***
Чанёль. Мой друг, коллега и начальник. Он выделил для моей работы свой бывший кабинет со всеми удобствами, включающими в себя отдельный санузел с душем, чем я активно пользуюсь, но об этом позже. Теперь мой друг заведующий отделением и его должность позволяет занимать кабинет с еще большими удобствами. Я перезваниваю ему и терпеливо жду, когда он наконец ответит. — Привет, мамочка! — задорно кричит он, и от неожиданности у меня выпадает телефон из рук. Черт бы тебя побрал, жизнерадостный и громкоголосый идиот. — Отта, ты тут? — успокоившись спрашивает он, когда слышит звук падения аппарата и шуршание, пока я возвращаю телефон к уху. — Зачем звонишь в мой выходной? — ворчливо отчитываю я позвонившего. — Ты, как всегда, сама любезность, — хохочет он в ответ. — Ближе к делу… — В общем, у меня есть для тебя пациент… — Ребенок? — уточняю я. — Можно так сказать, — уклончиво отвечает он. — Сколько лет? — Двадцать восемь. — Сколько? Ты с ума сошел? — начинаю я возмущаться, но Чанёль перебивает меня. — Его ко мне направил мой хороший знакомый. Лечил пациента от бессонницы и головной боли, а оказалась проблема серьезнее, чем простая физиология. У него предположительно детская травма, а это твоя специфика. Ты же специалист по данной проблеме… Только представь, какая удача заполучить пациента, которого ты искала для своей научной работы. — Все проблемы взрослых из-за детских травм. Ты теперь всех взрослых пациентов будешь направлять ко мне? — вздохнула я. Я задумалась. Предложение и правда заманчивое, но я не работаю со взрослыми пациентами, хотя в дальнем ящике моего стола лежит идея для научной, возможно, даже докторской работы. — А если я не справлюсь? — неуверенно уточнила я. — Я верю в тебя, а если понадобится, то смогу свести с людьми, которые помогут. Не переживай. Так что скажешь? Возьмемся? Меня раздражала эта манера разговаривать, как будто были Мы. Во время учебы он был в меня влюблен, но дальше дружбы я не позволила развиться этим отношениям. Спустя время Чанёль это принял, за что надо отдать ему должное. Как друг он был замечательный, но слишком высокий, шумный, оптимистичный и непостоянный для меня. — Пусть приходит в понедельник. Часам к десяти. Я сначала поговорю с ним лично, а затем приму решение. — Хорошо, я сообщу ему твой ответ. До встречи в понедельник. Чанёль для меня, как большой и безобидный медведь. Он на голову выше меня ростом. После завершения учёбы, когда он начал ходить в спортзал, то вместо нескладной худощавой фигуры у него появилось очень мужественное тело. Его большие влажные карие глаза всегда смотрели с нежностью и заботой. Однако иногда, когда мы по вечерам, после трудовых будней распивали спиртные напитки, я видела в них грусть. О чем он грустил? В такие моменты я гладила его по плечу или сжимала ладонь в волнении, а он улыбался, продолжал рассказывать какую-нибудь смешную, но пошлую, историю. Клоуны — самые грустные люди. Докторам тоже нужна врачебная помощь, а психиатрам моральная разрядка. Для этого у меня был Чанёль, а у него кто? Мне он никогда не жаловался. Эту грусть я начала за ним замечать, когда он женился на девушке, которую выбрали для него родители, тоже из семьи врачей. Брак по расчету — печальная история. В один из вечеров я вернулась домой после рабочей смены и очень удивилась, когда в дверь позвонили. На часах десять вечера. Я, если честно, не собиралась открывать дверь, но звонки настойчиво продолжались, а позже послышался стук. — Отта, черт тебя дери! Открывай, я видел свет в твоих окнах! Шумный идиот мог разбудить недовольных соседей, поэтому мне пришлось открыть. На пороге стоял Чанёль. Он был жутко пьяный и без особых церемоний завалился ко мне в квартиру. — Извини, что так неожиданно беспокою тебя, но меня больше никто не поймет, а надо выговориться, — выдохнул он, неуверенно усаживаясь на стул и с грохотом ставя бутылку виски на стол. — Хорошо, я тебя выслушаю, но пить