La Tortura

Metallica. Until it sleeps

Никита лежал тихо-тихо, боясь не то что пошевелиться — вдохнуть поглубже. Женька так и спал на его плече, уютно обхватив рукой поперёк туловища и инстинктивно прижимаясь во сне к живому теплу. «Что же теперь делать?» Нужно же было что-то делать, как-то разруливать ситуацию. Он понимал, что пробуждение Жени влечёт за собой целый фейерверк разнообразных поступков. Вплоть до мордобоя. Мордобоя вот страшно не хотелось. Хлюпиком Никита не был, но с Женькой они точно в разных весовых категориях. А уж если Никите хотелось романтического, мать его, продолжения истории, то мордобой и вовсе ни к чему. «Может, сбежать? Вернуться потом, когда всё устаканится.» А когда устаканится? Можно подумать щепетильный Женек через неделю напрочь забудет о совместной ночи. Никита прям так и видел распахнутые в искреннем недоумении голубые глаза:"Да ты чё? Правда? А я и не помню! Ну, пипец! " Дикая история. Но жалеть Никита не жалел. Женька оказался именно таким, каким он хотел. Податливым. Согласным. Хотя бы в данный, конкретный момент. Как удержать его податливость Никита представления не имел. Всё ещё гудело в голове и теле возбуждение, удовлетворённое и яркое. Нужно больше, чем секс по-тёмному. Да и не секс это совсем, так, баловство, проба. Хотелось перейти последнюю черту, хотелось Женьку совсем и окончательно. С похмельной испариной на коже, и чтоб глаза не были такими потерянными. Чтоб не сомневался, не боялся. Хотя… бояться он теперь вряд ли будет. Всё уже случилось. Принцип — сгорел сарай, гори и хата никто не отменял. Женя зашевелился, хлюпнул носом, пробормотал что-то нечленораздельное. Загрёб рукой под рёбра, почти больно. Но Никита расплылся блаженной улыбкой в белый потолок. Стараясь не разбудить раньше времени аккуратно обнял в ответ. Он прекрасно понимал, что спящий Женя тискает его сейчас просто потому, что тот лежит тёплый рядом. Но было так приятно дышать ему в макушку, прижимая к себе за шею. Лёгкая, невесомая муть начинала скручиваться водоворотом внизу живота и не хотелось вообще ничего уже, кроме этого душного утреннего тепла и неги. Никита так увяз в своих новых ощущениях и замечтался, что не обратил внимания, как Женя открыл глаза и лежит, молча уставившись в одну точку. Он тоже совершенно не понимал, что ему теперь делать. Голова почти не болела, но была тяжёлой и огромной, как девчачий мячик для фитнесса. И такой же пустой. Прямо у него перед глазами кокетливо топорщился аккуратный коричневый сосок на плоской Никиткиной груди. Странное дело, никакого отторжения это зрелище в нём не вызывало. Даже то, что он лежит под одеялом, прижимаясь к тощему пацану. Что этот пацан вытворял ночью даже вспоминать не хотелось. Казалось, это было не по настоящему. То ли приснилось, то ли очень давно. А сейчас Женя чувствовал, как Никита осторожными прикосновениями трогает его за шею, прерывисто выдыхает в макушку, почти не задевая коротких волос. Нежно и тихонько, как с бабочкой. Семидесятикилограммовой, веснушчатой бабочкой… Женька хрюкнул и почесал нос о торчащие Никиткины рёбра. Чисто на автомате. Потому что зачесалось. Заломило ухо, которое отлежал на твёрдом. «Была б девчонка, со всеми полагающимися округлостями, ничего бы не отлежал», — философски заключил Женя. И тут же почувствовал, как напрягся и скрутился в жёсткий пугливый узел Никита. Время как будто остановилось в спёртом воздухе солнечной утренней спальни. Оба лежали, испуганно таращась в разные стороны и боялись посмотреть друг другу в глаза. Женя всей кожей ощущал, как неровно дышит Никита, как замерли пальцы на его шее. Наконец, глубокий вздох плавно приподнял Женькину голову. — Ты на меня не злишься? У Жени засвербило в горле и изо рта вырвался истерический смешок. Ещё и ещё, грозя перерасти в настоящую, качественную истерику с соплями и слезами по полной программе. — Чего? — он даже голову приподнял. — Злюсь? Не, ни разу! Друган из меня пидораса сделал, чего злиться-то? — Бля, ну Жень! Ну какой ты… тугой! Почему ты так всё воспринимаешь? Женя приподнялся на