Гэвин Рид:
Я просыпаюсь. Словно ничего за эти два дня и не произошло. В комнате по-прежнему сыро и холодно. Туманным взглядом я смотрю в сторону правого угла на потолке и вижу там появляющуюся плесень. Чем это место отличается от серых, гнилых тюремных камер? Как всегда, я встаю со своей кровати и усталой, шатающейся походкой бреду в сторону ванны. Вчера отключили горячую воду. Я успел искупаться в и без того слабом душе, в процессе обнаружив, что горячей воды больше нет. Проверяя свое открытие, я открыл кран и несколько секунд постоял, постоянно пробуя температуру. Да, так оно и есть. Ничем хорошим это не сулило. Я тяжело выдыхаю и начинаю рыться в своих вещах, разбросанных по всей ванне. Много кофт и толстовок, но толку от них мало — всю одежду нужно перестирать, но как это сделать, если в доме нет даже банально какого-то порошка? Подняв красную толстовку в третий раз, я еще раз понюхал ее и пришел к выводу, что это самая подходящая вещь среди всех, что здесь валялись. Ненавижу утро. Такие банальные вещи, как одеться для предстоящего трудового дня, вызывают у меня целый ряд проблем и сомнений, с которыми очень сложно бороться. Одевшись, я тяжело глотнул и открыл воду в раковине, начиная умываться. Лицо непроизвольно покривилось; кожу начало щипать от холода, но иначе бы я не проснулся. Выровнявшись, я вдруг вздрогнул, впадая в тяжелый ступор — передо мной было зеркало. Сердце тут же защемило от увиденного. Неаккуратная, отросшая щетина, покрывающая добрую половину моего подбородка, создавала образ никак не студента-второкурсника, а некого неухоженного пьяницы. Дрожащими пальцами я касаюсь своего лица, словно не верю в то, что вижу. Глаза красные, слезящиеся от недосыпа, а под ними — тяжелые темные мешки. Цвет лица нездоровый. Я чувствую себя уродом. Тяжело вздохнув, я отворачиваюсь от зеркала и наспех начинаю вытирать лицо полотенцем. Нужно было поскорее убраться отсюда, пока отец не проснулся. Хотя, я даже не знал, что хуже: оставаться здесь или видеть перед глазами лицо проклятого Ричарда, что так отчаянно желает испортить мне нервы? Он не выходит у меня из головы уже какие сутки, а ведь мы только недавно впервые познакомились. Однако, наблюдать перед собой вечно недовольно старосту всяко лучше, чем ужратого наркотой отца. — Сука, — я вдруг слышу голос, и тело резко вздрогнуло, сердце пропустило один удар. — Почему в этом ебаном доме вечно ничего нет?.. Гэвин! Гэвин, а-ну быстро иди сюда, ленивый ты уебок! Тело тут же охватило тревожное оцепенение. Ненавижу это состояние: когда ты запуган настолько, что перестаешь дышать, не говоря уже о каких-то прочих действиях или рассуждений в голове. В мозгу был лишь тупой страх, хоронящий все мысли, все эмоции, не позволяющий даже воздух ртом глотнуть. Я стоял с полотенцем в руках и лишь надеялся на то, что отец подумает, будто я уже ушел. Но он тут же перечеркнул все мои надежды последующими своими словами: — Ебаный засранец! — я слышу приближающиеся шаги, и только тогда, громко глотнув слюну, начинаю хоть что-то делать; быстро рванув к двери ванной, я резко запер ее, хватаясь руками за ручку и натягивая даже тогда, когда щеколда была сдвинута, закрывая ее. С каждым шагом его голос становится все громе, все отчетливо его слышно, и мой страх возрастает. — Я знаю, что ты здесь! Не слышишь, как папка тебя зовет?! А-ну покажись мне, жалкий трусливый кусок дерьма! Дверь под рывком громко шумит. Я держусь за ручку и понимаю, что человек по ту сторону стены пытается ворваться внутрь, и в глазах нарастает самая настоящая паника. Старая щеколда под чужим напором громко ударялась об дерево, и с каждым новым ударом я понимал, что она просто может не выдержать такой силы. — Что тебе надо?! — чуть ли не в истерике кричу, дрожащими руками крепче обхватив ручку. — Что я сделал?! Оставь меня! Я ничего не сделал! Ничего не сделал! Оставь меня в покое! Я просто хочу уйти! Прошу, оставь меня! — Где ебаные деньги?! — я замираю. — Я спрашиваю тебя: где ебаные деньги?! Ты должен был вчера принести их! Из-за тебя, ленивый засранец, у нас в доме горячую воду отключили! И ты еще смеешь запирать дверь в ванную?! Я резко поворачиваюсь назад и глазами тут же обнаруживаю свои грязные штаны. Отпустив ручку двери, я мигом бегу к ним и дрожащими руками, в панике, в страхе пытаюсь выровнять и найти карманы. Сунув в них руку, я обнаруживаю, что деньги там. Я так и не отдал их в тот день. Но что делать сейчас? Меня охватило отчаянье, я оказался в безвыходном положении. Чтоб Эйшер ушел, нужно замотивировать его деньгами, и тогда, возможно, мне удастся проскользнуть в коридор и вовремя сбежать. Но деньги, гори они все разом, находятся, черт возьми, у меня. «Что делать?..» — Гэвин, — голос неожиданно меняется на мягкий, нарочно ласковый, но я слышу в нем лисьи нотки. — Открой папочке дверь. Ты ведь все равно не сможешь просидеть здесь вечность, малыш. Ты сам это прекрасно понимаешь. А я просто возьму деньги и оставлю тебя в покое, сынок, я обещаю. Я стою, охваченный смятением. Этот человек прав. Я не смогу простоять здесь вечность, да и к тому же, я только сейчас начал заниматься образованием. Мне нельзя здесь оставаться, но я не верил ему. Я не верил в то, что Эйшер способен держать свое слово. А уж тем более, что он может так резко поменяться в настроении. Еще секунду назад готовый меня полоснуть лицом по асфальту, а теперь называющий меня ласково "сынок". Это невозможно. — Я не верю тебе, — еле слышно выдаю, но этого было достаточно для того, чтобы он отреагировал. Лучше бы я молчал. — Тупорылый уебок! — снова рывок, и я вижу, как щеколда начинает ломаться. — Ты не сможешь сидеть здесь вечно! — не особо разбирая чужую речь, я снова бегу к двери и хватаюсь за нее, понимая, что еще один раз, и замок просто сломается. — Мне нужны деньги! — снова рывок, и сердце замирает оттого, что щеколда выбивается. На глазах наворачиваются слезы. — Отдай мне мои деньги! Отдай! Отдай! Секунда. Металлический засов падает вниз, звонко ударяясь об кафель, и время передо мной замедляется. Сердце словно прошибает электрический ток, хватка на ручке двери ослабевает. Я поднимаю голову именно в тот момент, когда от последующего рывка отцу удается открыть дверь. Я вижу его лицо, и только открываю рот, чтобы что-то сказать, как тут же Эйшер начинает наступать. — Почему ты сразу мне не открыл?! — я неуверенно шагаю назад, не отводя глаз с отца; с его искаженной гневом гримасой, с налитых кровью глаз. — Неужели так сложно просто хоть раз сделать так, как я прошу?! Почему ты никогда не слушаешь меня?! А-ну иди сюда! Сейчас папочка тебя накажет... — Пап, не надо!...
