***
«Всё хорошо…» Изуку трясущимися руками сжимает свой телефон, пытаясь ухватиться хотя бы за одну из мыслей, беснующихся в его голове смертоносным ульем. «Всё…» Он с силой закусывает нижнюю губу и жмурится от боли, зная, что это единственный способ взять себя в руки. «Всё просто ужасно, не обманывай себя…» Мидория делает глубокий вдох и медленно открывает глаза, ощущая, как с губы срывается алая капля крови, опускаясь на белую рубашку. До него, наконец, начинают долетать звуки сирены и рваные слова Тсукаичи по телефону о том, что он пришлёт за ним полицейский кортеж, чтобы быстрее добраться до центра Исцеляющей девочки. Изуку нервно ёрзает в салоне автомобиля, утопая в неведении и подступающей тошноте из-за волнения. Тсукаичи не сказал ни слова о том, зачем пришлёт машину и почему именно в медицинский центр. Да Мидории и не нужно знать. Он и так прекрасно понимает, что причин для этого немного. Точнее, она одна-единственная. Тошинори. Изуку кидает телефон на сложенный рядом пиджак и откидывается на спинку сидений, сгибая руки в локтях и прижимая ладони к лицу, пытаясь унять мелкую дрожь и уговорить собственное сердце не разбиваться с каждым ударом о клетку рёбер. Ему катастрофически не хватает воздуха, и он тянется к дверце, нащупывая пальцем кнопку и впуская в салон отрезвляющее дыхание ветра и мысль, которая теперь не даёт покоя. «А что, если он?..» Мидория, сжав зубы, бьёт себя кулаком по лицу, чудом не воспользовавшись причудой, но даже этот удар кажется ему не менее сильным, отчего в уголках глаз выступают слёзы. Он безмолвно умоляет полицейского ехать как можно быстрее, иначе второй удар может оказаться не таким щадящим его лицо и нервы. Когда машина, наконец, останавливается, Изуку не успевает схватиться за ручку, как дверь открывается со стороны улицы, и он упирается взглядом в бледное и осунувшееся лицо Тсукаичи. Следующие несколько минут Мидория проводит, словно в тумане. Он не понимает, о чём ему пытается сказать Тсукаичи, не понимает, почему его не пускают в операционную, не понимает вообще ничего. «Он жив», — долетает тихий голос полицейского, и Изуку поворачивается к нему, не в силах озвучить великое множество вопросов, от которых начинает болеть голова. Но вместе с головной болью приходит и мимолётное облегчение. Он жив. Волноваться не о чем. Тошинори жив. Это главное. Из операционной выходит Исцеляющая девочка, и облегчение, которым всё ещё дышит Мидория, испаряется, оставляя его без воздуха, задыхающимся своим собственным страхом и внезапным бессилием. Она не говорит ни слова, лишь медленно выдыхает и жестом велит Изуку идти за ней. На негнущихся ногах он покорно следует вперёд, оставляя Тсукаичи у дверей в операционную с опустошённым взглядом. Изуку медленно бредёт по лестничным пролётам вслед за юной героиней, считая этажи, секунды и удары своего сердца. Руки слегка подрагивают, отдавая ноющей болью в многочисленных шрамах, остающихся как напоминание о том, что он всё ещё не сильнейший. Что он всё ещё не замена Всесильному. Что он всё ещё просто Деку, маленький и забитый в угол своими кошмарами тот самый Деку, что и в детстве. «Как только закончится операция, его снова переведут сюда. Но у тебя будет мало времени», — слышится хриплый голос Исцеляющей девочки, и Мидория останавливается рядом с ней у дверей в просторное помещение с не застеленной кроватью, тумбочкой, письменным столом у стены, двумя креслами, телевизором и настежь открытым окном. Изуку медленно поворачивает голову в её сторону и встречается со взглядом, полным сожаления и нечеловеческой боли. «Он умирает, но упрямо держится из последних сил. Я не могу исцелить тело, которое не будет способно функционировать хотя бы на минимуме своих возможностей. Болезнь продолжает пожирать его изнутри, но полученные травмы перечеркнули всякую надежду на хотя бы частичное выздоровление. Мужайся, юный герой, эта ночь может быть последней в жизни твоего наставника». Изуку молчит, не зная, что сказать в ответ и стоит ли что-то говорить. Он заходит в палату и медленно закрывает за собой дверь, перед этим успевая кивнуть Исцеляющей девочке. Оглядевшись, он проходит к окну и бросает взгляд вниз. Кровь. Изуку отшатывается, пятясь и натыкаясь на кровать, куда и садится, не чувствуя ног. Кровь. Прямо под окнами. Кровь. Неужели?.. Он бешено мотает головой, после чего закрывает лицо огрубевшими ладонями и смачивает сухую кожу горячими слезами. Мидории не хочется верить ни одной мысли, закрадывающейся в голову и вкрадчиво шепчущей мерзкие слова. Ему не хочется верить своим собственным глазам, перед которыми всё ещё маячит отрезок грунтовой дорожки, обагрённый свежей кровью. Изуку откидывается на спину, поворачиваясь набок, одной рукой притягивает к себе подушку и, прижимая её к своей груди, ощущает ставший родным запах, утыкаясь в наволочку носом. Нет, он