время все идет далеко-далеко ты не видишь, как сменяется день за днем.
«почему именно он?» этот вопрос сидел в голове Саши постоянно. почему никто другой? почему именно этот человек, которого знал как облупленного, а сейчас не предугадаешь его последующего действия? он может плакать, а потом резко начать смеяться; может быть ласковым, а потом, словно по щелчку пальца, стать грубым. вот только Головин вечно выкидывал этот вопрос. не желал, чтобы он был в его голове и не желал, чтобы какие-то глупые мысли заставляли задумываться о будущем. он брал пример с Дениса. Денис никогда не думал о последствиях: делал всё наобум, не извлекая никаких выводов, и пока Саша ломал голову, он просто наслаждался жизнью, наслаждался каждой секундой переведенной вместе. особенно когда они вновь рисуют на бумаге. и если раньше их рисунки всегда были разными, то сейчас они одинаковые: они оба изображали мокрый лес после дождя, пропитанный прекрасным свежим запахом; солнце уже вышло из плена туч, однако дождь всё ещё идёт; радуги не видно, а дождь может начаться вновь - так же внезапно, как и их отношения, как и это прекрасное чувство, которое стало появляться внутри их грудных клеток, и несмотря на то, что Саша не умел рисовать, он всё же делал это - делал ради Дениса, который был для него дороже самого большого бриллианта. все завидовали их отношениям: в них была идиллия и спокойствие, взаимопонимание и поддержка; они редко ругались, а если и ругались, то на пару минут; они вечно ночевали друг у друга, пользовались одним шампунем и гелем для душа, ходили в вещах друг друга, чтобы ощущать это тепло и прекраснейший аромат на себе в любом месте. они были одним целым, тем, что нельзя было разлучить. Денис был фломастером, а Саша - тем самым колпачком, без которого он засохнет и перестанет рисовать. а если перестанет рисовать фломастер, то и колпачок уже никому не будет нужен. на улице уже стоял жаркий август: экзамены давно сданы, и остались последние деньки отдыха и свободы. ещё немного, и Головин вновь будет сидеть за партой, вот только не будет видеть родных глаз Черышева. солнце пекло с огроменной силой: ещё немного, и у Саши будет солнечный удар, ведь он никогда в своей жизни не носил головные уборы от солнца, да и вряд ли будет носить. ноги шли, а мозг словно медленно плавился, но до дома осталось совсем немного. ещё немного, и холодный воздух обвил тело младшего, отчего становилось легче, и тело медленно поплелось на кухню. но там он увидел не совсем то, чего ожидал. — у меня новости, — Денис сидел с улыбкой до ушей, медленно наблюдая за тем, как Саша достаёт стакан, чтобы налить в него холодного молока. — какие? хорошие, как я понимаю -если бы тебя не взяли в институт ты бы не был таким счастливым. и как ты вообще сюда попал? — Саша посмотрел на Черышева, который продолжал сидеть на стуле с чуть глуповатой улыбкой на лице, смотря на младшего. — мама твоя пустила.но не это главное. сядь. сейчас Денис не на шутку испугал Головина: он никогда не сажал его на стул, чтобы что-то сказать. неужели всё настолько серьёзно? Саша сделал шаг, чтобы сесть на соседний стул, но даже не заметил, как был посажен на колено старшего. как обычно. Саша вообще был фанатом этой сладкой тошнотворной любви — той любви, когда нельзя находиться в одной комнате и не касаться друг друга; той любви, когда приходит осознание того, что настоящая любовь не изнашивается — не должна. а держание за руки и объятья никогда не выйдут из моды отношений. Саша хотел стареть с этой любовью. — я не знаю хорошие это новости или плохие, но меня приглашают играть в Москву, в большой клуб. он намного больше, чем тот, где мы играли всё детство. и я согласился, — в глазах старшего плясали огоньки - те огоньки, которых Головин обожал и боялся одновременно: именно они