Ричард Андерсон:
— Как твои дела, Ричард? — женщина склоняет голову к плечу и мягко улыбается, расставляя на подоконнике цветы. Я услужливо стою рядом и держу горшок с геранью, наблюдая за ней, пока дама не берет его в руку. Аманда бережно разворачивает цветок к солнцу и отходит от окна, вновь обращая на меня внимание. Я на секунду отвел взгляд, вспоминая протекающие в жизни события. — Хорошо, — не знаю, насколько мои слова были правдивыми, но, по крайней мере, у меня не должно быть по-другому. — Есть небольшие неприятности, но это скоро кончится. Я быстро разберусь с проблемами. — Ты говорил с отцом по поводу Канады? — я вопросительно вскинул брови. — На этом съезде будет много моих товарищей. Несколько из них уже хотят познакомиться с тобой. Среди них есть такие же молодые студенты, как и ты, Рич. Не затягивай с этим. Поговори с Хэнком. — Пока ведь еще ничего не ясно. Я решил не говорить. Думаю, стоит дождаться, когда все будет определено с датой отъезда и прочими мелочами. Отец будет волноваться, если я скажу ему, что еще толком ничего не организовано. Аманда молча выслушала меня и, улыбнувшись, согласно кивнула. Она понимала о чем я говорю, так как сама непосредственно являлась матерью. Женщина берет в свои руки последний цветочный горшок и ставит его рядом с монитором ноутбука, на стол, где тихо таились бумаги и ручки. — К слову, об организации, — снова начала мисс Стерн, и я вновь вопросительно вскинул брови. — Преподаватели заметили, что Гэвин начал ходить на учебу, — сердце мое болезненно сжалось, и когда женщина повернулась, я попытался скрыть свои эмоции. — Это прекрасно, Ричард. Я рада, что ты смог его образумить, причем в такой короткий срок. Ты молодец. Я смотрел на улыбающуюся женщину и испытывал весьма двоякие ощущения. Вспоминать о Риде стало чем-то вроде умственной пытки: ты думаешь о нем как о чем-то, с чем, вроде бы, можно жить, но при этом так хочется от него избавиться. Не понимаешь, что именно ты делаешь не так, а самое главное, в чем причина твоих поступков. Аманда не знала всей ситуации до конца, но ей и не нужно было знать. Если бы она увидела, как в тот день я сорвался на юношу, она бы меня не поняла. Учитывая то, что и сам я себе не до конца понял. Я шумно выдохнул и сложил руки за спину, решая ничего не отвечать мисс Стерн. Иначе я мог бы сделать хуже, так как врать не любил и не умел. Она могла бы понять, что я вовсе не держу над ситуацией контроль, а только самолично его рушу с каждым днем. — Я слышала о том, что он устроил драку в первый день учебы, — как бы кстати говорит женщина, но я хорошо знаю ее: Аманда никогда не говорит то, что не тревожит ее, и не обсуждает темы, которые считала бы непримечательными. — Это правда? В чем была причина? Я мну губы и прикрываю задумчиво глаза прежде, чем сказать. Пальцы нервно выкручивают друг-друга за спиной, а в голове проносятся чуть ли не все воспоминания, связанные с Ридом. — Он защищал человека, — я сказал правду. — Сказал, что те парни оскорбляли кого-то, и он не выдержал. Он преследовал благородную цель, если верить его словам. Извините, мадам, — я поднимаю на Аманду свое лицо и говорю давно заученную фразу. — Я должен был предугадать такое развитие сценария. Может быть, драку удалось бы предотвратить. — Не пытайся контролировать все, Ричард. У тебя все равно это не получится. Как бы ты не старался поймать ужа, а он все равно извернется, — женщина мягко улыбается и отворачивается от меня, рассматривая свои цветы. — Можешь идти. Я смотрю на нее в последний раз и, расцепив руки, молча ухожу за дверь. Мысли стягивали меня в свой предательский транс. Навалившиеся задачи кружили мою голову. Идя по коридору, я думал о том, что неплохо было бы умыться и дать сознанию прийти в себя.Гэвин Рид:
Клубы дыма поднимались вверх. Сквозняк заставлял их сбегать через окно на улицу, а я затягивался этим дымом, беспощадно выкуривая свою последнюю сигарету. Докурив до половины, я с трудом остановился и затушил ее, скрутил конец и сунул обратно в карман. Сидя в туалете, я тяжело дышал и боролся с гнетущем чувством пустоты. Болит. Все тело болит. Я с трудом веду рукой вверх и хватаясь за дверцу кабинки, дабы хоть что-то послужило мне опорой. Только начинаю вставать, как тут же из горла вырывается болезненный стон. Я жмурюсь и с трудом наклоняюсь вниз, к своей ноге. Подняв штанину, я убеждаюсь в том, что предполагал последние полтора часа — на правой икре стал наливаться багровым цветом синяк. Я аккуратно касаюсь его одними только подушечками пальцев, и тут же по ноге проходят искорки боли. Шипя, я снова встаю и сбрасываю вниз штанину, тяжело и задумчиво потирая губами. Я не смог сразу оценить весь масштаб нанесенного ущерба. Пальцы неуверенно касаются боков. Нащупывая свои ребра сквозь ткань толстовки, я недовольно жмурюсь. Да, и тут болит. И тут наверняка осталась пара синяков. Но это не самое страшное. Проходя утром мимо зеркала в коридоре, я лишь на секунду зацепился взглядом за свое отражение, и эта секунда тут же заставила меня замереть в немом шоке: лицо было искалечено. Бровь была разбита, на ней виднелась ссадина, а около глаза — синяк. Я привык к такой боли. К такому виду. К такому себе. Но проблема заключалась в том, что остальные люди не привыкли наблюдать изувеченного человека рядом с собой. Это полностью отбивало всякое желание идти на пары. Снова придется наблюдать эти косые взгляды. Я могу понять человека — человеку интересно. Я и сам бы постоянно цеплялся глазами за такого урода, задаваясь вопросами или насмехаясь. Но так больше не могло продолжаться. Нужно было хоть как-то сбавиться от надоевшего груза, хотя бы на время. Сбежать куда-то на пару дней, а еще лучше, навсегда, но куда? Так же нужно было срочным образом отдать кому-то кота. Нет, я по-прежнему любил его. И именно по любви решил так поступить: если отец не сможет избить меня, то он начнет избивать животное, которое ни коим образом ни в чем не виновато. Нужно было подыскать ему нового хозяина, пока еще есть возможность. Шмыгая носом, я тру свое лицо. Наверное, простыл. Состояние апатии охватывало меня, неожиданно стало безразлично на многие вещи. На такие, как одежда не по сезону, или порядком надоевшая боль в желудке от голода. В подсознании неожиданно появились