не буду. Мне завтра ехать к дочери. — Да, конечно. Я не подумал, — пробубнил друг, засунув сигарету в рот и неуклюже щёлкнув зажигалкой. — Чанёль, какого черта? Ты же не куришь! Еще и у меня дома! Совсем обнаглел? — не выдержала я и выдернула сигарету, которая тут же оказалась в мусорке. — Извини, сегодня хочется. Купил вместе с алкоголем. Я забыл, что ты не выносишь запах табака, — мямлил он пьяным голосом и убрал все обратно в карман куртки. — Холодная нынче осень, правда? — невпопад продолжил Чанёль, смотря на город в темноте из окна моей кухни. — Может тебе кофе сделать? У меня только растворимый, но думаю, ты не для кулинарных изысков сюда пришел и не про погоду поговорить, — предложила я и поднялась со стула, чтобы поставить чайник. — Я кое-кого встретил и кажется полюбил, — протараторил Чанёль и, сложив руки на столе, положил на них голову. — Так… И жена узнала? — уточнила я. — Нет. Не в этом дело… Она знает, что у нас брак по расчету, и я не люблю ее. Мы это обсуждали. У нас договоренность, что если кто-то из нас встретит и полюбит кого-то другого, то второй не будет удерживать. — Тогда в чем проблема? — не понимала я к чему ведет мой друг. — Жена мне сегодня сообщила, что беременна. После нескольких попыток одна из процедур ЭКО прошла успешно. Если я расстанусь с ней сейчас, то буду выглядеть подонком… Хотя я все равно не смогу жениться на человеке, которого люблю, — закончил он объяснения и мучительно простонал. — Почему? Я так понимаю, что дело уже не в жене… — Потому что он парень… Я чуть не выронила кружку из рук, когда несла ее Чанёлю. — Я хочу, чтобы вы познакомились, — выпалил друг, взяв меня за руку и подняв на меня умоляющий взгляд. — Зачем? То есть… Как я потом должна смотреть в глаза твоей жене? Даже учитывая ваши с ней отношения, я все равно не принимаю измен… — Да, я знаю, что ты принципиальная. Извини, что попросил тебя об этом, — недовольно произнес друг, поднялся со стула и хотел было уйти, но я поймала его за руку. — Все геи истерички? Сядь и пей свой кофе. Мы не закончили разговор, — с командными нотками в голосе сказала я и он послушно сел обратно. — Я не гомосексуалист, а бисексуальный и тебе, как доктору, известна разница между этими понятиями, — улыбнулся мужчина и, отпив кофе, поморщился. — Извините, я не бариста, — фыркнула я. — Пойло жуткое, но из твоих рук я готов выпить помои, если ты согласишься познакомиться с ним, — хитро улыбнулся Чанёль и, отпив еще из кружки, снова поморщился. — У тебя хотя бы молоко и сахар есть? В ту ночь мой друг остался ночевать у меня. Не успела я выйти из душа и блаженно вытянуться в постели, как он вошёл в мою спальню. Забравшись в постель, он прижался ко мне, хотя я выделила ему целый диван в гостиной. Ох уж этот Чанёль! Я понимаю, почему он завел себе любовника. Он спит в постели с женой, которую не любит, и та в свою очередь не балует его лаской. — Чанёль, твою мать! Я не люблю обниматься! От тебя жутко несет спиртным, и вообще ты слишком горячий! — протестовала я, вырываясь из кольца мужских рук, но он лишь сильнее прижал меня к себе. — Потерпи немного, я быстро усну, тогда хоть на пол меня сталкивай, — пробасил он и уткнулся носом мне в макушку. В итоге я терпеливо ждала, а затем, выбравшись из оков его больших рук, отодвинулась на другой край постели, чтобы спокойно уснуть.***
В конце концов Чанёлю все же удалось меня уговорить и я согласилась сходить на ужин для знакомства с его возлюбленным. Как только я вошла в ресторан, который находился неподалеку от клиники, то увидела своего друга, сидящего за столом. Заметив меня, он широко улыбнулся и начал махать руками. Этим он привлек не только мое внимание, но и остальных посетителей в зале. — Ты, как всегда, выглядишь потрясающе, — произнес Чанёль, когда я подошла к столику и подвинул мне стул. У моего друга хорошие манеры, впитаные с молоком матери и в этом ему нет равных. Наверно из всех моих знакомых, он