы только перестать думать о Саше. Шакулин любит яркие толстовки, напевать себе под нос попсовые песни, и еще он совсем не похож на работника месяца, но именно таковым и является. Он выполняет всё вовремя, его обожает начальство, а еще иногда он заговаривает с Калинкиным и, наверное, единственный, кто хорошо к нему относится среди коллег. Сегодня он наблюдает за Женей, который выглядит еще более рассеянным, чем обычно. Пытается скрыть улыбку, когда тот случайно наступает на ногу директору, а потом извиняется, желая побыстрее скрыться и до конца дня больше не попадаться тому на глаза. Калинкин вздрагивает от неожиданности, когда Вася здоровается с ним, садясь за его стол. — У тебя все нормально? Он начинает прямо, решая не тратить время на формальные вопросы. Женя привык к этому, они всегда начинали разговор похожим образом. Тот бросает на него вопросительный взгляд, когда Женя в очередной раз смотрит в экран телефона. Пытается подобрать слова, словно надеясь, что они всплывут в виде сообщения в его мобильнике. — Я мог бы тебе понравиться? Шакулин поднимает бровь, ожидая какого-то разъяснения этого вопроса. Калинкин в ответ машет руками, всем своим видом давая понять, что Вася мог не о том подумать. — Хватит делать этот разговор еще более неловким, — Шакулин продолжает внимательно следить за Женей. Взгляд того бегает, не в силах сфокусироваться на чем-то конкретном, рука снова лезет за телефоном, — Как человек. Я мог бы кому-нибудь понравиться? Он словно вытаскивает из себя фразы, порой странно формулируя предложения. Они все никак не хотят идти ровно и складно, заставляя язык Жени то и дело спотыкаться о буквы, которые никак не хотят произноситься. Шакулин следит за парнем, понимая, что тот чуть ли не начинает заикаться. Если человек ведет себя так, то лишь из-за того, что просто хочет узнать ответ, значит для него это действительно важно. Вася это понимает, когда Женя в сотый раз заглядывает в телефон. Он медлит с ответом, сам начинает слегка неуверенно, словно волнение передалось и ему, но когда видит, как два больших синих глаза с интересом начинают сверлить его взглядом, он уже знает, что сказать. — Если эта девушка сможет принять тебя таким, какой ты есть, то ты сможешь ей понравиться. Женя хочет спросить, а «какой» он, но молчит, потому что понимает, что знает ответ на этот вопрос. Он словно олицетворял неуверенность и неловкость. Пролитый кофе, глупый смех в баре, странный разговор с парнем, в которого он влюблен, послание на салфетке, наивность — всё это был Женя. Он пытался увидеть себя со стороны, словно переложить этот образ на кого-то другого. Смог бы он полюбить себя? Смог бы он полюбить человека, будь у того точная копия характера Жени? И очень неприятное чувство начинает сильно жечь в районе сердца, а в голову его закрадывается фраза, которая очень настойчиво впечатывается в сознание: «Ты и сам знаешь, что нет» — А как ее зовут хоть? Калинкин не понимает, снова устремляет глазищи на Васю, а когда до него доходит, робко улыбается, отводя взгляд. — Саша. Даже отлаженная система иногда дает сбой. А Калинкин, который был человеком и имел полное право давать сбой намного чаще, чем какая-то система, делал это и сейчас. В разговорах по душам тоже есть своя загвоздка, всегда тяжело открываться кому-то. Он просчитывает возможные последствия того, что произойдет, если он скажет, что Саша вовсе не «она», пытается представить лицо коллеги, которое вытягивается в изумлении. — Ну, понятно. Удачи тебе с ней. Женя кивает, ничего не отвечая.

