Ромашки из моего сердца

Разбившиеся часы остудили Янин пыл. Дрожь в теле унялась, картинка перед глазами обрела прежнюю четкость. Теперь она могла разобраться, что на самом деле с ней произошло. Осторожно поднявшись с пола, она села за компьютерный стол и открыла один из браузеров, любезно предоставленных программой. «Лепестки цветов в крови что за болезнь» — безграмотный, но достаточно ёмкий для алгоритмов поисковика запрос начал работу. Пятьдесят тысяч ссылок с самых разных ресурсов выпали перед Яной, но ее взгляд бросился лишь на одну из них. «Ханахаки — вирусное заболевание, при котором у человека, страдающего от неразделённой любви, в теле распускаются цветы — такое определение было дано на форуме. Брагинскую передёрнуло, но стала читать дальше. — Научно доказано, что есть лишь два способа излечиться от ханахаки. Первый — взаимная любовь по отношению к тому, в кого пациент был влюблен на момент заражения ханахаки. Второй же — хирургическое вмешательство, имеющее, однако, ряд побочных эффектов…». Далее она читать не стала. Достаточно. Через несколько часов Яна уже была на пути домой. Решать подобные проблемы в чужой стране было неудобно, да и перед другими (особенно, перед Кохеку) представать со слабой стороны не хотелось. Пришлось практически весь перелет терпеть рвотные позывы с лепестками, и только по возвращении домой смогла с чистой совестью прочистить организм от очередной порции лепестков. На этот раз их было больше. «Отвратительно» — Яна умылась от остатков крови и ушла в спальню. Ей нужно было вызвать самого близкого друга, какой у нее только был. Этим близким другом был Клаус, или же, если говорить официально, Пруссия. — Да, да, мне нужна твоя помощь, — она мотнула головой, будто видела своего собеседника напротив. — Прилети так быстро, как только можешь. Это важно. Нажата кнопка завершения звонка, мобильный отложен в сторону, а сама русская со спокойной совестью легла в постель. Голова слабо кружилась от лёгкой кровопотери, но пока что было терпимо. По пути домой она вновь залезла на форум по ханахаки, выяснила, что у этой болезни есть несколько стадий, и откашливание цветов — лишь первая из них. «Скоро целые цветы полезут, а потом… — она выдохнула, глядя на запястья. — Ростки из тела проклюнутся! Если я не признаюсь Кохеку, то наверняка меня не будет в живых, а если и признаюсь… нет, нет, ничего не выйдет! А лишаться чувств из-за этой болезни я совсем не хочу. Не хочу лишиться эмоций. Никому не позволю себя резать. Никому не позволю причинить себе боль. Никогда, — но внезапно, сквозь сплошной поток мыслей отрицания промелькнуло нечто более ясное и обличенное в форму. Это был простой вопрос, ответ на который Яна должна была дать себе сама. — Но тогда что мне делать? Ни один из вариантов не подходит, а я ещё и капризничаю! Что? Что мне делать?!» Но ответить на этот вопрос она так и не смогла. Несколько часов до прилёта Клауса она провела в постели, время от времени хватаясь за безумно гудевшую голову. На фоне работал телевизор, показывал очередную сводку новостей погоды, также не предвещавшие ничего хорошего: шли ливневые дожди, и, судя по прогнозу, перемен не наблюдалось. «Как специально», — она хмыкнула, укутываясь в одеяло. Это был бы идеальный день для лежания в постели, жаль только, что он настал при столь неприятных обстоятельствах. Приближался вечер. Яна до сих пор лежала. Жуткое гудение в голове попеременно начиналось и прекращалось, не позволяя взять ситуацию в свои руки на время большее, чем три минуты. Даже в эти жалкие три минуты сон казался непостижимой роскошью, которая, казалось, никогда не вернётся вновь. Но все когда-нибудь кончается — одиночество Яны кончилось отчётливым стуком в дверь. Клаус прилетел. Скрип паркета под ногами, шлепанье по кафелю в прихожей — и вот входная дверь уже открыта, а за ней, в наспех одетой куртке на грязную (явно траву косил, как подметила Яна) кофту стоял Пруссия. — Спасибо, что приехал, — пропустив друга внутрь, Яна осторожно осмотрелась по сторонам, и убедившись, что никого нет, закрыла дверь на все замки. Сейчас посторонние уши были ни к чему. Клаус кивнул. Уже будучи в небольшой гостиной, он смотрел в стену и молчал, слушая шум дождя. Очевидно, собирался с мыслями, подбирал подходящие к разговору слова. — Яна, что у тебя случилось? — кажется, именно этого вопроса Брагинская ждала так долго. Будто все накопившееся за весь день сползло с неё, как мыльная пена с руки под напором с воды. Это было чувство облегчения. — Я заразилась ханахаки во время саммита. Кратко, без лишних прелюдий и подготовок. Сейчас они были неуместны. Наблюдать перемену лица Клауса с серьезного и уверенного на озадаченное, казалось, можно было наблюдать вечно — настолько эффектной казалась смена эмоций на его лице — Хана-хаки? — голос его дрогнул. Он опустил голову, продолжая шептать — От… Ко-кого? Кто? — Точно не знаю. Во время поездки — точно, но там столько всего произошло… Заразить мог даже человек с улицы. — Это прямо напасть какая-то, — Клаус покачал головой. — Я слышал, рекламируют какое-то чудодейственное средство от этого вируса, но… — Смеёшься? — перебила его Яна и попыталась