единственный, кто еще ухаживает за женщинами. Я сажусь напротив и вглядевшись в лицо его возлюбленного, понимаю, что оно кажется мне знакомым. — Это Бен, а это Отта, — представил нас Чанёль друг другу. — Я знаю, кто это, любимый. Она же лучший детский психотерапевт нашей клиники, — повернувшись к нему ответил Бен, слегка наклонив голову в бок. — Мы знакомы? Ты тоже работаешь в клинике? — уточнила я, растеряно переводя взгляд на друга. — Да, Бен работает у нас медбратом, но в отделении психиатрии. Он не усмиряет буйных, а просто выполняет грязную работу, — пояснил заведующий. — Да, и очень благодарен тебе за это, — вставил свою реплику молодой человек и улыбнувшись, взял своими длинными тонкими пальцами большую ладонь Чанёля. Я удивленно смотрела на эту манипуляцию, и Бен заметил мой взгляд. — Мне нужна была работа в медицинской сфере, а мистер Пак предоставил такую возможность, — уточнил он. — В этом весь Чанни, — натянуто улыбнулась я, глядя недоумевающе на обоих мужчин. Кто кого использует? Чанёль свое положение, чтобы иметь покорного любовника, или нуждающийся мальчик получил влиятельного покровителя? Мы мило беседовали во время ужина, а Чанёль, как всегда, громко смеялся на весь зал. Он часто после работы ужинал здесь и иногда приглашал меня, когда не хотел ехать домой. Это его личная привилегия: вести себя подобным образом. Он является особым гостем, поэтому никто не делает ему замечания по поводу шумного самовыражения. Я взглянула на своего друга. Его в меру пухлые губы почти всегда растянуты в улыбке. Свои забавно оттопыренные уши он пытается скрыть за густыми волосами и лишь очки в тонкой черной оправе, кричащие о своей дороговизне, дают понять, что перед нами успешный мужчина — заведующий отделением. Мой друг — потомок южнокорейских иммигрантов, чьи предки перекочевали и удачно ассимилировались в США, в последствии создав медицинскую династию. Бен. Точнее Бен Бекхён. Правильно его имя звучит Бекхён, но видимо для простоты общения в Америке он сам называет себя Бен. Как оказалось, он тоже имеет южнокорейские корни, но его предкам не так повезло, как родственникам Чанёля. У моего друга специфичный вкус на партнеров и я это понимаю, когда разглядываю его возлюбленного. Тонкие запястья, узкое вытянутое лицо, грустные глаза с немного опущенными внешними уголками и прямой нос. Его небольшой рот, в отличие от мягких, округлых форм Чанёля, имеет резкие линии — верхняя губа больше похожа на две горы с острыми вершинами. При внимательном изучении его лица, я замечаю подводку мягким черным карандашом у линии роста его коротких ресниц. Глядя на Бена, я могу сказать, что он вырос в неблагополучной семье, где один, а возможно и оба родителя алкоголики. Его внешность говорит о явной склонность к самоистязанию и скорее всего была попытка суицида. Чтобы в этом убедиться, но не задавать вопрос напрямую, я жду когда Чанёль отлучится. Как только мы остаемся одни с партнером моего друга, я поднимаю рукав его свободной кофты. Молодой человек испуганно одергивает трикотажную ткань, но от моего наблюдательного взгляда не ускользает важная деталь. Моя догадка оказалась верна: шрамы на запястье, причем ужасно выполненные и эти грубые отметины явно контрастируют с его аристократическими руками. Любому профессионалу, в том числе и мне, понятно, что это небрежная работа плохого хирурга, которому плевать на пациентов, а таких будут держать только в муниципальной клинике. Наши взгляды с Беном встретились, и я вижу в его глазах явный испуг. В ответ приподняв бровь, я взяла свой бокал с вином. — Я даю тебе возможность все рассказать самому. Если я узнаю, что ты используешь моего друга в корыстных целях, то приложу все усилия, чтобы тебя выгнали из больницы. — Я не использую его… Я люблю Чанёля… — выдохнул Бен и поджав губы, опустил глаза. После откровения мой гнев немного утих. На сколько слова собеседника были правдивы покажет время. Мой друг