Фальшивые бриллианты детства

Я, словно бабочка к огню, Стремилась так неодолимо В любовь, волшебную страну, Где назовут меня любимой. Э. А. Рязанов Новый, 1901 год, мы с Луи встретили в Щецине, чье название ему по-прежнему смешно не давалось. Мы шутили, пели, плясали, напоказ забывая парижские страницы. Я даже уговорила Луи на записывание желаний, торжественное сжигание бумажек и высыпание пепла в шампанское. Потом мы подняли бокалы и торжественно чокнулись. - Ну, вздрогнули, - я с комичной серьезностью напутствовала новорожденный век, лихо осушая бокал залпом. Шампанское скатилось в желудок, и меня едва не скрутил приступ боли. Но обошлось, только пожгло, да отпустило. - Клодия, - ахнул Луи, - чего это ты удумала? - Но мы же празднуем, Луи, дорогой, - я улыбнулась. – Как-никак, в третий век нашей жизни вступаем, и второй – встречаем вместе. Поздравляю тебя, любимый, с Новым годом, с новым веком. Он будет ярким и ужасным, и человек полностью проявит в нем себя. Я предвижу, что мы с тобой потеряем корону зла к его концу, а пока выпьем еще за нас, людей! - Людей? – Луи пригубил шампанское и недовольно фыркнул. – Гадость. Как только ты жахнула весь фужер? Но больше не надо, милая, - он оставил подальше наполовину полную бутылку. - А кто мы, по-твоему? – с интересом спросила я. - Клодия, мы вампиры, - мягко вздохнул Луи. – Ночные создания. - И откуда же мы на лунный свет народились? Не с рождения же обвесились клыками, - я усмехнулась. – А знаешь, дорогой, один философ сказал мне, что после прерывания жизни под солнцем и падение в темноту, мы век за веком пытаемся добрать все то, чего нам не хватило в людском прошлом. Мы люди, Луи, только растянутые во времени и позабывшие, кто такие и куда идем. - Да, кстати, куда направимся дальше? Не весь же новый век куковать в Штеттине, – Луи поспешил сменить тему. Еще один беглец от самого себя. - Навестим Цешин, - мстительно выговорила я оригинальное название. – В Гданьск махнем. - Данциг? – Луи показал, что он понял знакомое название. - Доннер-веттер тебя вместе с твоим Данцигом. Гданьск, Луи, это Гданьск. Прекращай коверкать названия, вот что я тебе скажу: Город называется наш Щецин, Местные прибьют тебя за «Штеттен», А еще есть славный город Цешин, И немецкий твой там безуспешен. Чтоб когтями сердце не скреблось. Навестим прекрасный город Лодзь. Жить захочешь вольно, чтоб по-пански, Водною дорогой сыпь до Гданьска. Обмирая весь от охов-ахов, Не забудь заехать в старый Краков. И Варшава хороша с моста, Только жаль, транскрипция проста… - Помилосердствуй, - Луи поднял руки, - сдаюсь, сдаюсь! - Мне теперь Берлин, что вам галеры, Дойче реде повредней холеры. Я Мадрид не в силах выносить, От испанки проступает сыпь. В Риме Папа. Что ж, пусть древний Рим Постоит покамест, хрен бы с ним. А в Париже польская верхушка, С самого восстания Костюшка, Чтобы на чужбине не сгинеть, Нам рекомендует посмотреть, Например, отличный город Щецин, Местные прибьют тебя за «Штеттен»… - Я понял, не надо по второму кругу, - умоляюще воскликнул Луи. – Никаких Цешиных и Щециных, Клодия, - проказник, может же чисто произносить, когда хочет. – Помнишь, когда мы ехали в Париж, ты мне проедала плешь Лондоном? Кто вопил на весь вагон: «Я уеду жить в Лондон, я уеду жить в Лондон, где большая вода, может быть, навсегда»? - Какая у тебя потрясающая память, милый, - процедила я. Перед моим мысленным взором расстилалась карта Польши, и я представляла, как стану требовать, чтобы Луи четко выговаривал Валбжих, Быдгощ, Гливице, Руда-Сленска и – мой фаворит – Ястшембе-Здруй. - Поэтому, полагаю, ты легко отгадаешь, какой подарок я тебе приготовил к новому веку, - не менее мстительно проворковал Луи. – Дорогая, мы едем в Лондон! Город прогресса и фантастического смога. Может быть, там мы даже сможем выходить днем или, по крайней мере, бодрствовать в доме. - О, холера, - прошептала я. Второй раз мы