2_Судьба, разбитая о версты

В последнюю ночь после суеты длиной в неделю, дремая перед дальней дорогой на узком диванчике в кабинете, Александр пытался ощутить себя частью дома, с которым было связано столько радости. Завтра на рассвете его сваленные на входе вещи будут убраны в казённый экипаж, и в эту комнату снова вернётся порядок... Часы, блестевшие в тусклом свете камина, зашумели, готовясь напомнить очередной поздний час. Где-то в спальне жены беспокойно заскрипели половицы и тут же стихли. Затем послышалось шиканье няни и напевание колыбельной, а вскоре кто-то тихо прошел по лестнице. "Верно, слугам не спится", — подумал Саша. И вдруг услышал, как отворилась дверь... "Это вовсе ничего не значит, вовсе ничего, никакой любви и прощения. Но как объяснить человеку, с которым прожито бок о бок почти 12 лет, что я просто за него очень беспокоюсь, подозревая, сколько невзгод может подстерегать на таком долгом пути?“ Кафтан удалось тайно поручить отнести портному, дабы утеплил подкладку, да прикупить перчатки запасные, к заштопанным в придачу. Ещё вчера все это было незаметно подложено к сорочкам, которые точно будут на виду и примете. К сожалению, с лекарствами так не вышло, аптекарь задержал. Но как будто все было собрано и подписано. Замерзание, отравления, простуда, горячка, ранения и обморожение... "Сейчас я также тихо подложу лекарства с перчатками в его вещи, лишь бы только не разбудить... Эти ночные разговоры нам совсем ни к чему, как и дневные тоже." Анастасия тихо отворила двери кабинета, желая пройти незамеченной, но споткнулась о лежащие баулы и вскрикнула, падая на один из них. — О господи, вы... ты, что, пришла ко мне? Почему ты шла без свечи? Не ударилась? Женщина приподнялась с баула, продолжая сжимать объемный свёрток. Темнота скрывала досаду и смущение на ее лице. Руки, схватившие её, не отпускали, сжимая с прежней страстью, увлекая к диванчику. — Присядь скорее... Поговорим же, наконец. Знаешь, мне всё хотелось попрощаться, если уж не как прежде, то хотя бы... по-людски. В тусклом свете догоравшего камина Белов обнаружил на столе канделябр и зажёг свечи. — Я... я очень волнуюсь за тебя, мы же все таки... — Анастасия не знала, как назвать теперь их отношения, но нерешительно присела. — Понимаю, в такой дальней дороге всякое может случиться. Здесь для тебя... вдруг что. Не пренебрегай, прошу... — пролепетала молодая женщина, разворачивая свёрток с порошками, флаконами и мазями. — Ох! — выдохнул оторопело Саша. — Что ты, ну, право, что со мной может... Но, постой... Ты снова волнуешься обо мне, как раньше? Он взял этот свёрток, словно некий бесценный дар, рука чуть дрогнула, и ей даже напомнило это прощание при их знакомстве, когда она отдавала на память брошь. Забытое чувство нежности вдруг нахлынуло, как неделю назад, и она снова едва удержалась, чтобы не обнять. — Ты мне все одно дорог, мы были так близки. И знаешь ли, я поняла, что... То, что я увидела в трактире, и то, что с нами произошло — по сравнению с твоей ссылкой сейчас так незначительно... просто наваждением кажется. — Анастасия пролепетала, не зная толком, как выразить свое отношение к произошедшему. Муж доставил ей горе, и до сих пор, кажется, делает вид, что имел право. Затем приревновал в ответ... Но теперь уезжает так далеко и надолго, что, кажется, не прости она его сейчас, как с этим жить? Особенно, если с ним что-то случится... "Господи, спасибо, что дал мне наконец, уйти от этого молчания!" — Белов рухнул перед нею на пол, обхватив за талию. — О, Настенька! Это было действительно наваждение — то, что мы три месяца друг другу чужие! И я знал, знал, что ты всё поймёшь! Он стоял на коленях и обнимал ее, уткнувшись головою в складки в ее юбки и она не в силах была пошевелиться. — Прости, что не смог разобраться в этой мерзкой истории, доказать свою верность... Нужно было сделать это раньше, много раньше! Право, служба не причем... Я так давно тебя не видел такой чужой... Да, я сдался... Обиделся, как дитя малое... Ждал, когда ты поймёшь, что нас разлучил... жестокий обман, заговор! Известно теперь, кому хотелось нас поссорить! Но знаешь... Я не стану ни о чем пытать, не хочу! Ты с ним связалась от напрасной обиды — на то и было рассчитано... Саша осыпал поцелуями ее ладони, прижимая к своему лицу и все продолжал взволнованно говорить невпопад: — Понимаю, что ты думала, после того зрелища, в том чёртовом трактире... Но ведь... вспомни, я же каждый божий день спешил к тебе, к одной тебе! Ты нужна мне одна, единственная, поверь, наконец! Вспомни