Фальшивые бриллианты детства

На следующую ночь хрупкий вид Чарльза Фаррена стал по-настоящему болезненным. Его источник сообщил, что Антея Фаррен, его обожаемая графиня, наняла бывшего сотрудника Интеллидженс Сервис и укатила по маршруту Лондон – Вена догонять пропавшего супруга. Также Фаррен рассказал, что лондонские вампиры заметили еще парочку наблюдателей около опустевшего дома Фарренов, которую не замедлили нейтрализовать и допросить. Перед тем, как отправиться удобрять Темзу, топтуны сообщили, что шеф укатил в Вену, якобы к какому-то профессору. Дон Исидро выразил намерение отправиться вместе с Фарреном вслед за Антеей, поскольку знал как ее саму, так и сопровождающего вампиршу Джеймса Эшера, в свое время оказавшего ему сходную услугу, дабы перехватить до того, как она выйдет на Кароли, и помочь вернуться назад. Мы с Луи также решили присоединиться к экспедиции, чтобы раскрыть венских сообщников Кароли. И все бы ничего, да на нашу беду спасать пропавшего супруга ломанулась жена того самого человека с опытом работы на вампиров, доктор медицины Лидия Эшер. В прежние времена считали, что женщина на корабле – к несчастью. Но вот земля покрылась сетью рельсовых дорог, и про дам в поезде никто не пикнул, а зря. Как выяснилось, дама, в смысле, леди в поезде – та еще головная боль. До всеобщего равенства полов и гендеров было спать и спать, старые приличия пока держали позиции, и леди требовалась компаньонка, поскольку миссис Эшер путешествовала без сопровождения родственников в компании лиц мужского пола. Тщетно сама Лидия соглашалась признать Исидро братом, сватом, кузеном и двоюродным дедушкой одновременно или свалить бремя родства на Фаррена. Дон Симон был непреклонен, упирая на то, что днем, по понятным причинам, ни он, ни граф Эрнчестер не смогут прийти на помощь леди или сопровождать ее. Поэтому Исидро привел компаньонку, поставив вопрос так, что либо миссис Эшер едет с найденной им дамой, либо остается в Лондоне, и он лично обеспечит и проследит, чтобы госпожа доктор прочно и надолго была занята ролью домашнего ангела.Сама Лидия была женщиной прогрессивной, умной, обаятельной, словом, неудивительно, что сотрудник ИС влюбился в нее и добился ее руки. Жаль, про компаньонку нельзя было сказать подобное. Мисс Маргарет Поттон, бывшая гувернантка, оказалась скопищем предрассудков и метаний начала века. Начать хотя бы с ее уверенности, что у нее с Исидро был роман в прошлой жизни. Я успела раз сто проклясть себя за привычку к раннему подъему. Благодаря ей я раз за разом выслушивала подробности «их» любовных перипетий не то при Елизавете, не то при ком-то из плеяды Георгов. Лидия хотя бы получила медицинское образование и наверняка посещала не только анатомичку, но и Бедлам. К тому же, мисс Поттон сразу же невзлюбила «хозяйку», а меня считала вечной маленькой деточкой, поэтому оказывала повышенное внимание, порывалась сюсюкать, давать уроки и неизбежно вываливала все свои мысли, мнения и плоды воспаленного разума. Ежевечерне мисс Поттон навяливала мне вышивку или гоняла по французской грамматике, жадно ловя обрывки песенок с Монмартра, и тут же прерывая вокализы квохтаньем, что неприлично девочке такое слушать и повторять, не говоря уже о том, что само пребывание в гнездах разврата – мерзость, и о чем только думал мой легкомысленный «брат», таская ребенка с собой по злачным местам. - А мы были в театре с алой мельницей на крыше, - лепетала я. – Там красивые барышни плясали и пели для джентльменов, и все им хлопали и хвалили. Братец был в восхищении и пошел выразить его лично мамзель Кис-кис. Удивительные у француженок имена, правда? Мамзель Кис-кис так ахала и радовалась, что братцу понравилось, я слышала ее голос. Жаль, он сказал, что мне надо ждать его на лестнице, а в комнате мамзель слишком тесно и не убрано, но все равно, было очень интересно. - Какой мерзавец, - прожигала атмосферу лазерными лучами негодования мисс Поттон. – Аморальный тип. - Что вы, братец очень хороший, - веселилась я, чтобы не прибить ненароком эту курицу. – Он ведь не оставил меня на ферме у чужих людей, а забрал с собой, ну, когда умер. - Бедное дитя, - мисс Поттон подносила платок к глазам. – Чего ты видела