заезжаем в Польшу, а все никак не поколесим по ней, отсиживаясь в паре мест, не более, перед новым рывком на запад. - К счастью, нам это не грозит, - ухмыльнулся Луи, понимая, что обошел меня по всем фронтам. - Тогда будь здрув, - я шваркнула хрустальный фужер о каминную полку. – На счастье! - На счастье, - Луи последовал моему примеру. Мы придвинулись друг к другу и, обнявшись, долго смотрели на переливающиеся в отблесках пламени осколки, сияющие, словно бриллианты. И мы, и они казались в чем-то сродни фальшивым украшениям. В отличие от парижских собратьев, лондонские вампиры любезно отправили представителя прямо на перрон, чтобы мы с Луи не чувствовали себя маловажными и одинокими. Шутка. Просто, спрыгнув с подножки поезда и оставив Луи разбираться с багажом и ловить меня в толпе прибывших и встречающих, я сразу заметила среди людей его – невысокого, будто высохшего вампира с внешностью потрепанного жизнью мужчины средних лет. Неподалеку его пас человек в штатском, не трудившийся скрывать армейскую выправку. Вампир обреченно пробирался через толпу к отправляющемуся до Вены литерному, вероятно, перепутав пути. Багажа я при нем не заметила, только нацеленный на бедолагу пристальный взгляд. Человек в штатском, определенно, знал, на кого именно смотрел. И это пугало. Если однажды кто-то узнает о нас с Луи… Едва ли люди будут менее критичны к моему существованию, чем вампиры Парижа и Лестат. Нормальных вампиров, несомненно, с радостью примут под свое гнетущее покровительство военные, что до экзотов вроде меня… Старая добрая прогулка на солнышко, что ж еще, не держать ведь «ребенка» в мрачном подземелье, ха-ха. Я остановилась, как вкопанная, видя в не обращающем на меня внимания наблюдателе скрытую угрозу из будущего. Одно хорошо: шпик был один, никто его не подстраховывал. И еще: крайне трудно сломать шаблоны и убедить самого себя, что вампиры, в принципе, где-то рядом, вдобавок, могут обратить детей. У военного на последнее точно бы воображения не хватило. Поэтому я лучезарно улыбнулась и решительно направилась к бредущему, словно на казнь, вампиру, расталкивая прохожих и радостно вереща: - Дядя, я здесь! Я братика потеряла! Дядя! Ты меня видишь? Ты снова без очков? Хэй, это же я, смотри ниже. Вот мы и встретились! Добрый вечер! Представляешь, мы ехали весь день. Братик такой скучный, он не разрешал прогуливаться на остановках. И отказался мне читать. А куклы надоели. Дядя, подними меня! Давай найдем братика, - я несла жизнеутверждающий бред, вцепившись в ошарашенного вампира. Вероятно, поддавшись атмосфере сюрреализма, он поднял меня над толпой, и я с тем же энтузиазмом замахала Луи. – Мы тут, дылда! Смотри на меня! Дядя меня тоже не замечал, как ты сейчас. Скорее бы вырасти! Жутко обидно, когда тебя в упор не видят. Эй, я к тебе обращаюсь… Ну почему так всегда? Я надулась, как бы досадуя на невнимательных родственников, и, пользуясь замешательством наблюдателя, еле слышно шепнула: - И как же зовут моего «дядю»? - Чарльз Фаррен, граф Эрнчестер, юная леди. Признаться, никогда не видал подобных вам созданий. Однако вы должны как можно скорее покинуть меня. Это слишком опасно. Как и моей супруге, вам может грозить беда от этого пренеприятнейшего солдафона. - Он знает, кто вы? - уточнила я. - К моему великому прискорбию, - вздохнул Фаррен. - Тогда пока будем его путать, а потом как-нибудь, - с досадой откликнулась я. – Быть может, вы прогрессивный вампир, поддерживающий контакты с живыми родственниками. А вот и братик! – оглушительно заорала я. Фаррен слабо улыбнулся, не веря в успех моего экспромта. Его недруг знает, с чем столкнулся. Но знать – это одно, а принимать – совсем другое, и, я уверена, разум подспудно жаждет опровергнуть «бабкины сказки». - Насилу вас отыскал, - Луи бросил на меня недоуменный взгляд, проследил мой ответный, посланный в сторону наблюдателя, и, вероятно, проникся схожими