картины самых вкусных сладостей, и слюна тут же начала выделяться. Я тяжело сглатываю и, опуская лицо, неуверенно делаю шаг вперед, намереваясь выйти. Нога болит, заставляя прихрамывать. Но не успеваю я даже открыть дверь кабинки, как тут же вдруг слышу, как в туалет кто-то входит. Но мне все равно. Я так устал. — Да блять, Мартин, успокойся, — возникает знакомый голос, и тут же накидываю на себя капюшон, выходя из кабинки, дабы не встретиться ненароком с чужим взглядом. Я слышу чирканье зажигалки. — Хуевая идея. Этот человек не проверен. — Это ты успокойся, — слышу второй голос, и вдруг начинаю бороться с неожиданным желанием взглянуть на неизвестных; мне показалось, что я слышал этот голос где-то раньше. — После того фена* мне уже как-то похуй на подобную хуету. Это же не героин, в конце концов. Скорее всего после выходных буду брать, но это не точно. Не хотите со мной скинуться? — Да пошел ты, — я слышу недовольный, тихий мат, и все же поднимаю голову; но тут же опускаю ее, как только встретился взглядом с одним из парней. Я не мог понять почему чужой взгляд показался мне до жути знакомым. Снова чирканье зажигалки. — Наши парни пока не пробовали, а мне мозгов хватает не лезть в это дерьмо первым, в отличии от тебя. Несложно было догадаться, что они обсуждают — скорее всего парни решили попробовать новый товар у какого-то дилера. Или же решился только один из них, а остальные пока мнутся, предпочитая остаться с тем сладким маревом, который они давно испробовали и в котором уже были уверены. Невольно вырвался смешок, глядя на всю эту ситуацию. Парни проходят мимо меня, и я, пусть и не вижу, но по запаху слышу, что они закурили сигареты. Я прохожу мимо последнего из них, и уже думаю о том, что все обошлось, как вдруг чувствую, что меня резко хватают за грудки. Сердце в буквальном смысле остановилось, страх подкатил к легким и выбил из них кислород. Меня впечатывают с силой в стену, и я закидываю голову, больно ударяясь затылком. Из горла тут же донесся болезненный стон: я бы и не вскрикнул так сильно, если бы эта боль не была как-то связана с уже имеющимися синяками после произошедшего утром. Спина особенно пострадала, так как я закрывал от ударов живот и ребра, так что именно она первой обратила на себя внимание ноющей болью. Я скалился и шипел, в злостном, туманном мареве пытаясь уловить взглядом лицо того, кто так неожиданно напал. — Ну привет, друг, — слышу голос, до жути знакомый, и раскрыв глаза полностью, неожиданно замираю: передо мной лицо того самого человека, который ранее, буквально день назад, приложился кулаком по моему носу. Я смотрю на него, не в силах осознать всю горечь и серьезность ситуации. — Ты скучал по нам? Лично я скучал очень. Я тяжело вздыхаю и склоняю голову. Несмотря на злость, которая медленно, но уверенно накатывала к моему сознанию, я все еще отдавал отчет в своих поступках: если я сейчас хоть как-то отреагирую, это кончится чем-то плачевным. Избивать уже избитое тело — означало бы окончательно подорвать его, а если я хоть лишнее слово скажу, то наверняка на меня снова посыпятся кулаки. Главное сдержаться до конца, и возможно, они сами отстанут от меня, бросив эту затею. — Парни, — я обращаюсь к ним, тяжело выдыхая и опуская лицо; попытка прийти в себя не увенчалась успехом. — Не лезьте. Я не хочу нарываться на вас. Мне хватило. С меня резко сдергивают капюшон и тут же хватают за подбородок, крепко его сжимая и заставляя посмотреть в глаза своим оппонентам. Я скалюсь, но не сопротивляюсь. Даже слова им не сказал — настолько я устал от существующей реальности, что решил отнестись к ней с неким безразличием, будто бы ничего и не происходит. Я встречаюсь глазами с человеком, который держал мое лицо, а тот ухмыляется, злорадствуя. Я не сразу понял, что выставил свои раны напоказ. — Отпусти, — я хватаюсь за чужую руку и пытаюсь оттянуть ее, но сил не хватает (по видимому, голод и изнеможение сказались на теле). Я понимал, что если начнется драка, то кончится она плачевно. — Блять, чувак, отвали, пожалуйста. Я не хочу снова нарываться на конфликт. — Да мне поебать, — тот ухмыляется и отпускает мое лицо, и снова его опускаю, тяжело выдыхая; как же я устал. — У нас с тобой остались еще незаконченные дела. Не хочешь искупить свою вину? — Не хочу, — тихо говоря, с тяжесть опуская руки, и вдруг сам поднимаю на того уставший взгляд. — Ты был не прав. Если ты действительно считаешь, что незаслуженно оскорблять девушку — нормально, то мне нечего больше тебе сказать. Ты как был чмом, так чмом и останешься. Жалкий уебок. — Что ты сказал? — он закипает, скалится, и рывком снова припечатывает меня к стене. Я болезненно шиплю, но не отвечаю — нет смысла поддаваться на такую провокацию. Несмотря на злобу, я все еще прекрасно осознавал, что нахожусь в проигрышном положении. — Еще одно слово, и твое лицо преобразится новыми красками, щенок. Я... — Что? — я смотрю на него, насмехаясь чужими словами, и, наверное, потихоньку начинаю терять здравую нить своего рассудка. — Что ты мне сделаешь? Изобьешь? Ребра переломаешь? Это не сделает тебя лучше. Я повторю еще раз: как был чмом, так чмом и останешься. А я буду прав, пусть и избит. Ничего ты этим не добьешься, я не стану тебе жопу целовать, лишь бы избежать твоих кулаков. — Ты ебаный!.. — он не успевает договорить, ибо его поступки опережают слова; я вдруг почувствовал, как кулаком меня ударили по животу, и к горлу тут же подступил ком, а желудок свело от боли. Я простонал, хватаясь за него и наклоняясь вниз. Тошнота тут же подступает, в глазах темнеет, и я понимаю, что дело дрянь. — Возьми свои слова назад, уебок, а иначе я!.. — А иначе что? — ему снова не дали договорить. Я вдруг слышу голос, и взгляд мой поднимает вверх. Сердце замирает при виде знакомой фигуры. Ричард, стоя в дверном проеме, смотрел на всю происходящую ситуацию, и в глазах его читались не иначе, как злость и раздражение. Парень без лишних слов стремительным шагом подходит к нам, и я тут же опасаюсь того, что он накинется на меня. Страх сковал тело. Я опускаю свое лицо, по-прежнему борясь с рвотным рефлексом, но с каждой секундой мне все сложнее контролировать последствия такого мучительно долгого голода. Но все вышло несколько иначе. Вместо того, чтобы, как я ждал, схватить меня за шкирку и выкинуть в окно, Ричард хватает другого человека — того самого, который все это время удерживал меня. Руки его отпустили мою одежду, а я тут же согнулся