Перемещения с последствиями

      2.       21 век. Санкт-Петербург. Клиника       Владимир вспоминал молитвы, которые в детстве учил с бабушкой, умоляя лишь об одном: пусть эта девочка выживет! Ему плевать на всё - карьера, успех, признание, внимание многочисленных поклонниц, лишь бы только Бог не отнял у него возможность быть рядом с этим белокурым чудом, дал шанс завоевать её сердце! Позвонил тётке. Надежда порядком удивилась, но пришла за ним в приёмное. Оглядев племянника, рванувшего с площадки с бездыханной Анной на руках прямо в костюме своего персонажа, только хмыкнула тихонько и отвела к ординаторской реаниматологов.       - Доктор, я понимаю, в реанимацию, конечно, нельзя. Но я прошу вас… Доктор, умоляю - я должен быть рядом с Аней! Если она умрёт, я никогда не прощу себе этого! Пожалуйста, дайте мне возможность её увидеть! Просто взять за руку… Пожалуйста…       Мольба в глазах актёра не оставила пожилого реаниматолога равнодушным. Вопросительно глянув на профессора Голицыну, получил в ответ только удивлённые глаза, мол, а я при чём, решать тебе. Тяжко вздохнув, махнул рукой и кивнул Корфу на дверь реанимации. Ему дали бахилы и халат, провели в бокс. Встав на колени у постели Анны, которая в испарине металась, бредила, что-то бессвязно бормотала, Владимир схватил ледяную ладошку.       - Анечка, любимая…       Это было похоже на чудо. Или на мистику. Но как только Корф взял Анну за руку, она затихла.       - Не уходи, не оставляй меня. Я не смогу без тебя. Аня, услышь меня, прошу…       Ответом ему было лишь еле слышное монотонное пиканье равнодушного прибора, от которого к тонкому пальчику другой руки змеился провод с прищепкой.       19 век. Особняк Корфов. Комната Анны Платоновой       Стоит заметить, что попаданка, возвратившаяся в девичью спальню после страстного танца и не менее страстного времяпровождения в объятиях барона, являла собою эффектное зрелище: всклокоченные волосы, зацелованные губы, шальные блестящие глаза. И сие «великолепие» было напрочь лишено костюма, в котором покидало эту комнату, а завёрнуто в порядком мятую простыню. Мгновенно поняв, что всё это означает, хозяйка спальни округлила глаза, воскликнув:       - Боже мой, Владимир тебя… Он… он чудовище!       Под снисходительный смешок молодой цыганки актриса покраснела, казалось, целиком, до самых пяток и покаянно опустила глаза.       - Нет… Я… я сама. Аня, прости меня!       Отчаянно вцепившись в съезжающие с плеч концы простыни, она подняла виноватые глаза на бывшую крепостную.       - Владимир… он… ничего не сделал против моей воли. Я… сама этого захотела. Это… было сильнее меня, поверь. Да, я понимаю, как тебя подвела, но… Он же такой… такой… Аня, твой Владимир необыкновенный!       Челюсть «аборигенки» едва не упала на ковёр, глаза своим размером приближались к величине серебряной пудреницы на комоде.       - Он любит тебя! Безумно любит!       - И именно поэтому мучает и приказал танцевать полуголой? Анна, ты просто находишься под влиянием его порочного обаяния.       - Ты не понимаешь! Он ведь гордый. Никак не мог принять, что полюбил неровню. Как это - благородный барон и крепостная! Вот и пытался сам себе доказывать, что ты самая обычная холопка, каких у Корфов сотни. Что с тобой можно, как с простой - надменно, свысока. Только вот сердцу не прикажешь, Ань… - она посмотрела на тёзку печальными глазами. - Он тебя любит. Очень. Не дальше как полчаса назад он сделал тебе предложение. Точнее, - грустно вздохнула, - сказал, что утром напишет вольную и поедет со священником о венчании договариваться.       Без пяти минут невеста барона чуть не грохнулась в обморок от столь ошеломляющих новостей.       - Если хочешь совет - прими его предложение и будь счастлива. Просто поверь, Аня - Владимир сделает тебя счастливой.       Подняв на свою необычайную гостью растерянный взгляд, Анна пожала плечами.       - Может, ты неверно поняла Владимира? Возможно, он всего лишь счёл, что дворянин обязан жениться на обесчещенной девушке? Ведь ты же…       По многозначительному взгляду гостья догадалась о сомнениях «аборигенки».       - Далеко не все актрисы так порочны, чтобы в девятнадцать лет не сохранить невинность. В этом твоей репутации я, слава богу, не повредила. Вот только как же вы с бароном после свадьбы… - Анна многозначительно покосилась на девичью постель.       - Хэй, об этом не волнуйся, красавица! - улыбнулась стоящая у окна со скрещенными на груди руками молодая цыганочка. - Пускай только барон слово своё сдержит да суженую свою до венца доведёт. А эта трудность - дело поправимое. Правда, шувахини? Умелые руки что надо на место вернуть могут, коли очень нужно да звонкая монетка имеется, а уж от чего лишнего девчонку избавить - только попроси!       Цыганка озорно подмигнула вспыхнувшей от подобных речей воспитаннице старого барона и подошла к стоящему посреди небольшого свободного пространства между спинкой кровати и шкафом круглому столику. На нём было приготовлено круглое зеркало, что могло вращаться в раме вокруг горизонтальной оси в обе стороны, и огромный хрустальный шар на подставке-треноге. Внимательно посмотрев на поёжившуюся от колкого, пристального взгляда острых глаз самозванку, спросила строго:       - Точно хочешь назад вернуться? А то ведь гляди - колдовство шувахини сильно, но и оно ничто без воли того, на кого направлено.       Смертельно побледнев, актриса медленно сглотнула и кивнула, не поднимая глаз. Хозяйка комнаты почувствовала неосознанное беспокойство. Отчего она так бледна? Чего боится? О чём сожалеет?       - Шувахини сказала - хорошо, что послали за ней сразу. Сегодня зимний Солнцеворот. Самая длинная ночь года. Хорошее время для длинной Чёрной дороги. Много звёзд. Оттого ты так легко сюда и попала. До последней надо обратно успеть. Если бы не вернулась ты до последней звезды - пришлось бы целый год ждать.       - Целый год?! - одновременно воскликнули Анны.       - Хэй, красавицы, что за шум? - покачала головой старая шувани, подходя к столику и любовно поглаживая хрустальный шар. - Рада, - она кивнула на круглое зеркало, и девушка переставила его так, чтобы в нём отражалось то, которое висело на стене.       - Зеркальный коридор? - удивлённо подняла брови гостья. - Но когда я получила удар по голове и очутилась в этом времени, никакого коридора на съёмочной площадке не было.       Старая цыганка покачала головой, поджигая от свечи пучок сухих трав.       - Не всё видишь, но всё помнишь. Разве оно, - шувани кивнула на большое зеркало, окуривая ароматным дымом девушку и всё пространство спальни, - на своём месте было?       Анна мгновенно вспомнила: его перевесили перед дублем! И падая, она видела своё отражение… Нет, несколько своих отражений сразу!       - Отойди к окну, - зыркнула шувани на нервно сжавшую кулачки хозяйку. Она послушно сделала несколько шагов в сторону. - Не тронь! - крикнула старуха Раде, протянувшей руку к зеркалу на стене: - Во время открытия Чёрной дороги оно становится хрупким и уязвимым, одним касанием его можно безвозвратно уничтожить!       - Прости, шувахини. Просто мне показалось, что там стекло исчезло.       - Может, и так. Никто не знает. Пойди к двери. Карауль, чтоб нам не помешали. - Внимательные глаза уставились на завёрнутую в простыню Анну: - Подойди, - взгляд старухи, казалось, достал до самой души путешественницы во времени. - Встань у стола, смотри в шар. Думай о чём-нибудь, что осталось там, куда хочешь попасть.       