мыслями. Вон как нахмурился. – Сколько раз я просил тебя не убегать! Что это за поведение, Риша? – Мы приехали, как Гжегож и Мариша Осмоловские, дабы, прежде чем сменить документы в Лондоне, напоследок еще чуть-чуть поцарапать английские уши. Луи старательно имитировал польский акцент. - Ты сам меня потерял! Я же говорила тебе, что заметила дядю. А ты все «что», «кого» да «куда»? Ну, не злись, братик, - я скорчила умильную рожицу, отмечая, что шпик придвинулся ближе и теперь прислушивается к нашей инсценировке. – Я выиграла пари! Ты проспорил. Видишь, дядя помнил о нашем приезде и даже пришел встречать. Дядя Чарльз, ты душка! Луи проспорил мне прогулку по Темзе! - Не так громко, дорогая, - Фаррен нехотя втянулся. – Леди не кричат и держатся с достоинством, особенно в публичных местах. Разумеется, я, хм, все помню, - он это так интонировал, что и ребенок бы не поверил в наличие у него памяти. – Отчего вы не телеграфировали с дороги, молодой человек? – обратился он к Луи. - Не мог оставить купе, - «огрызнулся» Луи. – Мою мартышку с проводником не оставишь, вмиг сбежит на станцию, а потом ищи ее, - он сурово глянул на меня. - Сам ты цапля, дылда! Я не мартышка, я красивая! Дядя, скажи ему, - я взяла Фаррена за руку. - Ты очаровательна, хотя и излишне шумна, - постно сказал Фаррен. - Вы слишком снисходительны, сэр, - покачал головой Луи. – Пожалуй, стоит позаботиться о кэбе. Дядя и ты, Мартышка, пойдемте. - Я Маришка, ты, вредная цапля, - я изобразила детскую обиду. - Я так и сказал, - Луи привычно изображал старшего брата, раздраженного постоянным присмотром за чересчур активной сестренкой. - Нет, ты сказал иначе, - отстаивала свою правоту я. – Дядя, я ведь права? - Ябеда, – Луи ткнул меня в бок. - Угомонитесь оба. Молодой человек, я ожидал от вас большей сознательности, - устало сказал Фаррен. – Найдите нам кэб и умерьте позывы к пустословию. Мариша, ты уже большая, так веди себя, как леди. У твоей тети хрупкие нервы, тебе придется научиться не повышать голос в разговоре. - Я себя хорошо веду, - снова надулась я. - «Хорошо» простирается в иной громкости, - тонко усмехнулся Фаррен. - Никто меня не любит, - «распаляла» себя я. А что, ребенок утомлен длинной дорогой, ограничениями, да и поздно уже для детской активности. - Я тебя люблю, - Луи возник рядом, сноровисто подхватывая меня на руки. – Сэр, экипаж прибыл, - с шутливой торжественностью объявил он Фаррену. - Другое дело, молодой человек, - по-стариковски закряхтел Фаррен, влезая в кэб. Луи со мной последовал за ним. Наблюдатель или сопровождающий Фаррена дернулся, но кэбмен не стал долго стоять, и мы уже катили по мостовой, оставляя позади вокзал и недоуменного шпика. На первый случай оторвались. А потом расспросим «дядю», что сей за фрукт, и с каким ножом его едят. - Насколько широко известно о нас? – задал вопрос Луи, едва кэб набрал скорость. - Предполагаю, это инициатива группы австрийских офицеров, неофициальная, с минимумом вовлеченных. Кто всерьез воспринял бы поимку вампира? – сказал Фаррен. - Тем не менее, офицер хотел увезти вас, если я правильно понял, а не занимался охотой на садовый фей и лепреконов, - сардонически усмехнулся Луи. – Итак, сэр, у вас наверняка есть некое темное общество в Лондоне, наподобие того, что мы посещали в Париже, - продолжил мой спутник. – Хотя мы пришли к некоторым разногласиям, повод слишком серьезен. Я надеюсь на встречу с мастером Лондона, сам же этой ночью отпишу мастеру Парижа. - Которому из двух? – прошелестел Фаррен. Я издала смешок. Этот вампир начинал мне нравиться. - Обоим, - пожал плечами Луи. – Я официально возобновлю дипломатические отношения с Арманом, а Клодия подаст весточку своему другу Сантино. - Вот как, мисс? – Фаррен чуть приподнял бровь. – Вы, в самом деле, общались с нашим неистовым фанатиком? - К чему бы нам это выдумывать? Мэтр Сантино – самый оригинальный собеседник из