Любовь и Торчвуд

Уже двадцать лет минуло с тех пор, как мы с Янто сочетались законным браком. Эти годы, как и предсказывал мой несравненный супруг, были долгими, насыщенными и трудными. Но, сидя сейчас здесь, в своём кабинете, погрузившись в воспоминания, в очередной раз осознаю: я счастлив, и я не хотел бы ничего изменить. Ну разве что совсем чуть-чуть, иногда. Например, поездку в Лондон на Рождество, первую после нашей свадьбы. Мы решили немного отдохнуть и отправились туда вчетвером — Янто, я и Харперы, а вот Уильямсы остались в Кардиффе присматривать за детьми и Разломом, тем более что Гвен недавно родила — девочку — и ей не стоило вообще куда-либо ехать (и после я был рад подобному решению). Правда, на отдых настроились мы зря. Доктор, видимо, ещё наслаждался медовым месяцем на Дариллиуме и не спешил на помощь, так что очередное инопланетное Рождественское вторжение заметно скорректировало наши планы на выходные. Янто сражался на передовой, встав во главе армии добровольцев — они организовали битву на крыше Букингемского дворца, защищая честь Короны от неприятеля, обрушившегося с неба, пока мы с Тош и Оуэном претворяли в жизнь план по изгнанию прилетевших тварей обратно в космос. В этой битве муж потерял три пальца правой руки — средний, безымянный и мизинец, — после чего ему пришлось переучиваться всё делать левой (ох, чего только нам всем стоило это время). Янто теперь так до конца жизни и останется левшой... Как сейчас помню: я упал на колени от облегчения прямо на мокрый асфальт, увидев любимого с окровавленной рукой, но живого, обнимал его и рыдал навзрыд и ничего не мог с собой поделать. Конечно же, вместо гостиницы мы тогда провели все каникулы в больнице... Кстати, из-за этого мы впервые и поссорились по-крупному. После рождественского инцидента я как босс начал всячески беречь Янто от опасных операций, и, само собой, мой проницательный валлиец не смог не заметить этого и в конце концов, хоть и продержался месяц, высказал мне всё, что тогда думал: «Джек, я люблю свою работу, и я отдаю себе отчёт, что она связана с риском! Меня бесит отсиживаться в Хабе, когда остальные подставляют задницы!» Я, помню, тогда не смог просто сдаться и тоже наговорил всякого: «Я люблю тебя! Что я, по-твоему, буду чувствовать, зная, что сам послал тебя на верную смерть, по сути, сам убил тебя? А как же наш сын?» На что Янто высказался очень метко, пристыдив меня на всю оставшуюся жизнь: «У всех остальных тоже семьи, дети! Что, по-твоему, Натали и Тош не будет больно потерять отца и мужа? Или нормально будет оставить Уильямсов-младших без матери?! Мы все рискуем, но мы должны рисковать в равной степени!» — и ушёл, хлопнув дверью. До сих пор помню эту сцену ярче, чем другие наши ссоры, которые, конечно же, случались. Иногда мы даже не разговаривали, но хватало нас максимум на два дня. Обычно нас мирил очередной всплеск активности Разлома или происшествия с инопланетными артефактами. Да, бывали и периоды охлаждения, когда во мне не замирало всё от восторга, стоило только увидеть мужа, и наша любовь скорее была похожа на очень крепкую и давнюю дружбу, но даже в такие периоды я, исподтишка бросая взгляды в сторону Янто, отчётливо понимал: вот она, константа моего мира, и мне жизненно необходимо, чтобы он был жив и здоров, чтобы он просто был рядом, иначе не будет и меня. Иногда я жажду его больше в постели и зажимаю по углам, и тогда наши отношения больше похожи на физическую потребность, на постоянное желание тела, но и эти периоды проходят; чаще всего мы находимся в идеальном балансе между страстью, доверием, взаимопониманием и нежностью. Главное, что я до сих пор ни разу не пожалел о своём выборе, даже во время ссор, и, хотя до сих пор часто флиртую с кем попало — ни разу не нарушил нашего союза. Да, я уже полностью седой и покрыт паутинкой новых морщин, но я всё ещё секс-символ! Впрочем, Янто Харкнесс-Джонс тоже всё ещё безумно привлекателен. По моей просьбе он стал снова носить костюм с галстуком — я обожаю его в костюме! — и подстригся, но от щетины не избавился, что придаёт ему мужественности и даже некоторой жёсткости в облике. Но я люблю его и