Мы построим наш собственный дом

      Дни проносились мимо, как песок в песочных часах. Оливия не успела оглянуться, как промелькнули две недели, а от Олафа и Эсме не было ни слуху, ни духу. Это… по меньшей мере, обескураживало. Их жизнь в штаб-квартире ВПД была лишь остановкой перед дальнейшим путешествием. Глаза и уши Жака необходимы в городе не меньше, чем его такси, во всяком случае, Жаклин, позвонившая ему поздно вечером, как только дети легли спать, была в этом уверена. Но Жак категорически не соглашался каждый день оставлять Оливию и детей одних в горах, отправляясь на дежурство, и перед ними был выбор. Проигнорировать призыв товарищей-волонтеров и продолжить прятаться в штаб-квартире до тех пор, пока вопрос с Олафом не разрешится и внешний мир вновь не станет безопасным для Бодлеров, или все же встретиться с опасностью лицом к лицу? И Оливия знала, что для Жака этого выбора не существует, и понимала, какой ответ он даст, когда Жаклин позвонит в следующий раз. Именно поэтому сейчас они стояли у дороги и смотрели на то, что некогда было обгоревшими руинами особняка Сникетов. Дом находился на окраине города и, строго говоря, был довольно старым, хотя было видно, что недавно его отреставрировали. Это было величественное, повидавшее виды здание в четыре этажа из какого-то блестящего серого камня, под дождем казавшегося почти черным. Потрескавшаяся, изрытая ямами подъездная дорога сильно заросла бурьяном, и куда бы ни падал взгляд Оливии, на нее слепо глядели заколоченные окна. — Здесь был пожар, — произнес Жак. И больше ничего. Что-либо объяснять не имело смысла. Этот дом казался ей... нет, не зловещим, скорее хмурым. Оливия никогда бы не сказала этого Жаку, хотя бы потому, что он, судя по выражению лица, и сам думал также. Глаза у него были усталыми и каким-то потерянными; это были глаза человека, которому очень хочется сесть обратно в свое такси и уехать как можно дальше отсюда. Они долго говорили об этом тем вечером, но когда Жаклин позвонила, чтобы узнать, что они решили, благородство Жака, в конце концов, победило. Иначе быть не могло, и Оливия это понимала. На восстановление этого особняка у Жака ушел не один год, он рассказал об этом Оливии как-то ночью, когда они лежали вместе, обнявшись так крепко, что казались одним существом. Ведь он не только отстроил дом, но и потратил тысячи долларов на то, чтобы сделать его почти несгораемым. Теперь повторить трагедию, которая однажды обрушилась на это место, было бы не просто. Именно поэтому особняк показался им самым подходящим — пусть и довольно гнетущим — убежищем, в котором детей можно было приютить в обозримом будущем. Но Оливия радовалась бы переменам куда больше, если бы это новое убежище не было так сильно похоже на воплощенный в камне скорбный вздох. Она потянулась к руке Жака, тут же почувствовав, что и он тянется к ней. Пальцы обоих сжались так крепко, как могли. Первое впечатление зачастую бывает обманчиво, — мысленно убеждала себя Оливия, улыбаясь стоящим рядом детям и всеми силами пытаясь показать им, что ей уже не терпится войти в дом. Через что бы им всем не пришлось пройти, сейчас появился шанс сделать это место своим домом — настоящее дело, за которое стоило взяться, даже если потом придется заплатить жизнью. Ради детей, которые давно этого заслужили, и, конечно, ради Жака. — Здесь безопасно? — спросил Клаус, и Оливия с удивлением услышала, что в его голосе нет и тени сомнения или страха. Как будто этот тринадцатилетний мальчик не видел в нем ничего необычного и более того — уже знал ответ. И Клаус, и его сестры за последние недели стали доверять ей и Жаку гораздо больше, и Оливия была им за это благодарна. Она не знала, что Вайолет сказала брату в тот день, когда они узнали о побеге Олафа, но как бы то ни было, Клаус вышел тем вечером из комнаты, извинился за свои слова и снова погрузился в чтение Неполного Перечня Тайных Организаций, так словно эта книга могла помочь разрешить все беды на свете. И Клаус, и девочки жили в постоянной тревоге, и Оливия догадывалась, что она не