Когда вам нужен совет, каждый готов вам помочь; когда вам нужна помощь, каждый готов дать совет. Кто хочет вытащить ближнего из грязи, должен сам опуститься в грязь, чтобы подать ему руку помощи.
Рабби Исраэль Бешт
И я думаю, это о многом говорит.
Гэвин Рид:
Всякий раз, как я просыпался у себя в квартире, первое, что я чувствовал — ужасный холод. Сейчас я не чувствовал ничего. Ни о чем не думал, кроме как о грядущем событии — я иду с Ричардом играть в баскетбол. Сама мысль об этом заставляла нервно сминать губы, поджимая их и пряча. Я чувствовал себя взволновано, словно иду на самый важный в моей жизни поединок, но взволнован не от факта будущей игры и искры соперничества, а оттого, что снова увижусь с этим человеком. Если бы тогда, в туалете, в нашу первую встречу, мне сказали бы, что будет происходить сегодня, я бы не поверил. И сейчас не верил, что вообще на это согласился. Босыми ногами иду в сторону кухни. Без Тома здесь стало по-настоящему пусто. Я все время держал телефон в кармане и то и делал, что сжимал его в надежде услышать вибрацию от звонка. В надежде, что кто-нибудь таки откликнется на мое объявление, и усилия были не напрасны. Но пока все мои действия не принесли никаких результатов. За столом я встречаю своего отца. Кидаю задумчивый, изучающий взгляд на деревянную крышку, где тут же обнаруживаю самодельную ложку* из фольги, а рядом с ней покоящуюся зажигалку и пару мелких купюр (наверняка одни из тех, что он силой у меня забрал). Мужчина сидел, опустив лицо, и на мое присутствие рядом отреагировал ровным счетом никак. Меня это порадовало. Не хотелось бы нарываться на конфликт в очередной раз, а уж тем более, когда такие ссоры грозятся тебе дальнейшим избиением. Мне стало немного легче, и я спокойно зашагал дальше, в сторону балкона, где обычно мы складывали весь хлам. Если я не ошибаюсь, там есть более-менее нормальные ботинки, они потеплее кроссовок будут. И к тому же, не знаю, почему, но сегодня хотелось выглядеть как минимум "сойдет" (учитывая то, что обычно мой внешний вид был чем-то из ряда "пиздец"). — Гэвин, — слышу знакомый, хрипловатый голос, и тут же замираю; прежнее спокойствие мгновенно испарилось, а на смену ему пришла тревога, страх. — Ты еще не скурил мои косяки? Я поворачиваюсь к Эйшеру, который даже не смотрит на меня, а продолжает безэмоционально сидеть с опущенным лицом. Только сейчас я понял, что, скорее всего, у него отходняк: если на столе возле отца лежат все средства для курения порошков, видимо, он именно этим и занимался. А теперь, когда действие курительной смеси прошло, начиная выветриваться из организма, наступила апатия. Мне повезло. Обычно после того, как эффекты прошли, отец становится нервным и раздражительным. — У меня остался один, — спокойно говорю, и даже знаю, зачем именно он нужен был Эйшеру: травка помогает прийти в себя, либо же наоборот, проспаться (зависит от состояния человека и сорта растения). — Тебе принести? Отец ничего не отвечает. Видимо, у него просто не было сил для того, чтобы сказать мне лишнее слово, и это было прекрасно — нечего бояться. Я в очередной раз сминаю губы и ухожу обратно в комнату, из которой, в скором времени, живо забираю помятую пачку из-под сигарет, где таился косяк. Кладу на стол к отцу, а сам облокачиваюсь на кухонную тумбу, наблюдая, как тяжело этот человек поднимает свои руки ради того, чтобы закурить спасительную травку. Со стороны это выглядело разочаровывающе, горько, но кто я такой, чтобы осуждать за это Эйшера? Сам только к марихуане и тянусь, когда сталкиваюсь с отходняками. Мужчина делает первую, самую глубокую затяжку и тяжело откидывается назад, закрывая глаза. Мне тошно на него смотреть, но вместе с тем до жути просто жалко. Так выглядит человек, который потерял себя? — И еще кое-что, — выдохнув, он подает голос, но после снова замолкает, дабы затянуться; я терпеливо жду. — Будь добр, проебись куда-нибудь на эту ночь. Мне похуй куда ты пойдешь, но сегодня вечером я не хочу тебя видеть в этом доме. Ты меня понял? Это не первая подобная просьба за мою жизнь. Отец изредка говорил мне такие слова, и я особо не возражал в ответ на них (попросту потому, что иначе бы получил удар). Летом это было легко: я либо же гулял по ночным улицам города, либо же зависал на каких-нибудь тусовках в сквотах, что было, пусть и не безопасно, но достаточно неплохо — там можно было не только убить время, но и немного подпортить свой организм — на таких мероприятиях всегда полным полно алкоголя и дури, так что шанс того, что ты что-то употребишь, был велик, но я и не против подобных вещей. Сейчас же подобная задача была практически невыполнимой. Я нервно кусаю губу, думая об этом. Тусовок сейчас мало, да и в основном они все платные. По городу ночью особо не погуляешь, так как рискуешь лишиться конечности — они просто отмерзают. — Ты же знаешь, что мне некуда пойти, — осторожно говорю, выдыхая. — Сейчас на улице холодно. Если я начну просто шыряться по городу, то... — Меня не ебет! — неожиданно отец вспылил, отчего даже недокуренный косяк по-неосторожности упал на пол, догорая уже там; в горле сразу же встал ком, а я инстинктивно попытался вжаться в тумбу, словно прячась. — Ты меня не слышал?! Мне похуй куда ты пойдешь! Делай что хочешь, но сегодня дома я не должен и духу твоего слышать, понял?! Я молчу, ибо понимаю, что говорить что-то более — себе дороже. Только спокойно отстраняюсь, начиная уходить в сторону своего балкона. Настроение тут же пало ниже плинтуса. Вместо образа Ричарда (что стал, пожалуй, мне неплохим товарищем) в голове тут же возникли задачи. Я пытался придумать способ их решения. Как всегда. — Ебаная жизнь, — не выдержав, скалюсь, и только успеваю поднять найденные ботинки, как тут же вышвыриваю их в сторону. — Ебаная жизнь. Ебаная жизнь. Ебаная, ебаная жизнь! Ебаная тупая жизнь!Ричард Андерсон:
— Ебаная жизнь. Я смотрю на медленно расплывающуюся лужицу кофе по столу, изгибая бровь. С ленивым вздохом встаю со своего места и живо вытираю следы маленькой оплошности, после чего проделываю то же самое с дном кружки, из которой тут же допиваю остаток напитка. Иногда можно было позволить себе кофеин. Предвкушение сегодняшнего дня заставляло меня нервно поглядывать на часы в надежде, что стрелки неожиданно ускорят свой темп. Мы договорились встретиться в час дня, это совсем скоро, хотя одновременно — мучительно далеко. Взглянув на них еще один раз, я оставляю кружку возле раковины и накидываю поверх теплой толстовки куртку, которую вскоре можно будет снять — холод не страшен, если твое тело находится в постоянном движении. Из кармана извлекаю телефон. Проведя пальцем по экрану, открываю список контактов, где таился один новенький, только вчера записанный — «Засранец». Усмехнувшись, я задумчиво смотрю на выбившийся номер и не понимаю, отчего внутри вдруг скрутилось волнение. Небольшое такое, незначительное, но все же волнение. Я вдруг неожиданно осознал, что держу сейчас в руках то, с чего все началось — номер телефона Гэвина. Я так хотел его получить изначально. Помнится, как думал, к кому бы подойти с этим вопросом. А теперь он у меня. Еще раз глянув на время, я решил, что пора выходить. Быстро накинул на себя куртку и спортивную сумку, где таился мяч, пара бутербродов и термос с глинтвейном — от недавнего времени стал брать небольшой паек с собой. И, выходя из квартиры, начал набирать одно-единственное сообщение: «Я жду тебя, засранец». Выходя на улицу, я любовно затягиваюсь свежим холодным воздухом. Мы договорились встретиться в университетском стадионе — это одна из немногих площадок, где еще остались какие-то спортивные сооружения вроде турников, сеток, баскетбольных колец и т.