Протокол на завтрак

      Холодно. Ветер колышет блондинистые волосы, а Макс посильнее укутывается в тонкое пальто, которое накинул, выбегая из дома на эмоциях. Чувства поедали его изнутри. Любит он слишком. Слишком сильно, слишком отдаваясь любви на растерзание. Не оставляет он чувств на себя. Но как любить другого, если сам себя полюбить не можешь?       Погода в Москве странная. То снег падает, оставляя огромные сугробы. То за ночь всё тает, и даже лёд трескается, делясь друг от друга, ибо температура за ноль в плюс перешагивает. И холодно уже становится не от мороза, а из-за беспомощности. Сам себя починить не может, помощи просит у всех вокруг, кричит об этом, только весь мир уши закрыл и не слышит.       Слёзы вытирает. И рукав пальто моментально мокрым становится. А на душе тошно. Серёжа дозвониться пытается, но телефон Анисимов дома оставил, если место это теперь домом можно назвать. Обычная бытовая ссора в истерику переросла, которая уже через час забудется, но сейчас т о ш н о.       Темно. На улице ночь давно, но Максу плевать. Идёт он по протоптанной дорожке и выходит к пруду, где с п о к о й н о. Он вдыхает свежий воздух, наполняя грудь, и отпускает его. Парень садится на скамейку потрёпанную и думать начинает. Переосмысливает жизнь всю свою и сам ч и н и т с я.       Пальцы замёрзшие в волосы рьяно запускает и в себе разобраться пытается. Сзади шаги неспешные слышит, думает, что это Трущёв по свежепротоптанным следам Макса идёт успокаивать. Только оборачивает голову, чтобы родной силуэт лицезреть, но не успевает. Видит только женский силуэт и бесчисленное количество кос развивающихся, а после глухой удар по голове и т е м н о т а.       Приходит в себя парень, глаза открывает тяжело и видит ухмылку перед собой, знакомую слишком. Но узнать человека не успевает, чувствует тяжесть на шее своей, и даже посмотреть, что там не может, ибо толкает его девушка в глубину моментально. Макс пытается держаться на поверхности, яростно размахивает руками, цепляется за волосок, который ему жизнь дарит, но на дно его тянет.       Задыхается. Всё тело его под воду уходит и наконец-то он чувствует спокойствие. Вода всё его тело огибает и внутрь проходит. Кажется, ещё чуть-чуть и вместо крови в нём будет вода грязная. И даже не холодно, ибо в душе холоднее. И лишь протягивая руку вверх в последний раз, прощаясь с миром, он понимает — это она была.       Просыпается Серёжа в холодном поту, оглядываясь по сторонам, и Макса не видит, отчего страх его душит. Понимает он, что сон это был, но всё равно на душе неспокойно. Трущёв накрутил себя до невозможности, размышляя о самом страшном, и сон как рукой сняло.       Но Анисимов заходит в комнату, ни о чём не подозревая, а Серёжа набрасывается на него с объятиями, будто в последний раз, шепча ему на ухо:       — Я думал, что ты… Я… Ты… Я так, блять, люблю тебя, Свобода, — путаясь в своих мыслях, прошептал Трущёв.       Макс был в полнейшем шоке, ибо отходил буквально на минуту, выпить воды, так как в комнате, черт возьми, душно, а на него набросилась усатая, старая тушка с искренними признаниями.       — Да-да, я тебя тоже, что случилось? — сонным голосом спросил Макс.       — Ничего, котёнок, уже ничего.