Пытаясь собраться с мыслями, Анна выпрямилась и замерла, не обращая внимания на соскользнувшую по её стройной фигурке простыню. Почему-то вспомнились съёмки, глаза сидящего на диване рядом с Оболенским Корфа. Глаза… манящие… ласкающие… счастливые… Разве это глаза партнёра? Это же…       Закусывающая нервно губку бывшая крепостная напряжённо смотрела в затылок обнажённой девушки и думала с непонятной ей самой болью в сердце: «Она ведь полюбила Владимира. Но возвращается. Что же такого в нём, этом будущем времени?»       Разбуженный резким запахом горящих трав огромный кот, сероглазый шоколадный Варварин любимец, что частенько пробирался в комнату доброй девушки, недовольно потянулся и спрыгнул со шкафа на тумбочку со стоящим на ней круглым зеркальцем, задев раму и скинув на пол свечу. Большое зеркало внезапно вздрогнуло и повисло на одном гвозде. Сместившиеся зеркала на миг выхватили в последнем отблеске гаснущей свечи невысокий силуэт в траурном платье, двукратно отражающийся в оконных стеклах двойных зимних рам…       21 век. Санкт-Петербург. Реанимация клиники       Минута. Другая. Третья.       Вдруг…       Размеренно, едва слышно стучавший до этого прибор надсадно запел на высокой резкой ноте. Содрогнувшись всем телом, Анна открыла глаза.       - Анечка, милая, родная моя! Очнулась!       Владимир осторожно коснулся девичьей щеки.       - Слава богу! Теперь всё будет хорошо. Сейчас придут врачи.       С испугом окинув взглядом помещение, девушка попыталась сесть.       - Нет, нет, лежи. Тебе пока нельзя двигаться.       Глядя на мужчину, Анна удивлённо спросила:       - Владимир Иванович, где мы находимся?       На секунду замерев, Корф вновь погладил больную по лицу:       - В больнице, Аня. Мы в больнице. И почему ты зовёшь меня по отчеству? Это что, новый тренд?       В палату вошли врач и сестра.       - Так, быстренько покинули бокс, господин Корф. Нам нужно заняться пациенткой.       Кивнув, Владимир немедленно поднялся, уступая медикам место у кровати.       - Аня, я буду рядом. Всё будет хорошо.       До крайности удивлённая, Анна лишь выдохнула:       - Благодарю Вас. Вы очень добры.       Поглядев на девушку слегка ошалевшим взглядом, Корф покинул реанимацию.       Анна с испугом глядела на странных людей в белоснежных одеждах. Особенно на женщину в тонких брючках и короткой курточке с рукавами выше локтя. Это же совершенно неприлично! Находиться так одетой там, где присутствуют мужчины. «Неужели во всех лечебницах доктора велят своим помощницам надевать столь нескромные костюмы?»       19 век. Особняк Корфов. Комната Анны Платоновой       - Рада, зажги свечу!       - Сейчас, шувахини.       Чиркнула спичка - осветилась комната бывшей крепостной в особняке Корфов. Рада подняла с пола свечу, через мгновение спальня наполнилась неярким дрожащим светом. Перед столиком с хрустальным шаром стояла обнажённая девушка с откинутыми за спину спутанными золотыми волосами, в углу качала головой старая цыганка. Возле окна никого не было!       Анна окинула взглядом всю комнату, посмотрела на себя. Схватив простыню, прижала к груди.       - Но почему?! Почему я здесь, вы же обещали! Я не вернулась, не вернулась! Похоже, вы отправили в 21 век не ту Анну! Её ведь здесь нет. Она не успела бы ускользнуть из комнаты, да и дверь закрыта.       - Это не мы отправили, - раздался скрипучий голос старой шувани. - Это вы сами так захотели. О чём ты думала?       - О глазах… О, не-е-ет! Ну почему это случилось именно со мной? - Анна скрючилась на корточках, уткнувшись лицом в простыню. Она действительно представила глаза барона! Сдался тебе этот Корф, идиотка! Там, в родном времени столько хороших, милых людей, о возвращении к которым можно было подумать. Нет же! В голову пришёл тот, которого так легко оказалось спутать с тем, кого… Кого - что?       - Сегодня Анна Зимняя. Вот Высшие Силы тебя и выбрали. С именинами тебя, красавица, - насмешливо прошелестела старуха.       - И что мне теперь делать? - растеряно поглядела Анна снизу вверх на цыганок.       - Ждать следующего Солнцеворота. И просто жить.       Может, Анне лишь показалось, что на морщинистом смуглом лице мелькнула озорная улыбка? Разобраться она в этом не успела - шувани кивнула Раде на дверь, ловко сцапала со столика магический шар, и спустя пару секунд Анна Петровна Платонова, студентка второго курса театрального училища города Санкт-Петербурга, осталась одна зимней ночью начала декабря 1839 года в девичьей комнате воспитанницы покойного барона Ивана Ивановича Корфа, Анны Петровны Платоновой. А завтра нынешний хозяин особняка и поместья, Владимир Иванович Корф, намеревался обвенчаться с воспитанницей своего почившего батюшки, ибо его призывали к тому обязательства честного человека и сильные чувства. И что делать со всем этим, Анна Петровна Платонова не представляла. Но на ближайшие 365 дней всё это было именно её головной болью.       21 век. Санкт-Петербург. Клиника       Казалось, Анна всего на минуту прикрыла глаза, когда в трубочку, берущую начало от тончайшего стекла бутылки на диковинной высокой подставке и оканчивающуюся под прямоугольником марли, приклеенном к сгибу её локтя, странно одетая помощница местного доктора вколола какое-то желтоватое лекарство, а она очнулась уже совершенно в другой комнате. Прежнее помещение было, по всей видимости, очень большим, её кровать стояла в отгороженном с обеих сторон тяжёлыми бледно-розовыми шторами пространстве, откуда-то сверху лилось необычайное голубоватое слабое освещение. Теперь же Анна лежала на узкой деревянной кровати в небольшой, но весьма светлой благодаря огромному окну комнате. С улицы проникал обычный для зимнего утра рассеянный белёсый свет. Анна осмотрелась внимательно. Рядом с кроватью крайне простая прямоугольная тумба, у противоположной стены - столь же незатейливая кушетка на железных квадратных ножках, покрытых странным серым лаком. Над нею - картина без рамы на довольно толстой основе. И хотя все предметы в комнате были совершенно лишены какого-либо изящества в исполнении, картина на их фоне привлекала особое внимание. Она была полностью чёрной, будто насмешник-художник равномерно нанёс одну лишь смоляную краску и густо залакировал. Приглядевшись внимательнее, девушка увидела, что картина всё-таки обрамлена, но в столь же чёрный лаковый багет, лишь в нижнем углу автор зачем-то нанёс на него яркую красную точку. Переведя взгляд на стену в изножье кровати, Анна едва не вскрикнула: на тонкой бумаге был выполнен поразительно искусно портрет молодого барона, но в весьма странной одежде: чёрные туфли на узкой шнуровке, тёмно-синие штаны, голубая рубашка навыпуск из грубой ткани. Он был изображён без жилета, сюртука и шейного платка! Как можно было позировать в таком виде? И тут она увидела над изображением мелким шрифтом «Актёр Владимир КОРФ», а сбоку - крупно четыре цифры «20…» и слово «год». Ниже выстроились до самого конца бумаги ровные столбики месяцев календаря. Она очутилась в 21 веке?! Но сюда ведь должна была переместиться её необыкновенная гостья-близнец! Отчего же здесь именно она? Анна припомнила свои мысли во время цыганского обряда, соскочившее с одного гвоздя любимое зеркало, толкнувшего настольное зеркальце и свечу прыгнувшего на тумбочку кота… и понимание произошедшего полностью сложилось в её голове.       Без стука вошла девушка в такой же форме, что и предыдущая помощница доктора, в которой Анна сразу узнала недавнюю знакомую:       - Рада! Ты здесь!       