п. Причем место было весьма популярное среди любителей спорта или просто желающих как-то убить время — территория была абсолютно свободной для посещения и никак не охранялась. Идеальное место. Пусть и находилось оно далековато от моего дома, но ради такого случая можно было и потерпеть — у меня будет более-менее полноценная игра с неограниченным запасом времени (почти неограниченным), и, что не менее важно, с человеком, который мне интересен. Который мне, почему-то, становится неожиданно приятным. Определенно, я действительно поспешил в начале, когда делал выводы о Гэвине. Людей на улицах было немного. Я наблюдал, как большинство из них расселись по кафе и забегаловкам, так как там теплее и уютнее. Наблюдал, как некоторые сотрудники начинали украшать стены и окна помещений новогодними атрибутами, отдаваясь этой сладкой суете и мелким хлопотам, и настроение немного поднялось. В голове всплыла мисс Стерн со своей Канадой, и одновременно с ней Коннор, который так надеется, что я проведу Рождество в кругу семьи. Интересно, как будет справлять его Гэвин? — Я извиняюсь, — вдруг из собственных мыслей меня выбивает чей-то голос, и я резко останавливаюсь, вздрогнув от испугу. Перед глазами возникло лицо незнакомой женщины. Выглядела она совершенно непримечательно, ничего в ней не выделялось. Дама глядела на меня с каким-то волнением, осторожно протягивая мне лист бумаги; во второй руке она держала включенный смартфон. — Простите, если напугала Вас, — продолжала она, — Молодой человек, Вы не могли бы продиктовать номер, который здесь написан? — протянув листок бумаги, который был спокойно принят мною, незнакомка немного попростела в лице. — Я плохо вижу, очки дома забыла. — Да, конечно, без проблем. Я живо продиктовал ей номер. Женщина записала это в контакты своего телефона, после чего с радостной улыбкой взяла лист обратно и, поблагодарив меня, скрылась из виду. Я тяжело вздохнул, осматриваясь вокруг и возвращаясь к реальности. Нужно было перейти дорогу. Находясь возле пешеходного перехода, я спокойно стоял и ждал, когда же вместо красного света загорится зеленый. Просто от скуки стал скользить взглядом по окружающей меня местности, среди которой был фонарный столб с кучей объявлений о поиске работы — еще один признак того, что город переживает кризис. Как вдруг наткнулся на нечто весьма странное. Рука тянется к одному из объявлений. Я с трудом отрываю припечатанный скотчем лист бумаги, после чего подношу к своему лицу и хмурым взглядом скольжу по написанному тексту: «Разыскивается котенок. Окрас черный без каких-либо пятен. Откликается на кличку Том. Если Вы обнаружили его, пожалуйста, свяжитесь со мной по этому номеру», и снизу был номер телефона. Тело вдруг прошибает дрожью. Я смотрю на это объявление, широко раскрыв глаза, и сам не верю в то, что читаю. Если это тот кот, о котором я думаю, тогда многое проясняется: например, почему Гэвин опоздал вчера на пары, и почему у него был такой замученный вид; объясняет это и то, отчего наш договор по поводу Тома неожиданно резко рассеялся, и я так и не получил котенка. «Боюсь, я его потерял» — помнится, как говорил мальчишка, когда мы завели тему о дружбе. Теперь мне уже не составило труда догадаться, какого именно друга он потерял. Страшно было то, что, судя по нынешнему состоянию Рида, этот несчастный котенок был действительно дорог ему, да и к тому же, любой другой человек вряд-ли бы стал развешивать объявления из-за животного, пусть и такие корявые. «Почерк такой дерганый, — думается мне, — он был не в себе». Но ужаснее всего было то, что я так яростно обвинял Гэвина в его безответственности. В очередной раз называл наркоманом и думал, что вместо учебы он предпочел дурь. А ведь парень просто хотел вернуть своего друга. Я с горечью смотрю на столб и нервно сглатываю вставший в горле ком. Выдохнув, с трудом наклеиваю лист обратно, пусть даже и знаю, что через небольшое количество времени под влиянием погоды он исчезнет с этого столба. До последнего не хочу верить в то, что обвинил ни в чем не виновного парня, а потому на всякий случай сверяю номер телефона на листе с тем, что был у меня в контактах. К несчастью, они были идентичны. И внутри снова нарастает это неприятное чувство. Чувство вины и... соболезнования. — Молодой человек, — и снова из мыслей меня выводит чей-то голос, на этот раз мужской. — Вы уже если собрались переходить дорогу, так переходите. Не стойте попусту посреди перехода, не мешайте остальным. — Д-да... Извините меня.Гэвин Рид:
«Сам засранец» — думаю я, идя по улице и читая эту смс-ку. Кинув телефон в карман, я останавливаюсь напротив какого-то здания. Зеркальные окна отображают внешнюю картинку, и я хмурю брови, завидев ее: непослушные волосы, перебитая бровь, нездоровые мешки под глазами. Выглядел я действительно плохо, и даже более-менее нормальная одежда не спасала ситуацию — на лице буквально написано, какой я урод. Действительно вдруг почувствовал себя засранцем. Не хотелось выглядеть перед Ричардом так. Руками пытаюсь уложить непослушные пряди. Хоть как-то хочу придать себе вид нормального человека, но все мне не нравилось. В конечном итоге я послал все к черту, со злостью посмотрел на самого себя и резко накинул сверху капюшон, скрывая и лицо, и волосы. Ненавижу. А ведь Ричарду, если так подумать, крупно повезло. С такой-то внешностью все девчонки готовы под ноги падать, косвенно упрашивая хотя бы крупицу внимания Андерсона. Да что там девчонки — любой пидорас с радостью бы расстелился на кровати перед ним, широко раздвинув булки. Зависть? Не отрицаю. Но не злая. Решив больше не акцентировать на этом внимание, я сворачиваю за угол в сторону спортивной площадки, готовясь встретиться один на один с... с человеком, который, если так подумать, пока единственный среди всех живущих смог заставить меня выйти на улицу. До площадки оставалось всего-ничего, так что я быстро до нее добрался. Несильно подняв лицо вверх, я увидел, предположительно, Ричарда — тот стоял около старых деревянных лав. Почему я подумал, что это Андерсон? Он был единственный человеком, которого сейчас можно было здесь увидеть. А, подойдя ближе, я наконец-то смог рассмотреть его лицо, окончательно убедившись в своем выводе. На лице непроизвольно возникла улыбка. — Привет, — я по-привычке тянусь рукой к затылку, но к разочарованию обнаруживаю вместо волос лишь капюшон толстовки, потому, чтоб не выглядеть дураком, делаю вид, что поправляю его. — Рад тебя видеть. — И я тебя рад видеть, — проговорил задумчиво Андерсон, после чего, подойдя к своей сумке, живо изъял оттуда баскетбольный мяч. — Тебе не холодно? — Немного. — Я думаю, ты быстро разогреешься, — с легкой улыбкой Рич кидает в мои руки