The Edge

— Адам, мне кажется, тебе пора уже задуматься об отпуске. — Ну разве ты не понимаешь, что ему нужна помощь, Брэд!? — Ну разве ты не понимаешь, что несёшь полную околесицу, Адам!? — Я видел всё своими глазами, я похож на шизофреника? — А я вот вижу, что тебе пора отдохнуть, причем хорошо. Ты, кстати, не начал ли опять какую дрянь пить, как в школе те таблетки? — Брэд, он твой брат, и ему нужна помощь! — Вот именно, что он мой брат, и мне виднее. Он уже взрослый человек, и раз он решил где-то потусить один, какого я буду ему мешать? И ты тоже, Адам, взрослый. Может, успокоишься уже, пока из шкафов не повылезали все привидения мира, а из зеркал — Кровавые Мэри? — Да как ты не поймёшь… — Адам стоял, опершись руками на стол и склонив голову, и слушал Уолста-старшего. — Да понял я уже всё, ребят, любовь–морковь–капуста, давайте вот только без меня это всё, ладно? — Что ты несёшь, Брэд!? — А ты что? Адам, ты адекватный человек, даже несмотря на то, что священник, и прекрасно знаешь, что половина того, чему вас упорно учили в вашем чудном заведении — средневековое мракобесие, а сейчас приходишь и рассказываешь мне о волшебных высосанных коровах и моём собственном брате, в которого вселилась какая-то неведомая кикимора. — Это был демон, Брэд. — Я то же самое и сказал, Адам. Гонтье был раздосадован реакцией Уолста, ведь тот был единственным, с кем он рискнул поделиться пережитым. Конечно, у него нет ни единого свидетеля, благодаря чему его можно без вопросов записать в ряды помрачившихся рассудком, но значит ли это, что он теперь должен молча сидеть, сложа руки? Одна часть его понимала, что, возможно, Мэтт влип во что-то не шибко хорошее, зачастив в притон, и ему явно не обойтись без помощи. Но вторая часть была не так снисходительна в своих теориях: что, если Мэтт и без того связан с фанатиками из пригорода? Что, если он сам является одним из них? Что, если он, наоборот, добился того, чего желал, вселив в себя постороннюю сущность? А если никакой сущности и не было? Но его рука… Толстовку пришлось выбросить, чтобы рукава, наполовину пропитавшиеся кровью, не вызывали ни у кого вопросов. Уже спустя несколько дней он узнал, что Мэтт вернулся, но наотрез отказывался говорить, где он был и что с ним происходило. По словам брата, его настроение было подавленным, и Адам уже и не надеялся, что тот отзовётся на его предложение и придёт поговорить. Зима подходила к концу, но солнце с середины сентября здесь не появилось ни разу. Погруженный в свои запутанные мысли, Адам молча разглядывал пожухлую прошлогоднюю траву, выглядывавшую из-под сходящего снежного покрова, и даже не сразу заметил не спеша приближавшегося парня. Когда обмен кивками в знак приветствия был совершен, тот осторожно занял место на лавочке на некоторой дистанции от пастора и не проронил ни слова. Мужчина, не предупреждая, брызнул на руку соседа водой. Мэтт ахнул, — то ли от испуга, то ли от того, что соприкосновения с водой в плюс пять малоприятны даже не одержимым, но жидкость не оставила никаких следов на бледной коже. Малая доля напряжения свалилась с плеч Гонтье, и он облегчённо выдохнул. — Формальность. Извини. — Ничего. Всё в порядке. — Мэтт… Давно у тебя это? Уолст на секунду замер, будто почувствовав боль от того, что Адам знает о нём, и даже не переспросил, о чём именно тот говорит. — Последнюю неделю, отец Адам. — Зови просто Адам. — Хорошо. — Ты помнишь, что ты делал, когда был одержим? — Большую часть — нет, но в некоторых моментах помню, и... — Мэтт опустил голову, отрешённо теребя бинт на запястье. — Мне казалось, я безумен. — Я хочу тебе помочь. Уолст судорожно вдохнул, будто даже не надеялся услышать эту фразу. — Но только если ты хочешь, чтобы я тебе помог, Мэтт, — сомнения всё ещё оставались в подсознании мужчины. — Я хочу, Адам. Но… Но как? — Ритуал экзорцизма. — Что это? Это как в фильмах ужасов? Это опасно? — Изгнание. Возможно. Я не знаю. — А для вас? — Точно так же, — мужчина смотрел на заснеженную тонким слоем клумбу прямо перед собой, иногда переводя взгляд на сидевшего рядом парня. — Зачем вам это всё? Зачем вы будете рисковать своей жизнью? — Я хочу