в своей мрачной, бесчеловечной жизни? Вот послушай, что я вспомнила. Мы с доном Исидро встретились на маскараде… Воистину, на маскараде, где ушлый испанец щедро посыпал мышьяковой пудрой и без того невеликий мозг компаньонки Лидии и моей добровольной гувернантки. Исидро обладал даром внушения и каждую ночь насылал ей сон «из прошлой жизни». Задолго до эры интернета мисс Поттон вела виртуальную жизнь и вкушала прелести романа с аватаром. Также она являлась единственной, кто верил, что мы с Луи на самом деле брат и сестра, а также что мы поляки. Мы все еще использовали документы Осмоловских, и ее не разу не смутил факт, что между собой «патриоты, бегущие от русской оккупации и дикости» никогда не общались на «родном» языке, более того, подобрали себе «новые имена», путаясь то в «своих», то в придуманных. Лидия поддерживала нашу шаткую легенду, четко артикулируя: «Мар-йи-шка, Ма-рю-шка». «Называй сразу Марьюшка», - смеялась я. Считаться подданными Российской Империи было крайне удобно при нашем образе жизни: все отчего-то заранее ожидали странных причуд от «русских бояр», спасибо, хоть не спрашивали, что же мы оставили медведя-балалаечника скучать в фамильном сибирском имении. Напрасно я порой разорялась: «Мы родом из Краковии. Еще Польша не сгинела! Слава вольной панской Отчизне». Мне с сочувствием поддакивали: «Воистину не сгинела, панам слава», - и тут же спрашивали, правда ли, что во время белых ночей в Санкт-Петербурге для чтения и письма не требуются светильники, а люди прогуливаются, будто днем, жив ли в Диканьке кузнец-художник, и почем крестьяне для заводов. - Мари, скажи что-нибудь на своем языке, - требовала мисс Поттон. - Пыщ-пыщ-пыщ, бояринец Янежец в Воронежец прибежец, да у местшего панеша не допросишь жупанеша, - шипела я с ударением на предпоследнем слоге. - Уму не постижимо, сплошное жужжание и шипение, а не человеческая речь, - выносила вердикт мисс Поттон. – Что это значит? - Мелкопоместный дворянин пан Янек напрасно рассчитывал поднять личное благосостояние, подавшись на Русь служить воронежскому князю, - глядя честными глазами, переводила я. - Зачем Янек вообще поехал в Россию? – недоумевала мисс Поттон. - У него было слабо с географией, - пожимала плечами я. – Как и большинство представителей своего века, Янек не вполне представлял, где заканчивается Польша, а где начинается Россия, и наоборот. Поэтому, коль в Воронеже дело не заладилось, мог обнаружиться потом хоть в Твери или под Рязанью. Лидия прыскала в кулачок, пытаясь тихо повторить: «Йа’нэжец в Уоронэжец прибьэжец». Лидия с удовольствием слушала мои рассказы «о родине», и, как я, не выносила разговоров о якобы прошлой жизни мисс Поттон. - Мы стояли на балконе, а внизу, в зале, кружились в вальсе беспечные пары, не знающие, что меж ними бродят хищники, - с чувством повествовала нам мисс Поттон. – И Он сказал… - Межвременный проход открыт, - подхватывала я. – Мы были первые, мы сделали это, и шестнадцатое столетие сбросило свои тяжелые пыльные наряды, отмылось и закружилось в темпе вальса. Теперь вот думаем, как туда электричество подвести. - Ах, Мари, ты так мала, ты ничего не понимаешь, - мисс Поттон снисходительно трепала меня по волосам, заплетенным в косичку (я путешествовала одетая по детской моде). – Любовь никогда не умирает, вот я о чем. И через много лет, в иной жизни она вернется, чтобы вновь гореть в любящих сердцах. А вы, мсье Грегори, согласны со мной? – обращалась она к Луи. - Любовь – прекрасное слово, чьи акции доверия стремительно обесцениваются. Настоящая любовь не в грезах, это всегда дело. Либо ты делаешь ее каждый день, либо ее нет. - Вы говорите о любви так, словно это гимнастика, - хмурилась мисс Поттон. – Вероятно, вам не знакомо это чувство, этот трепет, счастье и боль, восторг и смерть. - Моя палитра не столь обширна, - усмехался Луи. – Как бы то ни было, я привык к своей, как вы изволили выразиться, гимнастике, - он бросил теплый взгляд на меня. - Но если однажды вас настигнет настоящее захватывающее чувство, и вы ощутите уникальное родство душ? - раскрасневшись, вещала мисс Поттон. - В ловушку может угодить каждый, - серьезно кивал Луи. – В таком случае, я приложу все мои