мяч, который я с трудом ловлю, ибо не ожидал такого действия и уж больно расслабился. — И сними капюшон, — парень пальцем указывает на собственную голову, как бы намекая. — Он же только мешать будет, зачем надел? — Да у меня с еблом проблемы просто, — я горьковато усмехнулся. — Лучше уже в капюшоне. Ричард задумчиво смотрит на меня, словно оценивая, и от такого взгляда я инстинктивно склоняю лицо вниз, желая его спрятать. Но мне не дают. Андерсон подходит ко мне и уверенным движением руки хватается за капюшон, а после — сдергивает его назад, раскрывая картину. Я вдруг почувствовал себя максимально неловко, и это чувство окутало меня еще большей волной, когда чужая рука мягко легла на мое плечо. — У тебя красивое лицо, — парень улыбается, рассматривая меня, а я в свою очередь отчего-то хочу расцарапать эту улыбку наждачной бумагой. — Не делай глупость, пряча его. И пошли играть. Не сказать, что мы играли долго. А может, это просто я потерял счет времени. Не помню, когда я в последний раз вот так вот проводил свой свободный вечер, но это было прекрасно. Знаете то чувство, когда неожиданно среди твоих однообразных будней вдруг происходит событие, отличающееся от других? И вдруг внутри зарождается что-то новое. Как будто ты вышел из зимней спячки впервые за долгое время, и наступила маленькая весна. Словно ты наконец-то почувствовал себя живым. И эти эмоции, когда ты закидываешь мяч в кольцо, не передать словами. Не потому, что я одержал победу в какой-то грандиозной игре с публикой в несколько тысяч лиц, а потому, что это было что-то определенно новое. Улыбка не сходила с моего лица. Но ничего не может быть вечным. Ричард правильно заметил, что уже начинает темнеть, а потому мы решили сворачиваться. Постепенно на город начали опускаться сумерки, а я сидел на ржавом турнике, покачивая ногами и куря сигарету. Рядом стоял Ричард. — Ты выебнуться решил? — спрашивает он у меня, изгибая бровь. — Давай слезай оттуда. Не боишься упасть? — Не боюсь, — язвительно улыбнувшись, я выкидываю сигарету и покачиваю ногами. — Если хочешь спустить меня, то сначала достань. Ричард медлит, оценивающим взглядом скользя сначала по мне, а после по длинному турнику. Я насторожился, замерев. Что он сделает? Парень резко хватается рукой за турник и рывком поднимает свое тело вверх, ко мне, отчего, признаться честно, я испугался — слишком быстро это произошло. Перед глазами неожиданно возникло его довольно улыбающееся лицо, которое будто насмехалось над моими словами. Я не сразу заметил, что от такого мелкого расстояния между нами щеки внезапно покрылись краской. — Язык проглотил? — спрашивает Андерсон и приближается сильнее, а я по-привычке заменяю одну эмоцию на другую: смущение на раздражение. Ричард подтягивается сильнее и садится рядом, вплотную упираясь, из-за чего мне пришлось подвинуться. — Не проглотил, — чуть ли не обиженно говорю словно ребенок, и вдруг сам понимаю, что подобный ответ далеко не из моих лучших, а потому быстро добавляю. — Заглатывать что-либо — это твоя профессия. — А это мы уже выясним в постели, сладкий. Парень тихо посмеивается с собственной шутки, а я почему-то неожиданно загораюсь желанием припечатать его лицом к стене. Или же свое собственное от испанского стыда. Я по-привычке сую руку в карман, дабы достать сигарету и нервно закурить, но обнаруживаю на месте чертову пустоту. Как обычно. Ненавижу это чувство. Нервно сверля взглядом цемент, я вдруг чувствую, как на плечи опускается что-то теплое. Тут же рукой тянусь вверх и определяю, что это чужая куртка. Повернувшись в сторону Ричарда, вижу, как тот сидит, довольно улыбаясь и покачивая ногами, но мне нечего сказать. Из головы сразу выбило все мысли, все эмоции. Поникнув, я отвернулся, не зная, как это прокомментировать и что ответить. Но этот человек дал мне свою куртку. И я впервые вдруг ощутил такое сильное тепло. Тепло даже не от вещицы, накинутую на мои плечи, а от самого жеста, проявленного человеком. — Гэв, — неожиданно слышу его голос, и вновь удивленно поворачиваю лицо. — Слушай... прости меня, пожалуйста, за то, что наорал на тебя вчера, — я вижу, как Андерсон чешет затылок, как пытается спрятать взгляд где-то в стороне. Ему... неловко? — Я переборщил. Как всегда. Блять, прости меня вообще за все те случаи, когда я орал на тебя. Я знаю, что вел себя как полный мудак. Не знаю правда, простишь ли ты меня, но... Черт. Я не хотел. — Эй, чувак, все в порядке, — улыбаюсь, хотя на деле мне хотелось орать от странного чувства смущения; когда в последний раз передо мной вообще извинялись? — Забей. Я не обижаюсь на тебя, успокойся. — Дело ведь даже не в обиде, Гэвин. Я просто сам понимаю, что вел себя как уебок по отношению к тебе. Я вижу, что ты не обижаешься на меня, но кое-что не дает мне покоя. — Что именно? Парень ничего не ответил. Он смотрел на то, как в квартирах жилых домов одним за одним начали загораться огни. Я смотрел туда же, не в силах понять, что именно кроется на душе у Ричарда, а уж тем более не мог осознать, что в моей собственной. Странное чувство таилось внутри. — Я думаю, нам пора идти, мой друг, — говорит Андерсон, спрыгивая с турника, а после — протягивая мне руку с улыбкой. Я молча спрыгиваю следом, воспользовавшись предоставленной мною помощью, а сам про себя тихо думаю: «Он назвал меня другом». Состояние нельзя было описать словами. Я шел по улице в сторону своего дома, обдумывая произошедшее. Мой внешний вид меня уже совсем не волновал, да и мороз на улице тоже как-то отошел на задний план. В голове вертелось лишь одно единственное имя, а я словно не мог найти спасения от чужого образа. С лица не сходила улыбка, я шел как полный идиот, или, может быть, наркоман. Но хорошее настроение не было связано ни с каким-либо расстройством, ни с дурью — «Он назвал меня другом». Можно ли мое состояние назвать радостью? Возле входа в дом, как обычно в это время, сидела мисс Нортвен. Даже в сумраке можно было догадаться, что это она — огонек от тлеющей сигареты я уж точно замечу, а ее супруг не выходит из дома практически вообще, так что, вывод был сделан быстро. Женщина покуривала сигарету, внимательно следя за мной, и впервые за долгое время меня уже не коробило от вида ее сальных волос и извечного перегара. Словно все недостатки текущих дней вдруг отошли совершенно на последнюю ступень. — Добрый вечер, — я здороваюсь с ней с улыбкой на лице. — Я вижу, тебе уже лучше, мальчишка, — задумчиво тянет она, после чего выдыхает дым куда-то в сторону. — И тебе здравствуй. Сигарету будешь? — Не отказался бы, — я киваю, а женщина тут же протягивает мне сверток дешевой контрабандной сигареты, но и этому я рад. — Мисс Нортвен, у Вас нет никаких знакомых, кому срочно нужны работники? Мне нужно подзаработать немного денег. — Увы, я давно потеряла всякие связи со многими людьми из прошлого. Ничем не могу помочь, мой милый мальчик, — она отрицательно качает головой, и, затянувшись, снова начинает говорить, пока я точно так же неспешно продолжаю курить. — Хочешь я скажу тебе правду? Сейчас единственный заработок, который ты можешь найти — это у дилеров. Я ведь тоже не святая, по малолетке так и подрабатывала. Если у тебя есть знакомый барыга, то