же, как нам было хорошо! Какой я голодный по тебе приезжал, и мы любили друг друга, как сумасшедшие! А даже когда мешал нам весь мир, помнишь?! Как мы были счастливы, целуясь украдкой? Да ведь я выжил только благодаря любви — сердце с того света на твой голос отозвалось... уж потом осознал... Моя радость, отрада моя! — Саша... — она нерешительно тронула его за плечи, останавливая его поток поцелуев и слов. — Я нашу жизнь хорошо помню... И твою любовь, что была, тоже. Поэтому... я готова простить твою измену. Так что не стоит больше ничего напоминать и доказывать. Ну, просто... ты ошибся, но боялся признать. До сих пор боишься сказать мне в лицо. — Ошибся?! — Саша горящими глазами ещё секунду смотрел на её холодную улыбку, затем взгляд его как-то странно потух и он опустил очень низко голову, сцепив зубы. Она упёрлась взглядом в случайный пробор в его вьющихся локонах. "Любовь, что Была... — о, боже мой! Не нужно больше ничего говорить, ни-че-го. Тебя даже не слышали, а якобы простили. Так же как ты сам тихо простил странную связь с этим мерзавцем, обойдясь дуэлью... Сказать, значит, боюсь? А не стать ли тоже мерзавцем? Заодно чёртова ссылка никому не будет в тягость?" — Оо! Прощение твоё — это воистину великодушно! Благодарен, премного! О да, разумеется, я... просто ошибся!! Выпил лишнего, понимаешь, да соблазнился. Лица, правда, вообще не помню, уж больно пьян был, бывает... После отоспался, отрезвел, да и сочинил... историю с отравлением. Хотел же избежать ссоры... с женой любимой... Да заодно разжалобить, авось простишь да приласкаешь... Но ты меня раскрыла! Не ожидал от тебя столь хладного рассудка! Ей показалось, или в прерывистом голосе звучала злая ирония, особенно в конце? Но его напряжённого лица ей было не видно. Белов поднялся, и выпрямив голову, подошёл к столу, и приподнял стопку писем. — Я тут написал сыну и дочери кое-что, каждому свое. Передай, когда они подрастут... если все же... ну, если я совсем задержусь. — его тон стал такой деловитый, словно он просто обсуждал поездку на бал или в гости. — Я так не думаю... Ведь ссылка твоя не может быть вечна! Но написать — да, разумеется... Они так тебя любят... — быстро проговорила Анастасия. — Матушку они любят не меньше. Не ссорься с ними, пожалуйста, обещаешь? Она задумчиво кивнула. — Я и тебе написал тоже, хотя... Уже не важно — мы, кажется, все обсудили устно. Там бесполезная чепуха! Саша раздражённо схватил заклеенные сургучом несколько листов, и, разорвав, швырнул в догорающий камин. — Бумаги по поместью здесь, они в порядке, последний отчёт приказчика. Обращайся к Никите и Алексею за помощью, если что. Ну, кажется, всё... Но вот ещё что! Александр запнулся и голос дрогнув, изменился: — Знаешь, мы прожили счастливейшие годы, счастливее у меня уж не будет. Я... очень благодарен тебе за нежность, заботу, за наших детей... — с этими словами он взял ее лицо в руки, словно всматриваясь, и закончил фразу: — И за твоё понимание, что БЫЛО... Анастасия, отведя в сторону глаза, покосилась на исчезающие в огне строчки, успев разглядеть слова "я всегда любил толь... никогда не жел..." Заметив ее взгляд, Белов тут же подошёл к камину и пошевелил угли, чтобы брошенная бумага быстрее вспыхнула. В своем длинном письме автор попытался написать, как страстно он любит и поэтому был всегда верен. Но так и не смог изложить толком объяснение рокового происшествия, испытывая брезгливость. Чувство достоинства или гордыня? А какая по сути разница! Уважающий себя мужчина не станет лепетать в письме о том, что получил некую записку, которую позже так и не нашёл, что внезапно заснул после съеденного в трактире обеда, под стрекот незнакомой девицы, а позже оказался раздетым. Да уж, он — мужественный гвардеец, был раздет с помощью убогого мужичонки. Он, подающий надежды в тайной дипломатии, не раз обводивший вокруг пальца гораздо более достойных личностей, был заманен в ловушку ничтожным прохиндеем... Часы пробили час ночи. — Что же, до рассвета немного совсем осталось... Пожалуй, тебе стоит выспаться перед дорогой. — она нерешительно поднялась. — Да, конечно. Доброй ночи тебе... дорогая. Завтра мы уже не свидимся, так попрощаемся тут, сейчас. Анастасия удивлённо взглянула. — Разве тебя не нужно провожать? — В пятом часу утра? Но ты же никогда не вставала так рано! — Но... я никогда не провожала тебя столь надолго... неведомо куда. — А я никогда не уезжал столь великодушно прощённым... Нет уж, давай обойдёмся без лишних хлопот. Сделав паузу, Саша добавил натянуто