2_Судьба, разбитая о версты

Спустя три часа в трактире происходил прощальный разговор Белова со своим наставником, который уже давно превратился в равного ему друга... Но избавиться от положения мальчишки перед опытным и умудренным годами важным господином, Саша до сих пор не мог. — Что, собрался уже? — спросил Лядащев небрежным тоном, словно речь шла о недельной поездке, и налил по стаканам вино. Снова вспомнив о незавершенных сборах под равнодушным соглядатайством жены, Саша неопределённо кивнул. — Давай... — Василий поднял бокал. — за удачу твою, Белов. Везучий ты, курсант... Белов, отпив немного, вопросительно уставился на него. — Кстати... о везении моем. Что там за темная история с грозными австрийцами вышла? Помнится, вы мне на кару лютую намекали? Что-то не вижу я лютой кары... Совместными вашими стараниями в звании не снизили, честь не пострадала, даже наружность цела. Да и экспедиция чай не каторга. В самый раз для такого авантюриста! — он усмехнулся. Кинув на гвардейца цепкий взгляд, Лядащев, подмигнув, прошептал: — Только между нами, под страхом смертной казни... Посольство-то почему не прислали никого в суд? Некий неизвестный твой ангел-хранитель, но точно из людей канцлера, в бумагах покойного записку нашёл щекотливую... Шпионил за Естерхази сей Лимберт, да ещё с корыстью! Канцлер-то и показал ему. Говорят, доходяга австриец едва в обморок не рухнул... Да и сменил свой гнев тут же на аспида покойного. А ведь ранее тебя, душегуба, под шпицпутены зело требовал... Присудили бы по уставу, да милостию Государыни отхлестали бы по полной! Так что напрасно усмехаетесь, юноша. Посмотрел бы тогда на вас... Тьфу, тьфу, тьфу... Белов задумчиво рассматривал початую бутылку вина, словно на ней были начертаны пророчества. — Значит, везучий, говорите... Ну, что ж... За тайного спасителя моей чести и целости! — он поднял долитый бокал в ответ. — Жаль, что мне уж теперь не выйдет отплатить сторицей... Разве только тостами... — Знаем мы твои тосты... — усмехнулся Лядащев. — Нынче меня, слабого старца, споишь до одури, а самому как с гуся вода... И как тебе, Белов, удается-то, на ногах стоять? Не зря тебя канцлер приметил... — Как с гуся вода, говорите? И многие так полагают? — Сашины глаза зло блеснули. — Но-но, курсант, хоть тут не заедайся, а? — отмахнулся Василий, успокаивающе потрепав по плечу. В ответ Белов рассмеялся. — Бросьте, я и не думал... А что, если всех удивить, по случаю отъезда? Право, самому интересно, до какого я безобразия дойти могу? "Удивить почти всех... за одним исключением" — вертелся в голове сарказм. Когда привычный для дружеских посиделок обьем горячительного был с лихвой достигнут, Белов с каким-то мрачным весельем подозвал трактирщика. Лядащев, теребя усы, наблюдал, как гвардеец, уже не предлагая ему, наливает себе бокал за бокалом, будто нарочно играя со своей стойкостью. Впрочем, Василий подозревал, что отнюдь не мимолетный спор и не дальний отъезд явились первопричиной пускаться во все тяжкие... Но видя полный досады взгляд, помалкивал, наблюдая за тем, как Александра охватывает пьяный кураж. Наконец, заметив поблизости весёлую компанию офицеров Измайловского полка, Лядащев понял, что пора бы уходить, иначе... с этого дуэлянта станется. Он осторожно выглянул из-за двери и помахал рукой. В комнату проскользнула служанка трактирщика Гретхен, кудрявая, яркая девушка, известная посетителям своим легкомыслием, как и все остальные её здешние напарницы, коих тут было в избытке. "На Марту чем то внешне похожа, да только честь вовсе не блюдет... Эх, где мои годы!" — с ностальгией подумал Василий. Жестом он указал ей на Белова. — Капитану бы где угомониться, да утешиться, милая фрейлейн... Настроение у человека дрянь, едет далече. С меня причитается... — О! Сударь, что у вас случилось? — девушка склонилась над сидящим гвардейцем. — Пойдёмте со мной, вы и вправду нуждаетесь в отдыхе... или все же в утешении? Белов поднял мутные глаза и невнятно пробурчал: — Благодарствую... Девушка смело подвинулась ближе, взяв его за руку. — Ну-ну, не стоит бравому офицеру томиться без женской ласки! Пойдемте, я провожу вас в комнаты... — Боюсь, я не в со...