спроси у него, имеется ли какая-то свободная работа. Не рассчитывай на многое, но, скажем, тебе этого хватит на какое-то время. Попробуй. Если прокатит, то бабки будут у тебя. — Я вас понял, мисс, — говорю задумчиво, отводя взгляд. Я сел рядом на корточки, дабы спокойно докурить сигарету и не задымить весь подъезд — несмотря на то, что сам являлся курильщиком, я совсем не любил тяжелый дым в закрытом помещении. Мисс Нортвен сидела рядом, глядя куда-то в темноту улицы. — Не помню, когда в последний раз видела тебя с улыбкой на лице, — я вижу, как она устало улыбается, и вдруг чувствую себя неловко. — Рада видеть тебя таким. — Спасибо, мисс Нортвен, — я прячу свое лицо, опустив его и делая очередную затяжку. — Просто сегодня был хороший день. В душ бы еще сходить, и вообще заебись будет. Женщина выкидывает сигарету в импровизированную пепельницу в виде кружки, наполненной водой, после чего тяжело выдыхает и встает со своего места. Я же тушу недокуренную сигарету об асфальт, после чего бережно скручиваю кончик и кладу в пустую пачку, дабы докурить потом, когда очень сильно захочется. — Я пойду, — говорит она и сильнее завязывает старый халат на талии. — Не хворать тебе, Рид. Еще увидимся, может быть. — И Вам всего хорошего, мисс. Она уходит к себе домой, а я же начинаю подниматься на второй этаж, соответственно, к себе. Совет этой женщины был не таким уж и плохим, как может показаться с первого взгляда. В основном дилеры дают несложную, быстро выполнимую работу — например работу курьера. Или же, можно потегать* где-нибудь на окраине городе, куда полиция, к счастью, не особо часто суется. А уж знакомых дилеров у меня, к счастью (скорее, к несчастью) было достаточно большое количество. Среди них хотя бы у одного, да могла бы найтись работа. Вопрос только в том, захочу ли я быть как-то к этому причастен. Никаких рисков в виде закона я не видел, но все же и самому как-то не по себе от осознания того, что ты занимаешься таким грязным делом. С другой стороны, ведь деньги не пахнут, да? Надо будет еще подумать. День оказался достаточно насыщенным для того, чтобы я успел откровенно заебаться. Далеко не с первой попытки открываю замок двери (никто его не чинит, и видимо, не собирается чинить; еще один пунктик, который я хочу выполнить, но это не срочно). Устало я скидываю с себя куртку прямо на пол. Туда же отправляется и рюкзак, извечно висящий на моей спине. Не разуваясь, я осторожно прохожу в коридор, дабы разведать обстановку в доме, и вдруг слышу голос своего отца, говорящего явно не со мной: — Да, я вас жду, — он разговаривал по телефону и, судя по всему, на кухне. — Не волнуйтесь, никто нам не помешает. Да-да, я понял. Конечно. Тогда, до скорой встречи. Снова тишина. Я облокачиваюсь об стену и наклоняюсь, дабы развязать шнурки на ботинках и снять обувь, как вдруг в коридор входит отец. Я поднимаю на него свой взгляд и не сразу понимаю, что испытывает этот человек при виде меня. Лицо его исказилось, то ли в злости, то ли в отвращении, а когда я заметил эту эмоцию (пусть и не совсем вовремя), то тут же выровнялся и инстинктивно оступился назад, к двери. Что происходит? — Я вот смотрю на тебя и думаю, — якобы задумчиво тянет Эйшер, а у меня к горлу неожиданно подступает страх, сдавливая его и заставляя молчать. — Ты либо грандиозно бесстрашный, либо просто тупой. До тебя что, бестолковый мальчишка, не дошло?! Я же просил тебя, блять, не появляться сегодня в доме! Я забыл. Сердца ушло в пятки. Отец замахивается на меня, уже в которой раз за эту жизнь, а я, находясь в полном ступоре, даже не могу сделать и шагу в сторону, дабы избежать удара. Из оцепенения меня выводит сильная, беспощадная пощечина, которая отшвыривает мое тело к стене, из-за чего я еще раз ударяюсь головой об стену. Болезненно мычу, хватаясь за голову, а перед глазами все начинает идти кругом. Кое-как я различаю силуэт отца рядом, но я не успеваю толком сосредоточиться на нем — меня тут же хватают за волосы и словно какого-то котенка поднимают вверх, отчего я кричу. — Отпусти! — руками хватаюсь за его руку, и сам пытаюсь как-то отстраниться, но подобные действия сопровождаются болью. — Мне больно! Отпусти меня! Я инстинктивно, совершенно не думаю, поднимаю руки для нанесения удара, но ее тут же перехватывают. Я раскрываю глаза и с немым страхом смотрю в лицо обидчика, а тот отпускает волосы, но лишь затем, чтобы схватить меня за челюсть. Я не сопротивляюсь. Сердце колотится так, что, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. — Т-ты... — мне кажется, будто Эйшер вот-вот зарычит. — Ты пытался ударить меня, жалкий подонок! Я вдруг осознаю, что совершил ошибку, но к несчастью, делаю это слишком поздно. Отец откровенно бросает меня куда попало, и это место оказалось стареньким комодом возле двери с кучей хлама на нем. Я не смог устоять на ногах. Падаю, всем телом ударяясь об комод. Только начинаю вставать, облокотившись на локоть, но сверху с комода начинает сыпаться разного рода хлам, создавая и шум, и еще одну, пусть и не сильно большую, но все же боль. И я словно побитая туша, словно мусор, валяюсь в этой свалке. Как использованная дрянь. Состояние не из приятных. А особенно неприятно, когда ты пытаешься встать, и вдруг ногой подбивают и без того убитое тело, вынуждая снова пасть на пол, отчего из горла вырывается болезненный хрип. — Уебок! — снова удар куда-то в живот; я чувствую, что меня начинает тошнить, что подступает рвотный ком, но из последних сил сдерживаю себя, чтобы не блевануть прямо на пол; глаза слезятся не пойми от чего. — Убирайся прочь из моего дома! Давай, блять, вставай! Давай! Вставай, сукин сын! Я самостоятельно пытаюсь встать. Пытаюсь прийти в себя, но Эйшер, опять же, не дает мне сделать это самому, с силой хватая за руку и поднимая. Дабы опереться об что-либо, вторую руку я ставлю на пол, не замечая там разбитого стекла, которое осколками впивается мне в ладонь и режет. Толком даже не успеваю разогнуться, как меня тут же толкают в сторону двери. На глазах волей-неволей наворачиваются слезы. Отец подгонят, крича чуть ли не на ухо, а я из последних сил заплетающимися руками пытаюсь открыть чертов поломанный замок. Из рук выскользает все: и ключи, и ручка двери. В конечном итоге Эйшер не выдерживает моей возни, и с силой отпихивает меня в сторону, сам открыв замок. А после точно так же за волосы вышвыривает в коридор, громко хлопнув дверью в конце, когда закрывал ее. Я остался один. Снова. Мне потребовалось время для того, чтобы окончательно прийти в себя. Я стоял и откровенно хныкал, пытаясь сдержать наворачивающиеся слезы, но получалось поистине ужасно. Поднимаю руку и нервно осматриваю ее, подмечая порезы от сколков, а оттуда — сочится кровь. Не смертельно, но оно болит. Так же нервно, на импульсе начинаю вытирать эту грязь об свою кофту — куртку-то я оставил дома. И рюкзак тоже. У меня ничего нет, абсолютно. Руками пытаюсь вытереть слезы, нездорово дышу и все еще таю надежду где-то внутри на то, что смогу совладать с эмоциями. Но у меня не получается. Ноги подкашиваются сами собой, я оседаю на пол, хватаясь руками за свое лицо и пряча его. Я не хочу быть таким. Не хочу быть жалким.Я не хочу быть собою.