таким — не тем кофе-мальчиком, с которым я когда-то позволил себе играть… ну, судьба меня достаточно хорошо покарала, заставив в конце концов полюбить своего валлийца сильнее самого себя. Пока я предаюсь воспоминаниям и размышлениям, в дверь кто-то ненавязчиво стучит, снова и снова, и я, подняв голову, наконец-то соизволю ответить: — Сколько уже можно, входите, пока у меня голова не разболелась от шума! В кабинет заглядывает Лиз. Моя гордость, мой сын — и губы против воли растягиваются в улыбке. С каждым годом Элизиум походит на «папу Янто» немного меньше, кажется, в его облике даже проявились и некоторые мои черты, как минимум, я узнаю́ свой подбородок, и это наполняет меня необъяснимыми смущением, нежностью и счастьем. Правда, люди на улицах ещё останавливают его и восторженно щебечут что-то типа: «Ах, вы тот самый Янто Джонс, герой, защищавший королеву на крыше её резиденции!» На что мой сын, вежливо выслушав всё это, с полуулыбкой отвечает: «Это мой отец, меня зовут Элизиум Харкнесс-Джонс» — и чинно удаляется под восхищённые вздохи. Да, он более чем закрытый и скрупулёзный, и при всей его тактильности и сверхчувствительности он до сих пор одинок. Ната и Тимми давно помолвлены (Тим пошёл характером в Гвен, а Натали — в Оуэна, так что это просто самая взрывная парочка в Торчвуде), Анвен, младшая Уильямс, как её мама когда-то, умудряется жить двумя жизнями и встречаться с парнем, совершенно не подозревающем о Торчвуде и всей инопланетной ерунде. — Папа Джек, ты не занят? — склонив голову, осторожно спрашивает Лиз, и по его поведению я понимаю, что тот что-то задумал. — Я хотел с тобой серьёзно поговорить. — Мой хороший, для тебя я всегда свободен! — встаю из-за стола и крепко обнимаю Лиза. Родной человек — это самое большое богатство — убеждаюсь в очередной раз. — Что-то случилось? — Я хотел предложить… — бормочет Лиз, опустив голову мне на плечо. — Вы уже сто лет не были в отпуске с папой Янто. Вам нужно съездить куда-нибудь. У тебя же есть манипулятор. Вы всегда сможете в одно мгновение оказаться где угодно. Пап, ну пожалуйста. — О, Лиз, — усмехаюсь. — Я разве против? Но ты же знаешь папу Янто. Он ужасный трудоголик. Он будет протестовать… — У вас есть мы. Мы Торчвуд-3, вторая версия. Второе поколение. Мы работаем, и если вы позволите себе на месяц пропасть где-нибудь, конец света не наступит. О, Элизиум умеет быть убедительным, и мне легко согласиться с ним, но я не уверен, что у него так же просто выйдет договориться и со своим вторым отцом. Собственно говоря, наверное, именно поэтому он и пришёл ко мне с подобным разговором. Пока мы обнимаемся, в кабинет неожиданно заходит Янто собственной персоной. — Лиз тут сказал, что мы с тобой слишком много работаем, — вместо приветствия говорю я мужу, выглядывая из-за плеча сына и посылая тому самую обаятельную из всех своих улыбок. Однако обнимать Лиза не перестаю, прикрываясь им, как щитом. — И я позволил себе согласиться. Давай съездим куда-нибудь? Побудем вдвоём, хоть немного. — Почему нет? Если ты знаешь, куда поехать… — отзывается мой валлиец, сдержанно улыбнувшись, и я, стараясь не выглядеть слишком потрясённым такой быстрой капитуляцией, медленно отстраняю Элизиума от себя. — Серьёзно? Никаких «нам надо работать»? — фыркаю, когда супруг подходит ближе и берёт меня за руку. — Это правильное решение, пап. Я уверен, ты не пожалеешь, — торжественно произносит Лиз, целуя Янто в щёку и покидает кабинет, выглядя при этом так гордо, словно только что победил в одиночку целую стаю уивелов или остановил инопланетное вторжение. Мы переглядываемся и, как только дверь за Лизом закрывается, тихо смеёмся. Невозможно удержаться, когда наш сын ведёт себя подобным образом. Видеть его счастливым — это то, от чего невозможно отказаться... Ради подобного можно не только совместить приятное с полезным. — Я думаю, — возвращаюсь к предыдущей теме разговора, ласково обращаясь к Янто, — за месяц мы не одно место успеем посетить. У меня уже есть парочка на примете. — Что? Месяц? Я думал, ты имеешь в виду всего пару дней! — возмущается супруг, но, глядя на мою широкую улыбку, обречённо вздыхает: — Похоже, я уже