***

       — Кем заняться надо, Соф? Я ответа жду, — отстраняясь говорит Илона и смотрит в карие глаза.       А Софи даже близко не знает, что говорить. В какой-то момент её жизни всё пошло по пизд… Очень плохо всё пошло! И лишь они помогали ей. Кристина и Назима стали её опорой и поддержкой. Это единственные люди, которые были рядом в любой момент. Когда отворачивались все, лишь Нази и Крис оставались рядом. В любой ситуации. Совершенно.       И Кристина сейчас сидит на автобусной остановке, смахивая снег с огромного черного пуховика и шипит Софи в телефон о том, что она не виновата от слова «совсем», ведь Анисимов уехал уже на машине Трущёва, мол, не могла же она его украсть прямо из машины, а в это время Бурцев проходит на остановку ждать автобус, не обращая внимания на девушку. И так бы продолжалось и дальше, но знакомые имена так и резали слух, что заставило парня обернуться и обратить внимание на брюнетку. А когда Софи сбрасывает трубку, Крис начинает бурчать что-то под нос, что заставляет Даню осмелиться и присесть к девушке.       — Давно восемьдесят третий проезжал? — с максимально банальной фразы, парень решает начать диалог.       Но девушка в ответ лишь смотрит на Даню, словно на идиота, отвечая лишь:       — Понятия не имею, — и в это время у девушки начинает звонить телефон, а на экране высвечивается Назима, — Алло? — начинает девушка, забыв про собеседника, сидящего рядом, — Нет, не еду я с ним сейчас, его забрал Серёга. Да Софи как всегда, я привыкла уже. Попробуй перехватить, но не уверена, что получится. Ага, пока.       А у Бурцева словно картинка в голове, как пазл складывается и понимает он, вот его шанс, нельзя упускать, иначе уедет на ближайшем шестьдесят четвёртом автобусе, который, между прочим уже на светофоре стоит и ждёт зелёного.       — Дев…вушка, извините за наглость, но можно поп…просить у вас номер? — чуть ли не с выпрыгивающим сердцем говорит Даня, молясь всем существующим богам про себя.       — На улице не знакомлюсь, простите, — в след кидает Кристина, думая про себя о том, какой странный парень и забегает в автобус, а Даня сообразить ничего не может и когда до него доходит, что надо вбежать в транспорт, но не успевает и всё перед ним рушится.       А Кристина едет в забитом автобусе и думает постоянно о парне этом неземном. К ней не так часто подходят на улице познакомиться, ибо всегда лишь взгляда хватает, чтобы отшить кого-либо, ибо чувства ранят.       Отношения слишком тяготят эту девчушку, ей бы путешествовать, а не любить. Ей бы творить, а не любить. Ей бы что угодно, но не любить. Любить — это не её совершенно. Любить — это для других. Слишком тяжело ей ответственность за кого-то нести. За чьи-то чувства.       С Софи она знакома ещё с университета. Девушки учились на экономистов и, по крайней мере, пытались учиться хорошо. Софа реально занималась, она была любимицей учителей, которые пророчили ей великое будущее, а Кошелева была с ней будто приложением. Там, где Авазашвили, там и Кошелева. Так осталось и когда они закончили универ, и когда бизнес Софи прогорел. Кристина рядом была всегда, что осталось неизменным.       Вечный дуэт Авазашвили и Кошелевой не распадался никогда, к нему лишь примкнула ещё и Джанибекова, но позже. У них была своя «плохая компания», и город весь они, конечно, в страхе не держали. Хотя…       — Анисимовым, Илонка. Прости.

***

      В четверг, 24 декабря, Бурцев вбежал в отделение в полдень, ибо отсыпался, как в последний раз, когда все уже давно сидели в отделении. Быстро кинув приветствие работникам, Даня постучал три раза в дверь, за которой сидел Терновой и сто процентов копошился в бумагах. Услышав нервное: "Да-да, входите", парень вошёл в пыльный кабинет и сразу начал заваливать Олега информацией:       — Здрав…вие желаю, капитан Терновой. Докладываю: вчера на автобусной остановке я встретил девушку и попросил номер, который она мне не д…дала, но… — Мне не интересна твоя личная жизнь, Бурцев, — сухо сказал Терновой, нервно выравнивая стопку протоколов следственных действий и сдерживаясь от злобного взгляда в сторону служащего. — Лейтенант Бурцев, — словно выплёвывая эти слова, говорит Даня и уверенным шагов выходит из кабинета пропитанного ненавистью.

Невыносимый

      Да, Бурцев нетерпеливый. Да, ему следовало рассказывать без такого количества деталей, но Олег был обязан выслушать мальчишку, ибо он его напарник. В это же время Терновой воспринимает его лишь, как ребёнка, которого поставили рядом и сказали: "Делай с этим, что хочешь!"       Даня пошёл заварить чай, тайно желая его вылить на капитана, мать его, Тернового, где сидели все сотрудники. По парню было адово видно, как его трясёт, ибо в чашку чая Даня добавлял уже четвёртую, пятую, шестую ложку чая, на что Гринберг, конечно же, обратил внимание:       — Ну, что, новенький? Что случилось у тебя? А то ты так скоро себе сироп заваришь.       — Да снова этот Тернов…вой, блять, достал уже. Вы что, не замечали, что он невыносимый?       И только Тим хотел ответить о том, что Олег никогда сообразительностью не отличался, этот самый «невыносимый» появился в дверях, испепеляя взглядом спину Бурцева.       — Лейтенант Бурцев, пора нам преступление распутывать, а не начальство обсуждать, попивая чай. Так что не отставай и ногами шевели.       Даня лишь взглядом провожает Тернового и стыдливо поправляет рубашку. А Тим ободряюще похлопывает Даню по плечу и желает удачи со злым напарником, поэтому впихивает ему тарелку с печеньем, чтобы задобрить Олега. Бурцев уверенным шагом идёт за напарником, поедая печенюшку, слишком аппетитно лежащую в миске.       Даня садится напротив капитана и виновато протягивает ему печенье, на что Терновой лишь ухмыляется и искренне смотрит в глаза Дани, отчего у лейтенанта мурашки пробегают от глубины взгляда, но слова напарника возвращают Даню обратно в чувства:       — Ну, давай Бурцев, рассказывай про ту девчонку, — с ухмылкой и искоркой в глазах говорит капитан.