Любовь и Торчвуд

Выпавшее из дневника — фотографии. Они играют бликами в моих дрожащих руках. Я набираюсь смелости и начинаю смотреть их, вглядываясь в события той жизни, которой по вине похитителей был лишён. Я словно заглядываю в окошко временнóго потока, и мне открываются картины прошлого. Я отчаянно цепляюсь за них, с горечью понимая, что никогда не смогу стать частью событий, прошедших мимо меня. Это больно, но я не могу остановиться. На первой из фотографий собралась вся команда. Справа на диване сидит Гвен, уже на последнем месяце беременности, её со счастливой улыбкой обнимает стоящий за спиной Рис. С левого края сидит Тош, ещё юная и наивная, только-только обретшая своё счастье, и стоящий сзади Оуэн обнимает её за плечи с непривычным мне умиротворённым и даже трогательным выражением лица. По центру сидит Янто, тоже уже порядком округлившийся — месяце на пятом-шестом, и позади него так же по центру — тошнотворная пустота. Никто не обнимает его так же, как его коллег, и, хотя валлиец не выглядит несчастным, поглаживая свой живот, я чувствую всю его боль. Здесь должен был стоять я. Я должен был быть там, с ними, с ним, и я хочу этого — стоять там же, улыбаться, ждать появления на свет своего чудесного сына... подпись с обратной стороны гласит: “Рис только что пришёл в команду, но сразу же идеально в неё вписался”. Следующее фото заставляет моё нутро сделать тройное сальто. Янто сидит в прозекторской, на столе Оуэна в длинной белой рубахе и держит на руках что-то маленькое, завёрнутое в чистую пелёнку... маленький живой комочек. Новорождённого сына. Сам Янто весь красный, мокрый от пота и слёз, смотрит в камеру, явно с трудом осознавая, где находится и что только что случилось. Я как будто там, с любимым, переживаю этот момент... светло-серые от больничного освещения глаза сияют бесконечной любовью и надеждой. Сколько он ещё верил, что я вернусь? С обратной стороны только дата “10 января”*. Я дрожащими руками откладываю фото в сторону. На очередной фотографии два малыша — я сразу узнаю и Лиза, и Тимми, хотя Элизиуму, кажется, нет ещё и двух лет. Они, привстав на цыпочки, тянутся погладить живот “тёти Тошико” — теперь она такая же круглая, как на предыдущих фото Гвен. Тош умилённо улыбается, глядя на них, а на заднем плане о чём-то переговариваются Рис и Оуэн. На обороте подпись: “Семья с фамилией Торчвуд. Мальчики ждут младшую сестричку”. Мне снова горько до ужаса и щиплет в горле. Я тоже должен был быть там, и ничего никогда я не хотел более отчаянно, чем сейчас — оказаться с ними, с моей командой, с моей семьёй, переживать все эти моменты вместе. Мне страшно листать дальше, но руки и глаза действуют помимо моей воли, и я вглядываюсь в следующий прямоугольник фотобумаги. Это кухня Торчвуда, украшенная мишурой, гирляндами, разноцветными наклейками. Мне не определить, что это за торжество, Новый год, день рождения или что-то ещё. Взрослые и дети вперемешку сидят за столом в бумажных колпаках и едят десерт. У Оуэна рука в гипсе и на перевязи, и Тош кормит его с ложечки. У Гвен из-за высокого воротника блестящей кофты выглядывает неопрятная повязка на шее. Янто здесь уже изменился, хотя не так сильно, как сейчас: всё ещё при галстуке и подстрижен, но уже немного раздался вширь и отпустил щетину. Над бровью у него краснеет ссадина. Тимми держит маленькую Нату на коленях, и я невольно усмехаюсь при мысли, что, похоже, эти двое в будущем будут вместе. Элизиуму здесь четыре, может пять, и он даже не пытается делать вид, что веселится и разделяет торжество со взрослыми. Он жмётся всем своим хрупким тельцем к надёжному плечу отца, отсутствующим взглядом уткнувшись в тарелку и глубоко уйдя в свои мысли. Я переворачиваю фото и читаю комментарий: “Лиз всё