очень жалостливый. Настолько, что готов приютить мышей, которых травят у нас в подвале, а что уж говорить про молоденького мальчика с грустными глазами, в теле которого удачно сочетается невинный ребёнок и соблазнитель одновременно. В отличие от моего друга, который выглядит очень брутально и носит кольцо на безымянном пальце, глядя на Бена я могу предположить, что он гей. В конце вечера, после совместного ужина, когда Бен привез меня домой, то изрядно пьяный Чанёль в своей привычной манере напросился ко мне. Успев на ходу снять обувь и куртку, он довольно бесцеремонно развалился на диване в моей гостиной и тут же отключился. Абсолютно трезвый Бен испуганно перевел взгляд со своего любовника на меня, но я легкомысленно махнула рукой и предложила новому знакомому чай. Пока мы сидели на кухне, я наблюдала за тем, как суетливо Бен перебирал пальцами. — Как ты выносишь Чанёля в таком состоянии, если боишься людей в состоянии алкогольного опьянения? — решила я начать разговор с вопроса. Молодой мужчина растерянно поднял на меня глаза и поджал губы. — Он пьет не часто и всегда остается добрым. К тому же, когда это происходит, то он не буянит, а сразу спать ложится, — объяснил Бен, и любовно посмотрев на возлюбленного, улыбнулся. — Сегодня он так нервничал перед этой встречей, что перебрал лишнего. Твое мнение очень важно для него и он волновался, понравлюсь ли я тебе. Неужели Бен действительно любит этого лопоухого дурака, который по каким-то странным обстоятельствам является моим другом? — Он знает твою историю? — уточнила я, откидываясь на спинку стула. — В общих чертах. Он не настаивает на деталях, а я не хочу вдаваться в унизительные подробности. Пусть его глаза горят желанием, а не жалостью, когда он смотрит на меня. — А мне нужны подробности. Я могу сама навести справки, но лучше, если ты сам расскажешь, — настаиваю я, понимая, что может излишне давлю на собеседника, но для меня безопасность друга важнее приличий. Чанёлю есть что терять: семья, должность и даже покровительство его семьи. — Мне двадцать три, и мне нужна эта работа, чтобы по гранду пойти учиться в медицинский колледж. — Ты выглядишь моложе. Как минимум лет на пять… Можно предположить, что тебе восемнадцать. Не больше, — констатировала я данный факт. — Что с твоей семьей? — продолжила интервью. Парень напрягся и сильнее сжал кружку. Я не промахнулась в догадках. Проблемы, как всегда, в семье. Однако Бен медлит, кусает губы, нервно сглатывает, но молчит. Неужели насилие? — Давай сделаем так… Я буду говорить, и если окажусь права, то ты просто кивнешь, если не угадала, то отрицательно мотаешь головой. Хорошо? Игра начинается. Бен согласно кивнул. — У тебя живы оба родителя? — задаю я первый вопрос. Он мотает головой, что значит отрицание. — Изначально были оба? Согласие. — Один из них умер? Согласие. — Алкоголь? Согласие. — Кто? Как давно? — Мать, лет пять назад. Незадолго до моего восемнадцатилетия. Бен снова замолчал, хотя я надеялась, что он сам расскажет историю дальше. — Остался отец, который тоже пьет? Я замечаю, что его пальцы начинают дрожать. Причина в отце. Я сама начинаю волноваться, но продолжаю игру, ведь обратного пути нет. — Бен, он бил тебя? Согласие. — Было что-то ещё, кроме избиения? Он кивает и его начинает трясти. Я положила на его плечи свои ладони и, смотря в глаза задала самый главный вопрос, ради которого начинался разговор. — Он тебя изнасиловал? Бен так резко поднимается со стула, что тот опрокидывается и, порывисто убрав мои руки со своих плеч, начинает кричать. — Я ничего не делал… Никогда не провоцировал его… Он сам… Я всего лишь спал… А он… Сделал это! Я не мог сопротивляться… Он был физически сильнее меня… Я даже кричать не мог… Его огромные руки зажали мне рот! — надрывался Бен и между выкриками глубоко вздыхал. Я крепче сжала его за плечи и, смотря ему в глаза, дышала вместе с ним, давая понять, что рядом и помогаю ему. — Никто бы