отпускает их и по ночам. Но они не сдаются, а разве может она просить о большем? Да, она хотела, чтобы у них больше никогда не было причин для волнений и бессонных ночей, но пока Олаф на свободе, с этим ничего нельзя поделать. — Это надежное место, — просто ответил Жак. — Я занимался его защитой достаточно долго. Оливия крепче сжала его ладонь, и Жак посмотрел на нее с благодарной улыбкой. — В дом! — сказала Солнышко, и Оливия подтолкнула своих подопечных вперед, укрывая их от дождя своим зонтиком в горошек. — Согласна, нам всем нужно спрятаться от дождя, пока мы не замерзли до смерти. Они направились к парадным дверям, несколько неловко прижимаясь друг к дружке из-за все усиливающегося ливня. Жак немного отстал от них, и Вайолет вернулась под его лимонно-желтый зонтик, предоставляя брату и сестре больше места рядом с Оливией. Дрожа и оставляя вокруг мокрые капли, они вошли в прихожую. Оливия удивилась, обнаружив, что окружающая обстановка вовсе не выглядит запущенной. Все вокруг было слегка припорошено пылью, а мебель покрыта простынями, что придавали месту довольно мистическую атмосферу, но сразу чувствовалось, что этот особняк совсем не похож на мрачную, давящую своей пустотой штаб-квартиру ВПД. Казалось, что дом просто замер в ожидании, а теперь, когда они здесь, снова ожил. Оливия сразу же поняла, что не сможет не полюбить его. — Позвольте устроить вам небольшую экскурсию, — голос Жака был даже более бесцветным, чем когда он показывал им штаб-квартиру. — Давайте оставим обувь у входа, — Оливия уже спешила за Жаком к двери справа от них, — и не будем разносить грязь по дому. Дети разулись и в одних носках зашаркали вслед за Жаком. Оливия подошла к выключателю и с облегчением обнаружила, что электричество работает: люстра осветила довольно официальную гостиную с парой ухоженных книжных полок, камином и покрытой простынями мебелью. В другом конце комнаты была еще одна закрытая дверь, через которую их и провел Жак. Затем они прошли по коридору, через столовую, кухню, уголок для завтрака, менее официальную гостиную, и, наконец, снова вышли к парадному входу. Позади них теперь находилась широкая лестница, ведущая на верхние этажи, где, несомненно, располагались спальни, а слева, напротив первой гостиной — кабинет. Оливия оказалась права: лестница привела их в еще одну гостиную, по обе стороны от которой располагались три коридора к большим спальням и ванным комнатам. Коридоры заканчивались лестницами на третий этаж к двум гостевым и одной хозяйской спальне. Здесь же, на третьем, в самом конце коридора находилась последняя, довольно невзрачная дверь — Оливия и без слов Жака догадалась, что увидит за ней. Он, по-видимому, понял это, и с блеснувшим в глазах задором жестом пригласил ее внутрь. Стоило Оливии переступить порог, на мгновение ее накрыло почти инстинктивное чувство покоя, неотъемлемая черта библиотек. Комната была уютной, необычной и не очень просторной, хотя в ней нашлось достаточно места для книжных полок, тянувшихся вдоль стен до самого потолка. Эта библиотека словно располагалась в башне, стены шли по кругу, а выгибавшийся конусом потолок давал ощущение дополнительной высоты. У дальней стены находился еще один камин, а единственное в комнате окно было вытянутым в обе стороны, с заостренными концами и заколоченным, как и все остальные. Несмотря на доски, Оливия понимала, в форме чего оно сделано. — Ни одной книги... — слова Клауса на полсекунды опередили ее собственные. Ему почти удалось скрыть свое разочарование. Почти. — Да, — ответил Жак и замолчал, глядя вдаль, словно нырнул в омут воспоминаний, от которых не мог убежать. Здесь был пожар, — но Жак не сказал, где он начался и что унес с собой. Оливия снова сжала его ладонь. Казалось, взгляд Жака от ее прикосновения прояснился, и образная туча, сгустившаяся над комнатой, рассеялась, словно ее здесь никогда и не было. — Во всяком случае, пока нет, — продолжил он, неожиданно улыбнувшись. — Но думаю, что совместными усилиями мы сможем это изменить, верно? Эти слова были адресованы