***

Саша сидит за столом в подсобке бара. Шастун, снимая с себя толстовку, копается в одежде, разбросанной на небольшом диванчике, в поисках рубашки официанта. — Тот парень, который сидел в жюри, сегодня выступит со своей программой. Удивительно, что такая звезда вообще спустилась до этого места. Их разговор с Антоном откладывается. И отодвигает его сам Шастун. Саша все ждет, когда же его друг затронет тему того, что произошло совсем недавно, но тот сам обходит ее стороной. Зачем писать сообщения с просьбой встретиться, чтобы потом избегать этого разговора? Саша не особо слушает, доедая любимый шоколадный кекс. — Он не показался мне человеком, который при любом удобном случае пытается напомнить о своем статусе. Он пробует чай, но обжигается, возвращая кружку на стол. — Ты просто привык видеть только хорошее в людях. Шастун натягивает брюки, а после надевает белый фартук. Ему надо было спросить. Прямо сейчас, но он даже не знал, как подступиться. С чего начать? Он уже и сам поверил, будто оставил эту салфетку. И ему это было на руку, ведь если верит Шастун, то Ваш тем более не усомнится в его вранье. Саша греет руки о кружку с горячим чаем. Крошки от кекса тонут в его свитере, зацепившись за ворс. Антон стоит в дверях, уже готовый уйти в зал, чтобы начать работать. Надеется, что Саша взглянет на него, но того, кажется, интересует больше кружка с чаем. Антон вздыхает, покидая подсобку. Он узнаёт Сашу. Даже здоровается с ним, коротко спрашивает про салфетку. Парень кивает, отвечает так же коротко, не позволяет спросить что-то еще, потому что уходит, ссылаясь на то, что ему надо повторить заготовленный материал. Саша роняет слова так, словно это вовсе не Арсений Попов стоит перед ним. Не тот, кто подарил ему путевку в заветный мир стендапа и не тот, кто любезно предложил обладателю салфетки прийти в бар в воскресенье. Попов смотрит в зеркало, поправляет свою прическу, любуется собой, уверенный в том, что сегодня именно он главное событие этого вечера. Шастун стоит недалеко, наблюдает за мужчиной и фыркает, словно недовольный кот. Что-то произносит себе под нос, хмурится. Мужчина умел выступать. И умел заинтересовать зал. Смотрел голубыми глазами на каждого присутствующего, искусно работал с залом, обаятельно улыбался и позволял себе купаться в аплодисментах после того, как заканчивал шутку. Он умел говорить, он любил себя в стендапе, искренне уверенный, что без него этот жанр бы умер. Каждый раз улыбался, когда произносил это, обнажая ряд белых и ровных зубов, будто бы шутил, но голос его и его взгляд говорили о том, что он действительно так считал и никто не мог изменить его мнения. — Зачем он так задирает нос, — Длинные пальцы забирают со стола пустой стакан, в котором недавно было пиво, — Посмотри на него, — Опускают стакан на поднос, тянутся за вторым, — Похож на петуха. Ваш давит улыбку, но, явно увлеченный больше своим материалом, почти не слушает друга. Тот замечает это, скрываясь за баром, а потом возвращается с бокалами, наполненными каким-то дорогим алкоголем. Ставит их на соседний столик. — Что они в нем нашли? — Зал разражается смехом, а затем десятки рук аплодируют комику, — Самая главная шутка только в том, что все эти люди заплатили деньги только чтобы послушать этого недоделанного артиста. — Угу, — Саша кивает, откладывая распечатанный материал, наконец, встречается взглядом с зелеными глазами, на этот раз не может сдержать улыбку. Удивительно, как напряжение, царившее между ними с недавнего времени, вмиг испарилось. Остался только разъяренный Шастун, который, кажется, не замечал сейчас никого, кроме Попова, красовавшегося на сцене. — Что «угу»? Посмотри, они опять ему хлопают, — Шастун исчезает, даже не дожидаясь ответа от Саши. Тот продолжает улыбаться, впервые видя друга таким. Взбешенным? Заинтересованным чем-то настолько? Он даже не мог подобрать слов, снова зарываясь с головой в свои бумаги: — Бля. Ясно. Саша и сам отгоняет от себя разговор, который непременно состоится, но пусть это произойдет после выступления. Он волновался. Не так сильно, как