Мы построим наш собственный дом

Через два дня в штаб-квартиру прибыли свежие новости, правда не телефоном или телеграфом, а летучей мышью, чего Оливия, признаться, не ожидала. Это прелестное существо, уцепившись коготками, восседало на плече Жака в тот момент, когда он с непроницаемым выражением лица вошел в номер, сжимая в руке смятую записку. — Сообщение от Жаклин, — быстро произнес он и замолчал. Похоже, дети почувствовали, что он колеблется, потому что взгляды всех троих устремились на него: Клаус и Солнышко подняли глаза от книги о самом смертоносном в мире грибе (Клаус читал ее сестре вслух), а Вайолет оторвалась от подзорной трубы их родителей, которую она пыталась починить. — Хорошие новости? — спросила старшая Бодлер, и от Оливии не ускользнуло то, что лицо Клауса при этих словах отразило крайнюю степень сомнения. — Просто... новости, — произнес Жак, тщательно подбирая слова. — Жаклин сообщила, что труппу графа Олафа схватили на пути в горы. Прямо сейчас их везут в город, чтобы передать властям. Оливия почувствовала, как ее с ног до головы окатила волна облегчения — наконец-то дела пошли в гору, но продлилась эйфория недолго — она заметила, чего Жак не сказал. Клаус тоже это заметил: — Труппу графа Олафа схватили, — повторил мальчик слова Жака, — а его самого нет. Это не было вопросом, но Жак проговорил, словно отвечая Клаусу: — Так и есть. Ему и Эсме, к сожалению, снова удалось ускользнуть. В комнате надолго повисло молчание, своей тяжестью словно оседавшее на коже Оливии. Разряжала обстановку только летучая мышь на плече Жака, повсюду тыкавшаяся мордочкой в поисках угощения. Чтобы было чем занять руки, Оливия поднялась, решив найти ей чего-нибудь вкусненького. — Но они одни, — наконец проговорила Вайолет, и Оливии стало легче, потому что в голосе девочки сквозила надежда. — Ведь так? Жак мягко и ободряюще улыбнулся ей. — Да, они совершенно одни. Все волонтеры отсюда и до озера Лакримозе подняты по тревоге. Мы будем искать их, пока не найдем. Много времени на это не потребуется. — Тогда это хорошие новости, — уверенно произнесла Вайолет, хотя было ощущение, что эта уверенность дорого ей далась. — Какая разница?! — выпалил внезапно Клаус, на лицо которого в одну секунду набежало напряженное и усталое выражение, которого Оливия никогда раньше за ним не замечала. — Если граф Олаф на свободе, он доберется до нас. Ему всегда это удается! — Клаус... — начала Вайолет, но мальчик, видимо, ничего больше не хотел слышать. Пробормотав “извините”, он быстрым шагом скрылся за дверью своей комнаты, с такой аккуратностью закрыв ее за собой, что с тем же успехом мог бы со всей силы ей хлопнуть, и Оливия вздрогнула, как будто так он и сделал. Через барную стойку она взглянула на Жака, задумчиво смотревшего вслед мальчику. — Пойду поговорю с ним, — тихо сказала Вайолет. Взяв Солнышко на руки, она сделала несколько шагов к комнате и вдруг, остановившись, обернулась. — Спасибо, Жак, — твердо проговорила она и перевела взгляд на Оливию. — Спасибо вам обоим. За все. Это, казалось, потрясло обычно невозмутимого Жака — он резко перевел взгляд на девочку, словно бы она закричала на него. — Ты не должна благодарить меня, Вайолет, — произнес он. — Я даже близко не сделал всего того, что должен был. — Но вы хоть что-то сделали, — твердо сказала она. — Хотя бы пытались нам помочь, в отличие от большинства. Я за это очень вам благодарна. И не я одна. Клаус просто... — Вайолет не закончила фразу. Нет, она не подыскивала нужное слово, просто не хотела договаривать, не хотела обнаруживать слабость своего брата. Но это не было слабостью, и Оливии не хотелось, чтобы Вайолет продолжала так думать. — Он напуган, — кивнула она, — и это нормально. В голове Оливии вертелись слова, которые она должна была произнести, но так и не решилась, потому что знала, что Вайолет уже множество раз слышала их от других: вам больше никто и никогда не навредит... Олаф