мне не помог… Наши соседи были такими же гнилыми и потерянными для мира грязными животными, — обречено продолжил он рассказ уже более спокойно, но продолжая тяжело дышать. — Бен, я ни в чем тебя не виню. Я верю тебе. Все в прошлом. Дыши глубже, — произнесла я, смотря ему в глаза. Мое лицо, спокойный тон сделали свое дело и, видимо, выпустив пар он сел на пол. Начав плакать, гость обхватил свои колени руками и опустил голову. Мучительное прошлое не желало его отпускать и продолжало причинять душевную боль. Я приготовила успокоительный раствор и, пока молодой человек его пил, поглаживала несчастного по голове. — Я больше не буду ничего спрашивать, если ты сам не захочешь продолжать. Бен кивнул и послушно пил лекарство мелкими глотками. Мы так сидели какое-то время молча, пока я не поднялась с пола и не забрала его пустую кружку. — На следующий день я упал в обморок в школьном туалете, залив кровью пол. Меня кто-то нашёл и вызвал скорую. Было жутко стыдно. Как я потом узнал от врача, у меня от внутренних повреждений лопнула артерия в прямой кишке. Даже спустя время шрамы на моем теле никогда не дадут мне забыть пережитое, — выдохнул Бен. Я села рядом с ним на пол и обняла его худые плечи. — Мне хотелось умереть. Когда я пришел в себя и узнал, что отец отказался забирать меня из больницы, то просто сделал это, — он указал кивком головы на шрамы на руках. — Он не просто действовал под алкоголем или поддался животному порыву, а хотел меня уничтожить. Морально и физически. Меня опять спасли, но, как ты заметила, без особого энтузиазма. Тогда я впервые встретил Чанеля, — тут лицо Бена впервые просияло и он продолжил рассказ. — Он в качестве волонтера приходил в больницу и раз в неделю обходил больных после попыток суицида. Я разговаривал с ним буквально пару раз и он, узнав мое положение, оплатил мои медицинские счета. Когда я вышел из больницы через две недели, то вернулся домой лишь забрать вещи, пока отца не было дома и больше там не появлялся. Знаю лишь, что этот ублюдок погиб. Он уснул пьяным, а от незатушенной сигареты загорелся матрас. Какое то время я нанимался на работу, где предоставлялось жильё, а в восемнадцать лет окончил школу. Я поклялся себе, что найду того улыбчивого ангела с оттопыренными ушами, но к тому времени стану ему ровней. Я слышала эту историю и не могла поверить в её реальность. Как такое возможно? Я знаю, что тема дипломной работы Чанёля была про суицид в подростковом возрасте, но подобной истории от него не помню. Хотя это в его стиле — помочь и не придать этому большого значения. — Он тебя узнал, когда снова увидел? — спросила я. — Нет, что ты. Мы встретились спустя несколько лет на собеседовании, когда я нанимался в клинику. Чанёль в очередной раз пожалел меня и дал работу нуждающемуся. — А что он сказал, когда узнал кто ты? — Он не знает ничего… Ты единственная, кто слышит эту историю полностью, и я попрошу тебя не говорить ему. Я кивнула и дала обет молчания. Когда мы допили наш чай, Бен подошел к дивану и затормошил Чанёля за плечо. — Чанни, проснись. Мне надо расправить диван, а тебе раздеться. Ты не можешь спать в одежде. Мой пьяный друг заворочался, с трудом открыл глаза, но увидев лицо любовника, расплылся в довольной улыбке. — Бекки, — промямлил он, протягивая при этом руки к Бену. — Чанни, я хочу спать, а ты занял весь диван. — Сейчас, мой сладкий мальчик, я сам все сделаю, — очнулся Чанель. Он поднялся, похлопал себя по щекам, привычно раздвинул диван и помог Бену постелить бельё. После столь сложных манипуляций он вдруг заметил меня, стоящую рядом, и потянулся руки в мою сторону. Если честно, то я впервые слышу, чтобы мой друг с кем-то разговаривал подобным образцом. Мне даже стало завидно, потому что таких ноток нежности я не слышала в свой адрес. Видимо, он и правда влюбился, и наружу прорвался весь лимит накопленной нежности. — Ты мой лучший друг, знаешь об этом? Я тебя люблю сильнее