на отборочных, но текст, словно специально, никак не хотел задерживаться у него в голове. Это обкатанный материал. Это его зал. Его зрители. Но один человек мог повлиять на это, и этот человек прямо сейчас практически закончил свое выступление. —… Я думаю, есть люди, которые готовы заплатить миллион долларов только за то, чтобы попить со мной кофе. Две девушки, уже явно выпившие и в принципе готовые на все в таком состоянии, поднимают руки. Попов подмигивает, просит официанта подлить им еще за его счет, а потом освобождает место для другого комика. Шастун закатывает глаза, но бежит исполнять заказ. Калинкин заходит в бар, пряча замерзшие руки в карманы пальто. Стягивает с себя шапку, смахивает с нее снег прямо на пол и проходит вглубь. Больше никаких столиков в углу. Опущенных взглядов, мятых салфеток, смущенной улыбки. Женя ищет свободное место, находит его почти рядом со сценой. Саша проходит мимо, все так же погруженный в материал, Женю он не замечает. Не бросает даже короткого взгляда на Шастуна, который неотрывно смотрит на парня. Его подзывают подвыпившие клиенты, но он слышит их не сразу, не сразу замечает, провожая взглядом задумчивого Сашу. Тот даже не улыбается, до того его взгляд сосредоточен. И Антон знает, что сейчас в голове Саша бесконечно просит себя не облажаться. Женя хлопает и, кажется, делает это первым. Саша одаривает его улыбкой и парень понимает, что он его узнал. Поправляет очки, сейчас он был, пожалуй, даже слишком счастлив. Знакомый голос долетает до Шастуна и вырывает из раздумий. Его подзывают, требовательным тоном просят принести одну из самых дорогих выпивок в меню. Антону кажется, что он просто ткнул пальцем в самый низ, где цены были гораздо выше. Парень идет мимо столов, пытается не выпускать из головы заказ, проклиная Арсения на каждом шагу. Выхватывает взглядом голубые глаза, спрятанные за стеклами очков, но даже про это старается не думать. Мужчина только улыбается, даже если шутка успешна. Даже если смеется весь зал, он только позволяет себе сдержанную улыбку. И никогда не аплодирует. И глаза его не горят, как обычно бывает у тех людей, которые точно уверены, что находятся именно здесь и сейчас. И на вопрос «это то место, где тебе хотелось бы быть?», отвечают уверенным кивком. И не стесняются сдерживать улыбку и смех, позволяют эмоциям полностью захватить их. Сам он сдержан, несмотря на то, что здоровается с теми, кто пришел сегодня в этот бар ради него. Движения его какие-то размеренные. Он совсем не здесь. Какая разница, как там пошутит Саша, как пошутят остальные комики, если это, в общем-то, не имело никакого значения? Арсений был хорош в этом деле, но до остальных ему было до лампочки. Алкоголь он потягивает медленно, держит стакан даже несколько брезгливо, а после нескольких небольших глотков подзывает к себе высокого официанта. — Кажется, ты ошибся. Я заказывал не это. Дело в том, что он даже не помнит, что заказывал. И вовсе не в том, что, то, что он только что попробовал, было ужасно на вкус, потому что это было вовсе не так. Ему было скучно. Его голос проникает сквозь общий смех, когда забавный парень в красной рубашке, в очередной раз очень хорошо шутит. Потом Попов скажет, что отметил его. И что действительно рад, что ему довелось быть судьей на том мероприятии, где выступал Саша. Какая разница, если он мимо ушей пропустил его выступление? Антон сдерживает гнев, что закипает в нем с самого утра, когда узнает новость о том, что такая звезда посетит их небольшой бар. Антон сдерживается, доставая небольшой блокнот, куда он обычно записывает все заказы. — Это какая-то ошибка. Начинает перелистывать страницы. Не смотрит на клиента. Никакой тебе улыбки, извинений в своей неправоте. Никакого «второй напиток за наш счет». — Ты держишь меня за дурочка? — Я просто