заговорить уверенным голосом, хоть и не особо убедительно. — Очередная рекламная уловка. Они пытаются нажиться в очагах распространения вируса, а под собой все эти чудо-таблетки и водичка не имеют ничего полезного! — Согласен. Я могу тебе чем-нибудь помочь? В кого ты влюбилась? Яна смутилась. На виду, перед всеми, она и Кохеку были далеко не друзьями, и если она заявила бы перед кем-то вроде Стива или Люциано о своей любви, то была бы тут же обсмеяна. Но больше молчать она не могла — ей жизненно важно было выговориться. — Я уже довольно давно… влюблена в Кохеку. — Т-ты же понимаешь, что взаимности не будет, верно? — у Клауса дернулся глаз. — Кохеку, он же, он же сам себе на уме, он дальше своего носа не видит. — Я понимаю. Понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Люблю и всё. — Я конечно знал, что любовь слепа, но не думал, что она настолько тупа, — он встал с кресла и подошёл к окну. — Ты же понимаешь, у тебя остаётся всего лишь один вариант, если ты хочешь жить. Яна дрогнула. Она видела в новостях трупы людей, погибших от ханахаки. Она видела глазницы, из которых росли пионы, рты с пробивавшимися фиалками, руки, испещренные порослями древогубца… Страшная, мучительная, пугающе красивая смерть дышала ей в спину. Казалось, Яна даже чувствует, как Костлявая смыкает свои когтистые пальцы на ее шее. — Что-то… Нехорошо мне, — на корне языка стал чувствоваться вкус железа. Опять кровавая рвота. Девушка встала на ноги и ринулась в ванную. Она ожидала, что вновь увидит плавающие в крови лепестки, но их не было — теперь из нее выходили маленькие приветливые желто-белые цветочки. — Нет, только не так быстро… Глазницы, из которых росли пионы, рты с пробивавшимися фиалками, руки, испещренные порослями древогубца — эти картинки вновь промелькнули перед её глазами. Она стала ещё на шаг ближе к могиле. «Но что же станет со страной, если я умру? — впервые за эти безумные дни она задумалась об этом. — Страны раньше не заражались ханахаки, со мной может случиться что угодно!» В ванную зашёл Клаус. Осторожно закрыв за собой дверь, он сел возле Яны. — Это оно, да? Она лишь покачала головой. Приступ рвоты мог повториться в любую секунду. — Мне уйти? Ответа не последовало. — Хорошо. Не буду тебе мешать. «Ужасно. Я думала, хоть разговор с Клаусом меня успокоит, но получилось… как всегда через одно место! — она ударила рукой по ободку унитаза. — Я умру! Точно умру! Ханахаки меня либо медленно добьет, если я останусь торчать дома, либо Кохеку меня отвергнет, и я задохнусь за считанные секунды! Насмотревшиеся! Видели! У них через органы цветы насквозь прорастают! Им больно! Страшно! Они умирают от слов своих любимых! И я — на очереди!» Глаза Яны на секунду застелила теплая пелена, а после она моментально спала — послышался плеск воды. Это капли слез упали в кровавую воду, оставляя за собой лишь красноту вокруг глаз. Слез становилось все больше, и теперь они текли уже по щекам, соленые, оставляли за собой дорожки и смывая кровь с уголков рта. На то, чтобы вытереть их, у Яны не было ни малейшего желания. Она просто сидела на полу, плакала и смотрела на свою кровь с лепестками. Глаза, рот, руки — вновь и вновь она видела их. Как вдруг опомнилась. Слез на глазах уже не осталось. Осторожно отерла рот от остатков крови, нажала на кнопку слива, смыв тем самым следы своей слабости, и покинула ванную. На кухне уже вовсю кашеварил Клаус. В воздухе тянуло чем-то вкусненьким. — Я сделал картофельные оладьи. Раньше я их делал чаще, для Запада, он их очень любил. Садись, поешь, — о её присутствии на кухне он узнал по скрипу паркетных досок. Их давно пора было менять. Яна села за стол, и посмотрев на оладьи, улыбнулась. «Это же драники! Наташа их готовила, когда мы жили вместе. И почему я не делала их после того, как все разошлись?» — с такими мыслями она сделала первый кусочек. Вкусно. Осилив полтарелки из всего наготовленного Клаусом, девушка почувствовала приятное тепло в животе. Она наконец была сыта. С того самого момента, как она узнала о ханахаки, она и подумать не могла, что ещё когда-нибудь почувствует такое спокойствие и умиротворение, особенно от простых драников. Наверное, это и есть те самые простые радости жизни, о которых все говорят, но никто их не видит. — Спасибо. — Пожалуйста, — Клаус пожал плечами. — Может, тебе лучше поспать пока? А я подумаю, что делать дальше. — Пожалуй, — вспоминая, что весь день не смогла сомкнуть глаза от головной боли, она внезапно осознала, что уже довольно давно её не чувствует. «Первая хорошая новость за день» — Брагинская улеглась под смятое одеяло, и поворочившись немного, заснула. Следующие несколько часов сна должны были дать ей сил, но этого не случилось: до самого пробуждения она видела кошмары. Кохеку, смеющегося над ней, Кохеку, осыпавшегося на лепестки, саму себя, пожираемую зарослями ромашек, цветочные стебли, раздиравшие её плоть на мелкие кусочки, и вдруг раздался оглушительный вопль… Кричала она сама. В крошечной спальне почти ничего не поменялось: так же у стены стоял телевизор, за окном лил дождь, а ветер выдувал все тепло из комнаты. Яна дрогнула. На лбу выступили капли пота.