загорались, когда Денис прижимал младшего к стенке, снова и снова покрывая щёки поцелуями, постепенно спускаясь всё ниже; именно они горели синим пламенем в голубых глазах Черышева, когда тот в очередной раз выбивал из Саши хриплый стон. но при этом младший боялся их. кто знает, что взбредёт в голову его объекту обожания на этот раз? однажды Денис с таким же огоньком чуть не придушил Сашиного одноклассника, буркнувшего "педик" в сторону маленькой принцессы Черышева, поэтому Головин с лёгкой опаской заглядывал в голубые океаны глаз любимого. — и ты уедешь? просто так бросишь всё и уедешь? — тонкие пальцы младшего начали дрожать. голос сбивался, на долю секунды даже приобретя истерическую интонацию, — то есть просто возьмёшь, сядешь в самолёт и забудешь всё, как страшный сон? забудешь меня? - на глазах Саши уже стали наворачиваться слёзы, а сердце ускорило свой ритм в разы. в миллионы раз. в миллиарды. и если бы прямо сейчас ему начали измерять пульс, тонометр взорвался от перенапряжения. — мне придётся, — губы Дениса дотронулись до бледной шеи Саши, где виднелись чуть красноватые пятна, которые уже почти прошли. они были невозможно красивыми и безумно возбуждали, но сейчас был серьёзный разговор. вдохнув прекрасный запах кожи младшего, он продолжил: — я буду тебе писать. и ты мне. мы будем видеться, я обещаю. всего два годика, и переедешь в Москву. представь: огромный ночной город, и мы с тобой вдвоём. целый мир будет наш, Саш, целый мир. я обещаю тебе. к тому же ты ведь тут остаёшься не один: тут Костя, Марио, Лёша с Антоном - они прекрасные ребята, я им доверяю как себе. главное, что я могу доверить им самое дорогое, что у меня есть — тебя. с ними ты всегда будешь под защитой. они будут всегда тебя поддерживать так же, как это делал я. и я тоже буду опорой, правда. знаешь, глупости это всё, что любви на расстоянии не существует. давай докажем это, солнце? Саша по прежнему плакал, роняя слёзы на край футболки. глаза, блестевшие от влаги, смотрели куда угодно: в пол, на кроссовки, в стену — только не на Черышева. он не мог позволить себе взглянуть на него, но тот ощущал дрожь младшего, весь его страх перед сомнительным одиночеством. а Саша боялся: боялся потерять того, с кем был вместе одиннадцать лет, боялся, что его забудут, вырвут, словно страницу с плохим финалом из книги. он боялся всего. Денис шумно выдохнул и запустил ладонь в волосы мальчишки, вновь притянув его к себе. на губах стоял стойкий солёный вкус, но старшему было до лампочки, ведь главное сейчас - успокоить Сашу. его Сашу. мальчишка был в его руках готовой на всё семиклассницей и как обычно неумело отвечал на поцелуй. но слёзы по прежнему текли из зелёных глаз, отчего Черышев действительно растерялся. он робко отпрянул от губ младшего и переплёл его пальцы со своими. — Саш. Саша, я ведь люблю тебя. люблю. я обещаю, что буду ежедневно писать тебе, ежечасно, ежеминутно, если тебе захочется. если хочешь, будем разговаривать по телефону, по видеосвязи часами. я и приезжать буду, Саш, только не плачь. утри слёзы. а Головин не мог: не мог представить свою жизнь без Дениса — просто физически не мог, но подавив потребность в истерике, он попытался улыбнуться, что выглядело настолько натянуто, что сам Саша отказался от этой затеи, стараясь как можно быстрее вытереть слёзы краем футболки. Черышев смотрел на него в упор: он тоже не понимал, как будет жить без своего маленького солнышка; как будет просыпаться один; как будет жить без объятий и поцелуев своего мальчика - не понимал, а от этого сердце ныло так, будто его прямо сейчас рвёт на куски стая разъярённых собак. Денис не понимал. Саша тоже.юные мечтатели летали в облака не гаси свой огонек, сохрани его в руках. если снова нахлестнет мощный океан послушай эту песенку, пережди со мной ураган.