помню, что вы заказывали именно это. Страница с заказом Попова как назло все никак не попадалась. Он вчитывается в каждый, и чувствует, как закипает все сильнее. Записывал ли он его вообще? Попов пялится. Его взгляд спокоен, безучастен, он словно сторонний наблюдатель, которому выпала честь смотреть за развернувшейся сценой. Саша выглядит просто великолепно в этой рубашке. В паре столов странный парниша в очках растягивает губы в самой обаятельной в мире улыбке. А совсем рядом, ну очень близко, два голубых глаза оценивающе разглядывают его, Антона. — Я тоже всё прекрасно помню. Вообще-то, Шастуну не полагается так долго задерживаться с клиентами. Только если те чем-то недовольны. Или очень долго не могут решиться с заказом, но, слыша тон Арсения, парень не мог понять. Тот не выглядел рассерженным, скорее наоборот просто нашел новую игрушку, чтобы скрасить скучный вечер. От мысли, что Антон сам себя сравнил с игрушкой, стало неуютно. Пальцы крутят блокнот. — Вам просто страшно подумать, да, что вы можете в чем-то ошибиться? Эта фраза бьет по лицу Антона, несмотря на то, что это он же ее произнес. Если Попов пожалуется, парень вылетит из этого заведения в этот же день. Повесит свой фартук на крючок, в самый дальний угол подсобки. Прямая дорога до выхода. У Арсения, кажется, впервые искренняя улыбка появляется на лице. Он не пытается ее скрыть, достает из внутреннего кармана своего пиджака внушительный кошелек. Шастун стоит, пригвожденный подошвами к полу, сам не зная, почему он до сих пор не сдвинулся с места. Следит за руками. Мысленно пересчитывает купюры, что выглядывают из кошелька. Сглатывает. Пальцы замирают, неосознанно мертвой хваткой вцепляются в блокнот, где страницы уже давно помялись. А потом этот человек делает неимоверное. То, что не укладывается в голову Шастуна, то, что, наверное, покачнуло бы вселенную. Сама планета перестала бы вращаться. Его рука, бледная, тянется до белого, начищенного фартука, который блестит своей чистотой и, уцепившись за карман посередине, притягивает к себе. Несколько купюр опускаются туда, от силы его хватки ткань немного мнется. И это раскалывает напополам вечер Антона. — Убери со стола, — Мужчина поднимается. Одергивает пиджак, убирает кошелек обратно. Задвигает стул. Антон бы в любом случае убрал, но эта фраза, брошенная вдогонку его действиям, эти вшивые чаевые, которые на самом деле нужны Антону, еще больше пригвождают ноги к полу. Смятый на кармане фартук хранит воспоминания того, что только что произошло. И вечер расколот не только потому, что его, будучи официантом, задела последняя фраза мужчины, вечер расколот потому, что тот, позволив себе такое, останется безнаказанным. Что может сделать Шастун? Он может многое, но яркий свет бьет его по глазам, он хотел бы не видеть того, что сейчас произошло. Или хотел бы, чтобы это произошло с кем-то другим. Пальцы снова крутят блокнот, взгляд падает на недавнюю запись о заказе. Блокнот летит в карман к чаевым, парень в досаде хватает пустой стакан, желая его разбить, но сдерживается. Антон перепутал заказ. Саша спускается со сцены, он доволен собой и это читается в его походке, но даже несмотря на это, он никак не может выпустить из головы предстоящий разговор. Скоро все случится, он это чувствует. Женя встает в тот момент, когда Антон, идущий с подносом, проходит мимо. Они едва не сталкиваются, еще немного и парень задел бы официанта. Антону кажется, что у этого придурка в привычку вошло постоянно врезаться в него, а Женя провожает взглядом Сашу, который продолжает удаляться в сторону небольшого помещения для сотрудников. Антон ругается, шипит под нос, Женя это слышит, но не отвечает. Отшатывается в сторону, давая Антону пройти. Даже как-то нервно, слишком быстро, едва не сбивает стоявший сзади стул. Впервые