помочь тебе. — Но… Вы знаете, кто я, и что… что церковь не одобряет такой выбор. — Я уже три месяца пытаюсь найти возможность поговорить с тобой об этом, но ты так старательно меня избегаешь, — произнёс пастор с грустью. — Я был практически уверен, что вы ненавидите меня после этого. Вы сделали мне такой большой подарок, моя мечта стала явью, а я взял и всё испортил, оскорбил… Думал, что вы уж точно ненавидите меня или осуждаете. — Нет. Я не оскорблён и не испытываю ненависти к тебе. — Но почему? Церковь ведь всех осуждает. — Мэтт, сейчас я не церковь, — Гонтье повысил голос и перебил парня, — я такой же человек, как и ты. Понимаешь? Такой же. Я дал обеты этой церкви, но это не делает меня святым. — Разве они не ведут для себя строгий отбор среди тех, кто наиболее консервативен? — Ведут. Но какая разница, что ты любишь — говядину или курицу, если ты в течение нескольких лет обязан не есть ничего, кроме овощей? Я — это я, а церковь — это моё рабочее место. — Я думал, ты здесь, потому что так же веришь в это всё, как и они… — А я и верю, Мэтт. Веру у нас никто не отберёт. Теперь скажи мне, как всё это началось и что ты помнишь? — Не знаю. Плохо помню, возможно, я был в клубе, не один. Потом сознание будто заволокло туманом и тело больше не слушалось, всё стало таким далёким. Потом вообще исчезло. Я помню, как я шёл в лес. Там были люди, они поочерёдно вызывали духов и «кормили их». Они были в капюшонах. Потом я вырубался. — Ты точно не один из них? — недоверие пастора заставило Уолста прикрыть глаза и опустить голову. — Клянусь, — собеседник замолк, будто выжидая укола следующим вопросом, ставящим под сомнение его слова, но вместо этого ощутил тепло руки, которую мужчина молча положил поверх его. Когда Мэтт дал согласие на проведение процедуры, Адам уже ожидал появления в городе пары помощников, отправленных сюда под его ответственность. Чего ему это только стоило — обрядами изгнания обязаны заниматься специально обученные люди, но их должность упразднили, и уже почти десятилетие такие случаи остаются на совести местных епархий, а им не всегда хочется договариваться на случай смерти, что случалось часто, с полицией, и без того полной скептиков и нераскрытых преступлений. Как раз вдвойне удручало то обстоятельство, что в постановлении свыше говорилось о том, что физическая смерть экзорцируемого будет считаться одним из наиболее удачных исходов. Цель обряда — сделать условия для существования демона в теле человека невыносимыми, чтобы сущность самостоятельно предпочла возвращение в ад. Адама это не устраивало — он не собирался подписывать Мэтту смертный приговор и поэтому проводил, на правах пастора, переговоры с присланными людьми в поиске более подходящего и щадящего варианта. Не в пользу священников играл тот факт, что бо́льшая часть такого рода экспериментов дошла до настоящего времени в виде фантастики и не имеющей никакого подтверждения информации, потому как архивы экзорцистов были засекречены. Настоящее время. 4 мая. 01:15 — Ты пожалеешь, что всё это начал! Двое мужчин пытались усмирить набросившегося со звериными воплями на пастора человека, почти по пояс окунув его в воду, которая тут же начала бурлить, но у них не вышло удержать его достаточно долго, поскольку они также пытались случайно не утопить его. Пастор спешно зачитывал длинный текст на понятном только его автору языке, но вырвавшийся вновь накинулся на книгу в руках мужчины, пытаясь выбросить ее в сторону и разорвать. Между ним и теми людьми возникла борьба, закончившаяся на полу. Они вылили на кричавшего и извивавшегося от боли человека литры воды; помещение заполнилось дымом от горящих масел и разбитых светильников, но это не остановило его надолго: физически он превосходил их в несколько раз, и смоченные святой водой веревки лопнули, оставляя кровавые полосы на его руках и шее. В помещении нарастал гул, начал гаснуть свет и стала подниматься пыль. Адам на грани паники и ужаса почти вслепую дочитывал последний абзац, когда в запертом изнутри здании начал твориться настоящий хаос. За две недели до событий. Середина апреля Адам в который раз засиживался допоздна на