в коленях и чуть ли не пал, продолжая держаться за свой живот, уже не глядя на ситуацию вообще — не до того было. Только слышал чужие голоса, думая лишь о том, до чего же мне было безразлично — тошнота полностью заслонила собою всякие прочие факторы. — Как же вы меня заебали, — я слышу голос, а вернее шипение Ричарда где-то рядом и неуверенно облокачиваюсь на стену, пытаясь сдержать рвотный порыв. — Один хуже другого. Какого черта вы позволяете себе, трое, нападать на человека?! Да где же ваша гордость, черт возьми?! Ебаные скоты!.. — Он первый начал доебываться! — я слышу откровенную ложь и лишь безрассудно ухмыляюсь, понимая, что Ричарду сложно будет в это не поверить. Уебки. — Андерсон, отьебись! Мы просто хотели дать понять этому гаду, что ему следовало бы язык за зубами держать, ясно?! Мы не собирались его пиздить! — Сьебались быстро! Все трое! — Ричард заводится с каждой секундой, и пусть я не вижу, но мне кажется, что глаза его пылают гневом. — Если я еще раз увижу, что вы к нему лезете, то, блять, мигом окажитесь на улице, я клянусь! Живо ушли! Тишина. Спустя пару секунд я слышу недовольный, злостный мат, и после этой ругани вдруг успеваю уловить лишь краткие нотки чужого шага. Мне плохо. Мне все равно на то, что происходило. Голова кружится, и вдруг мое лицо поднимают на верх, а я смотрю в глаза Ричарда, болезненно щуря их. Лицо у него было встревоженное, взгляд тут же зацепился за разбитую бровь и синяк. Я зашипел и отвернулся, не желая, чтобы парень видел меня таким. Я не хотел выглядеть слабаком в его глазах. — Гэвин? — говорит он, пытаясь достучаться до меня; во рту начинает образовываться слизкое месиво, я не могу ему ответить. — Гэвин, как ты себя чувствуешь? Гэвин? Пожалуйста, ответь мне, Гэвин. Если это сделали они, то скажи. — Блять, — только и могу, что сказать в ответ, резко закрывая свой рот рукой. Я жмурюсь на несколько секунд и слабо, из последних своих сил, отталкиваю Ричарда прочь, освобождая себе проход к туалету. Тот обвел меня ничего не смыслящим взглядом, но ни слова мне не сказал. Я забегаю в первую попавшуюся кабинку и даже толком не закрываю ее, тут же сгибаясь в колени над унитазом и убираю руку. Началась рвота. Болезненная, грязная и отвратительная во всех ее аспектах. Желудок сводило, он откровенно ныл, но блевать было нечем — он пуст уже несколько дней. Рвотные порывы продолжались даже тогда, когда внутри уже нечего не было — только горький, отвратительный желудочный сок. А когда и того не стало, я просто боролся с рефлексом. Хриплые стоны доносились из горла, а в глазах было непонятное марево. Когда организм успокоился, я с изнеможением осел поверх унитаза и облокотился боком на стену кабинки, тяжело дыша и сплевывая горечь слюны прямо себе под ноги. Щеки покраснели, голова гудела. Я понимал, что выгляжу максимально жалким в данной ситуации, но сделать с этим ничего не смог. Слезливая пелена размывала собою картинку перед глазами, но мне не составило труда завидеть силуэт Ричарда, стоящего напротив и встревоженно наблюдавшего за всем. Мне нечего было ему сказать. Я отворачиваюсь, громко сматерившись, и кулаком вытираю слюну, скопившуюся в уголке губ. Я был зол, но зол на самого себя. Раз человек посмел так унизиться в собственных глазах, то что уж говорить о чужом восприятии? Но унижаться я больше не собирался. Сегодняшним утром я сделал для себя сразу несколько выводов. Во-первых, мой отец действительно прав. Я ничего не представляю из себя, абсолютно. Только и умею, что нарываться на чужие кулаки. В какой-то момент я даже было подумал, что меня бьют заслуженно, хотя, кажется, так оно и было — меня избивали за неумение постоять за себя. За то, что я не могу спасти собственную шкуру. Это внушал мне Эйшер — если человек не может дать сдачи, то он равен безвольному скоту, которого нужно забивать до смерти, ведь так было заведено в нашем обществе. Так было нужно. Я уже свыкся с тем, как со мной обращается конкретно этот человек. Но параллельно с этим я сделал еще один вывод: какой толк в том, что ты пытаешься защититься, если в конечном итоге жизнь все равно дерет тебе глотку? Изо всех сил стараешься не опуститься до уровня не-человека, а судьба лишь злорадно смеется над твоими усилиями, подкидывая новые трудности. Не легче ли смириться? По крайней мере, послушную скотину не убьют так сразу. Я чувствовал себя именно таковым, но мне так страшно было смириться со своей участью. — Гэвин, ты как? — Андерсон неуверенно заходит в кабинку и рукой осторожно проводит по моей щеке; я тяжело дышу, глядя куда-то в сторону, и даже не знаю, что ему ответить. — Ты в порядке? Или мне вызвать медсестру? Я могу довести тебя до медпункта, если ты в состоянии идти, только скажи мне. — Да не нужна мне ничья помощь! — я скалюсь и жмурюсь, пытаясь избежать чужого взгляда, но все еще чувствую, как пальцы Рича неуверенно скользят по моей щеке, оглаживая ее, словно пытаясь меня успокоить. — Рич, пожалуйста! — на глазах наворачиваются слезы; до чего же жалко я выглядел. — Я прошу, оставь меня! Оставь! Оставь меня, уйди! Я не хочу видеть тебя! — Гэвин, пожалуйста, выслушай меня, не отталкивай! — он кричит, но не из злобы, а скорее из желания достучаться до меня, но я не воспринимаю эти попытки. — Я хочу помочь тебе! — А потом что?! — я поднимаю на него слезливые глаза, и Ричард замирает. — Снова говном обосрешь?! Снова упрекнешь?! Скажешь, что я как псина себя веду, да?! Угрозами обольешь, пидорас?! Да ты затрахал меня уже! Вы все, блять, заебали меня! — Гэвин, — он хватает мое лицо уже второй рукой и поворачивает к себе, а я губу кусаю, лишь бы не сорваться на откровенную и опасную истерику, к тому же я уже перешагнул эту грань. — Пожалуйста, прости меня за тот день. Я понимаю, что поступил гадко по отношению к тебе, и оправдываться здесь глупо. Но сейчас я хочу помочь тебе. Тебе плохо. Только скажи, что тебе нужно, и я постараюсь помочь. Если ты, конечно, сможешь меня простить за те слова. — Ты,.. — я собираюсь уже что-то сказать, но понимаю, что слов у меня нет описать ни Ричарда, ни то, что сейчас происходит. Лишь тихо всхлипываю и шмыгаю носом, отводя от того взгляд. Злость вперемешку с обидой начали постепенно устаканиваться в моем сердце, но горечь еще никуда не пропала. — Зачем тебе все это? Чего ты добиваешься? Думаешь прощение вымолить своей помощью или что? — Я и не рассчитываю на то, что ты простишь меня, Гэвин, — он склоняет голову к плечу и задумчиво