Немного удивлённо девушка посмотрела на пациентку:       - Откуда вы знаете, как меня зовут? Вас перевели всего час назад. Вы ведь спали, когда вас привезли из реанимации. Мы были знакомы раньше?       Задавая вопросы, цыганочка улыбалась, а руки её привычно делали свою работу, измеряя давление.       - А ты давно здесь?       - В этой клинике? Полтора года, сразу после медколледжа.       «Она меня не помнит! Она ничего не знает о той Раде! Что же мне делать?»       - Рада, ты ведь цыганка?       - Да, а что, вы против, чтобы вас лечили цыганки? - на лице медсестры мелькнула лёгкая обида, которую она профессионально прикрыла заученной для особо вредных пациентов отстранённой улыбкой.       - Нет, вовсе нет! Не обижайся, прошу тебя. Мне совершенно необходимо поговорить с вашей… как это? С вашей шувани. Ведь у здешних цыган есть своя шувани?       Недоверчиво глядя на пациентку, Рада кивнула.       - Есть. Это моя бабушка. А зачем тебе шувани, красавица?       - Ты всё равно не поверишь, - вздохнула Анна.       - А вдруг поверю! Рассказывай, - кивнула медсестра, присаживаясь на кушетку. - Только по возможности быстро, я должна тебе лекарство ввести. Ты должна спать. Много спать, чтоб скорее поправиться.       Пациентка кивнула и приступила к своему фантастическому рассказу. Слушая необычайную историю, Рада несколько раз меняла отношение к её правдивости. В голову приходили и последствия удара по голове, и психические отклонения, которые могли быть у пациентки в лёгкой форме до несчастного случая, но теперь обострились. Но на всякий случай всё-таки решила съездить в гости к бабушке завтра же, как только отдохнёт после смены.       - Ты веришь мне, Рада? - с тоской и надеждой глядели на цыганку огромные голубые глаза.       - Честно - пока не знаю. Но к бабушке съезжу. Обещаю.       - Спасибо! - Анна ощутила, что с души свалился огромный камень.       - А теперь подставляй-ка ручку, красавица, - с тихим смешком слегка растянула она это обращение на цыганский манер, - и будем лечиться сном.       Послушно выполнив требование медсестры, Анна уютно закуталась в одеяло и смежила веки, с лёгким сердцем возвращаясь в объятия Морфея.       19 век. Особняк Корфов. Комната Анны Платоновой       Камин погас, стало значительно холоднее. Так, интересно, в чём же спят благовоспитанные барышни девятнадцатого века? Наверное, в рубашках до пят. Сейчас найдём что-нибудь подходящее - и под одеялко! Казалось, не успела Анна закрыть глаза с мыслью о том, что завтра, послезавтра и ещё целых 363 дня она каждый день будет видеть молодого барона, как послышался осторожный скрип двери. Девушка приоткрыла один глаз - за окном светлело, скоро утро. Сквозь ресницы она осторожно следила за господинчиком с тараканьими усами, что крадучись вошёл, держа в дрожащей руке свечу. «Точно, Шуллер. И этот точь-в-точь как наш. Сейчас будет заливать про то, что после барина его черёд? Фу, морда противная! И смеет же себя с Владимиром сравнивать. Ну-ну…»       - Что вам нужно, Карл Модестович, - не открывая глаз, томно потягиваясь.       - Как что? Коротка же девичья память, - посетовал управляющий. - Ты ведь вчера ко мне в спальню прийти обещалась. Я ждал.       - Сморило меня тогда, Карл Модестович. Устала после выступления, - пристально глядя в глаза жулику, Анна плавно, будто нехотя повернулась.       - Так что же, передумала? Помои выносить да в коровнике возиться будешь?       - Нет, не буду, - прищурилась недобро красавица, но Шуллер неосторожно пропустил начало грозы.       - Так приласкай меня, Аннушка, - сластолюбец скинул шлафрок и пристроился на краешке девичьей постели. - После барина завсегда черед управляющему.       - С каких таких заслуг? - сверкнула глазами Анна от злости, что этот тараканище местный и вправду надумал наложить лапу на женщину, несколько часов назад познавшую ласки Владимира Корфа.       - Да ты сильно-то не заедайся! Видел я только что, Владимир Иванович из дома выскочил как ошпаренный. Думаешь, нужна ты ему ещё, он своё получил. А вот будешь со мной ласкова, так и жизнь твоя не изменится. Как жила в шелках и бархате, так и будешь. А иначе на скотный двор или помои выносить, - гадко ухмыльнулся Шуллер, погладив девичье бедро через одеяло. Анна вскочила, подбоченилась.       - Ты, Карл Модестович, слюни-то подбери, а то захлебнёшься ненароком!       - Что? - выпучил от удивления глазищи управляющий, аж усы возмущённо задрожали. - Ты, девка, слова подбирай, а то ведь барон-то твой не сегодня-завтра нищим останется.       - Что?!       - А то! Соседка-то наша, княгиня Долгорукая, на баронское поместье виды имеет, а про отданный должок старого барона только я и Штерн знаем, кроме нас свидетелей-то и нет. Будешь ласковой - и при новой хозяйке сыта останешься.       - Должок, говоришь? Вот, значит, как решил своего хозяина отблагодарить, да? За то, что ел и пил сладко, за то, что наворовал, сколько другим не снилось? Ну так я тебе сейчас расскажу, в каких таких шелках я жила и жить буду!       Недолго думая, Анна кинулась к камину и схватила кочергу. Осыпаемый неумелыми ударами, Шуллер едва успел схватить шлафрок, прежде чем разъярённая фурия вытолкала его прочь. Покуда он замешкался с дверной ручкой, успел получить маленьким кулачком прямёхонько в скулу.       - Ну, Анька, вот перейдёт поместье новой барыне, продадим тебя в Архангельск! Есть там у будущего зятя княгини один любитель таких строптивых объезжать. Будешь знать, как характер показывать!       Едва успев увернуться от тяжёлого бронзового подсвечника, управляющий вскрикнул:       - Вот бестия! - и захлопнул дверь.       «Эх, такой сладкий часок не дал доспать, мерзавец», - вздохнула Анна, подходя к шкафу.       Одеваться во все женские причиндалы позапрошлого века - наверняка уйдёт целый час. Пока разберёшься, пока застегнёшь-завяжешь. А ведь судя по сценарию, воспитаннице покойного барона горничной не полагалось. И как со всем этим справляться?! Но здешняя Анна же как-то одевалась. Спокойно, Платонова, ты же современная независимая девушка! Ты автошколу закончила, ты даже немножко умеешь в седле держаться… (похоже, уроки верховой езды тут здорово пригодятся!) Да ты же чемпион курса по «тетрису»! А тут - всего лишь какие-то тряпки! Надо спокойно выдохнуть, подойти к шкафу, выбрать платье, корсет, чулки и нижние юбки. А сколько юбок? Блин, вот же засада! Ладно, наденем штуки четыре и посмотрим, как будет выглядеть с платьем. Не хватит - задерём подол и добавим через ноги! И плевать, что надевать юбку через низ плохая примета. В экстремальных условиях не до чёрных кошечек и баб с вёдрами. Вперёд, современная цивилизованная женщина, ну не глупее же ты своих прабабок - разберёшься!       Анна успела ровно к тому моменту, как раздался стук в дверь. Затем ещё раз - и в комнату вошёл робеющий барон.       - Анна, доброе утро, - произнёс он, отводя глаза.       «Передумал! - ожгла огнём страшная мысль. - С утра взвесил все за и против брака с безродной, с бывшей своей крепостной и решил не портить себе жизнь. Бедная Аня! А виновата во всём я!» Делая вид, что не замечает состояния хозяина (ведь вольная-то ещё не восстановлена, Анна Платонова, безразлично которая, если находится сейчас в его поместье, то является его собственностью), девушка встала ему навстречу, стараясь сохранять спокойствие.       - Вы что-то хотели, Владимир Иванович?       - Я… я должен с Вами поговорить.       «Ну конечно, фамильная честь, положение в обществе, бла-бла-бла… Ясно».       - Что Вы хотите, Владимир Иванович? - против воли уже более настойчиво повторила Анна.       - Я хочу, чтобы Вы знали - я сожалею о том, что произошло.       Мир вокруг почернел. Владимир не только передумал сохранить честное имя девушки, которую ночью называл возлюбленной, не хотел отпускать от себя и на миг. Он сожалеет вообще обо всём произошедшем. Обо всём, что стало для Анны самыми прекрасными мгновениями в жизни.       - О чём Вы?       - О вчерашнем вечере. Я был неправ. Я понимаю, что я унизил Вас.       «Снова о вечере? Но ведь ночью Владимир уже повинился за тот ужасный приказ! Отчего же вновь говорит об этом? Не в силах приступить к самому главному? К тому, что разобьёт обесчещенной богобоязненной девушке всю остальную жизнь?»       - И Вы пришли, чтобы сказать мне это?       - Да, - таким растерянным здешняя Анна не видела младшего барона, наверное, никогда.       - И что же Вы хотите услышать от меня?       - Я бы хотел загладить свою вину… Я не знаю - как…       - Вы просите у меня прощения, Владимир Иванович? - девушка подошла ближе к барону, пытаясь заглянуть ему в глаза; сделать это, тем не менее, оказалось затруднительно - мужчина виновато отводил взгляд. - Я не ослышалась?       - Вы не ослышались.       - За что Вы извиняетесь?       - За ту боль, которую я причинил Вам… и унижение.       - Вот как?       - Да. Я должен, я обязан был сдержаться. Я не имел права позволять себе… ничего.       Анна отвернулась, чтобы барон не видел слёз, что готовы были уже скатиться по побледневшим щекам.       - Ничего такого, что позволено мужчине лишь после венчания.       Пожав плечами, девушка тихо выдохнула:       - Вы имели на это право, Владимир.       - Нет, тысячу раз нет! И я хотел, поверьте мне, Анна, хотел исправить всё содеянное немедленно. Чтобы Вас ни на минуту не коснулись злые языки и грязные сплетни дворни. Но…       - Но Вы не можете, - горько усмехнувшись, девушка поглядела на барона из-за плеча.       - Да, увы. Я ездил к отцу Павлу. Исповедался. Но он, к сожалению, не дал благословения на венчание.       Резко развернувшись к нему, Анна во все глаза смотрела на безупречные черты мужественной красоты, исполненные искреннего раскаяния.       - На… венчание..?       - Разумеется, Анна. Чему Вы удивляетесь?       - Но… разве Вы не передумали?       На лице барона растерянность мгновенно сменилась возмущением:       - Разумеется, нет! Как Вы могли подумать, Анна, что я хотя бы на миг допущу мысль, что… что Вы теперь не станете моей женой?       - И… что же?       - Отец Павел отказался нас венчать сегодня же. Идёт Рождественский пост, в нашем доме траур… Но он позволил нам обручиться. Немедленно.       - Это… это правда, Владимир? Вы обручитесь со своей крепостной?       - С бывшей крепостной, Анна. Ваша вольная уже послана в управу. Скоро Вы сможете взять в руки документ, доказывающий Вашу свободу.       - Я… Право, я даже не знаю, что сказать, Владимир… - Анна смотрела во все глаза на человека, который с каждой минутой становился для неё всё важнее и нужнее. И совершенно не хотелось в этот миг вспоминать о том, что срока её счастью отпущено - всего лишь один скоротечный год.       - Скажите мне «да», Анна. Скажите, что согласны обручиться со мной сегодня же. А после Крещения стать моей женой.       Тяжело. Страшно. Больно. Это не тебе, это другой Анне делает сейчас предложение этот Владимир. И не тебе прожить с ним всю жизнь, вырастить детей, встретить старость… Словно во сне, услышала она свой голос будто со стороны:       - Я согласна, Владимир…       С трудом оторвавшись от сладостного вкуса желанных губ, барон прошептал:       - Скорее едем в церковь. Отец Павел ждёт.