работе, ожидая получить какие-либо известия о судьбе Мэтта. Тот снова пропал без вести, сутками не появляясь ни дома, ни на работе. Но за городом всё было непривычно спокойно для последнего времени, если не считать одного нераскрытого убийства мужчины, о котором полиция особо не распространялась. Животных не трогали, и это ещё больше пугало пастора, так как он вообще не мог представить, где находится Мэтт. В начале месяца его видели последний раз в том самом клубе, в трёх сотнях метров от церкви. Надо сказать, у Адама в компании с полицией таки неплохо получалось мешать его работе — заведение находилось уже на грани закрытия. Но буквально несколько дней назад о нём вновь громко заговорили: был найден зверски убитый хозяин клуба, тело которого нашли в лесополосе. На его руках обнаружили вырезанные символы, из-за скудной библиотеки не поддававшиеся расшифровке, а само тело было обескровлено по примеру десятков пропавших до того коров, что уже давало намёк на природу преступления. Лишённый хозяина, подпольный притон не простоял без дела долго — уже на ближайших выходных он странным образом вернулся к работе. Адам уже начал собираться домой, погрузившись в долгий нудный диалог с самим собой, как его отвлёк раздавшийся телефонный звонок. На том конце трубки спешили сообщить, что видели Мэтта в том же самом притоне — теперь он является его новым хозяином. Гонтье был, мягко говоря, обескуражен таким поворотом. Всё-таки Уолст сам замешан в этом? Спустившись по ступенькам клуба внутрь, он молча просочился сквозь беззаботно гулявшую толпу, решив пройти к дверям служебных помещений. Добравшись до первой и беспрепятственно зайдя внутрь, он обнаружил перед собой лестницу и коридор. Выбрав последний, он направился прямо, ожидая встретить какого-нибудь мелкого официанта или охранника. На стенах висели какие-то картины, но они были развернуты лицом к стене, что производило странное впечатление. Пара дверей, попавшихся ему на пути, были заперты, и он дошёл до большого светлого помещения с зашторенными окнами и большим круглым совещательным столом. Везде, где только можно, был включен свет, но никого из людей здесь не наблюдалось. Адам прошёл в зал и остановился, обдумывая свой маршрут. — Оу-у-у-у… — раздалось прямо сзади него, что заставило вздрогнуть. Это уже начало становиться визитной карточкой. Обернувшись, напротив себя он увидел Мэтта, стоявшего, оперевшись рукой о спинку стула и вальяжно занесшего ногу за ногу. Он довольно улыбался, что было малохарактерно для этого человека — Мэтт от природы был слишком стеснителен, и мужчина уже догадался, с кем снова имеет дело. Адам молча смотрел на него. — Какие люди! Мэттику бы понравилось, что такие дорогие персоны заинтересовались им, не правда ли? За месяц уже успели соскучиться, отец Адам? Рекорды. А в прошлый раз, я помню, вы начали искать своего единственного и ненаглядного попозже. Ну, вот и нашли, чего же мы такие хмурые? А… Всё думаете, как избавиться от меня? Что ж, выглядит это довольно мило. — Да кто ты такой? — Вы и без моих объяснений всё знаете, Ваше Святейшество. — А поконкретнее? Это же ты убил хозяина клуба? Зачем? — Гонтье чувствовал страх, вглядываясь в его глаза, при хорошем освещении казавшиеся полными мутных чернил, но старался перебороть его, понимая, что ничем тогда не сможет помочь Уолсту. — Пф-ф. Ещё мне руки марать. Хозяин здесь я. А он просто человек. Я вернул себе своё, а его решил по совместительству использовать, не пропадать же мясу. Знаете ли, святой отец, чем больше могущество, тем больше и величественней жертва. А вот вы зачем сюда пожаловали? — на лице собеседника вновь отобразилась кривая ухмылка. — Взглянуть в твои честные глаза, животное, — сердито произнес священник, что заставило его оппонента расхохотаться. — Отец Гонтье, как же вы переживаете… Это умиляет меня ещё больше. — Пошёл бы ты к чёрту, — бросил мужчина и направился к выходу, пытаясь не поддаваться на провокационные выкрики позади, которыми Уолст хотел разозлить его. Дойдя до дома, Гонтье провёл ещё одну бессонную ночь в обнимку со средневековыми талмудами и бутылкой алкоголя, а с утра уже принялся за продолжение