всех, встреченных мною, - призналась я. Луи изобразил покашливание. – Нет, Луи, ты – мой единственный любимый… собеседник, это другое. И вообще, речь сейчас не о том, чтобы я отвешивала тебе комплименты. Мы в опасности, дорогой. А я – в еще большей. - Потому что ты высунулась. Тот человек отлично тебя запомнил, – недовольно сказал Луи. - Нет, Луи, он точно принял меня за обычного ребенка… Сама вероятность, что вампиры не выдумки, обрекает меня на уничтожение. Нам подобные не замедлят избавиться от привлекающего внимание, слабого балласта, а это я. Если наш офицер даст ход делу, привезет в Вену или куда было задумано, наглядное доказательство, простите, сэр, то есть, вас, проведет опыты, составит доклад для кайзера… Я вздрогнула, представив, как отряды Ван Хеллсингов рыщут по Европе, выявляя и ставя под ружье вампиров, а Британия, Франция и Испания спешно организуют экспедиции в колонии и хищно поглядывают на бывшие американские владения. Вампиры, воюющие за интересы людской власти, сражающиеся с людьми и вместо людей друг с другом, как древние гладиаторы. Жуткие опыты на людях, начинающиеся на полвека раньше и приобретающие куда больший размах. Опыты на вампирах, открытие способа быстро получать расходный материал. Мне становилось дурно. - Его надо остановить, - твердо проговорил Луи. - Игнац Кароли – истинный патриот, это будет нелегко, – промолвил Фаррен. - Знаете ли, у меня не меньший интерес, если померить степень любви, - бросил Луи. – У него в очередной раз собирающаяся на войну родина, но у его родины таких оборотистых вагоны, и они еще наделают дел, если Клодия права в своих мрачных пророчествах. А у Клодии я один, и она у меня одна, и вопрос, чье дело правее, на повестке не стоит. - Некогда и я служил интересам своей родины, - заметил Фаррен. - Но теперь вы вампир, и наша общая родина – ночь, а нива – бывшие соотечественники и чужаки. Простите за нескромный вопрос, сэр, вы женаты? – огорошил англичанина Луи. - Да, мы с графиней поженились еще при жизни, - у Фаррена словно фонари в глазах зажглись. - В таком случае, сэр, я отказываюсь понимать какое-либо оправдание или симпатию к противнику, - отрезал Луи. – Ваш первый долг перед своей супругой – приложить все усилия, чтобы ее покой впредь не нарушали такие вот Игнацы. Мы выследим его и его сообщников, сэр, а потом уничтожим их самих и все собранные материалы. Если вам так легче, можете считать, что нынешняя родина в опасности. К тому же, едва ли этот венгр горел желанием помочь вашей старой недоброй Англии, - Луи скривил губы в жесткой усмешке. Все-таки он выгодно отличался от экранного печальника. То есть, хандра периодически нападала на него, но Луи как отражал ее атаки, так и активно существовал в свободные от ее влияния периоды, которые все удлинялись. Я не оставляла надежды «вылечить» его к началу нового тысячелетия. Пусть тогда попробует какой-нибудь актеришка с экрана передавать презрительные слова Лестата: «А этот все ноет». - Добро пожаловать в мой второй дом, - вежливо сказал Фаррен, когда мы вывалились из кэба и, расплатившись, попетляли по улочкам. – К сожалению, нашу с супругой основную резиденцию раскрыли, посему разместимся по-спартански. - Благодарим, мы привычные, - ответил Луи, рассматривая старый, чудом не рассыпающийся дом с заколоченными окнами и дверью, снаружи запертой на замок. Хозяин провел нас к черному входу, также имеющего нетронутый наружный засов, который так и остался висеть на двери, когда она приоткрылась со стороны, где виднелись бутафорские петли. Мы скользнули в щель, и дверь захлопнулась, возмутив пыльную метель. - Уютненько, - вздохнула я, отряхиваясь. Луи едва втащил наши вещи, оставляя следы на грязном полу. - Сто лет тут не был, - посетовал Фаррен, и это не походило на фразеологизм. – Надеюсь, Антея догадается… - Да, записку посылать рискованно, как и бродить в окрестностях рассекреченного убежища, - кивнул