силы, чтобы это понять и выбраться из западни. Я понимаю вас, мисс Маргарет, как, быть может, никто другой за этим столом, - он обвел взглядом всех нас, собравшихся вечером в вагоне-ресторане. – И я вышел из этого захвата. - Вы отказались от любви? – в почти суеверном ужасе ахнула мисс Поттон. - Нет, от своей любви я не откажусь никогда, - качнул головой Луи. – Она будет жить со мной, быть может, со мной и погибнет. И я сам, сознательно, выбираю уничтожать любую заразу, которая станет мне в этом мешать, невзирая на родство душ, музыку сфер и мистические переживания. - Вы разочаровались в любви, - с сочувствием проговорила мисс Поттон. – Но подождите, и она озарит вас вновь своим светом. Все случится: и восторг, и слезы, и музыка, и мистика. - Как случится, так и отслучится обратно, - жестко оборвал женщину Луи. – Прошу прощения, мисс Маргарет, мы с вами говорим на разных языках и понимаем под любовью каждый свое. - Однажды любовь найдет вас и накроет с головой, - пожелала ему мисс Поттон. - Именно потому, что нашла, я не имею права накрываться с головой, - усмехнулся Луи. – Не будем дискутировать. Вы женщина с мечтами в голове, которые сами с охотой питаете и развиваете. Я не могу себе позволить подобную роскошь или глупость, потому что не один. - О, я уверена, ваша будущая спутница непременно полюбит столь очаровательную малютку, - улыбнулась мисс Поттон. Я стиснула зубы. Фаррен послал мне участливый взгляд, а Исидро откровенно наслаждался спектаклем. – Просто вам надо верить в любовь. Любовь и вера – это как два крыла жизни. Луи скривился. С верой, после Армана, у него были запутанные отношения. Он верил в нас, и ему было вполне довольно. - Не сомневаюсь, что вы рождены для полета, - фыркнул Луи. – А я пойду ползать во мраке со скрежетом зубовным. С вашего позволения, – он кивнул дамам, поднимаясь из-за стола. Лидия нахмурилась, понимая, что он направляется подкормиться от пассажиров. Она пыталась уговорить Исидро не пить кровь во время нашего путешествия, а Луи услышал эту трогательную просьбу и едва у виска пальцем не покрутил. «Будь слаб, залезая в логово врагов, - сказал он, - вот, что благонравная леди предлагает. Не знаю, как испанец, но мы будем нормально питаться, Клодия». Впрочем, насколько мне было известно, дон Симон также решил не рисковать ради удовольствия дамы. А, надо отметить, ее удовольствие постепенно стало значить для него немало. Любовь, в самом деле, нашла и тронула сердце вампира, вот только восторженная Маргарет была лишней в раскладе «идальго – любовь – леди сонетов». Любовь – обманная страна, и каждый житель в ней обманщик, пришло на ум мне, если иметь в виду влюбленность. До шума камыша дело не дошло, потому что одна сторона была не вполне жива. Но атмосфера стала беспокойной. Исидро выразительно смотрел на Лидию, Лидия смотрела куда угодно, только не на него. Маргарет ловила взгляд своей «вечной любви», а я не знала, куда глаза девать, таращась либо в окно, либо на Луи, поступающего аналогично. Только Фаррен был неизменно апатичен, по-прежнему вздыхая, как там его супруга. Лидия вздрагивала, вспоминая в такие моменты, что тоже не свободна, более того, счастлива в союзе с любимым. А потом Исидро снова смотрел на нее, и она смятенно отводила взгляд. Я могла бы встряхнуть миссис Эшер и прокричать: «Проснись, ты же сама медик! Мы другой вид, понимаешь? Обаяние – наше оружие, а ты просто попала под обстрел. Давай, выползай». Но у меня не было никаких прав так поступать. В конце концов, Лидия отлично знала, кто перед ней, а жить во сне, судя по сияющей и ничего вокруг не замечающей мисс Поттон, было по-своему захватывающе. Иногда яд оказывал влияние и на мою психику, и я принималась размышлять: а что, если бы мы с Луи встретились иначе? Допустим, я была бы юной красоткой в отчаянном положении, не редком в Новом Орлеане, и Лестат поймал меня для последнего в моей жизни ужина. Но Луи спас бы меня, и… отпустил. Или не спас, оставив на растерзание, потому что торопился бы к поджидающей его измененной другой девочке. Нет, не подходит, не должно быть у него другой девочки. Или так: мы встречаемся на излете двадцатого века, я – это совсем я, Луи… Блин, тоже «совсем