локте, выныривая из-под одеяла и Никитиных объятий. — А как? Как мне всё это воспринимать? Называй вещи своими именами. — Ну тебе же понравилось! — терять было нечего и Никита выдал свой единственный козырь. «Ну вот, твою мать, началось!» — тоскливо подумал Женя. — Да я в таком состоянии был, со мной что угодно можно было сделать! А ты воспользовался чисто по-дружески, да? Фараон, блять, недобитый! — Женя очень хотел разозлиться. Как следует, по-взрослому, чтобы до Никиты дошло, как ему муторно и противно. От него и от самого себя. Но сил у него не было ни на что. Ночная эмоциональная и физическая встряска его добила. Он продолжал тереться в койке с парнем, ничего не предпринимая. — Почему фараон? — растерялся Никита, забыв испугаться ожидаемой, в принципе, Женькиной утренней реакции. — Да рожа у тебя… как у этих… — Женя загнул руки уточкой в разные стороны, видимо изображая египетские иероглифы. Никита моргал потемневшими, и без того огромными глазами, совершенно сбитый с толку такими плавными переходами в разговоре. — Тутанхамон недоделанный! — Женя понимал, что его заносит куда-то не туда, но поделать ничего не мог: виски давило, язык заплетался. Обессилев окончательно, он улёгся на спину, бесцеремонно придавив Никитину руку. Тот молчал, не понимая вообще ничего. Он только сдвинул свой локоть и через некоторое время осмелился поменять позу, теперь уже сам развернувшись к Жене и слегка приобнимая его. Женя обречённо таращился в потолок, никак не реагирую на скромные нежности. Такой близкий, покорный и… желанный? Никите стало тяжело дышать. Хотелось прижаться, снова приласкать его, как ночью, рассчитывая на большее. Но он до одури боялся сделать какое-нибудь неловкое движение, которое спугнёт хрупкое равновесие между ними. — А ведь ты мог меня и выебать под шумок, а? Под покровом ночи, так сказать? — в его голосе не было настоящей злобы. Только холодная констатация факта. — Нет. Я хочу чтобы ты — меня… — Лицо вспыхнуло, хоть прикуривай, но Никита ничего не мог поделать. Отступать некуда, терять нечего. Или пан, или пропал. Ему стало страшно пополам с возбуждением, которое хлынуло без предупреждения от собственных слов и смелости. Женя оторвался от увлекательного разглядывания потолка и с изумлением уставился на Никиту. Он вспомнил, что это уже было. Разговор этот. Подрагивающие пальцы, бескровные от испуга губы. И осознал, что приятель не остановится. — Знаешь что, Никит? Пиздуй-ка ты домой! Никита ушам своим не поверил. Последние сутки напоминали ему безбашенный аттракцион русские горки. То вверх, то вниз. От острого ощущения слепого счастья до вот этого момента мордой в пол. Больно. Хотя, что он ожидал-то? Женя нетерпеливо ткнул его локтем в бок. — Давай, вытряхивайся! Слова и доводы закончились. Никита молча встал с кровати, быстро оделся и так же бесшумно вышел за дверь. Женя закрыл глаза, ожидая оглушительного хлопка створки. По закону жанра. Но дверь была прикрыта аккуратно и вокруг его больной головы установилась, наконец, вожделенная тишь. *** Квартира встретила его знакомым запахом маминых духов, тёплого молока, омлета, и ещё каким-то непередаваемым ароматом, присущим лишь родному дому. Никита сунул нос в одну комнату, в другую. Обнаружилась лишь Марго, сосредоточенно рисующая что-то в альбоме. Он с облегчением скинул обувь и достал телефон. С удовольствием, в кои-то веки, и без дополнительных пинков, отзвонился маме, что он дома, в полном порядке. И Женя в порядке, да, хорошо что у него выходной, отоспится, отъестся, и я поем, да, тру-ту-ту… тра-та-та… «Блядь, пиздец-то какой…» В зеркале ванной комнаты отразились торчащие во все стороны патлы вокруг бледного унылого лица. Не фараон, нет. Уже мумия натуральная, естественная. Горячие струи воды, падающие на лицо и плечи, приносили облегчение. Мышцы расслаблялись, голова светлела, но спокойнее не становилось. Где-то там, очень далеко, словно за миллионы километров позади, остался Женька. С тёплой отзывчивой кожей, мягкими губами. Колючий и злой, желанный до хруста в позвоночнике. Член встал мгновенно, от