Антон выглядел таким пугающим. Протирает очки краем свитера, но, когда снова водружает их на нос, возвращая себе зрение, Саша уже ушел. Парень встает. Сегодня он решителен, потому что, он чувствует, что-то произойдет. Какая разница как смотрел на него Шастун? Какая разница, вспомнил ли он его, понял ли, что это он, тот парень, который обычно сидел за дальним столиком? Тот парень, которого он сажал в такси? Саша был прямо здесь и сейчас, маячил у него перед носом в своей красной рубашке. Задумчивый и далекий. Узнавший его. Улыбнувшийся ему прямо со сцены. Несколько шагов, и только стена разделяет его от парня. Он стоит возле двери, тянет руку, но отдергивает. Снова тянет. Барахтается в собственной нерешительности. Утренний разговор с Шакулиным на работе снова всплывает у него в голове. Какой он? Какой Женя? Столика возле сцены совсем не достаточно для того, чтобы что-то изменить. Это маленький шаг, один из тысячи. Он думает, что скажет Саше, насколько нагло с его стороны будет заглянуть в комнату. В комнату, на двери которой написано: «Для персонала», он ворвется, посмотрит на Сашу и что тогда? Он прислоняется к стене. Прикрывает глаза, пытается успокоить сердце. Саша прямо там, за стеной, в паре метров, но Жене проще переглядываться с ним со сцены или неловко заговорить у бара, чем резко ворваться в его жизнь. Он заставляет себя вернуться за свой столик. Ему еще представится возможность поговорить. Ночью, вдали от музыки, разговоров и заинтересованных глаз. Дверь в туалет резко распахивается, ударяясь о стену. Даже стекла, кажется, звенят от силы удара. Антон подходит к раковине, включает воду. Протирает лицо. Пытается остыть. Ему хочется долбануть по зеркалу, до крови рассечь руку, чтобы кусочки стекла застряли между кровоточащих ран, хочется вдребезги размозжить это дурацкое зеркало, представляя довольную рожу Попова. Зная, что его никто не увидит. Это касалось только Шастуна. Он достает чаевые из фартука, первый раз считает сколько вышло в сумме. И от этого злость его едва не выходит за пределы. — Мне не нужны подачки от жалкого комика.  Он сжимает кулак с такой силой, что белеют костяшки. Но убирает деньги обратно в карман фартука. Его бесила эта неопределенность и голубые глаза, бесил парниша в очках и вся его жизнь в целом. Его бесил Саша, с которым он так и не смог заговорить. Он думает, что прав, но жизнь дает ему под дых, да с такой силой, что он уже не может вздохнуть. Салфетки пишет кто-то другой, а глупые комики оказываются правы, когда говорят, что им принесли не тот заказ. И жизнь бьет его еще раз. Под ребра. Замахнувшись перед ударом. Застает его врасплох, когда Антон уже не ждет этого, когда думает, что он готов абсолютно ко всему. И еще раз раскалывает этот вечер, который Шастун даже не пытался собрать и топчется на нем и крошит его ребра, превращая их, скорее, в порошок. И дыхание снова перехватывает. Ведь дверь позади, скрипит, одна из кабинок вовсе не была пустой. Шастун смотрит на свое отражение. На съехавшую бабочку, на лохматые волосы, что до этого были идеально уложены, на зеленые глаза, которые словно не замечают остального происходящего, а потом взгляд его фокусируется ровно за плечо. На кабинку. Мужчина смотрит на Антона и Антон чувствует этот взгляд на своем затылке и видит его через отражение. И не моргает. У Попова глаза спокойные, но он не улыбается. Вот оно. Напряжение. Кусочки ребер и разодранные в кровь кулаки. Злоба, что накрывает волной. И волна эта ярко-голубого цвета, прямо как глаза в отражении. Деньги, что прожигают фартук. Еще один удар. Голова кружится, так душно было в этом туалете. Дверь на раздолбанных петлях все еще скрипит, еще несколько секунд и игра в гляделки прекращается. — Я не делаю подачек, Антон. Парень не оборачивается. Словно разговаривать через