стоянии... оценить всю пряность, то есть, прелесть ээ... женской ласки сейчас... пардон. — заплетаясь, он еле закончил фразу, привстал и качающейся походкой проследовал к выходу, отодвигая в сторону попадавшихся на пути. — Куда верхом, спятил?! — крикнул Лядащев, догнав его уже возле стойла. И, крикнув кучера, запихнул Александра в свою открытую коляску. — Ну... так что, как с гуся вода, говорите? — тот откинулся на сидении, рассмеявшись. — Забавное это дело, однако — с юности позабыл... — Ну, и далеко мы движемся? Милая Гретхен или кто там ещё у них — тебе не компания, как я понимаю. Неужто в таком виде, домой, к супруге? — язвительно уточнил Лядащев. — Хорошо подумал? — А почему бы не домой!? Прикажите трогать! Анастасия вовсе не собиралась продолжать разговоры после возвращения мужа, но не успев удалиться к себе, она случайно встретила его на пороге гостиной и нахмурилась, завидя странную походку: — Что это значит? Криво усмехнувшись, Белов поклонился, ухватившись за стену. — То и значит... Ну а что, любезная моя жена! Сами же меня... в пьяных разгулах уличили? Иль забылось? И весело рассмеялся, переступив с ноги на ногу. — Ну, надо ж было потро... попробовать... Коль вы в мае так уверяли? Тем паче, повод! За ангела-спаси... хранителя! Анастасия фыркнула: — А тебя, похоже, сие увлекает все больше. Боже мой, какое падение! — Падение... Вот да. Сейчас бы упасть где-то... Александр неловко плюхнулся на кресло и помахал перед собой рукой. — Супружеские обвяза... обязанности, уж не обессудьте, не сегодня. Аромат — мерзость, понимаю... Выровняв раздвоившуюся картинку, он рассмотрел презрительно уставившиеся на него глаза. — Не только аромат! — надменный взгляд смерил его сверху донизу. Она ни разу не видела Александра в столь нетрезвом виде — с разящим запахом и в кураже. Да и вообще не могла припомнить случаев пьянства... если не считать того вечера, уже в момент похмелья. И это больное воспоминание заставило съязвить: — Полагаю, ты сейчас ещё на здоровье жаловаться соизволишь? — Жаловаться?!! — Белов вспыхнул, охваченный такой яростью, что, кажется, даже хмель в этот момент куда-то отступил. — Ах, да, разумеется, ведь я же пьян, да? Поныть бы сейчас, дабы вас порадовать! Только не на что, вот беда! Да и впредь, больше перед вами, Анастасия Павловна, не унижусь — слово даю! — Уже привык, видать, к разгулам? — перебила насмешливо жена. — Впрочем, ты и без меня найдёшь кому поныть!! А твоё слово, оно, знаешь ли, не такое и... — она быстро прикусила язык, понимая, что, кажется, опустилась до оскорбления чести. Несмотря на недосказанность, последняя фраза проникла до глубины сознания, он желчно рассмеялся: — Понимаешь, что ударить не смею, да?! Кстати, я давно не слышал про всяких "кому"! Пойти проспаться с девицами никак надобно? В самом деле, как же я пропускаю такое заминатель... занимательное действо! — с этими словами Белов рывком поднялся и выскочил из комнаты. — Постой, куда ты! Я, право же, имела ввиду... — вдруг вырвалось у Настасьи, она сделала шаг вперед, желая остановить и извиниться, и тут же остановила сама себя. Раздался скрип и хлопок от входных дверей. Один, потом ещё. На душе стало так же гадко, будто накануне счастливая женщина только что побывала в той самой гостиничной комнате. Поистине чёрные мысли полоснули душу. Не зная, куда теперь податься самой, Анастасия вспомнила про особое место в доме, где можно успокоиться. В библиотеке, среди книг, она приходила в себя ещё в детстве, после непониманий с матерью. Нельзя сказать чтобы она питала склонности к чтению, но сам вид шкафа и шелест страниц приносил умиротворение. На пути в библиотеку её внимание привлекла возня двух слуг, что в прихожей орудовали с замком. Они спешно извинились за шум, сославшись на барина, что зело сильно, проходя, хлопнул дверью, не дожидаясь, пока за ним закроют. "Торопился