переговоров со своими ассистентами. Мэтт по-прежнему не появлялся в его поле зрения уже несколько дней, и Адам уже морально готовился начать поиски со дня на день, как в его кабинете раздался новый звонок. — Алло? — Адам… Здравствуйте, — послышался тихий и неуверенный дрожащий голос. — Мэтт? Что с тобой? Где ты? — Я в порядке… если я могу быть в порядке. Пока, наверное. Я у брата. Хотел спросить у вас совета. — Да, конечно, говори. — О том, что со мной происходит... Вы уверены, что сможете мне помочь? — Кхм… Я не думаю, что можно быть в чём-то абсолютно уверенным, но я приложу все силы, Мэтт, всё будет хорошо. Я обещаю. — А может, мне будет проще… — Мэтт. Мэтт, не смей, слышишь? — Нет, ну вот просто подумайте, Адам. Моя жизнь в опасности, и неизвестно, останется ли она вообще прежней. Ваша тоже, вы сами сказали. Да и он вряд ли даст это всё произвести. Я чувствую это, понимаете? Он всё видит и слышит. Может, если меня не станет, всё будет проще? Вид… — Адам молча слушал и пытался подобрать слова, после чего перебил собеседника. — Мэтт… — Да? — Я прошу тебя, сегодня или завтра ночью, как сможешь, ты должен приехать. Мы должны это хотя бы обсудить, лично. Я буду ждать тебя. Пожалуйста. Ты приедешь, и мы поговорим. — Зачем вам это? — Ты мне нужен. Живым. — Я? Вам? Нужен? Это шутка? Посвященная тому идиотскому признанию в любви? Скажите как есть, я не обижусь. Я понимаю, что не должен был говорить этого в… — Это не шутка, Мэтт! Я правда волнуюсь за тебя. Я буду ждать, пожалуйста. — Хорошо, Адам… Но я боюсь… Я боюсь его. Понимаете? — Обещаю, я придумаю что-нибудь. — Адам? — Да? — Спасибо. — Я буду ждать звонка, Мэтт, либо тебя самого. Не смей ничего делать, пока мы не поговорим. — Хорошо, — перейдя на шёпот, Мэтт еле заметно всхлипнул, что не утаилось от слуха Гонтье, и разорвал соединение, положив трубку. Перезвонив Брэду, Адам убедился, что младший Уолст не лжёт ему. Откинувись на спинку кресла, он положил ладони на влажный от пота лоб. Он был взволнован, но ему стало ощутимо легче, когда он узнал, что с Мэттом сейчас все в порядке и скоро они увидятся. Спустя несколько часов Адам зашёл в зал, где молча, но нескрываемо нервничая, сидели двое мужчин в костюмах. Поприветствовав друг друга рукопожатием, они вновь взялись за обсуждения. — Ситуация созрела. Мы должны будем сделать это сегодня либо завтра ночью. И сделать как можно более безопасно для него, — разъяснил возбуждённый Адам, держа перед собой чётки в сложенных ладонях. — Серьезно? А мы готовы, святой отец? Я о-о-очень сомневаюсь, что все пойдет именно так, как запланировано, — высказался с сарказмом один из ассистентов. — А я, знаете, полностью уверен, что всё пойдет через то самое место, — резко отозвался пастор. — Но медлить дальше уже нельзя. — Я вот не могу взять такую ответственность, да и наше начальство вряд ли допустит… — Я беру всю ответственность на себя. За любой исход, даже самый-самый-самый, блять, хреновый. Даже за тот, которого не хочу. Я буду знать, что сделал всё, и что несу всю вину полностью, что бы ни произошло, и какой урон бы ни был причинён приходу. Запишите, перепечатайте, передайте начальству, не знаю. Если им нужен будет козёл отпущения, я уже здесь, и у меня есть телефон, жду звонка. Мужчины были задавлены настойчивостью и нервозным отчаянием Адама, так что у них не осталось выбора, кроме как согласиться на его авантюру в крайне сжатые сроки. — Когда он зайдёт, я дам вам знак. Если он будет во вменяемом состоянии, нам будет несказанно намного проще. Если он окажется одержим, вы закроете все выходы, чтобы он не мог сбежать, и пройдёте в зал, ко мне. — А если он набросится на книгу, что вы будете делать? — А зачем мне нужны ещё двое, если зачитывать и отбивать книгу у прокаженного я должен один? — Адам недоумённо уставился на своих коллег. — У нас осталось мало времени. Настоящее время. 