Луи», либо так и не оправившийся от потерь, либо с подозрительно зыркающим в поисках конкурентов багажом. Опять не судьба. Ладно, придумаем иначе: настоящая Клодия давно капут, Лестат сияет на сцене, Арман увлекся свежим мясом, и бедный Луи начинает посещать психоаналитика, на месте которого, разумеется, восседаю я. Долгие беседы, мостики доверия и сковывающая по рукам и ногам терапевтическая этика. Когда он исчезает, я сама иду к другому психотерапевту. Тьфу! Никак, побочный эффект гипноза Исидро прилетел. Он бы поумерил свой излучатель снов, меня же не на шутку колбасит. Но карусель иллюзий продолжала крутиться. Дошло до того, что Лидия стала проваливаться в сны мисс Поттон, наблюдая, что Исидро той втюхивает. Лидия пошла проторенной дорогой, начав обсуждать со мной эти сны. Мысль про психоаналитика неумолимо материализовывалась. Лидия жаловалась, что чувствует всю фальшь наведенных «воспоминаний», что ей противно подсматривать чужие мечты и невольно участвовать в обмане. - Но это и твой сон, Лидия, - утешала я миссис Эшер. – Ты не обязана его смотреть, если не хочешь. Начни его менять, крикни, как собиралась, что все вокруг – кривые зеркала и ложь, в них отраженная. - Но Маргарет так счастлива там, - шептала Лидия, комкая платочек. - Опиоманы счастливы еще интенсивней. Отчего же негодяи-родственники борются за прекращение эдакого счастья с доставкой прямо в мозг? – иронизировала я. Лидия всхлипывала. - Я так не могу. Скажу ему, чтобы перестал мучить нас обеих этими видениями, - но всякий раз отвлекалась на что-то, и каждую ночь кино снова показывали. Мы уже прибыли в Вену, сняв дом в пригороде. Исидро с Луи и Фарреном начали прочесывать лечебницы с новейшим оборудованием и руководителями, преисполненными странных идей. А таковых было немало в то время. Настоящий абзац наступил, когда в сладкие мечты Маргарет провалилась я. Мы прибыли в Вену, сняв дом в пригороде. Исидро с Луи и Фарреном начали прочесывать лечебницы с новейшим оборудованием и руководителями, преисполненными странных идей. А таковых было немало в то время. Настоящий абзац наступил, когда в сладкие мечты Маргарет провалилась я. Порой я дремала ночью, так, за компанию с Лидией, ожидая Луи. И однажды удивилась, увидев елизаветинский Лондон, Маргарет в вычурном, дико смотрящемся на ней платье, прогуливающуюся вместе с Исидро на лодке по Темзе, а рядом сновали посудины с парочками. По воде разносились песни, тосты, здравницы. Не хватало лишь дискотеки да приветов от аниматоров. По берегу грустно шла Лидия, практически неузнаваемая, всякий раз оказываясь вровень с лодкой. И Симон вновь бросал долгие, не подмечаемые мисс Поттон взгляды, и опять Лидия отводила глаза. Что ж, пока эта игра шла только в их головах, я не вмешивалась. Но холерный блондинчик-испанец как-то и под мою черепушку пролез, что было весьма неприятно. Когда видения приняли навязчивый характер, я решилась. Что ж, добро, колдун, добро, мой свет. Значит, диско на воде… Эх, вздрогни, Лондон! Вспомним необыкновенный концерт для метра Сантино, и понеслась. Итак, однажды глубокой ночью идиллическую водную гладь романтического сна рассек колесный пароход, гордо вплывший в Темзу под марш Петрова из «Жестокого романса». Я строго посмотрела на свое отражение в воде, вызывая в памяти образ Ларисы и наблюдая, как изменяется моя внешность, а я сама вытягиваюсь вверх. Приятно перестать смотреть на всех снизу вверх. - Я все за Волгу смотрела, - раздался мой заимствованный у актрисы голос. – Как хорошо там, на той стороне… В лодке зашевелились. Мисс Поттон смотрела глазами испуганной лани и на пароход, и на меня, наклонившуюся к ним через борт. Пароход пронзительно загудел, и тотчас над рекой взвилась орда чаек. Они носились низехонько, оглашая сон пронзительными криками. Лидия удивленно округлила рот, не решаясь столь же активно вмешиваться. Очень мудро, учитывая, что она не из нашего клыкастого клуба. - Это все тщета, Маргарита, - завораживающе прошелестел Исидро, и мисс Поттон послушно отвернулась от парохода. Настал хороший момент для контрудара. - Моя «Ласточка» шибче всех по Волге бегает, - произнес знакомый всем советским женщинам голос. В белом плаще и белой же