ещё ждёт своего второго отца. А я уже перестал ждать”. Не в силах больше сдерживаться, я рыдаю, зажав рот ладонью. Я столько пропустил! Я хотел и хочу всего этого, и до сих пор не знаю, по чьей вине был этого лишён. Я не помню своего пленения и своих похитителей, и это сводит с ума. Я даже отомстить им не могу за то, что забрали у меня столько драгоценных лет жизни... смогу ли доказать, что исчез не по своей воле, что, вернувшись, не знал, сколько лет прошло? Что по моим ощущениям утекло в разы меньше времени? Звучит и вправду как ужасное враньё... На последнем фото Янто и Лиз кормят Мавануи, сидящую прямо на диване в главной комнате. Ната сидит на спинке того же дивана и, смеясь, смело гладит торчвудскую “любимицу” по крыльям. Я внезапно осознаю, что это удивительные дети, просто нонсенс Торчвуда и феномен всего мира. Они родились и выросли с мыслью, что существуют пришельцы, Разлом, путешествия во времени и между мирами. Они смелые и безрассудные, как и их родители — наверняка, какими ещё могут быть дети Торчвуда? И, конечно, они никогда уже не смогут жить в нормальном мире как нормальные люди. Они с детства кормят динозавра, видят препарируемых инопланетян в медотсеке, играют в Агентов Времени и ждут возвращения Джека Харкнесса, который путешествует где-то там с Доктором среди звёзд... хотя на самом деле я нигде не путешествовал, а был заперт, но именно эту легенду обо мне, скорее всего, рассказывали им. Судя по всему, это относительно недавнее фото — мои валлийцы уже выглядят ровно так же, как и сейчас: возмужавший, посуровевший Янто — и серьёзный Элизиум, с важным видом предлагающий доисторической питомице шоколад. Лиз улыбается губами, но улыбка минует его глаза, всё ещё остающиеся печальными. Глаза такого же пронзительного чистейшего цвета облачного неба, как и у Янто. Глаза, которые я не могу не любить и которые, наверное, больше никогда на меня не посмотрят с прежней нежностью и заботой. Янто, Янто... неужели ты думаешь, что я смог бы добровольно отказаться от всего этого? От всего того, что вижу на этих фото? Сможешь ли когда-нибудь простить меня?.. Медленно положив фотографии на тумбочку, борюсь с то и дело прорывающимися рыданиями, задушенно всхлипывая в ладонь, кровь шумит в ушах, сердце бьётся как бешеное. Я настолько глубоко погружён в своё горе, что не слышу сирены, не осознаю, что команда вернулась. Из этого полубессознательного состояния меня выдёргивает тёмный силуэт, появляющийся в дверях — я вздрагиваю, когда он, материализуясь в проходе, опирается на дверной косяк. Я не могу разглядеть его из-за пелены слёз, но я и так знаю, кто это пришёл и наблюдает за мной издалека, скрестив руки на груди. — Янто! — восклицаю я, вскакивая с его кровати, на которой сидел. Мне абсолютно не совестно за то, что он застал меня в его комнате, с фотографиями. Всё, чего я хочу сейчас — это высказать моему любимому валлийцу то, что испытываю. Я бросаюсь к нему, но ноги не держат, и я падаю на колени, не дойдя всего пары шагов. Меня бьёт крупная дрожь. — Янто, поверь мне, прошу, пожалуйста, поверь! Я не сбегал от тебя. Я ни за что бы не сбежал от тебя, слышишь? Я ни на что бы никогда не променял тех лет... пожалуйста, Янто, прошу, поверь, позволь мне... я хочу быть отцом Элизиума... Он тяжело опускается рядом и кладёт руку мне на плечо — и это тёплое прикосновение в кои-то веки не приносит успокоения и не дарит даже призрачной надежды. — Я никогда не запрещу тебе быть отцом своего сына, Джек. Ты имеешь полное право быть с ним, сколько тебе угодно. Где бы ты ни пропадал, что бы ни произошло между нами — Лиз в этом не виноват. Даже более того, я очень хочу, чтобы у него было полноценное общение с тобой. Он очень ждал твоего возвращения. По позвоночнику