отражение намного проще. Если представить, что все это происходит где-то в другой реальности, в зеркале, висящем напротив, то становится легче. Он знает его имя. В подтверждение этому он кладет бейджик рядом с его рукой. Его бейджик. Который он выронил, конечно, по глупости. А потом Арсений подмигивает. Коротко, практически незаметно. Но он сделал это только уверенный в том, что Антон заметит это. И Антон заметил. Он стоит еще, смотрит на себя в зеркало, когда дверь хлопает и туалет пустеет. Рука заносится для удара и бьет прямо в стену. Ему хочется сползти вниз и сесть на грязный пол, но он стоит, ошарашенный. Разговор с Сашей кажется ему уже не такой сильной проблемой. Возможно, сегодня ему удастся подобрать слова. Несмотря на снегопад и ветер, Шастун совсем не чувствует холода. Бар закрыт, прямо сейчас выйдет Саша. Антон ждет этого момента, потому что это позволит ему притупить воспоминания сегодняшнего дня. Голубые глаза Попова. Их короткий разговор в туалете. Ваш выходит на улицу, встречаясь взглядом с Шастуном. Тот не отводит глаз и уверенно произносит: — Я готов поговорить. Вечер медленно ускользает от Жени. Он видит его остатки в полупустых бокалах. Застывает разговорами, которые становятся всё тише. Оседает на Жене нерешительностью, зарывает его уверенность куда-то под свитер. Но сегодня он должен. Он дождется Сашу после его выступления, встретит его возле входа в бар и они смогут поговорить. И улыбнутся друг другу, но на этот раз, оказавшись один на один. И никакой стол, стоящий у сцены, не будет их разделять. Он встает нехотя. Тяжело подобрать слова, когда не знаешь, что говорить, тяжело заставить себя подняться. Главное начать. Но это «главное» тоже, словно куда-то терялось, каждый раз, когда он начинал вдумываться в то, что скажет. Ответ на вопрос, кто же в итоге Женя, тоже терялся где-то. Даже его очки, что отражали свет ярких огней клуба, казались сейчас интересней парню, чем он сам. Ему хочется думать, будто Саша надел эту милую красную рубашку только ради него. Будто текст не забыл и выступил идеально, только потому, что увидел, что на него смотрит Женя. Он воображает себя с ним, позволяет себе что угодно. Он видит объятия посреди зимы, окутанные снежинками, в свете фонаря. Рядом с баром. Руки замерзли. Снежинки оседают на очках. Женя опускает голову на плечо Саши, а тот прячет улыбку в шарф. Пустота возле входа радует его. Иногда ему казалось, что та его черта, благодаря которой он может убеждать себя в том, что то, что он выдумал, и правда сегодня случится, достаточно хорошая черта. Это давало надежду. Словно вещий сон, приснившийся однажды. Короткое, но значимое событие, которое должно было произойти, но ты не знал, когда оно произойдет. И когда оно происходит, ты чувствуешь себя до того счастливым и легким, будто это именно то, к чему ты шел всю жизнь. Жене неизвестно это чувство, но он умеет ждать. И воображение у него очень хорошее. Саша молчит. Знает, что начать нужно Антону, что, возможно, этот разговор пройдет в молчании для него. Потому что так надо. — Я долго не понимал, что должен сказать, чтобы не выглядеть полным идиотом, но потом я понял, что я в любом случае буду выглядеть полным идиотом. Я не знаю, кого ты ждал с этой салфеткой, ждал ли кого-то вообще. Может, ты меня ненавидишь. И Антон замолкает. Не договорив, резко так, неожиданно, словно потерял голос. Забыл слова. И смотрит зелеными глазами на Сашу, заглядывает в него и вспарывает душу и чувствует, как вода заползает в уши. Будто он и правда оказался где-то под водой, беспомощно барахтающийся в своих переживаниях. Смотрит в Сашу. Ищет ответа в последней фразе. Может, ты меня ненавидишь? Может, ты меня… Потому что последнее слово звучит тихо. И обрывается и снежинки валят и валят, цепляются за его ресницы. И вставить