согласился на всё, да? И почему с тобой всегда так, Джек Харкнесс? — Харкнесс-Джонс! — поправляю со смешком. Я уже слишком хорошо его знаю, чтобы понять, что возмущение пройдёт через пару минут, и мне абсолютно не стыдно за то, что позволил себе немного сжульничать. Прижимаю его к себе, зарывшись носом в чёрные с редкой проседью завитки волос, и нахально улыбаюсь. Я выиграл эту битву! Возмущение Янто пропадает, когда мы, собрав сумки, прощаемся с командой, с обоими поколениями, и видим в их глазах радость за нас. А потом я активирую манипулятор, и мы оказываемся в холле инопланетной гостиницы, выполненном в футуристическом стиле, и муж просто теряет дар речи от шока. Потому что я не говорил ему, что хочу провести отпуск в глубоком космосе. — Это… Джек, это… мы не на Земле, да? — наконец справляется с собой Янто. Киваю с хитрым видом и зарабатываю тычок в бок. — Засранец, Джек! Ты давно это планировал! — восклицает супруг, широко улыбаясь. — Да, я хотел показать тебе звёзды, — в холле нет окон, но у нас забронирован номер с лучшим видом из окна на ближайшее скопление звёздных облаков, которые в виде завихрений, похожих на мини-галактики, дрейфуют вокруг космического архипелага, на котором стоит этот отель. — Это ведь сущее безобразие. Ты всю сознательную жизнь работаешь с инопланетными технологиями, но никогда не был за пределами земного шара, там, где эти технологии рождаются. Нежно обнимаясь, мы шествуем к стойке администратора. Существо со щупальцами на голове шокирует Янто куда меньше, чем мысль, что мы на другой планете: уж чего-чего, а инопланетян за время совместной работы повидали достаточно. Пока я с существом общаюсь через электронный переводчик и подписываю необходимые бумаги, супруг рассматривает интерьер, колонны, похожие на нерукотворные образования навроде сталактитов, поддерживающие свод, закручивающийся тройной спиралью, и прочие невероятности местной архитектуры. Я нарочно не предупреждаю его о том великолепии, которое ждёт нас в номере — я ужасно люблю его, такого мужественного и брутального и одновременно смущённого, не имеющего сил подобрать слова. Это сочетание гордого внешнего вида и такого мальчишески-трогательного состояния — пожалуй, самое замечательное зрелище на свете (ну, кроме, пожалуй, его же в нашей постели)... И, пока мы поднимаемся в свой номер, я предвкушаю эту его реакцию, с трудом сохраняя невозмутимое выражение лица. Оставив сумки у порога (и попутно игнорируя ворчание моего милого перфекциониста), решительно прохожу вглубь номера, выключаю весь свет и раздёргиваю тяжёлые шторы. Красота космоса не терпит промедления для её созерцания, да и звёзды я люблю ещё со времён работы в Агентстве времени (чёрт, как давно это было!). Выпуклое стекло занимает всё пространство от пола до потолка комнаты, и кажется, будто ты сам паришь в танце сияющих облаков. Янто тоже подходит к окну — и наступает оглушительно-восторженная тишина. Кажется, муж даже не дышит, прижавшись ладонью и лбом к прозрачной преграде… а я смотрю на него, только на него, и думаю о том, что, несомненно, этот человек прекраснее любых звёзд и планет, которые я видел в своей жизни. Проходит немало времени, прежде чем Янто отрывается от окна и подходит ко мне вплотную. — Спасибо, — срывается с таких дорогих мне губ за мгновение до того, как они прижимаются к моим с требовательным поцелуем — и я тону с головой в яростных безудержных ласках, которые дарит мне Янто, уволакивая в постель. И на некоторое время даже до красот глубокого космоса нам нет никакого дела… Мы лежим, утомлённые бурной страстью, и слушаем успокаивающиеся дыхания друг друга. С удовлетворённым вздохом провожу кончиком указательного пальца по складке между бровей Янто, вдоль носа до вздёрнутого кончика, который я так обожаю, по губам (мой палец ненадолго оказывается в плену рта Янто) — и дальше вниз по подбородку, шее и груди, оставляя влажную дорожку. Не понимаю, почему мне всегда так нравится дразнить его — знаю ведь, что, если разбужу его возбуждение снова, не смогу сопротивляться его напору… хотя, видимо, именно поэтому. Впрочем, в этот раз мой валлиец не поддаётся дразнящим ласкам, пребывая