Луи. – Но ведь можно дать знать вашим друзьям? - Вы полагаете, они у меня наличествуют? – поинтересовался вампир. - Приятели? Союзники? Просто существа вашего круга? - Пожалуй, один бы нашелся, из условно моего круга, - усмехнулся Фаррен. – Правда, если доведется свидеться, не стоит сообщать ему о нашем предполагаемом равенстве. Он может болезненно это воспринять. Дон Симон Исидро очень, как бы объяснить, строгих правил и несгибаемых кастильских принципов. «Полон предрассудков и спесив до умопомрачения», - перевела себе я и умилилась. Прямо как наши привычные уже поляки. Недаром же говорят, что у себя на огороде шляхтич равен воеводе. Вероятно этот дон остается все тем же идальго, каким был при жизни. Непонятно только, что урожденный кастилец забыл в Англии. Не поладил с испанскими собратьями? Умер тут и остался по принципу «где преобразился – там и сгодился»? - Эта заваруха выше любых принципов и особенностей, - заметил Луи, едва удерживаясь, по-видимому, чтобы не прибавить: «Пишите уже, ночь коротка». Хозяин провел нас по дому, показав комнаты для вещей и потайные ходы в стенах, а также спуск в разветвленный подвал с камерами, в которые свет не проникал с самой укладки камней. Затем Фаррен откланялся, извинившись, что должен заняться текущими делами. Остаток ночи мы с Луи провели, строя версии о лондонских кровососах и сочиняя письма их парижским коллегам. «Добрались благополучно, - писала я Сантино. – Безумно жаль, что вы осели в Париже, мэтр, утратив музу дальних странствий. Меж тем странные дела творятся в Испании, то есть, в Англии. Прямо по вокзалу шныряет австрийский офицер венгерского происхождения, желая сцапать лондонского темного и поставить известные вам способности на алтарь победы своей страны в грядущей войне. Не знает, дурашка, что треснет его империя, как гнилой орешек, вот и суетится. Однако ж и нам доставляет хлопоты. Имя ретивого служаки – Игнац Кароли, нашего нового знакомого, любезно предоставившего нам кров над головой, - Чарльз Фаррен. Быть может, кто-то из них известен вам или вашим респондентам. Также, не доносились ли до вас вести, что какие-либо чокнутые фольклористы либо медики искали и, упаси Сами-Знаете-Кто, отыскивали феномены человеческого организма, напоминающие некоторые особенности? С нетерпением ожидающая от вас известий, Клодия де Пон дю Лак». - Это ничего, что я взяла твою фамилию? – на всякий случай спросила я Луи. - Так-так, это чьей еще фамилией ты думала назваться, милая? – взвился Луи. - Да я так, просто. Чего сразу вопить-то, как потерпевший? - Нет, ты скажи, чье имя ты решила взять? – не отставал Луи. И я сама была не рада вдруг проснувшейся щепетильности. - Ничье. Понимаешь, никогда не писала писем и не подписывалась, – крутилась я, как грешник на сковороде. – Ты ведь знаешь, что не только я, вы с Лестатом тоже не удосужились узнать фамилию моей несчастной матери. - И поэтому ты решила взять фамилию де Лионкур? – ревниво спросил Луи. – Клодия, ты ранишь меня в самое сердце. - Луи, у нас потрясающие способности к регенерации. Возможно, оно срастется, даже если разрезать его надвое, - я закатила глаза. – И чего ты себе придумал? Просто мы никогда не обговаривали этот вопрос, а все меня называли только по имени. Вот если бы я была взрослого размера, - запечалилась я. – Тогда и вопроса бы не возникло. Мадам Клодия де Пон дю Лак. «Миссис Фиона Шарминг», - вздохнула я про себя. - Ты и так Клодия де Пон дю Лак, и всегда ею будешь, - Луи притянул меня к себе. – Ни при чем тут размеры. Как мне хотелось остановить мгновение! Я вдруг остро ощутила целостность нового имени, словно это могло сделать меня полноценным человеком. Клодия де Пон дю Лак, выкусите, стервецы и стервы. У меня есть имя и фамилия, что подтверждает, что мы с Луи – одна семья, отдельная ячейка и своя собственная система. - Я люблю тебя, - сказала я, не зная, какие еще слова подобрать.