шляпе, щурясь на пробивающееся сквозь мрак солнце, на палубе стоял Паратов, и материализовавшиеся там же цыгане подхватили его коронную песню. У Маргарет не было шансов пропустить такое. - Мохнатый шмель на душистый хмель, - чарующе запел голос из моей памяти. Маргарет сначала застыла, а потом, как зомби, медленно развернулась обратно, немигающе глядя на Паратова. - Цапля серая в камыши, - надрывался мой фантом. – А цыганская дочь за любимым в ночь по родству бродяжьей души… Все, аудитория была моя, вернее, паратовская. Супротив паратовского протяжного «бродяяяяжьей» и, с подъемом, короткого «души» не выстаивали даже прожженные, закаленные души завмагов, санитарок, завучей, торговок и проводниц, куда там было дамам, родом из девятнадцатого века. Лидия и Маргарет боялись шелохнуться, внимая парализующим волю звукам: - И глаза глядят с бесприютной тоской в багровеющие небеса! – доартикулировала я для фантома-Паратова. - Прелестно, - раздался совсем рядом с моей проекцией властный холодный голос. – Что за шабаш, а меня не известили? Нехорошо. Исидро встрепенулся, стремительно вставая в лодке и склоняя голову. - Герр Баттиани, мои глубочайшие извинения, - с официальным почтением проговорил испанец. – Поверьте, это не так задумывалось. - Однако исполнено с размахом, - проронил Алессандро Баттиани, мастер Вены, почтившей своим присутствием наш импровизированный поединок. – Мадам, - он чуть поклонился в сторону моего фантома-Ларисы, и девушка поклонилась в ответ: - Маэстро. Я увлеклась, простите. - Это было воистину увлекательно, примите мое искренне восхищение вашей дерзостью, - блеснул клыками ночной хозяин Вены. – Откуда вы к нам прибыли, мадам? Кто вы? До меня дошло, что Баттиани проглядел меня за моими фантомами, смешанными с творениями Исидро, что давало надежду на сохранение анонимности. - Анастейша Сугробофф, - на ходу придумала я себе псевдоним. – Путешествую и, право, не представляла, что нас так много. - А-на-стей-ша, и впрямь похоже на настоящее имя, - усмехнулся мастер Вены. - Это и есть имя. Мое, - «Новое», - прибавила я при себя. – Здесь, у вас, приходится использовать английскую транскрипцию. Меня так никогда не называли дома. - И как же вас звали? – прищурился Баттиани. - Настасья Аристарховна, - легко слетело с языка. - Анастейша, надеюсь, вы верно истолкуете наше маленькое недоразумение, - мастер верно понял намек с именем. – Я даю вам срок до завтра. Вам следует либо покинуть мой город, либо представиться мне. Выбирайте, чаровница из дальних краев. - Благодарю, маэстро, - я присела в глубоком реверансе. Ощущение чужого присутствия отпускало, пока вовсе не исчезло, оставив лишь привычные эманации от Исидро. – Все из-за тебя, - бросила я-Лариса отмершему испанцу. – Развел тут аттракцион для своих баб, а мне теперь спешно шмотье собирай. Эх, дальняя дороженька, да по полю туман. - Каких баб? – быстренько среагировала мисс Поттон. Лидия поспешила слиться с призрачной массовкой на набережной. - Разуй глаза, девка, - нарочито грубо посоветовала я. – Кроме тебя, я вижу двоих, правда, одна почему-то мелковата и валяется без чувств, это тебе свезло. Зато другая… Эх, хороша; тонкая, изящная, как костяная статуэтка. - Довольно, - властно прервал меня Исидро. - А ты мною не командуй, соколик, не дорос, - Лариса расползлась на изумленных глазах смотрящих, оставив вместо себя старуху барыню а-ля Пиковая Дама. – Бабами своими аглицкими командовать будешь, если сдюжишь. Вижу, одной ты крутишь-вертишь, ловок, что и говорить. Но сердце, - я сделала выразительную паузу. – Сердце знает, - я пошамкала старушечьим ртом. Барыня тоже растаяла, оставляя скелет в балахоне, который исчез последним вместе с пароходом, Паратовым и цыганами. Почти не притворяясь, я изобразила глубокий обморок. Сил, в самом деле, не осталось, и сильно-пресильно кружилась голова. Я уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза, борясь с зыбью нереальности, норовящий утянуть меня в болото иллюзий для бестелесного и бесконечного прозябания. Но я не имела права там загнуться и оставить Луи одного. Луи! Прости, мой спутник и хранитель, кажется, я слишком переоценила свои силы… Если я не выплыву, ты только не сорвись…