не доберется до вас... с этой минуты вы в полной безопасности... Оливия понимала, что никогда они с Жаком не смогут на сто процентов гарантировать детям безопасность, и это не зависит не от их желаний, не от слов, сказанных ими Бодлерам за завтраком. Все, что они могут — встать между пожарами мира и детьми, которых они поклялись защищать, и сделать все возможное, чтобы их обещания сбылись. Одно долгое мгновение Вайолет серьезно смотрела на Оливию и, в конце концов, медленно кивнула: — Спасибо, — снова повторила она, а затем исчезла в комнате, закрыв за собой дверь гораздо мягче, чем ее брат. Оставшись вдвоем, они с Жаком какое-то время молчали. Оливия взяла из корзины с фруктами на стойке банан и неторопливо его почистила. Протянув руку, она коснулась носа летучей мыши, вцепившейся в плечо Жака. Та, поняв намек, перебралась к ней на руку и поднялась по рукаву выше, к правому уху. — По-моему, все прошло довольно-таки неплохо, — с наигранной бодростью проговорил Жак. Оливия фыркнула, скармливая кусочек банана маленькой егозе на своем плече. — Я знаю, что ты не всерьез, но думаю, это и в самом деле так, — чтобы Жак наконец поднял на нее глаза, Оливии пришлось пихнуть его локтем в бок. В его темных, таких дорогих ей глазах бушевал шторм, и для Оливии это было невыносимо. — Они через многое прошли, и стали такими смелыми. То, что они готовы нам довериться, уже много значит. Им просто нужно немного времени, — проговорила она. — Я должен был сделать больше. Возможно, если бы я не инсценировал свою смерть в той деревне… — Тогда, вероятнее всего, сейчас и ты, и я были бы мертвы, а детей некому было бы защитить от опасности, — твердо произнесла Оливия, и во взгляде Жака, стоило ему услышать вторую половину ее фразы, блеснула прежняя решимость. «Да, — подумала она, внутренне улыбаясь, — так и знала, что это привлечет твое внимание». — Олаф и близко не подойдет к детям. Может, он и хитер, но и вполовину не так умен, как ты. Или я, — добавила Оливия, просто чтобы вызвать улыбку на его лице. Это и правда сработало, заставляя ее с облегчением вздохнуть. — Ты самая умная из всех, кого я знаю, Оливия Калибан, — проговорил Жак, и хотя его слова звучали как обыкновенная лесть, то, как твердо, медленно и душераздирающе искренне он их произнес, дало ей понять, что Жак и правда так считает, — и, кроме всего прочего, ты потрясающий библиотекарь. Услышав такой комплимент и почувствовав на себе неожиданно пронзительный взгляд Жака, Оливия не могла не покраснеть. Не в силах удержаться, она протянула свободную руку и провела кончиками пальцев по линии его подбородка. — А ты отважный человек с действительной лицензией на такси и хорошо подобранной коллекцией книг в багажнике, — повторила Оливия слова, сказанные ей Жаку несколько недель и целую жизнь назад. — Однажды ты спросил меня, достаточно ли этого, и теперь я больше, чем когда-либо, уверена, что да. Наступит день, когда все наши враги будут повержены, и наступит он скоро. Жак наклонился, словно собираясь поцеловать ее, но вместо этого прижался лбом к ее лбу, положив свою широкую шершавую ладонь ей на щеку. Почему-то этот жест показался Оливии гораздо более душевным, чем поцелуй. — Мы будем защищать Бодлеров, — прошептала она, — и отыщем Квегмайров. Всех троих. И добьемся, чтобы и у Бодлеров, и у них так или иначе был дом, — Оливия почувствовала, как тяжело и основательно ложатся ее слова, оседая на коже, прорастая сквозь кости. Она знала, что Жак не любит давать обещания, даже когда это так нужно, но еще никогда она не была настолько уверена в правильности сказанного. У ее слов были крылья надежды и веры в саму себя, и в Жака, и в этих немыслимо храбрых и сильных детей, как в тех, что были с ними в горах, так и в оставшихся за их пределами, где-то в безумном и порочном мире. — Конечно, — сказал Жак, и по тону его голоса Оливия поняла, что сейчас он верит в это, возможно, впервые в своей жизни.