весёлым голосом: — Ну, ты не грусти тут, хорошо? Главное, береги Софиюшку, Пашку, себя береги... Вся жизнь ещё впереди! — Будь осторожным, обещай мне... — она обвила его плечо. Это был её любимый, сокровенный жест, хорошо известный им двоим. Но он тут же освободился от её руки и сопроводил до порога. — Прощай... Анастасия. И не стоит за меня беспокоиться, право... Не на войну же еду, в конце-концов, а в путешествие, просто очень дальнее. Так и детям поясни. И напоследок усмехнулся, закончив про себя: "Зачем эти игры? Загулявший блудник вряд ли доставит тебе горе, покинув почти навсегда..." Они тут же оба отвернулись, и жена отправилась в свою просторную и холодную постель. Ей было уже не увидеть, как Саша вернулся на диван и, лёжа на спине, долго, не смыкая глаз, смотрел в потолок. Угли с остатками обугленной бумаги начали вскоре остывать, так же, как его растревоженная душевная боль постепенно превращалась в холодную горечь. "Почему он вдруг сам во всем признался? Облегчить совесть перед разлукой, зная что, наконец, прощен? Но откуда вдруг такая отстранённость?" — с этими мыслями Анастасия задремала, проснувшись, как от толчка. В рассветной тишине она услышала, как муж поднялся по лестнице, заглянув в детские, и заставила себя выждать, только ли своих спящих детей навестит он перед дальней дорогой? Из комнаты дочери долго раздавались голоса... Когда Сашины шаги уже удалялись вниз, Анастасия выглянула из своей спальни. Проводив его взглядом, медленно спускающегося по лестнице вниз, женщина вдруг почувствовала, как больно сжалось у неё сердце... Она едва не кинулась следом, уже почти окликнув его ласково по имени, но... удержалась. Далеко со двора послышался цокот копыт, разговоры слуг, укладывающих багаж, их причитания в ответ на глухие фразы барина, сказанные на прощание. Звук хлыста, стегнувшего по лошадиным крупам и крик кучера: — Чего стали, трогай!!! Хлыст свистнул так решительно и жестоко, перечеркивая всю судьбу. Ещё около двух часов провела Анастасия в спальне, пытаясь представить, как будет существовать далее в положении почти свободной женщины, чей распутный муж практически исчез из жизни... Что ж, больше не будет натянутого совместного пребывания в этих стенах, тяготившее последние дни. Внимательный, сероокий взгляд, следивший за её лицом, больше не доставит беспокойства. Но разве хочется этой свободы такой ценой? Соглядатай, что приставлен был следить за отпущенным для сборов бывшим арестантом, встретился на лестнице, выйдя напоследок из кухни, где околачивался все дни. — Мое почтение, сударыня, да благодарствую за прием! Мне здесь уж более делать нечего, что весьма жаль — столовался недурно. Он нарочито низко поклонился Анастасии и рассмеялся. — Но с ответным визитом в крепость приглашать не стану, не беспокойтесь... Брезгуете вы, как я понял, нашими казематами, прямо, как огня страшитесь! И в ответ на её недоуменно поднятые брови таинственно прошептал, не скрывая укоризны: — А супруг-то ещё поначалу все уточнял, уж не запретили ему свидания с близкими? Надо понимать — вас очень видеть жаждал. А тут как раз с оказией... После опроса слуги австрийского следователь возжелал вашу персону лицезреть... Сей австрияк про вас откровенного срама наговорил, пардон. А для дуэли нашлись таки смягчающие обстоятельства — убитый дамскую честь унизил! Дык тут благоверный ваш наговорил про оную дуэль такого, что на голову не натянешь! Виданое ли дело, убивать ради какой-то далёкой Силезии... На кой ляд она далась нам? Деликатное дело было, а чем стало? А всего-то — ради жёнушки, что даже навестить не желает... А ведь когда-то венчались, э-эх! И с досадой махнув рукой будто на весь слабый пол, мужчина подхватил свой плащ с узлом и удалился. Анастасия обомлела от откровенно обвинительного рассказа. "Что ж, наверное, этот полицай прав... Вот он — тот политический спор, о чём говорил канцлер! Выдумал пустяк, недостойный поединка... Запутал следствие, усугубил вину! Все супротив себя, но зачем!?" — она почувствовала, как больно екнуло в груди от волнения и стыда: — А что, если он от допросов меня берёг? Тогда выходит, что ночное признание было почти искренне, а я напрасно тюремных скандалов боялась. Да нет же, просто Саша честь семьи отстаивал, не более! Что бы там ни было, не стоило ему уступать... Хотя вчера ночью мне впервые с мая на душе потеплело, совсем недолго... Почему так?" Понимая что не выдержит этого тягостного утра в этих опустевших стенах, она отправилась в церковь, чтобы получить хоть какое то успокоение.