смотрит на меня, большим пальцем вытирая слезу, что я не добровольно уронил. — Но я могу помочь тебе. Или ты предпочтешь остаться здесь, в этом толчке, до конца занятий? Не думаю, что это хорошая идея. — Хорошая идея? — я нервно усмехаюсь и после тихо начинаю посмеиваться с характерной горечью в своем тоне. — А что мне еще делать? Куда я, блять, сейчас пойду? На пару в таком состоянии? Или опять к тем уебкам, чтоб они наконец прикончили меня? Довели бы до того, чтобы я сам в окно выбросился, ахуенно бы было. Или может к Шерил, которой, блять, с ее нормальной жизнью, в последний раз нужно видеть уебанов вроде меня? — Если тебе и вправду так плохо, ты можешь пойти домой, — сердце пропустило удар. — Я могу понять, если ты и вправду нуждаешься в этом. Если хочешь, я объясню ситуацию. Скажу, что здоровью вдруг поплохело, это нормально. Не мучай себя, Гэв. Иди домой. Я замер, немо глядя в чужие глаза. Андерсон не понимал, с чем связана такая реакция — на лице читались страх, а вернее даже сказать испуг. Ричард вопросительно изгибает бровь и я отвожу глаза в сторону, не зная, что ему ответить. Со стороны это выглядело весьма странно, и наверное поэтому недоумение охватило парня. Конечно. Он-то может пойти домой, не боясь за собственную жизнь. — Я не могу, — резко говорю, опуская голову вниз. — Почему? — Блять, не спрашивай меня, — лицо сразу же преобразились в злобный оскал, и я вновь смотрю на Ричарда, начиная закипать. — Не твоего ума дело. Просто не могу. Мы сидим еще какое-то время в абсолютной тишине, и наверное каждый из нас был поглощен своими мыслями. Я не смотрю на Ричарда, а только взглядом прожигаю дыру внутри пола, где безобразным образом были раскиданы мои плевки. В помещении пахло сигаретным дымом и чем-то еще. Я удивленно вскидываю брови, когда чувствую, что меня берут за плечо и поднимают на ноги. — Тогда пошли со мной, — Ричард склоняет голову к плечу и мягко мне улыбается, прикрыв глаза. Я почему-то сразу же вспомнил Коннора, так как во многом такая манера поведения присутствовала в нем. — Я знаю, что тебе поможет прийти в себя.Ричард Андерсон:
Людей здесь было мало — в основном студенты приходят сюда уже ближе под конец рабочего дня, либо же в свой законный обеденный перерыв. Так как большая часть из них сейчас сидели на паре, а другая же — просто не пришла на занятия, кроме нас двоих здесь были буквально парочка человек, и то это девушки, которые за чашкой кофе обсуждали вдвоем утренние новости. Я смотрю на Гэвина, раздумывая обо всем произошедшем и не отводя с него глаз. Никогда бы не подумал, что увижу этого паренька в таком свете. Никогда бы не подумал, что узрею на его лице самые настоящие отголоски истерики. Никогда бы не подумал, что мне вдруг, неожиданно, станет настолько жалко его. Но больше всего меня поражало следующее: Гэвин был человеком, который может постоять за себя в драке. Нет, он не дурак, и просто-так накидываться сразу на троих не станет, однако если с ним обращаются как с дерьмом, он не терпит. Так почему же терпел сейчас? Почему он никак им не отвечал, а только молча страдал, стиснув зубы? Даже в состоянии накурки, когда мы встретились впервые, он и то пытался мне как-то ответить, не взирая на свое положение. Но в чем была причина молчать сейчас? Боялся? Их? Я бы ни за что в это не поверил. На столе стояли сендвичи и чашка кофе. Гэвин даже не смотрел на них, продолжая сверлить глазами пол. Я не был голоден, да и к тому же, даже если и проголодаюсь, то буду в состоянии купить еще. Я какое-то время молча наблюдаю за тем, как мнется Рид, после чего аккуратно подставляю в его сторону еду, вынуждая на себя посмотреть. — Ешь, — я киваю на сендвичи. — Наберись сил. Тебе здесь еще торчать, как минимум, три часа. Не стесняйся, я не голоден. Гэвин снова отводит свой взгляд и принимается за прежнее дело. Я тяжело вздыхаю и ставлю стаканчик с чаем где-то рядом, безнадежно опуская руки. Почему этот человек не соглашается принять чужую помощь? Что за принципы такие ужасные, заставляющие жертвовать собственной выгодой, а уж тем более, своим здоровьем? Хотя, не буду греха таить: во многом мы не отличались друг от друга, если уж так подумать. Я горько усмехаюсь, понимая, что против собственного чувства гордости не попрешь, особенно если ты такой упрямый человек, как Гэвин Рид. Но неожиданно вдруг я слышу шуршание рядом. Подняв взгляд вверх, я наблюдая, как неуверенно, чуть ли не дрожащими пальцами Гэвин берет завернутые в пакет сендвичи. Парень старается не смотреть на меня, молча разворачивая их, а я наблюдая какое-то время за этим, пока губы мои не разразила довольная, легкая улыбка. Сломался. И это было прекрасно. — Приятного аппетита, — тихо говорю ему, осторожно наклонившись, и Рид останавливается, на секунду смущаясь от моих действий. Ему было так неловко, но даже с румянцем на щеках Гэвин принялся неуверенно поглощать еду. Я смотрел на него, пока тот медленно и неуверенно ест, и думал над тем, откуда же у юноши разбита бровь. Да еще и синяк возле глаза. Это точно сделали не те трое — синяк не смог бы так сразу возникнуть на лице, да и ссадина на брови начала бы кровоточить, а там была легкая бурая корочка. Скорее всего, он получил эти ранения совсем недавно. Может быть, вчера вечером, но я не ручался ставить диагноз сразу. Безумно было интересно, откуда они у него, но я боялся спросить — был слишком большой риск того, что я оттолкну Рида подобными вопросами. Но меня успокаивал тот факт, что если я сразу же извинюсь, то мальчишка не сбежит. Может, стоило бы попробовать? — Гэвин, — тот сразу же обратил на меня внимание. — Можно спросить? Откуда это? — я слабо постукиваю указательным пальцем по своей брови, после чего опускаю руку и задумчиво смотрю на Рида. — Не твое дело, — тот недовольно фыркнул и отвернулся, сжав в своих руках бедный сендвич. — Не задавай глупых вопросов, это тебя не касается. Я нервно хватаю чай рукой и сжимаю стаканчик. Понимая, что, скорее всего, задел не самую приятную тему для Гэвина, впредь я отказывался даже смотреть в его сторону — чувствовал себя неловко. Но вместе с тем я начал думать на тему, а откуда же у него эти раны. С одной стороны, можно было бы предположить, что Рид просто нарвался на хулиганов или что-то не поделил со своими товарищами. Этот вариант вполне себе возможен, учитывая то, что Гэвин склонен к тому, чтобы махаться кулаками. Но даже если так, то в чем проблема сразу мне сказать, что в подворотне