очень... Знает, верно, куда идти. Что же, вполне предсказуемо, утешиться после нашего разговора... Господи, если бы ещё полгода назад я узнала, в каком разврате погрязнет мой дорогой Сашенька, то рассмеялась... А если б узнала, какие злые слова сама стану ему говорить — ужаснулась бы! Да разве могла бы я когда-нибудь его высмеивать? И про здоровье уж точно не шутила! Кроме того раза, когда этот блудник попытался им прикрыться, зная мои страхи. Ещё бы ему их не знать, ведь сам вечно возмущался, что я о нем слишком беспокоюсь. Испугавшись де, пары пережитых опасностей, раздуваю из любого чиха трагедию... Жалобы он считал лишним — о да, разумеется, пока не пришлось этим воспользоваться! Надеялся меня обмануть, разжалобить, избавиться от докучливых претензий? Теперь, видно, злится, что без толку пошёл на эту низость! Но как же я-то устояла? Или это была уже не я сама, а просто тело с очерненной им же душой?“ Она посмотрела на полки, на которых обилие театральных либретто, оставшиеся когда-то от легкомысленной меценатки Анны Гавриловны, теперь были вытеснены на задние ряды, уступив место более более скучной литературе, вроде Монтескьё. «О духе законов», какой-то нудной околесицы про политику... А вот переплет из нескольких тонких книг, и выглядит старым, она прочитала название: "Месячные исторические, генеалогические и географические примечания Ведомостей": "Что о привидениях и колдунах рассуждать надлежит», «Известие о Северном морском ходе Россиян из устий рек, впадающих в Ледяное море», "О ветрах», «О магните», «О женитьбах и свадебных употреблениях древних», «Краткое описание Комментариев Академии наук»... "О да, конечно, это ж был научный журнал... И, конечно, читанный, ведь на виду. Еще бы, в гвардейской карьере был он зело необходим, особо про колдунов да о свадебных употреблениях..." — только успокоившаяся женщина снова почувствовала, как нарастает злость. "Но это уже совсем несправедливо... Причём тут его любознательность, тем паче ранее я этим гордилась? Как и многим другим..." — попыталась одернуть она себя, и в кое веки, вышло успешно. И при взгляде на обложки, вдруг вспомнилось иное... Тогда, перед свадьбой, ей зачитывал будущий муж эти короткие публикации, заприметив под грудой газет. Молодая невеста была так счастлива, но так переживала, глядя на жениха после тяжёлых травм, полученных при её спасении. Последнее и было причиной, по которой они развлекались таким занятием. Но, видимо, сам он таки забыл, что клялся тогда любить ее вечно... "Записки Миллера о Камчатской экспедиции Витуса Беринга"... Позвольте... Ведь туда, кажется, направляется экспедиция, или же нет?" Почитав мельком по отдельным страницам, она вспомнила, как произносил Александр эти леденящие строки о том, как замерзали и болели отважные путешественники, сколько невзгод им выпало на пути. Сидя перед теплым камином, она ещё теснее прижималась к нему, представив что чувствовали и как страдали эти люди. — Все-таки, хорошо что ты стал гвардейцем, а не моряком... И никогда не уедешь в такую ужасную холодную даль. — протянула тогда легкомысленно молодая девушка, уткнувшись лицом в крепкое плечо. "А каждый вечер в пути для ночи выгребали себе станы из снегу, а сверху покрывали, понеже великие живут метелицы, которые по тамошнему называются пурги". — перечитала Анастасия и ей стало зябко, а затем сковал уже знакомый холодный ужас и страх, который снова некому было открыть... "Отчего я решила, будто найденное послание спасло его? От бесчестья несомненно, но ведь эта служебная ссылка может обернуться той же болезнью и гибелью? И я до сих пор не в силах снять с себя ответственность, как и прежде, когда он был предан и любил меня!" Она вскочила, отшвырнув журнал и распахнула окно. Тёплая погода заканчивалась, но вместо желтеющих под синим небом листьев ей виделась долгая дорога к суровым диким берегам на краю земли... — Господи, в чем же именно я ошиблась, что ты снова меня испытываешь? Почему моё сердце совсем меня не слушает? Её взор обратился в угол, к небольшому образу Спасителя, и в его спокойном лике она как-будто прочитала ответ: "Если чем-то можешь помочь — помоги, не губи свою душу" . Анастасия направилась в пустой кабинет, где повсюду были разбросаны брошенные вещи. “Ведь сам-то нынче даже не беспокоится о себе, наверняка! Увлечен сейчас какой-нибудь неразборчивой дрянью, готовой ублажать даже пьяного...