Оставаться на улице было не вариантом — я просто-напросто замерзну. Идти к мисс Нортвен я даже не думал, у нее и без меня проблем хватает, к тому же, даже если женщина хорошо ко мне относится, не факт, что точно так же хорошо относится и ее муж. Я поворачиваюсь в сторону двери и неуверенно дергаю за ручку. Не знаю, на что я рассчитывал в тот момент, но убедиться стоило — я надеялся, что отец забыл закрыть дверь на ключ, и может, мне удалось бы ночью (когда тот уже заснет) попасть к себе домой, незаметно прошмыгнув в комнату. Но он не забыл закрыть. А я так и стою на лестничной площадке, не зная, что мне делать. В который раз я чувствую себя потерянным? Как долго это будет продолжаться? Бесконечно? Но в голове проскальзывает одно единственное, светлое имя, таящее в себе какую-то призрачную надежду. — Ричард...Ричард Андерсон:
В этот вечер я так и не смог толком извиниться перед Гэвином за все то, что наговорил ему вчера. Конечно, прощение я попросил, хоть как-то сделав это, но разве это сможет успокоить душу? Только самую малость. Я чувствую себя так, словно поистине грешен. Не замечал почему-то самого главного — хорошие люди не всегда ходят на учебу, не всегда они одеты в дорогие ткани, и далеко не всегда это те, чьи речи лишены мата. Мир удивителен, верно? А еще удивительным был этот чертов Рид, который не выходил у меня из головы. Уж его точно можно было назвать особенным, и это было бы даже не оскорбление, а констатация факта. Как он сейчас? Где? Я выдыхаю и решаю, что все эти вопросы следует оставить на потом. Лениво (за что не люблю себя) запихиваю грязную одежду в стиральную машинку, после чего закрываю ее и засыпаю порошок. Включив аппарат, выхожу из ванны в одном только полотенце, обмотанном вокруг бедер — здесь никого нет, можно не стесняться. Разминаю плечи по дороге на кухню, и наслаждаюсь этим приятным ощущением ноющего, чуть уставшего после хорошей игры тела. Да, мне определенно этого не хватало. Надо почаще вытаскивать Рида на физкультуру. А еще желательно — на улицу. Телевизор на кухне трещит что-то о своем, заставляя невольно прислушаться: «Современные технологии шагнули далеко вперед! Если раньше для многих людей еще в новинку были современные гаджеты и телефоны, то сейчас самый обыкновенный смартфон можно увидеть практически у каждого жителя Соединенных Штатов Америки. Совсем недавно ученые заявили, что разработка искусственного интеллекта ляжет в основу их исследований, и на нем будет сосредоточены основные усилия. Элайджа Камски, поистине, один из самых молодых и перспективных специалистов в робототехнике, заявляет, что намерен не просто создать разумный искусственный интеллект, но и дать ему шанс на существование в нашей с вами существующей реальности» Не успеваю поставить чайник на плиту, как вдруг слышу звонящий телефон в другом конце комнаты. Сразу же возникло два варианта того, кто это мог звонить — либо Коннор, который хотел что-то спросить по поводу учебы, либо это был Хэнк, который хотел узнать, как у меня дела, дабы лишний раз не беспокоиться за меня. Но какого же было мое удивление, когда на экране вместо «Малой» или «Папа» высветилось прозвище, что перевернуло у меня все мысли в голове — «Засранец». — Гэвин? — не веря в происходящее, я тупо пялюсь на экран телефона в своей руке; помедлив пару секунд, беру трубку, коротко здороваясь. — Алло. Гэвин, это ты? — Рич, — слышу его дрожащий голос, и тут же внутри начинает назревать тревога, страх. — Мне нужна твоя помощь. Ты можешь сейчас говорить? — Эм, — не сказать, что я был особо растерян, но все же ситуация была как минимум странной и волнительной. — Да, конечно, Гэв. Я слушаю тебя. — М-мне... мне некуда идти, — что? — я не могу попасть домой, Рич. Я не знаю что мне делать. — Что? Почему не можешь? Ты о чем сейчас? Ключи что-ли потерял? — ...Д-да, я потерял ключи, — может, мне и показалось, но клянусь, я вдруг отчетливо услышал, как Рид всхлипывает и после шмыгает носом. — Погоди, ты плачешь? — Рич, пожалуйста... Я не знаю что мне делать. Я остался на улице. — Скажи мне адрес где ты сейчас находишься, я приеду. — Грин Таун стрит, дом две... То есть, семь,.. — он не может договорить, так как снова сдавленно всхлипывает. — ...Семнадцатый. — Семнадцатый дом? Точно? — Точно. — Жди меня, Гэв. Я буду как можно скорее. Я сбрасываю. На нервах даже не могу сразу сообразить, что первым стоит сделать. Наверное, одеться. Чуть ли не бегу в свою комнату, придерживая одной рукой полотенце, а второй держа телефон. Там же наспех натягиваю на себя одежду и, зажав вместе с тем гаджет между ухом и плечом, говорю с диспетчером такси, заказывая водителя. Подобные услуги в моем городе стоят достаточно дорого, но мне было глубоко все равно на деньги. У меня не было сомнений в том, что случилось что-то по-настоящему страшное. Я не мог ни о чем думать, кроме как не о том, как поскорее оказаться рядом с Ридом, дабы ему помочь. Обычная потеря ключей вряд-ли могла так сильно сказаться на его настроении. Я не был уверен в том, действительно ли он плакал, или, быть может, просто мне так показалось, но я готовился к худшему. И мне было так страшно представить подобную картину. Уже темно. Холодно. А самое страшное — это чувство потерянности, с которым мне приходилось сталкиваться и не раз. Мне страшно за Рида до такого состояния, что пальцы заплетаются, колени дрожат. — Пожалуйста, Рид, — шепотом говорю в пустоту, хватая помимо свою куртку. — Только потерпи еще немного. Я ехал на заднем сидении машины и то и делал, что нервно посматривал то в окно, то на часы. Не думал, по-правде говоря, что это займет столько времени. Иногда я замечал, как водитель, которому явно были интересны причины такого моего состояния, засматривался на меня в зеркало заднего вида. Видимо, не выдержав, мужчина решил начать разговор: — Я так понимаю, от гостей домой едешь, да? — говорит он хрипловатым, характерно старческим голосом, и я непонимающе изгибаю бровь. — Обычно оно так и происходит: транспорт-то толком не ходит, а домой уехать надо, пусть даже и так далеко. — Вообще, я еду из своего дома, — осторожно поправляю его, хмурясь, после чего задумчиво говорю. — Мне просто нужно забрать одного человека. Вы сможете потом отвести нас обратно? Я оплачу обратную дорогу. А что, нам далеко ехать? — Ну, за твои деньги, парень, без проблем, — старик пожимает плечами. — А касательно дороги: да, далековато. Этот район — поверь мне, не ближний свет, уж я-то знаю! Ты, я так понимаю, ни разу там не был, да? Я ничего не отвечаю. В голове неожиданно проскользнула еще одна мысль: когда я шел с Ридом с колледжа, он сказал, что живет недалеко от меня, пусть и немного в другой стороне районе. А сейчас водитель такси говорит мне о том, что Грин Таун стрит находится чуть ли не в другом конце города. Что