детям, которых, кажется, удивительно вдохновила мысль об организации собственной библиотеки. На этом экскурсия закончилась, хотя Жак еще добавил, что под кухней есть погреб, а в саду — оранжерея, которую он обязательно им покажет, как только прояснится погода. А пока пусть каждый выберет себе комнату по вкусу на втором этаже, позже на неделе они съездят в город, чтобы купить все, чего не хватает. Сказав это, Жак спустился к такси за припасами для обеда. Сама Оливия закатала рукава и спустилась на первый этаж к замеченному во время экскурсии чулану. Она надеялась, что Жак, даже не живя в доме, запасся чистящими средствами. И он не был бы собой, если бы не был готов ко всему: в чулане действительно нашлось все, чтобы заставить комнаты особняка сверкать. Оливия начала с первой гостиной и двинулась дальше, смахивая метелочкой из перьев пыль со всех поверхностей, а снятые с мебели простыни пока что просто оставляя по углам. Вскоре, несмотря на все ее протесты, Бодлеры тоже присоединились к уборке, и вместе они вычистили кабинет и вторую, менее официальную гостиную. Оливии было в одно удовольствие работать вместе с детьми: даже сейчас троица словно светилась изнутри, а их тихая болтовня за уборкой только поднимала настроение. Спустя некоторое время Жак объявил им перерыв на обед, притащив поднос с бутербродами и слегка охлажденными бутылками рутбира*. Вместо того чтобы перебраться в одну из столовых, они просто расстелили на полу гостиной одну из простыней и принялись за еду. Никто не знал, как долго они так просидели, отдыхая и беседуя. Оливия украдкой смотрела на детей и видела, как покидало их накопившееся напряжение. «Удивительно, как меняет людей дом, — подумала она. — даже такой пыльный, как этот». И тут раздался звонок в дверь. Пронзительный звук эхом разнесся по всему дому, и Вайолет так сильно вздрогнула, что опрокинула бутылку с рутбиром, разлив липкую жидкость на простыню. — Простите! — вскрикнула она, схватившись за салфетки. Брат бросился помогать ей, и хотя он ничего не сказал, Оливия видела, какая глубокая складка пролегла между бровями Клауса. — Все в порядке, Вайолет, мы все равно собирались их выбросить, — проговорила Оливия, обменявшись понимающими взглядами с Жаком. Без сомнения, они думают, что у входной двери их ждут новые несчастья, бедные дети. — А он рано, — Жак поднялся, отряхивая с брюк пыль. — Подождите здесь, ребята. Я на минуту. Вайолет замерла и встретилась с Клаусом взглядом, наполненным страхом и чем-то еще, понятным только им двоим. Дети одновременно вскочили и, взяв Солнышко за руки, поспешили за Жаком, не обратив внимания на его слова. Осознание настигло Оливию, как удар молнии: они ждут не просто несчастий, они ждут Олафа. Женщина с ужасом подумала, сколько же раз Бодлеры уверялись в близком счастье, возможно, даже радовались его первым побегам, как вдруг граф неожиданно появлялся на пороге, вмиг перечеркивая все их надежды. Это случалось слишком, слишком часто, судя по тому, как вздрогнула Вайолет. Поднявшись, Оливия поспешила за детьми. Они не ждали гостей, но если кто-то стоит у них под дверью, а Жак и словом об этом не обмолвился, значит, это какой-то сюрприз — хотя у нее не было ни малейшего предположения какой. Тем не менее, дети напуганы, а Олаф все еще где-то скрывается, так что Оливия должна была быть рядом с Бодлерами. Рядом с Жаком у входной двери стоял Ларри, Ваш официант, дрожащий и вымокший до нитки. По обе стороны от него послушно, несмотря на то, что они были такими же вымокшими, сидели две взрослые собаки породы далматин. Оливия удивленно моргнула, и, придя в себя, поспешила к кладовой, где, как помнится, она видела несколько старых полотенец. — Прошу, скажи только одно — ты ведь не пришел сюда пешком? — донесся до Оливии голос Жака в тот момент, когда она вернулась в прихожую с полотенцами и вручила одно из них гостю. — Спасибо, — улыбнулся Ларри, Ваш официант, вытирая лицо и волосы. — Нет, я приехал на трамвае, — успокоил он Жака, — пешком шел только от ворот. И это немало, — размышляла Оливия, наклоняясь к собакам