не может так просто уйти сейчас. Ведь Мидории ещё о стольком нужно рассказать, а Всесильному — научить. И неважно, если даже это и была попытка самоубийства. Тошинори обязан жить, и не одну ночь. Но когда его на каталке ввозят в палату, Изуку с ужасом думает, что его наставник не проживёт и часа. Яги осторожно перекладывают на кровать и оставляют наедине с преемником, который не может без дрожи смотреть на своего учителя. Его пальцы сами по себе тянутся к перебинтованной руке Тошинори, а глаза с болью окидывают взглядом слишком худое тело со страшными увечьями. Но лишь глаза Яги не дают впасть Изуку в пучину отчаянья. Они всё также упрямо горят синим пламенем надежды и веры в лучшее. «Мидория, мой мальчик…» — хриплым шёпотом начинает Тошинори, но замолкает, чувствуя тёплую ладонь на своих губах. Изуку с печальной улыбкой опускает голову вниз, не давая Всесильному увидеть свои слёзы и тратить остаток времени на пустые разговоры. «Простите меня…» — шепчет он и вздрагивает, ощущая, как на правое плечо ложится рука Яги и слегка сжимает пальцами ткань рубашки. Мидория не знает, отчего этот жест вызывает у него дикий приступ истерики, и он сползает с кресла на пол, вжимаясь лицом в бок Тошинори и окропляя бинты солёной горечью. Яги не в силах что-либо предпринять, поэтому просто зарывается ладонью в отросшие кучерявые волосы и ласково треплет их, пропуская через пальцы одну прядь за другой. Он чувствует, что времени остаётся не так уж и много, и провести его остаток рядом с этим мальчиком — это единственное, чего Тошинори хочется перед смертью. «Странно, Вы гладите меня так, как это делала моя мама в ночь, когда отец оставил нас», — шёпотом отзывается Изуку, шмыгая носом и слабо улыбаясь, встречаясь взглядом с наставником. — «Он не смог смириться с мыслью, что я не обладаю причудой. Я кричал, что смогу стать сыном, которым он будет гордиться, чего бы мне это ни стоило. А потом, когда за ним закрылась входная дверь, я повернулся к маме и разрыдался, прося прощение за то, что разрушил нашу семью. Так глупо…» Глупым сейчас чувствует себя только Тошинори. Он будто находит недостающую деталь мозаики и, взглянув на готовую картину, понимает, что всё это время, что всё это чёртово долгое время неверно истолковывал мотивы действий своего преемника. Что все эти три года юный Мидория относился к нему не как к учителю, наставнику или кумиру. «Всесильный, вы заменили мне отца. Пусть и на такое короткое время, но я всё равно благодарен за эту поддержку, внимание и любовь», — прикрыв глаза, с улыбкой шепчет Изуку, утопая в тепле и неожиданном умиротворении. Тошинори медленно переваривает в своей голове слова юноши и закрывает глаза, не сдерживая рвущихся слёз нестерпимой обиды на самого себя и переполняющей изнутри радости. Впервые за последние три года ему настолько сильно хочется жить, что он совсем не прочь взамен продать душу дьяволу, да только какой уважающий себя дьявол согласится взять такую истлевшую и блёклую душонку, как у него. Яги всё также молча притягивает Изуку к себе, позволяя ему забраться с ногами на кровать и прижаться сбоку, чтобы отчётливее слышать в непроницаемой тишине стук молодого и сильного сердца, заглушающий его собственный ритм. Мидория старается прижаться как можно плотнее, вдыхая запах бинтов, медикаментов и Тошинори, ощущая какие-то совершенно новые оттенки давно известных ему чувств. Усталость и напряжение сваливаются на обоих необъятным и неподъёмным грузом, завлекая в крепкий и долгий сон, наполненный на удивление приятными грёзами и сбыточными мечтами. Изуку сквозь полудрёму старается различать мерное дыхание Всесильного, словно от этого зависит, умрёт он или нет. Словно от этого зависит его собственная жизнь. Свой последний вдох Тошинори делает ближе к четырём утра. Изуку тут же распахивает глаза и приподнимается на локте, напряжённо всматриваясь в лицо Яги и вслушиваясь в наступившую гнетущую тишину. В течение минуты его начинает бить крупная дрожь, а из глотки рвётся дикий вой подстреленного зверя. Изуку видит, но не верит. Изуку понимает, но не хочет. Он вцепляется в остывающее тело мёртвой хваткой, когда его пытаются увести из палаты, словно хочет отдать всё своё тепло, всю свою жизнь наряду со всей приобретённой силой, если это способно воскресить из мёртвых. Впервые за последние три года ему настолько сильно хочется умереть, что он совсем не прочь взамен продать душу дьяволу, да только какой уважающий себя дьявол согласится взять такую пульсирующую и ослепляющую душу, как у него. Через полчаса небо над юго-восточной частью Японии окутывают грозовые тучи, и Всесильный отправляется в свой последний путь под барабанную дробь дождевых капель, смывающих кровь с грунтовой дорожки и слёзы с лица Изуку.Глава 3
20 октября 2018 г. в 20:07
Музыкальное сопровождение: Infinite Stream — Birds.