“ — с досадой подумав это, она огляделась и... остолбенела от увиденного. На небольшом дубовом диване крепко спал её супруг, хмурясь во сне. Прилегши на бок, как был, одетым, успев лишь разуться... Ее гордыня будто справилась с мимолетным, наивным облегчением... Но она невольно застыла, уставившись на спящего, такого родного и близкого, невольно погрузившись в привычную за много лет обстановку... Этот самый мужчина, нынче столь постыдно уморенный, иногда возвращался средь ночи... Неухоженный и пыльный с дороги, он заходил тихо в их спальню. Не тревожа её сон, поправлял одеяло, иногда оставляя рядом в подарок какую-нибудь приятную вещицу, или цветок, а после удалялся сюда отдохнуть до утра. И она, наконец, с облегчением выспавшись и распорядившись про баню и завтрак, шикнув на детей, не спеша будила, присев рядом. Осторожно приподняв свесившуюся низко руку, или убрав упавшую на глаза прядь... Ее рука прикоснулась к нахмуренному челу, едва не скользнув по щеке. "Как же было прекрасно провести рукой по лицу... А потом он просыпался и смотрел долгим, внимательным взглядом... Может, усмирить свою гордость и сделать это сейчас?" Неуловимое сомнение промелькнуло в голове, а не стоило ли тогда обмануть саму себя, и просто поверить в его лживую легенду? Ведь ей так не хватает этой трогательной повседневности, известной лишь двоим! А ему? Тут же оживив в памяти и объятия в трактире, и последующее безразличие, смятенная женщина отогнала от себя случайный порыв и быстро удалилась, прихватив с собою кое-что из вещей. На следующий день наказание дочери было отменено, но утренняя трапеза прошла тягостно, как все последующие. Молчание родителей нарушали детский щебет и короткие вопросы снующей горничной. Выйдя поутру, как ни в чем не бывало, лишь немного заспанным, Белов вежливо и холодно произнес извинения за вчерашнее вечернее беспокойство, а сразу же после завтрака закрылся в кабинете, послав перед этим слугу в лавку за бумагой и чернилами. Когда пришла пора окончательно складывать баулы, он стал совсем озабоченный и раздраженный, ибо ему впервые доводилось собираться так надолго. Да и найти в августе зимние вещи, да ещё после долгого отсутствия дома, оказалось делом непростым. Александр бегал по комнатам, пытаясь вспомнить, где оставил свои с трудом найденные камердинером зимние прошлогодние перчатки. Кажется, ещё в марте они сильно протерлись, но времени новые искать нет — чай не столица, и такие сгодятся. Забежав в библиотеку, он увидел жену, уютно устроившуюся в кресле с каким-то рукоделием. — Ты что-то хотел? — она подняла на него холодный взгляд. — Прошу прощения, я уж... совсем запутался... — Я полагаю, уже давно. Недавнее излишество лишь усугубило. — Нет... ошибаетесь, дорогая, только сейчас. Просто вещей сыскать не мог, всего-то навсего. А вы, сударыня, чем-то заняты? — Разве не видно, я вышиваю? — она сухо кивнула на пяльца. — Ах.. да, конечно... весьма красиво. Не смею отвлекать от столь срочного дела! Когда он побежал дальше, хлопнув дверью, она, усмехнувшись, достала из-под пяльцев протертую перчатку и продолжила шитье.... "Вот она, вся ирония этой многолетней мнимой заботы... Я столько раз перед недельным отъездом отвечал на дурацкие вопросы о багаже! В него следовало уложить едва ли не весь гардероб, да ещё содержимое окрестных лавок, включая непременно аптеки. Зато нынче, в многолетней высылке на Север, из-за какой-то кучки интриганов полностью предоставлен сам себе в своих дальних сборах." — мрачно ухмыльнулся Белов, подобрав валявшийся, как попало среди сорочек кафтан, который с трудом был втиснут, неожиданно оказавшись слишком плотным...