любое другое слово уже не кажется таким сложным. Антон знает, каким словом заменил бы «ненависть». На ногах стоять невозможно, он никогда не чувствовал себя так глупо. — Я тебя не ненавижу. Голос вырывает его из воды, бьет по лицу, бьет, но совсем не так, как сегодня в туалете. Кулак отзывается тупой болью, словно услышал мысли. А эта короткая Сашина фраза сравнима с признанием в любви. И тоже тихо. Будто боялись разбудить кого-то, будто город тоже затих, замер, наблюдая за ними. Даже фонари померкли, но снег продолжал валить. Руки замерзли. Будто гнев, который наполнял его, ушел куда-то, дав место новому чувству. И он полностью ощутил зиму. Холод проникает в него, но от этого даже легче. — Спасибо. На выдохе. И потом улыбка, которую невозможно сдержать. И тот тоже, вроде, улыбается. Невидно из-за шарфа. Вспоминает, что говорил, но никак не удается. Секунда прошла между его словами, между ответом Саши, а он уже умер, родился заново и умер снова. За одну секунду. — Мы могли бы. Еще одна секунда, за которую вся жизнь успевает пролететь у него перед глазами. И еще одна, когда жизнь превращается в кадр, вырванный из какого-то кино. И еще одна, когда он произносит последнее слово. — Попробовать. Вопрос, который звучит, как утверждение. Вещь, в которой он не может быть полностью уверен. Чаевые от комика, которых он не заслуживает. Игра в гляделки, через грязное отражение зеркала в туалете. И напряжение, которое только нарастает. Женя слышит голоса. И фигуры, что стоят совсем неподалеку. Ему кажется, будто он видит того официанта, но уже, конечно, без формы. Но человека рядом он разобрать не может. Ссылаясь на то, что он успеет заметить Сашу, парень решает подойти к черному выходу. Просто посмотреть, что там забыл официант. Настроение приподнятое. Воображение рисует объятия, от которых станет тепло. Несколько шагов. Воображение рисует их взгляды. Шаг. Воображение рисует их улыбки, обращенные друг для друга. Шаг. Очки сползают на нос, но он не нуждается в них. Ему всё видно. Два человека. Официант и парень, в которого Женя по уши влюблен, стоят под фонарем. И обнимаются. За плечами город сгорает огнями вывесок и фонарей. Отражается в окнах. В стеклах машин. Снег застилает собой землю. Ложится на Женю. Ложится на город. Засыпает этих двоих, которые не замечают ничего, кроме самих себя. Сегодня Женя возненавидел свою черту, когда воображение дорисовывало за него исход возможных ситуаций. И он вдруг ощутил, так явно осознал, будто этот факт всегда был очевиден. Не дорисовывал ли он чужие жизни? Не был ли сторонним наблюдателем? Антон зашивал расколотый вечер, тонкие стежки заполняли его, на месте трещин словно распускались цветы. Цветы в самом начале зимы. Женя проклинал себя. И хотелось кричать от досады. Он чувствовал себя одиноким. Униженным. Избитым до смерти Сашиной улыбкой, повешенным на его красной рубашке, задохнувшимся от смеха после его шуток. Это прекрасно, наблюдать, как жизнь случается именно такой, какой ты ее себе представил. Женя топтался на собственной могиле, зарывая себя всё глубже. Воображение рисует их взгляды. Воображение рисует их скомканные улыбки. И это случается. Всё это происходит. Женя боится увидеть больше, но видит. Зеленые глаза, обращенные прямо на него. Сверлящие. Которые говорят лишь о том, что Женя не должен здесь быть. И он соглашается. Женя отгоняет прочь мысли, которые не хотят отпускать. Ноги застревают в снегу. Шарф размотался. Очки снова съехали на нос. Женя уходит, даже, скорее, убегает, лишь бы не быть частью этой сцены, развернувшийся прямо перед его глазами. Он хочет быть далеко от этих проблем. От этих теплых объятий, которые Саша подарил не ему. От зеленых глаз официанта, пожирающих его из-за плеча человека, которому он мог бы отдать всё. Позволяет городу сожрать его.