со вторым полотенцем. Далматинцы даже не думали отряхнуться от воды, послушно ожидая ее помощи. Одна из них, пока Оливия ее вытирала, рассмешила женщину, все норовя лизнуть ей руку. — Спасибо, что привел их. Хочется принять все меры предосторожности, пока Олаф и Эсме на свободе, — произнес Жак. — Мне не в тягость, — кивнул Ларри, Ваш официант. — Внимательных Пожарных Далматинцев уже так давно никто не запрашивал. Тем более сразу двух. — Ну, они же сестры, — пробормотал Жак, опускаясь на колени, чтобы помочь Оливии вытереть собак, — было бы неправильно их разлучать. — Почему вы назвали их Внимательными Пожарными Далматинцами? — спросила сзади Вайолет, с лица которой не сходила больше чем просто успокоенная улыбка. Было очевидно, что она тем сильнее рада собакам, чем меньше они похожи на Олафа в очередной его несуразной маскировке, которого Вайолет, без всякого сомнения, ожидала увидеть за дверью. — Я читал о них в Неполном Перечне Тайных Организаций, — объяснил Клаус, — они лают, только когда чувствуют запах дыма, и умеют спасать людей в пожарах. — Верно, Клаус, — сказал Жак, бросая через плечо на мальчика теплый взгляд, — при этом они еще и очень хорошие друзья. — Вебер! — воскликнула Солнышко. — Она хотела бы узнать их имена, — перевела Вайолет, подходя ближе. Далматинцы при ее приближении завиляли хвостами. — Вот эта, — сказал Ларри, Ваш официант, указывая на собаку, которую сушила Оливия. Хвост у девочки был черный, будто она обмакнула его в чернила. — Сцилла, а эта, — он указал на собаку, сидевшую перед Жаком, на лбу у нее красовалось пятно, смутно напоминающее топор, — Харибда. Они лучшие Внимательные Пожарные Далматинцы из тех, что прошли нашу программу подготовки в последние годы. — Вы отдаете их нам? — проговорила Вайолет. Одновременно с ней Клаус спросил: — Вы назвали их в честь морских чудовищ? — Да, на оба вопроса, — почти весело ответил Жак. — Мы хотим, чтобы вы, дети, чувствовали себя здесь в безопасности, и хотя есть вещи, которые мы контролировать не в силах, есть и те, которые нам подвластны. Эти собаки могут не только отслеживать пожары, но и… довольно недружелюбно встречать незваных гостей. Оливия взглянула на Сциллу, которая, облизывая ее ладонь, словно благодарила за то, что Оливия ее высушила. Не верилось, что эта милашка способна быть недружелюбной. На мгновение в воздухе повисла тишина — дети смотрели на Жака, не в силах подобрать слова, а Вайолет выглядела так, словно вот-вот расплачется. Сколько раз, спрашивала себя Оливия, с этими детьми случалось что-то действительно хорошее, что-то хорошее настолько, что они этого даже не предполагали? И сколько раз, бросаясь к двери, они видели Олафа вместо хорошего человека, способного их защитить? Почувствовав слезы в уголках глаз, Оливия поняла, что пора что-то немедленно сказать или ситуация станет чересчур эмоциональной, и поднялась с колен. — Ларри, — она заметила, что официант все еще мелко дрожит от холода, — как вы отнесетесь к тому, что я согрею чаю и разожгу камин, чтобы вы смогли переждать ливень у нас? — Спасибо, — искренне поблагодарил он, проходя вслед за Оливией в гостиную, и тут же спохватился, — Ох, чуть не забыл сказать. Жаклин зайдет попозже, она должна вам что-то передать, но по телефону не могла сообщить, что именно. — Что-то важное? — Оливия все еще думала о своем, слушая лишь вполуха. И обернулась в тот самый миг, когда Вайолет, Клаус и Солнышко, которую держал брат, буквально бросились в объятия Жака. Мужчина на мгновение застыл, бросив оторопевший взгляд поверх их макушек. Оливия улыбнулась ему, надеясь, что улыбка получилась ободряющей, а не сентиментальной, и Жак, отпустив на мгновение все свои тревоги и несчастья, все же обнял детей в ответ. А собаки с тех пор, как появились в этом доме, сидели, словно бдительная, молчаливая стража, новый уровень защиты от пожаров окружающего мира и людей, которые слишком охотно их устраивают. «Да, — Оливия, мягко улыбнулась, возвращаясь в гостиную и оставляя происходящее в прихожей за спиной, — все еще обязательно наладится».