всех, после Бекки, конечно, и детей, но ты ведь не обижаешься? — мурлыкал мой пьяный друг и сгребал меня в своих крепких объятиях. Я засмеялась, видя, как счастливо улыбается Бен, и толкнула Чанёля на уже расправленный диван. — Спи давай, пьяный заведующий отделением. Завтра утром я вас выгоню, потому что поеду за город к дочери. — Да, я помню, — бубнил Чанёль снимая с себя одежду, лежа на спине. — Спасибо, — поблагодарил Бен, обращаясь ко мне, когда помог Чанёлю выпутаться из одежды и укрыл его одеялом. — Не за что. Думаю, мы сможем стать друзьями, — напоследок ответила я, уходя в свою спальню. Хотя я не до конца поняла, за что Бен благодарит меня: то ли за возможность спать на моем диване со своим возлюбленным, то ли за разговор по душам на кухне. Мой чуткий сон был прерван скрипом дивана и мужскими стонами. Одни были низкие, гортанные, а другие более высокие и жалостливые. Мне оставалось только усмехнуться и ждать тишины, чтобы снова уснуть. Спустя время Бен доказал свои чувства и право быть рядом с моим другом. Он выучился и заслуженно дослужился до старшего медбрата. Все эти годы они скрывали свои отношения ото всех. Чанёль продолжал для всех оставаться хорошим заведующим отделения и отцом близнецов.***
Я сбросила вызов и снова потянулась в постели. Услышав радостные крики дочери и ворчливые наставления бабушки, я поняла, что они идут на кухню завтракать. Моя мать, как родитель, была никудышная, но видимо она решила исполнить долг перед обществом и стать хорошей бабушкой. Ничего не имею против данного стремления. У меня есть квартира в городе и я живу там в те дни, когда работаю, а ребенку лучше жить за городом с бабушкой и дедушкой. Я приезжаю сюда каждый раз на выходные и праздники, посвящая все своё свободное время ребенку. Эти два дня, что я живу в доме родителей, продолжаю думать о пациенте, про которого говорил Чанёль. Справлюсь ли я? Я могу лечить детские неврозы и помогать парам, которые переживают развод, но тут взрослый человек, пусть даже с детской травмой… Подождем понедельника, когда я встречусь с ним лично, и тогда наверняка приму решение. Может быть я вовсе откажусь брать его в ряды своих пациентов. Чанёль хороший заведующий, он найдет подходящего специалиста для важного пациента. Мои размышления прервал звук телефона — пришло сообщение. Оно было от Ифаня. Меня бросило в жар, и я свела ноги, потому что внизу живота начало пульсировать. «Я приехал. Мы можем встретиться?» Как всегда, краток и лаконичен. В этом весь Ифань. Он не звонит, а я не люблю разговаривать по телефону и мы идеально подходим друг другу. Я так много разговариваю на работе, что вечером дома даже свет не включаю. Ограничиваюсь лишь настенными светильниками или ночником. У меня не работает ничего, что издает громкие или резкие звуки, а так же ярко светит. Максимум что я могу вынести — это видео-звонок дочери перед сном, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Я понимаю, что не очень хорошо, что дочь живет большую часть времени отдельно от меня, но так лучше для нее. Когда она станет старше и придет время идти в школу, то я перевезу ее в город. После выходного я возвращаюсь в пустую темную квартиру с едой на пару дней, заботливо приготовленной для меня матерью. Дочь уже достаточно взрослая, чтобы понимать почему я уезжаю и не терзать мое сердце истериками, слезами и хватанием за ноги, как было раньше. Она целует меня на прощание, обнимает у дверей и говорит, чтобы я быстрее возвращалась. Конечно, я вернусь. Ты единственный человек, который нужен мне и, кому нужна я. Грустно улыбнувшись, я ставлю контейнер с едой в холодильник и вздрагиваю от звука телефона. Пришло сообщение. «Я соскучился. Это правда. Я могу прийти завтра к тебе на работу?» Вот черт, я забыла ответить Ифаню на сообщение. «Конечно. Приходи к девяти утра. Я буду ждать.» Выйдя из кухни, я направилась в ванную комнату, чтобы приготовиться к завтрашней встрече с Ифанем.