в некой задумчивости — я вижу это по выражению его глаз. Полежав ещё немного, супруг встаёт и снова подходит к огромному иллюминатору, совершенно не смущаясь своего обнажённого тела — и заворожённо глядит в чёрную таинственную бесконечность. Я тоже встаю и обнимаю его, прижимая спиной к своей груди — и нежно ласкаю языком шею, уже ни на что не намекая и ничего не прося, а просто выражая свою любовь и потребность быть рядом. Похоже, я всегда недооценивал мудрость и проницательность нашего сына — иначе как объяснить, что он понял, насколько его родителям именно сейчас нужно провести время вдвоём, сосредоточившись не на вечных проблемах по спасению Земли, а друг на друге? Что пришло время обновить наши отношения, многое осознать и осмыслить? — Джек, — негромко прерывает Янто поток моих мыслей. — М-м-м-м? — нежно мычу ему в изгиб между плечом и шеей. — Как… как ты смог отказаться от этого? Только сейчас я, кажется, начинаю понимать — вот он, твой мир. И тебе пришлось запереть себя на Земле, в тысячах световых лет от всего того, к чему ты привык, ты сидел как в клетке… Разворачиваю мужа лицом к себе и гляжу на него как никогда серьёзно. На его лицо падают разноцветные отблески, а в глазах отражается свет звёзд, и это делает Янто ещё прекраснее. — У меня сгорел манипулятор, и я вынужден был ждать Доктора, чтобы вернуться к привычным мне космическим странствиям, — отвечаю глухо, чувствуя, как горячо в груди. — Но потом… ты мог остаться с ним. Я теперь, только теперь, увидев вот это всё, понимаю… знаю… ты должен был улететь навсегда, разве нет? Сглатывая неожиданно образовавшийся ком в горле, беру лицо моего валлийца в ладони и отвечаю, пристально глядя в его расширенные от удивления глаза. — К тому моменту, как Доктор появился… в моих руках уже была целая Вселенная… гораздо больше и прекраснее той, что ждала меня за пределами Земли — это ты, Янто. Да, я сбежал, потому что давно планировал свою с ним встречу, но… в конечном итоге понял, как ошибался. Ты… всё то, что у меня есть благодаря тебе — это… больше, чем я мог бы себе когда-нибудь представить. С необъяснимым трепетом целую своего мужа, но он вскоре мягко отстраняется и вновь поворачивается в моих руках, снова погружаясь в созерцание. — Ты — лучшее, что у меня есть, — говорю на грани слышимости, чтобы не потревожить. — И я ни на что не променял бы нашу с тобой жизнь, все годы, прожитые вместе. Даже на это. Янто долго молчит, а когда заговаривает вновь, то моё сердце переворачивается от любви и сокровенности момента, потому что в его голосе явно звучат слёзы. — Глядя на это… чувствуешь себя таким маленьким, таким ничтожным… пылинкой… хотя, — тут он иронично усмехается, а я просто слушаю его, зажмурившись и прижавшись губами к кудрявому затылку. — Как минимум, мне повезло, я работаю в Торчвуде. Как бы я ни умер, скорее всего, это будет героическая смерть в битве за родную планету. Можно сказать, не напрасная. Я бы хотел умереть именно так, особенно теперь, когда увидел это. Бесконечность времени и пространства. У меня перехватывает дыхание. Нет, только не о смерти. Не хочу, чтобы он думал об этом в такой момент. Вообще не хочу, чтобы мой валлиец размышлял о подобном. — Я тоже… раньше так думал, — сглатываю ком, что появился в горле после слов Янто. — Хотел умереть в битве — и, кстати, моя самая первая смерть так и случилась. Но сейчас… сейчас всё изменилось. Изменился я сам. — Как ты хочешь умереть? — срывающимся шёпотом спрашивает меня супруг. Кажется, мои слова заставили задуматься. Хорошо... — Я бы хотел… лежать в твоих объятиях, уже старым, дряхлым и немощным… слушать твоё сердцебиение… вдыхать твой запах… а потом просто закрыть глаза и погрузиться в знакомую темноту. Без боли, без геройства. В тишине и покое. С тобой. Под конец я уже и сам плачу, совершенно не стесняясь, а слёзы Янто, текущие по его щекам, капают с подбородка на мои обнимающие его руки. Он едва заметно кивает, и это приносит облегчение. Он всё понял. Он меня понял... Мы принадлежим друг другу — без сомнения, до конца наших дней. Потому что мы одно целое. Потому, что в мире существует Любовь, которая способна на всё.