пробегает струйка холодного пота: Янто бесстрастно выдаёт какие-то дежурные фразы, вышибающие последний воздух из лёгких. — А ты? Ты ждал меня?! — с диким воплем хватаю его за отвороты пиджака, притягивая к себе. Он не сопротивляется, и это спокойствие продолжает меня медленно убивать. — Я люблю тебя!!! Янто, я люблю тебя, я хочу быть с тобой, я вернулся, чтобы быть с тобой!!! И я хотел этого с самого первого дня, как мы вместе... Янто притягивает меня к себе, позволяя уткнуться носом ему в шею, и я сжимаю его в объятиях так крепко, что рёбра трещат. — Джек... — шепчет Янто над мом ухом, и наконец-то я слышу его голос, его интонации — настоящего его! Тёплый, глубокий, знакомый тембр, ради которого стоит жить. — Джек, извини, но ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Мы больше не сможем быть вместе, и нам обоим надо смириться с этим. — Что... что ты несёшь... — в ужасе выдыхаю я в изгиб его шеи и начинаю покрывать кожу короткими, мокрыми от слёз поцелуями. Янто отстраняет меня от себя и решительно заглядывает в мои глаза, а я всё ещё не могу его чётко разглядеть из-за мутной пелены слёз. — Джек, восемь лет прошло. Восемь, пойми ты это. Я слишком изменился. Перед тобой не тот Янто Джонс, которого ты, возможно, любил. Посмотри на меня, пойми это. Мы чужие люди. Мне горько говорить это, Джек, но всё именно так... — Нет... нет, это не так! — боль и страх сковывают сознание, не давая здраво мыслить. Нет, всё не может закончиться подобным образом... — Никто не знает, как сложилась бы наша жизнь, останься ты рядом. И нечего гадать, как бы это было — история не знает сослагательного наклонения. Всё случилось, как случилось, нам остаётся только принять это. — Никогда! - шепчу надрывно и снова тянусь обнять его и поцеловать, но Янто не даётся. Мой милый упрямый валлиец, моя любовь, моё всё. — Сейчас ты просто не хочешь терять, но это иллюзия, Джек. Это не любовь. Ты привык ко мне, ко всем нам — я понимаю. Вернуться и увидеть нас другими — это обескураживает. Как бы то ни было... у нас теперь своя жизнь, у тебя — своя. Ты можешь и дальше путешествовать и жить так, как тебе хочется — никто тебя не неволит. Только прилетай пообщаться с сыном хоть иногда. — Я! Не! Путешествовал!!! — боль от слов Янто разрывает меня на части, я уже не могу не кричать. — Меня похитили!!! Держали в плену!!! Я любил тебя до своего исчезновения и люблю сейчас! Я люблю тебя!!! Я кричу, пытаясь докричаться через ледяной панцирь до его сердца и скованной холодом души, моего родного Янто... я не хочу, не хочу принимать его слова, не хочу с ним соглашаться! Не хочу верить ни единому его слову! От моего крика валлиец вздрагивает, и в его глазах мелькают отголоски моей боли. — Я люблю тебя... — говорю я ещё раз. Я готов повторять это бесконечное количество раз, пока не отнимется язык, пока Янто не поверит мне. Мой валлийский мальчик, мой хрупкий принц, в одночасье превратившийся в сурового, холодного мужчину... Внезапно напряжённое молчание между нами нарушает лёгкий дробный топоток, и в комнату врывается Лиз. Он несколько обескуражен открывшимся ему зрелищем: оба его отца сидят на полу около двери и практически обнимаются, и один из них — в слезах. — Э-э-э... папа Янто, тебя звали тётя Тошико и тётя Гвен. Они сказали, что это по делу номер 375-G, — скомканно бормочет мальчуган и быстро скрывается в коридоре, смущённый нашей сценой. Янто торопливо поднимается на ноги и отправляется следом за сыном, даже не посмотрев на меня перед уходом. Видимо, дело действительно чрезвычайной важности. Я, не в силах выносить его отсутствия рядом с собой, тоже направляюсь наверх, утирая лицо рукавом шинели. Мы ещё не закончили. Я докажу моему любимому, как сильно он ошибается. Я докажу ему свою любовь.