попался не самый приятный тип? В этом же нет ничего такого, это нормальная ситуация. Я помню, как отец лично мне говорил, чтобы я не совался в неблагополучные районы, так как там молодежь, лишенная возможностей и чувства безнаказанности, чинила всякий абсурд и хаос. Своеобразная анархия, если можно было так сказать. Полиция туда не суется, так как государство считает, что "есть дела поважнее этих", и потому очень мало гадов, которые действительно получают по заслугам. — Извини, — Рид неожиданно подал голос, и я удивленно вскинул брови, глядя на него; парень неловко помялся и какое-то время молчал, прежде чем продолжить. — Просто... не спрашивай меня, ладно? Это пустяк. Не забивай голову такой ерундой. — А я могу спросить, откуда этот шрам? — я несильно ударил себя по носу, указывая на место нахождения шрама. — Если нет, то скажи. Я перестану вообще тревожить тебя по этому поводу. — Извини, — Гэвин виновато опустил голову, тяжело выдыхая. — Давай закроем эту тему, ладно? Не пойми меня неправильно, но я не хочу об этом говорить. Не то чтобы конкретно с тобой я не хочу говорить, просто... блять, — он сам себя ударил по лицу ладонью, что вызвало у меня тихий, нервный смешок. — Окей, просто забей. Я дурак. — Ну зачем же ты так с собой? — я добродушно усмехнулся и изогнул бровь, глядя на эту ситуацию; выглядело достаточно забавно. — Мог бы просто спокойно сказать, что мол нет. Окей, я больше не буду спрашивать. Извини. Гэвин замолк и я вместе с ним. Юноша продолжал есть, что, честно говоря, несказанно меня радовало. Даже под слоем старой одежды, в которой ходил Рид, мне несложно было догадаться о его худобе — обо всем говорили тонкая вытянутая шея, на которой видно выступающие связки, и тонкие длинные руки, выглядывающие из-под толстовки, свисающей на них. Я мог бы предположить то, что такое тело никак не связано с голодом. Очень много есть парней и девушек, которые чересчур худые именно из-за своей физиологии; они могут питаться чем хотят и съедают явно больше среднестатистического человека, но все равно остаются такими. Это нормально, это гены. Но вот ситуация с Гэвином была несколько другой. Она была ненормальной — юноша начал блевать, не выдержав, прямо на моих глазах. Конечно, это можно было связать с волнением или тем, что гады прошлись кулаком по его животу, но вот в чем дело: ему нечем было блевать. Кроме желудочного сока там больше ничего и не было. Отвратительно было это вспоминать, но запаха я не забуду. Такой бывает только в том случае, если человек долгое время остается без еды — по себе знаю, что это такое. Но почему Гэвин голодал? Я не успел заметить, как Рид все съел, и теперь принялся за кофе. Юноша смотрел куда-то в сторону, словно чувствуя на себя мой взгляд, или, может, какое-то ощущение неловкости. Или же все сразу. Я задумчиво гляжу на него, но не решаюсь озвучить свои выводы вслух по поводу голодовки — в конце-концов, если уж парень так не хочет говорить на тему собственного лица, то и на эту тему он не скажет ни слова. Глупо было даже пытаться, а потому я и бездействовал, лишь немо глядя на него как на забитого пса. — Ричард, — он неожиданно обратился ко мне, и я, ранее погруженный в свои мысли, неожиданно вернулся к реальности. — Не хочешь себе котенка взять? Ну... маленького, — он неловко отводит глаза в сторону и потирает губы. — Что? — я удивленно вскинул брови, словно не расслышав вопрос. — У меня дома котенок есть. Его зовут Том, — говоря это, Гэвин опускал лицо в смущении так, словно рассказывал о чем-то очень запретном, словно он и не может иметь кота вообще, что меня удивляло. — Хозяйка узнала о том, что он у меня, но по контракту в квартире запрещено жить с животными. Ты... может, ты хотел бы... — Ты предлагаешь мне забрать кота? — я усмехаюсь и изгибаю бровь; возможно, Гэв и не понимал, но со стороны его смущение выглядело чертовски забавно, учитывая то, что он не говорил ничего такого, за что следовало бы смущаться. — Ну, я не против. — Правда? — я вижу восторг в его глазах, и улыбаюсь еще шире. — Твои родители не против? — У меня своя квартира, Гэвин, — я развел руками и самодовольно искривил губы в ухмылке. — Раньше я жил с Коннором, но он устроился на работу и решил переехать к Маркусу, чтобы ему проще было добираться. А отец живет за городом в своем доме, он редко ко мне приезжает, так что, мне все равно. Да и к тому же, что может сделать маленький котенок? Ничего. Никаких проблем, — я беру в руки стаканчик кофе, но вдруг резко останавливают, когда Рид схватил меня за руку. — Только пожалуйста, — он сжимает мою кисть, глядя прямо в глаза, и почему-то внутри меня вдруг все отозвалось смятением. — Обращайся с ним хорошо, ладно? Я молча смотрю на Гэвина, не зная, что тут творит и как мне реагировать на такое поведение. Я видел в его глазах тревогу. Настолько сильную, будто он отдает своего родственника кому-то в лечебный санаторий. Неужели маленькое животное для него так важно? Настолько сильно, что он так за него боится? Неожиданно прозвенел звонок. Осознав, что Рид держался за мою руку слишком долго, юноша нервно отстранился и снова опустил лицо, хмуро глядя куда-то в сторону. На фудкорте постепенно начали появляться люди, а мы сидели вдвоем за столиком, наблюдая за движением толпы. Пока я не хлопнул Рида по плечу, обращая на себя внимание. — Нам пора, — я допил чай в два глотка и с тяжелым вздохом встал, накидывая на плечо рюкзак. — Через пять минут будет пара, нам нельзя опаздывать. Пошли. И кстати, котенка я заберу, — я мягко улыбнулся Гэвину. — Не бойся, я его не обижу. — Спасибо, — тот улыбнулся мне в ответ, и я вдруг неожиданно понимаю, что отношения с этим человеком восстановлены. — Мне правда это важно. — Тогда давай встретимся на выходных и ты отдашь мне его. Это, получается, — я поморщился, вспоминая, какой сегодня день недели. — Через два дня. Идет? Кстати, если тебе так важен этот... Том, то, думаю, ты мог бы заходить ко мне и периодически навещать его. Думаю, он тоже будет по тебе скучать. — Если ты не будешь против, конечно, — Гэвин спокойно кивнул и, взяв свой стаканчик кофе, допил остаток и тут же выкинул его в мусорку. — Кстати, Рич, — я поворачиваюсь к нему, вопросительно глядя, а тот улыбается, и, кажется, выглядит немного счастливым. — Спасибо тебе. Он уходит вперед быстрым шагом, минуя компании людей за столиками, а я стою, глядя ему вслед, и не до конца понимаю, отчего у меня внутри вдруг все неожиданно сжалось. Он лишь поблагодарил меня за то, что я согласился взять себе котенка, а выглядело это так, словно я спас юноше жизнь. С другой стороны... я ни разу не видел того, чтобы меня так искренне благодарили.Гэвин Рид:
Остаток этого дня с моего лица не сходила счастливая улыбка. Даже пара по экономике не казалась такой уж и страшной, скучной, да и косые взгляды не раздражали меня. Так странно. Я мог бы сказать, что это, во многом, из-за того, что я сыт, но больше радости мне добавляло осознание того, что я нашел для Тома хорошего хозяина. Действительно хорошего, который уж точно не нападет на бедное животное и который достаточно ответственен для того, чтобы купить ему лишний корм и уследить за тем, чтобы все было хорошо. Я был благодарен Ричарду, но решил об этом более не говорить — уж слишком мне было неловко. Наверное, парень и сам не осознавал, какое одолжение мне сделал, учитывая то, что кот, которого я подобрал на улице — единственное в мире существо, которое по-настоящему ждет моего возвращения домой. Которое по-настоящему меня любит, несмотря на то, кем я являюсь, сколько зарабатываю и как много синяков на моем лице. Животные способны любить так, как не способны люди, и именно по этой причине я так его ценил. Настроение не пропало даже к концу дня. Выходя из колледжа, я закурил сигарету и мигом направился прочь с учебного двора, раздумывая о том, что произошло. С одной стороны, этот день был просто отвратительным: я проблевался в толчке прямо на глазах Андерсона, напрочь стирая всю свою гордость и стойкость перед ним. Это было ужасно. Мне до сих пор стыдно за то, как я выглядел. Однако, с другой стороны, сегодня я вновь сделал для себя несколько выводов. Главным из которых было то, что, порой, ты получаешь помощь оттуда, откуда совершенно ее не ожидал. Иногда обстоятельства в жизни меняются, и ты смотришь на существующую реальность под другим углом. Тот, кто ранее вызывал у тебя отторжение одним своим только видом, в итоге бескорыстно помогает тебе в твоих трудностях. Не знаю, правда ли Ричард делал это из искреннего альтруистичного желания, или же преследовал какие-то свои цели, но по крайне мере, глядя в его глаза, я не увидел там прежней напыщенности и желания поставить меня на место, как это было обычно. Я видел там лишь удивление, и, честно говоря, удивлялся не менее, чем Андерсон. Не знаю, как сложатся наши отношения в дальнейшем, но если так пойдет дальше, то, может быть, мы станем товарищами. Заходя в свой двор, я несколько насторожился. Мой дом представлял из себя двухэтажное здание с учетом на две семьи — на первом этаже жили одни люди, а на втором — мы с отцом. В этом районе много таких построек. Ранее они были предназначены для того, чтобы в них жили семьи работников заводов, но когда производство встало и люди потеряли работу, их дома заняли другие личности, а большинство предыдущих жителей просто уехали кто куда (в основном в Канаду, так как она была по соседству). Я прохожу мимо заросшего, неухоженного сада, в котором отцвело последнее, что там вообще находилось. По дороге мне встретилась миссис Нортвен. Женщина сидела у входа, на старом облезлом кресле и курила сигарету. Я часто видел ее здесь, и каждый раз эта дама выглядела одинаково — редкие неокрашенные волосы с характерной возрастной сединой у корнях, сверху какой-то грязный халат и ужасный перегар, который я слышу каждый чертов раз, когда прохожу мимо нее. Она была алкоголичкой, и муж у нее точно такой же, правда мистер Нортвен появлялся во дворе редко. Я часто слышал крики, доносящиеся с первого этажа — они напивались и собачились, как псы на свалке, и крики их были слышны, казалось, на всю улицу, не говоря уже о моем этаже. Я неловко помялся прежде, чем к ней подойти. — Здравствуйте, миссис Нортвен, — женщина окинула меня безразличным взглядом. — Я извиняюсь, у Вас не будет лишней сигареты. Она посмотрела на меня еще такими же глазами несколько секунд, но я клянусь, они длились для меня вечность. Это было страшно. Страшно видеть, как в человеке под гнетом алкоголя сгорел огонь. Очень часто можно встретить на лицах пьяниц и наркоманов такой взгляд — ничего из себя не представляющий. Абсолютно пустой, стеклянный, безэмоциональный. Это пугает даже больше, чем сальные волосы или тошнотворный перегар. Такие же глаза были у моего отца. — Надо же, — она горько усмехнулась, и пусть губы ее преобразились, но глаза остались прежними; женщина достала пачку сигарет из кармана. — Ты еще помнишь, как меня зовут, мальчишка. Она открывает пачку, и я вижу в ней остаток сигарет — всего три штуки, но к слову, откуда-то у этой женщины всегда есть табак, как и алкоголь. Может быть, она покупает сразу целыми блоками? Я не особо задумывался над этим, а только взял сигарету и сунул ее к себе в карман. Благодарственно кивнув (хотя, по большому счету ей было все равно на мою благодарность), я молча направился в сторону входа, как вдруг она остановила меня. — Старый вокзал* начинают отстраивать, — говорит женщина, заставляя прислушаться, замереть в проеме. — Слышал об этом? Говорят, у нормальных людей появилась новая работа. Ха. А на таких, как мы, всем похуй. Миссис Нортвен тяжело затягивается и выдыхает дым в мою сторону, глядя на меня, отчего я недовольно морщусь. В купе с перегаром это было просто тошнотворное месиво, от которого хотелось чуть ли не блевать. Хотелось сказать ей, чтобы она держалась со своим запахом подальше от меня, но говорить такие вещи человеку, у которого ты стреляешь сигареты — грех. Я помолчал еще несколько секунд, прежде чем зайти внутрь, и миссис Нортвен зашла со мной следом. Только она свернула налево по коридору, а я прошел дальше, к лестнице, готовясь встретиться лицом к лицу к самому ненавистному мною человеком. Я тяжело выдыхаю, когда последние две ступеньки были преодолены. Странно, что дверь была приоткрыта. Я осторожно захожу внутрь с громким скрипом и закрываю входную дверь за собой. Ставлю рюкзак на пол, снимаю куртку, но не разуваюсь — в доме никогда не бывает чисто, и уж лучше пройтись по этому старому полу обутым, нежели пачкать ноги. Странно, но было тихо. Я неуверенно прохожу внутрь, с опаской появляюсь на кухне. Там никого не было, но в помещении стоял затхлый запах... я не понимаю что это. Было похоже на запах дешевого стирального порошка вперемешку с чем-то. Я прокашлялся и тут же подбежал к окну, открыв его, дабы проветрить комнату, и меня совсем не смущал тот факт, что в