за?.. Он что, снова лгал мне? — Эй, парень, — видимо, водитель заметил мой ступор, и вывел из него. — Вид у тебя какой-то хмурый. Если тебя это как-то утешит, то знай: мы уже почти приехали. Подожди еще немного. Мы едем еще какое-то время вдоль жилых домов. Все они были однотипными — двухэтажные стройки, которые сделаны словно под копирку (в голове возникло предположение о том, что, возможно, раньше здесь жили работники заводов, так как заводской район находится совсем недалеко). Я то и делаю, что выглядываю в окна в надежде найти знакомый силуэт. Водитель немного сбавил газу, делая то же самое — мы пытались найти табличку с номером 17, но в темноте сделать это было достаточно трудно. Как вдруг я вижу знакомый силуэт в полумраке, и тут же хватаю водителя за плечо, громко крикнув: «Стойте!». Мужчина резко ударил по тормозам, после чего я еще раз, щурясь, скольжу взглядом по фигуре. В свете фонарей несложно было уже понять, что это Гэвин. Сердце забилось сильнее. — Не глушите мотор, — говорю напоследок, выходя из машины, на что водитель мне коротко с пониманием кивает, правда я этого не замечаю. Ноги подкашиваются. Я стремительно иду к Риду. От его вида волнение подступает только сильнее: мальчишка стоит, обхватив себя руками, дрожа и пряча опущенное лицо. Я осмотрел его получше, и сердце мое сжалось в болезненном спазме. Он... он стоит в одной только кофте. В одной только чертовой кофте, на этом блядском морозе! — Твою мать, — не выдержав, я выругался, после чего живо снял с себя куртку и словно одеялом укрыл Гэвина, который, кажется, был не в себе. — Гэвин, черт возьми, да что же ты творишь! Где твои вещи?! — я начинаю орать на него ни как не от злости, а скорее от страха, от нервов. Я держу его за плечи и чувствую, как Гэвин начинает не просто дрожать — его откровенно колотит, из-за чего я напрягся еще больше. Мальчишка снова тихо шмыгает носом, по-прежнему не поднимая на меня лица. Что с ним произошло? Куда делись его вещи, если он не заходил домой? Что, черт возьми, не так с этим человеком?! — Гэвин, что произошло? — я стараюсь говорить как можно мягче, осторожнее, ведь тот был не в себе. — Гэвин, пожалуйста, посмотри на меня. Гэвин? Гэвин, ты слышишь меня? Я беру его за подбородок и насильно поднимаю чужое лицо вверх, дабы хотя бы немного понять, что сейчас испытывает этот человек. Ужас застыл внутри меня, когда мимо рассеченного виска и изуродованных губ я увидел слезы, наворачивающийся на чужих глазах. Я застыл на какое-то время, не зная, что мне делать. А затем, посчитав, что слова сейчас не имеют ни цены, ни смысла, осторожно, неуверенно приобнял мальчишку рукой и прижал к себе. Он дрожал у меня в руках, давясь слезами. Внутри мое сердце болезненно сжималось. Его щемило, оно болело, заставляя только сильнее обнять Рида. Скажите, вы когда-нибудь чувствовали, как у вас в руках трепещет чужая душа? — Тише, солнце мое, все хорошо, — рукой я провожу по его взъерошенным волосам, аккуратно гладя по голове. — Я здесь, я рядом. Все в порядке. Я с тобой. Взгляд невольно падает в сторону машины. Старик стоит, облокотившись на капот и курит. Может, он и вправду вышел для того, чтобы покурить, а может ему было интересно, что происходит снаружи. Мне тоже было безумно интересно, что сейчас происходит. Я какое-то время жду, когда Гэвин немного успокоится, после чего так же мягко и тихо говорю: — Пошли домой. Начинаю вести его к машине, не спуская глаз. Рид в очередной раз шмыгает носом и нервно пытается вытереть слезы со своего лица. У меня в голове столько вопросов, что сложно сосчитать, но самое ужасное здесь было то, что я неожиданно понял — его избили. Помимо желания отвести Рида домой и помочь ему, у меня возникло еще одно — посмотреть в глаза тому подонку, который это сделал, после чего самолично заставить его страдать в разы хуже, чем сейчас страдает Гэвин. Он не заслуживает такой участи. Он не заслужил, блять, того, чтобы стоять на чертовом морозе! Не заслужил, блять, того, чтобы его приложили головой к чему-либо! Во мне начинает закипать злость, но я стараюсь подавить это чувство изо всех сил, дабы не отвлекаться от главного — нужно было помочь мальчишке. Мы садимся в салон. Следом за нами на переднее место садится старик, от которого машина заполнилась сигаретным перегаром. Не помню, чтоб мне было когда-то еще настолько все равно на этот раздражитель. Все мы молчим, никто не знает что говорить. Я по-прежнему обнимаю Рида, который корпусом облокотился об меня и уложил голову на плечо. Водитель заинтересованно смотрит на нас в зеркало, после чего трогается с места, и мы уезжаем. Спустя пару секунд он включает радио, и я неожиданно для себя узнаю Josh Groban - You Raise Me Up. — Рич, — слышу его голос, и осторожно заглядываю в чужое плечо; с закрытыми глазами Рид лежит практически на мне, обнимая одной рукой за талию. — Спасибо тебе. Мимо проносятся дома. Звезд на небе становится все больше. Снаружи холод, а внутри салона — тепло, и непонятно, откуда оно: от старенькой печки в машине и оттого, что было у меня на душе. Я перестаю чувствовать, как Рид дрожит, и потому меня охватывает какой-никакой, но все же призрачный покой. Я укладываю голову поверх чужой макушки и сам прикрываю глаза, слушая музыку и чужое сердцебиение где-то рядом с своим собственным сердцем. — Ну, мы приехали, — водитель тормозит, после чего с облегчением выдыхает и откидывается полностью на кресло, расслабившись. Я живо расплатился с водителем и кинул осторожный взгляд на Рида. Тот задремал, пока мы ехали. Будить не хотелось, но все же, это было нужно. Осторожно касаюсь его лба, проводя и убирая павшие пряди с лица, отчего мальчишка словно котенок, которого потревожили, морщит нос и прячет лицо в складках моей одежды. Я задумчиво поджимаю губы в одну тонкую полосу, после чего обращаюсь взглядом к водителю, и только потом тихо говорю: — Я извиняюсь, у Вас не будет сигареты? — никогда бы не поверил в то, что вообще скажу это фразу вслух, да еще и на полном серьезе. Но это не мне. Водитель спокойно пожимает плечами, после чего открывает пачку неизвестной мне марки и протягивает к заднему сидению две сигареты (видимо, он подумал, что мы вдвоем с Гэвом курим, или просто был очень щедрым). Я аккуратно складываю их в карман джинс, дабы те ненароком не поломались, после чего бужу Рида, несильно потрепав его за плечо. — Вставай, засранец, — говорю ему, и Гэвин, толком еще даже не проснувшись, послушно встает с меня. — Мы приехали домой. Выйдя из салона, я вздрогнул всем телом — за такой, казалось бы, относительно небольшой промежуток времени на улице похолодало словно раза в три сильнее (или, может, мне так просто показалось). Дабы не смущать Гэвина тем, что, по факту, из-за него я остался без куртки, я делаю вид, будто все нормально, а сам