«Всё хорошо…»
Тошинори знает, что сегодня его преемнику исполняется восемнадцать, но не может до него дозвониться с самого утра из-за нагрузки на сеть.
«Всё просто замечательно…»
Он понимает, что с настолько плотным графиком, как у юного Мидории, невозможно подчас выделить время даже на короткую встречу.
«Всё, чёрт возьми, прекрасно…»
Яги понимает это, как никто другой, но сердце отчего-то болезненно сжимается в груди, и причина далеко не в дыхании смерти, которое он с каждым днём начинает явственнее ощущать на своём затылке.
«Всё чудовищно, сколько ты уже будешь себя обманывать?..»
Он с тяжёлым вздохом закрывает глаза и прислоняется лбом к оконному стеклу, различая шум колышущихся на ветру ветвей сакуры, на которую не перестаёт ежегодно любоваться каждую ночь в период её цветения.
Из включённого фоном телевизора доносятся приглушённые звуки, среди которых Тошинори различает ставший родным тембр голоса и нотки наигранного смеха, который слышит впервые на своей памяти.
«Спасибо! Спасибо вам всем огромное!» — звонким голосом отвечает юный Мидория, обращаясь к присутствующим на съёмочной площадке и телезрителям, которые, не переставая, поздравляют героя нового поколения с совершеннолетием.
Яги горестно ухмыляется, качая головой и открывая внезапно потяжелевшие веки. День рождения Изуку празднует вся страна, а его, так называемый, наставник не имеет возможности элементарно поздравить его по телефону.
Обидно.
Тошинори обидно до глубины души: ему действительно есть, что сказать и пожелать юному Мидории, ведь к этому дню он готовился в течение последних трёх месяцев, продумывая и смакуя каждое слово.
Солнце медленно закатывается за горизонт, как и жизнь ушедшего в отставку героя, имя которого теперь придётся долго искать в рейтинге. Да и кому он теперь нужен, этот чёртов рейтинг. Уж точно не Тошинори, который знает, что его кучерявая звёздочка сияет на Олимпе героев всё ярче с каждым новым днём.
Яги медленно открывает окно, впуская в душную палату порывы свежего июльского ветра и мысль, которая теперь не даёт покоя.
«Фанат не нуждается в кумире, когда сам становится кумиром».
Пронзительные голубые глаза заворожённо наблюдают за бликами угасающих солнечных лучей, которые теряются в ядовито-зелёной листве деревьев. Тошинори думает, что и его свет точно так же теряется в блестящих зелёных глазах юного Мидории, которые словно поглощают его.
Найдя подобное сравнение забавным, Яги слабо улыбается, опираясь обеими руками о подоконник и подставляя лицо рвущемуся в помещение ветру.
Он сожалеет, что больше никогда уже не сможет ощутить в полёте восходящие потоки, треплющие волосы и подогревающие жажду жизни.
Он сожалеет, что больше никого уже не сможет защитить, даже если злодеем будет обычный грабитель с третьесортной причудой.
Он так горько сожалеет о многих вещах, что уже перестаёт жалеть себя самого, оставляя это право окружающим.
Тошинори крепко зажмуривается и резко крутит головой, отгоняя ненужные мысли, и, кажется, не сразу замечает, как непонятная слабость наваливается на его истлевшее тело, и корпус по инерции наклоняется вперёд, встречаемый ласковыми прикосновениями ветра.
Лёгкое головокружение обманывает доверчивого Яги, который не спешит открывать глаза и делает это только когда сердце начинает стучать быстрее от волнения и забытого ощущения.
Он снова чувствует рёв ветра в ушах и, как ему начинает казаться, слышит его звонкий и задорный смех.
Совсем как у юного Мидории.
Совсем как у его мальчика, которого он непременно расстроит и, скорее всего, заставит плакать навзрыд.
Но он сильный. Деку всегда остаётся сильным, какие бы беды не выпадали на его долю. Все неприятности он встречает с широкой улыбкой, отгоняющей страх и сомнения. Ведь именно поэтому он преемник Всесильного. Величайшего и сильнейшего из всех существовавших героев. Самой настоящей легенды, которая никогда не будет нуждаться в представлении. Человека, который…
Тишину дворика прерывает глухой хлопок, и с крыши многоэтажного медицинского центра взлетает стая встревоженных птиц. Они медленно кружат над кронами деревьев и щебечут наперебой о чём-то своём, пока внизу, как никогда не устающие муравьи, бегут люди с носилками, криками и застывшим ужасом в глазах.