4 мая. 02:30 Открыв глаза, Адам понял, что ему почти нечем дышать. Поднявшись с каменного пола, усыпанного отлетевшей штукатуркой и краской, он громко откашлялся, потому что его поглотило висящее в зале облако пыли. Из всего освещения стойко продолжала гореть всего пара лампочек, и священник, находившийся в таком состоянии, словно только что побывал в драке с несколькими крепкими мужчинами или перенёс авиакатастрофу, неуверенно поднялся на ноги. В тёмном зале висела тишина. — Мэтт? — закашлявшись, хрипло выдавил из себя мужчина. — Ты жив? Мэттью? Не дождавшись ответа, он осторожно подошёл к подсвечнику, который зажёг валявшейся всегда рядом, но засыпанной пылью зажигалкой, и, взяв его, пошёл вдоль ряда скамей. На полу валялось растрескавшееся покрытие стен, картина распятия наполовину отвалилась от стены и угрожающе свисала, а вид у самой церкви был такой, будто произошло мощное землетрясение. Мужчина позвал двоих своих помощников, которые тоже должны были быть где-то рядом, но они не отозвались. Привыкнув к темноте и обследовав зал, он понял, что их здесь просто-напросто нет. Подойдя к тому ряду скамей, что были ближе всего к месту церковного хора, Адам увидел, что они сильно сдвинуты, а посередине между ними лежит человек. Он приблизился, поставив подсвечник на пол, и приподнял его. В лежащем он узнал Мэтта, который, часто и громко хрипя, дышал, прикрыв глаза. — Мэтт? — потрясённо произнёс мужчина, получив в ответ положительный кивок головой и взгляд из приоткрывшихся глаз. Адам достал из кармана телефон, чтобы вызвать помощь, но был разочарован отсутствием связи. Вместе с тем он явно понял, что ощущает сильный запах дыма. Оглянувшись, Адам осознал, что открытого огня не видит, но менее опасно от этого не становится. Нащупав ключи, он поднялся, взяв лампу, и спешно направился в сторону двери, превозмогая тянувшую обратно, к земле, разбитость. Открыв скрипучий замок, он ощутил холодный ночной воздух, потоком хлынувший в зал. Вернувшись, поставил лампу на стол, встал на колени и осторожно поднял на руки не шевелившегося Уолста. Убедившись, что крепко держит тело, мужчина, покачнувшись, поднялся и понёс его к выходу. Он ужасно боялся за состояние Мэтта, поэтому изо всех сил старался сильно не двигать его. Выйдя на улицу, Адам дошёл до газона, где опустил парня на землю. Встав на одно колено, он разместил на другом голову Мэтта, чтобы она была выше остального туловища. Только сейчас, в свете близлежащих фонарей и луны, он заметил, что из угла рта лежавшего стекала тоненькая струйка крови. Вернувшись к телефону, Адам увидел, что появился сигнал, и вызвал врачебную помощь. Он держал Мэтта, пока тот лежал, хрипло поглощая воздух и смотря на мужчину из-под дрожащих ресниц. Неловко дёрнув ослабевшей рукой, Мэтт медленно приподнял её и положил свою ладонь на ладонь Адама. Тот молча наблюдал, в душе отчаянно беспокоясь за своего спутника, и сжал руку Мэтта в своей. — Тс-с… Не напрягайся, всё будет хорошо, Мэтти… — тихо произнес мужчина, глядя в его приоткрытые глаза. Мэтт пытался пошевелить губами, чтобы сказать Адаму нечто важное, но боль помешала ему. Неожиданно внимание священника привлёк силуэт, плавно двигавшийся возле церкви. Он методично совершал какие-то движения, а после, когда прошел пару шагов, его ярко осветило пламенем огня. Стоявшим там человеком оказалась девочка лет девяти–десяти. Она поставила на землю канистру из-под какой-то жидкости, которую, по видимости, вылила на деревянные стены постройки. В свете огня Адам разглядел, что её лицо и одежда были испачканы большим количеством крови, а сама она пристально и пугающе уставилась прямо ему в глаза. Обескураженный и напуганный её появлением, Адам почувствовал, как пальцы Мэтта, сжимавшие его собственные, ослабели, а тело на руках потяжелело и обмякло. В панике он попытался нащупать дрожащими руками у парня пульс, но не обнаружил ничего, кроме увеличившейся струи крови, стекавшей из приоткрытых губ лежавшего. — Мэтт? — еле слышно прошептал мужчина и почувствовал, как у него в горле застрял сухой комок боли, от которого начало сводить мышцы на шее и стало гораздо тяжелее дышать. Сидя на земле, он прижал Мэтта к себе и закрыл глаза, чтобы задержать подступавшие слезы. Он слышал треск пламени, которое проникало всё дальше вглубь церкви, захватывая её в свой плен, и шаги девочки в блестящей от ещё не засохшей крови одежде, но они его не волновали.