веду его к себе в квартиру. Мальчишка послушно идет следом, не говоря ни слова. Не представляю, какого ему сейчас чувствовать себя, находясь в подобном положении. Жил я на первом этаже, а потому идти особо никуда не нужно было. Быстро зайдя внутрь, я искренне обрадовался теплу, да так, что аж невольно улыбнулся. Рид неуверенно мнется возле порога, не зная, куда себя деть, а до меня вдруг неожиданно доходит — он ведь сейчас, по сути, в гостях. — Главное, что ты должен запомнить, это расслабиться и чувствовать себя как дома, — говорю, разуваясь и проходя дальше по коридору, в сторону кухни. — Куртку брось на вешалку и иди сюда. — Так, эм... это твой дом? — слышу его неуверенный голос, одновременно с этим сразу же наливая в чайник побольше воды и ставя его на медленный огонь. — Ну, раньше я жил тут с Коннором, но он на время переехал к Маркусу. Так что, фактически, на этот промежуток времени квартира полностью в моем распоряжении. Вот тебе мой совет: ты пока в душ сходи, а я приготовлю что-нибудь поесть. Там лежит чистая одежда в шкафу, сам разберешься что тебе взять. Давай. А, кстати, — я поворачиваюсь к нему с легкой улыбкой на лице. — Ты будешь чай? — ...А можно кофе? — неуверенно спрашивает Рид. — Смотри, как бы не стал зависим от кофеина, — несколько задумчиво говорю, осматривая паренька. — Но думаю, сегодня можно. Гэвин уходит в сторону ванны. Я тяжело выдыхаю, улыбка с лица пропадает. Опустив голову, я еще раз все хорошенько обдумываю. Итого, выяснились еще парочка вопросов, которые мне хотелось бы задать Риду. Во-первых, если он просто потерял где-то ключи, то куда же тогда делись его вещи, в частности, куртка и рюкзак? Сначала я думал о том, что это могло быть простое ограбление — в таких темных, неблагополучных районах это совершенно не ново. Но вот почему я решил, что этот вариант не особо правдив: во-первых, в таких ситуациях стоило бы набрать, как минимум, полицию, а не мой номер телефона; во-вторых, дома есть родители, которые могли бы запросто открыть дверь и впустить Рида, а даже если бы они были на работе, то есть соседи, у которых можно было бы посидеть пару часиков до приезда родителей. Да и к тому же, почему грабители не забрали еще и телефон, раз уж на то пошло? Был еще один, куда более интересный, но одновременно с тем действительно страшный вариант того, что произошло. Неужели Рида выгнали из дома? Не хотелось даже думать об этом. Следующий вопрос заключался в том, какого черта Рид солгал мне о своем месте проживания. Если так подумать, то он достаточно скрытный сам по себе человек. Я вспоминаю, как мисс Стерн говорила про номера родителей — они недоступны, словно бы их не существует. С наступлением совершеннолетия ученик колледжа или института/университета/прочее может подавать документы в учебное заведение сам. Если Рид делал это самостоятельное, то скорее всего просто вписал выдуманные номера телефонов, но зачем? Чтоб его не докучали по поводу учебы? Возможно. А теперь выясняется, что он еще и живет не там, где говорил изначально. Парень словно пытается всяко отгородить свою жизнь от посторонних глаз и ушей, но что он так сильно хочет о себе скрыть? А самое главное, что я вообще знаю об этом человеке? Да по сути, ничего. Нужно было с ним поговорить. Но при этом сделать так, чтобы не спугнуть его. Пока чайник закипает, я включаю телевизор и начинаю рыться в холодильнике в поисках каких-то продуктов. На полках лежали только сыр, какие-то овощи, стоял кетчуп и... что-то уже отдаленно напоминающее колбасу, которую давно стоило выбросить. Морща нос, я вспоминаю, что на верхней полке в шкафу завалялась пачка макарон, которую я сегодня, собственно, и собирался приготовить. Из холодильника я достал только сыр и овощи, после чего живо поставил кастрюлю воды и стал дожидаться, пока та закипит. А в это время чайник подал свой характерный свист, вынуждая сосредоточиться на кофе и чае. Сделав все необходимое, я устало рухнул за стол, выдохнув и расслабившись. Телевизор снова трещал о чем-то своем, так, играя на фоне и не создавая особо много шума. Какая-то очередная, бесконечная программа о путешествиях, на которую я толком не обращал внимание. Через какое-то время выходит Рид, одетый в мои спортивки и зеленую свободную футболку. Штаны на нем выглядели более, чем просто смешно, отчего я невольно даже усмехнулся. Они велики; парень подвернул их несколько раз, по видимому потому, что те просто были длиннее роста его ног, а сам придерживал их одной рукой, дабы те не спадали. — Ничего смешного, — недовольно, несколько смущенно фыркает Гэвин, а я от такого вида только начинаю сильнее смеяться, пусть и пытаюсь себя сдержать; юноша зачем-то пошел в коридор. — Я не виноват в том, что ты дылда. — В высоком росте есть много плюсов, так что, завидуй молча, — я провожаю его самодовольной улыбкой, подперев голову рукой. — Ну и куда же ты пошел? Спустя несколько, стоит сказать, достаточно долгих секунд, парень возвращается с черным шнурком от своих ботинок в руках. Он повыше поднял пояс спортивок, а после подвязал их на талии словно ремнем, дабы те не спадали. Наблюдая за всем этим, я вдруг неожиданно замечаю, что на извечном бледном теле Рида так много... синяков? Например, я отчетливо, прямо в данный момент видел, что правая рука у него "украшена" синяком на предплечье. Когда Гэвин задирал штаны к талии, то я заметил, что по правую сторону ребра изуродованы точно так же, но, быть может, мне просто показалось — я не был уверен в этом. Взглядом падаю на его лицо, и вдруг снова вижу этот рассеченный висок. — Знаешь, если бы у тебя было тотемное животное, то, я думаю, это был бы петух, — говорю ему, на что Гэв изгибает бровь. — Вечно в каких-то драках. Что у тебя с ребрами? — Не твое дело, — Гэвин снова недовольно фыркнул. — Не забивай себе голову всякой хуйней. Просто упал. — Ага, — я саркастично киваю. — Я так понимаю, что синяк на руке и висок — это тоже результат падения, да? Ты хоть за дурака меня не держи, ладно? А ранка-то свежая, — я постукиваю по своему собственному виску. — Это ты по дороге домой упал, да? — Ты, видимо, тоже неплохо головой приложился, — Рид скалится; точно звереныш, которого пытаются загнать в угол. — Я же сказал тебе, что это не твое дело. Не дошло с первого раза? Он не скажет. Как прятал свою жизнь под семью замками, так и продолжает прятать, а я понимаю, что дальнейшими вопросами только выведу из себя Гэвина, да и себе нервы хорошенько подпорчу. Мальчишка и без того настрадался, не хочу сегодня ничего от него требовать. Я тяжело вздыхаю и встаю со своего места. Беру макароны и засыпаю их в кастрюлю, пока Гэвин садится за стол и притягивает к себе кружку кофе, внимательно, осторожно за мной следя. Я ухожу в ванную на какую-то время, дабы взять аптечку, после чего, по приходу, ставлю