помещении станет еще холоднее. Ненавижу это место. — Том, — тихо говорю, подзывая своего кота к себе. — Том, кис-кис-кис. Том! — но он не отвечает. — Том?.. Я неуверенно прохожу вперед по кухне и заглядываю на кресло, надеясь увидеть его спящим, но не обнаруживаю. Может, он просто уснул у меня в комнате, или где-то в прихожей, а я его и не заметил? Я утешал себя мыслями о том, что животное просто уснуло. Я часто не замечал его, так как он черный и сливается с окружением, но сейчас отчего-то страх таился внутри меня. Я бегло начал искать кота, ходя из комнаты в комнату. — Том! — уже более неуверенно, нервно вскрикиваю его имя, совсем забывая о том, что могу нарваться на отца. — Том, иди ко мне! Том! Томми! Том! — Да завали свое ебало! — неожиданно раздался отцовский рев, я нервно глянул в сторону его комнаты; видя в дверном проеме, как тот валяется на своем диване, я немного расслабился — видимо, он снова был под чем-то, раз не мог встать. — Гэвин, блять! Не стесняясь и не боясь, я захожу к нему в комнату, но даже не смотрю в сторону Эйшера — меня волновало совершенно другое. Мигом я обхожу все углы, выслушивая его недовольный вой, но и там я не нахожу кота. Хотя до этого все комнаты уже облазил по нескольку раз. Где же он? Неожиданно сердце прошибает острой болью. Дверь. Она была открыта, когда я пришел в дом. Осознание произошедшего накатило на меня самой настоящей волной, и снесло собою всякие мысли, эмоции, оставляя лишь страх, боль, обиду. Я скалюсь и смотрю на своего отца, не смысля того, что делаю и что происходит, а тот, заметив мое состояние, нервно дернулся. — Ты не закрыл дверь, — но злости надолго не хватило; вместо этого на глазах начали появляться слезы, а лицо исказилось в гримасе боли. — Ты не закрыл эту чертову дверь! — сердце щемило, дышать было нечем. — Он, блять, убежал! По твоей вине, чертов ты уебок! Не знаю, какие желания преобладали во мне — убить кого-то или убить самого себя. Я сорвался с места и кинулся в сторону коридора, слыша, как отец кричит мне что-то о том, что это я ответственен за кота, а не он, но мне было все равно на его слова. Я выбегаю из своего дома и тут же спускаюсь по лестнице, несколько раз спотыкаясь об собственные ноги и чуть ли не падая. Выбегаю на улице в одной толстовке, и меня тут же охватывает морозный вечерний холод. Жар пылал в груди, глаза горели, краснели, с них лились слезы. Я хватаю себя за плечи и тяжело выдыхаю, пытаясь успокоить крупную дрожь, изо рта моего идет пар. Я смотрю по сторонам и понимаю, что в этой темноте ничего не увижу. Он черный. Я не смогу его найти глазами, но я пытаюсь. — Том, — во мне нет сил, чтобы выкрикивать его имя, внутри лишь непреодолимое чувство утраты, но я стараюсь. — Том! Том, иди ко мне! Том, пожалуйста! Том! П-пожалуйста... Я не осознаю своих действий. На дрожащих ногах я иду по двору, глазами выискивая знакомую фигуру, но я не вижу ее там. С каждой секундой становится труднее дышать, не говоря уже о том, чтобы мыслить здраво. Я только и могу, что нашептывать его имя, пока вдруг не срываюсь на истеричный крик. Снова. — Том! — замершие пальцы крепче сжимают плечи, и мой голос становится хриплым, едва различимым из-за плача, слова неразборчивые. — Том, я прошу тебя, вернись! Том! — но он не слышит меня. — Эй! — на крыльце неожиданно появляется миссис Нортвен, махнувшая мне рукой; выглядела она явно недовольной. — Малец, ты чего разорался?! Давай завязывай с этим дерьмом, не мешай людям жить! — Извините, — я осторожно подхожу к женщине, с надеждой глядя на нее. — Вы не видели здесь котенка? Маленького, черного. Его зовут Том. Видели? — Чего? — она недовольно морщит нос и фыркает. — Не видела я никакого Тома, — она выходит с крыльца, и я опускаю лицо, лишь бы при ней не сорваться на очередной приступ истерики. — И ты его, скорее всего, не увидишь. Это же животное, малец! Твой кот уже давно убежал! Прекрати мозги трахать и себе, и остальным! Иди лучше делом займись! Я ничего не отвечаю. Слышится тихий всхлип, а после я, не удержавшись, вдруг неожиданно оседаю на корточки, сгибаясь пополам и обнимая себя. Я начинаю бесстыдно плакать, и меня уже не смущает присутствие миссис Нортвен рядом. Я не могу поверить в то, что это действительно произошло. Я потерял последнее близкое мне существо. — Эй, парень, ты чего? — спрашивает женщина. — Это же просто кот, успокойся. Найдешь себе нового. Я искренне удивляюсь таким словам. Подняв на нее лицо, я смотрю на миссис Нортвен и впервые за столь много лет вижу ее по-настоящему озадаченной. Женщина смотрит на меня, не зная что с этим делать. Удивительно, что она вообще не развернулась и не ушла к своей любимой водке. — Извини, если чем-то обидела тебя, — женщина неуверенно мнется прежде, чем подойти ко мне. — Давай, парень, поднимайся! Ты же замерзнешь здесь! — она хватает меня за плечи и помогает встать, а я жмурюсь и отказываюсь вообще принимать произошедшее. — Тихо, мальчишка, не плачь. Твой кот вернется, — я прекрасно осознаю, что она лжет, лишь бы не видеть моих истерик, но осуждать ее за это не следует. Я стою какое-то время, молча обнимая себя за плечи, чувствуя прикосновения старых, пересушенных рук. Женщина тоже молчит, задумчиво осматривая меня. Я дрожу так крупно, что меня, кажется, вот-вот начнет просто колотить, и миссис Нортвен, заметив это, аккуратно ведет меня за плечи вперед, в сторону крыльца. Я не сопротивляюсь. Сил нет. — Вот так, все хорошо, — она доводит меня до порога, а я начинаю постепенно успокаиваться. Вернее, я просто выплакал все слезы. — Завтра ты снова поищешь его. А сейчас иди домой, отоспись. Давай. Она оставляет меня в коридоре, а сама сворачивает налево, в сторону своего дома. Я стою, шмыгая носом, после чего снова возвращаюсь в сторону двери. Я не могу так просто смириться. Я не могу. Он ждет меня. — Эй, — меня резко схватили за плечо и остановили; это была она. — Парень, ты куда? Как же ты не понимаешь, что если сейчас продолжишь его искать, то, черт возьми, либо нарвешься на кого-нибудь, либо банально потом заболеешь? Оно тебе надо? — Извините, — я отмахнулся от ее руки и пошел дальше. — Но я должен его найти. Вам не понять. Не волнуйтесь за меня. Идите к себе. Миссис Нортвен молча провожает меня взглядом, а я вновь выхожу из дома, а после, и со двора вообще. Я должен был найти его, я не мог это так оставить. Ноги становились дубовыми. Я почти не чувствовал своих рук. Лишь постоянно повторял одно и то же имя.— Том?