ее на стол и задумчиво поджимаю губы, не спуская глаз с Рида. Тот насторожился. — Окей, можешь мне не отвечать. Допустим, я поверил тебе, — с этими словами открываю коробку из-под обуви, которая и служит импровизированным ящичком с красным крестом. — Но тогда позволь мне помочь тебе, ладно? — Не надо. Я в порядке. — Блять, — не выдержав, я выругался. — Чел, ты вообще понимаешь, что это такое? Может, ты и привык ходить побитым, но вот тебе моя правда: в этом нет ничего хорошего. Я ведь знаю, что такое побитые ребра, Гэв. Это больно. Во время каждого чертового движения ты чувствуешь боль, а у меня есть, что поможет тебе поскорее избавиться от синяков и ссадин. К тому же, — я устало усмехнулся, открывая мазь. — Я же сделал тебе одолжение. Сделай и ты мне, сними футболку. Рид какое-то время просто молча, злобно сверлит меня взглядом, но мы оба понимаем, что по большей части я прав. Да и к тому же, последний мой аргумент был более, чем просто весомый. Мальчишка поддается мне и снимает футболку, смущенно, недовольно отворачиваясь боком и, видимо, предпочитая не смотреть на меня. — Какие мы стеснительные, — цокая языком, говорю, после чего еще раз хорошенько осматриваю тело, прежде чем сделать какие-то выводы; ну, с рукой он справится сам, а вот с ребрами и спиной придется помочь мне. — Просто разотри эту мазь по синяку, ладно? Дай мне руку, я выдавлю немного. Рид протягивает мне левую ладонь, и только я хочу уже выдавить из тюбика мазь, как тут же останавливаюсь, замерев. Начиная с тонких запястий и заканчивая где-то серединой предплечья безобразной, неаккуратной россыпью стелились... нет, мне не хотелось это осознавать. Это были чертовы ожоги от сигарет. Не один ожог, не два, и даже, мать его, не три! Рид только сейчас понимает причину моего шока, и тут же отстраняет руку, отворачивая ее и пряча. Я тут же хватаю его за запястье, возвращая конечность снова к себе. — Это что, мать твою, такое?! — кричу, отчего мальчишка прячет лицо как провинившийся ребенок. — Ты совсем с ума сошел?! Ты что, блять, с собой творишь?! Какого черта ты тушишь об себя сигареты?! У тебя вообще есть голова на плечах или нет?! — А может нет?! — не выдерживая, Рид на эмоциях кричит в ответ, скаля зубы. — Тебе-то какое дело?! Чего прицепился?! — он вырвал свою руку и тут же схватился за нее второй рукой, пряча. — Я сам разберусь со своим телом! — Я вижу, как ты разбираешься! Знаешь, ахуенно, ничего не скажешь! Я тяжело выдыхаю и облокачиваюсь на стол. Тру свое лицо, пытаясь принять еще один внезапно проскользнувший факт об этом человеке. Хотелось схватить его за грудки и просто... я не знаю. Не знаю, что мне с ним делать. Гэвин молчит, не зная что сказать, но я сам первый беру себя в руки, после чего осторожно протягиваю свою ладонь. Рид медлит, а затем кладет свою руку в мою. На пальцы я выдавливаю немного мази и, не говоря более ни слова, начинаю спокойно, будто ничего и не было, растирать мазь по его спине. Какой он костлявый, однако, но я не считаю нужным комментировать это вслух. Только спокойно помогаю этому избитому псу. — Посиди пока немного так, хотя бы минуту, мазь должна подсохнуть, — говорю, а сам иду к кухонной тумбе, где стоят салфетки, дабы вытереть руки. — А потом можешь надевать футболку. Это, кстати, хорошая штука, — я киваю на тюбик. — Коннор забыл забрать. Но думаю, он не будет против. — А зачем она ему? — Ну, — я пожимаю плечами, — он хочет связать свое дело с полицией, как наш отец. Сначала думал стать опером, поэтому много тренировался, а ты сам знаешь, что в подобных вещах можно хорошенько так пострадать, поэтому и купил. Не знаю точно что делает эта штука, но синяки сходят быстро. Ну, она ему сейчас, в общем-то, и не нужна: потом Коннор посчитал нужным стать переговорщиком. Поэтому и пошел на психологический факультет, ему это будет полезно. — Понятно. Я ставлю салфетки на стол, дабы Гэв тоже мог вытереть руки, после чего выключаю макароны и накрываю их крышкой. Пусть немного постоят, нужно было заодно расправиться с овощами. — Я могу чем-то помочь? — спрашивает Гэвин, на что я усмехаюсь. — Если хочешь, — пожимаю плечами. — Я думал сделать салат. Почему бы тебе не порезать овощи? — киваю на набор овощей, и Гэвин тут же встает со своего места, подходя ко мне. — Режь как угодно, тут вообще уже все равно. Только себя не порежь, ладно? — Как жаль, — с сарказмом отвечает Рид, — а я думал добавить немного свежего мяса. — Не волнуйся. Я сам сделаю из тебя фарш, если ты продолжишь издеваться над своим телом. Чтоб больше я такой хуйни не видел, понял? — Понял. Остаток вечера прошел, в общем-то, спокойно. И даже более: мне понравилось то, что было, хотя, по сути, в то же время, ничего и не было. Гэвин спокойно нарезал овощи для салата, кинул их в тарелку, а я заправил маслом. Мы ужинали вместе и то и делали, что подкалывали друг-друга. Иногда посматривали телевизор и что-то обсуждали, а я нарадоваться не мог: давно моя кухня не цвела новыми красками. Конечно, самые главные вопросы еще не были решены, и я по-прежнему хотел поговорить с Ридом, но вовремя понял, что пусть лучше это будет не сегодня — его и так, по видимому, потрепал этот день. Сейчас мальчишка лежал у меня на кровати. Я решил заночевать в комнате Коннора, так как посчитал, что некрасиво будет использовать постороннему человеку его койку, а уж против меня он точно ничего не будет иметь. Гэвин лежал, укрывшись одеялом по самый нос, и только глаза торчали. Перед сном я заставил выпить его две таблетки, дабы тот не заболел — я не забыл тот факт, что он перемерз. Я сидел рядом на кровати, укладывая его спать, словно маленького ребенка. Тот сонно смотрел мне в глаза. — Так значит, она пригласила тебя в Канаду? — уточняет Гэв. — Это круто. И надолго ты туда поедешь? — Это всего лишь один день. Так, чисто на съезд попасть, а потом вечером мы уедем. К ночи я уже буду дома, — задумчиво отвечаю, внутри себя борясь с желанием пригладить Гэва по волосам. — Нужно только папе не забыть сказать. Так, малой, давай спи. Который час? — Где-то около часу ночи. — Вот именно, — я хмурю брови. — И ты уже сам вырубаешься, давай. Мне тоже пора спать. Я из-за тебя, вообще-то, тут режим себе сбиваю. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Я встаю с кровати и тихо ухожу из комнаты. Думаю о том, что, скорее всего, этой ночью я не усну. Слишком насыщенный день для того, чтобы вот так-вот просто взять и вырубиться, а в голове по-прежнему каша. Вопросы, вопросы, куча вопросов... Только я открываю дверь для того, чтобы выйти, как вдруг слышу тихое и сонное «Спасибо тебе, Ричард». Стою несколько длинных секунд в дверном проеме, наблюдая за засыпающим Гэвином, и про себя говорю «Спи сладко, солнце». Вообще-то, я сделал еще один вывод: я думаю, избивают его не на улице, а дома.