одного воспоминания. Как он смотрел, когда только-только включил свет, когда его глаза ещё не округлились от ужаса и осознания ситуации. Расслабленный, удовлетворённый взгляд насытившегося человека. Никита дотронулся до себя. Ещё и ещё. Он бесстыже дрочил, слабо постанывая, через возбуждение понимая, что всё это не то и не так. Сладкий оргазм в потайном одиночестве не прогонит горечь от утраченного шанса. Потерянных возможностей. Упущенного момента. Никита прижался лбом к горяче-влажному кафелю, чувствуя себя окончательно раздавленным. *** Николай Львович битый час шастал по ровным рядам полок с продуктами и никак не мог решить, чего бы ему хотелось съесть сегодня за ужином. Хотелось чего-то этакого, возможно даже не диетического. Иногда можно себе позволить напрячь нездоровый желудок в угоду вкусу и желанию. Он задумчиво остановился над холодной полкой, благосклонно взирая на телячий стейк в вакуумной упаковке. Или всё-таки медальоны из индейки? Растерянно крякнул и поправил шляпу. Гастрономическое изобилие, невозможное во времена его молодости, когда организму можно было всё, действовало на нервы сейчас, когда половины, и лучшей половины, было нельзя. Львович уже начал прикидывать наличие оливкового масла дома, когда его отвлёк бодрый, молодой голос: — Здравствуйте! Николай Львович поднял глаза от полки и увидел Никиту. Улыбающегося, спокойного, с буханкой хлеба под мышкой. — Ох, здравствуй, дорогой! — он был очень рад встрече, тем более в последний раз они виделись как раз после неудавшейся мальчишеской авантюры. У него в прихожей. — Как у тебя дела? — это было отнюдь не пустое любопытство. Николай Львович много думал о нём, силясь представить, как в итоге поступил этот слишком горячий и эмоциональный парнишка. Никита почему-то сразу понял, о чём именно спрашивает его взрослый приятель и слишком поспешно опустил враз погрустневшие глаза. А Львович огорчился, заметив недетскую складку на переносице и поджатые в разочаровании губы милого мальчика. — Ну, Никита… не всё и не всегда сразу получается… — как можно мягче постарался высказать Николай Львович. — Всё! И сразу! — отрезал Никита. — И никак по-другому. Львович растерянно заморгал. Прошло едва ли дней десять, а перед ним стоял уже не тот сопливый, не контролирующий себя ребёнок, а совершенно другой человек. Повзрослевший и… разочарованный. «Потери старят,» — пришло неожиданно на ум. «Зачем это мальчику?» Но Никита неожиданно очаровательно улыбнулся. Светло и радостно. — У меня всё хорошо, Николай Львович, всё замечательно! Очень рад вас видеть. Будьте здоровы! — и участливо коснувшись пальцами его рукава, поспешил повернуться спиной. И вот сейчас Львович по-настоящему испугался. Его не обманула вежливость и улыбчивость Никиты, который этим, словно лопухом какашку, прикрыл свою боль. Мальчик слишком неуравновешенный и бог знает что ему в голову придёт от таких сильных отрицательных переживаний. Николай Львович задумчиво смотрел ему вслед, не зная, что и предпринять. Никита прошёл поперёк рядов с продуктами, куда-то к конфетам. На его пути возник большой прогалок, словно главный проспект маркета, ведущий на выход. Львович увидел, как окаменел его затылок, как парень вскинул подбородок и мазнул взглядом по кассе, за которой стоял Евгений. Тот сразу же убрал руки со стола, отвёл глаза. А Никита завернул за угол, словно совсем не при чём. Кассир тут же вытянул шею туда, куда ушёл парень, воровато оглянувшись при этом по сторонам. Николай Львович, забыв о медальонах и стейках, во все глаза разглядывал Женю с возрастающим беспокойством. Ему разом всё стало понятно, достаточно было увидеть виновато потемневшие голубые глаза и алые пятна на бледных скулах. «Ах, вот оно в чём дело! Вот и обнаружился виновник всех наших переживаний!» Ему стало любопытно, чем зацепил Никиту этот, в общем-то, неплохой, но довольно невзрачный на вид, да и на вкус самого Львовича, парень. Он протянул руку, не глядя выудил что-то из холодильника, и направился к кассе. Женю посетило странное ощущение дежа вю. Всё это уже с ним было. Залитая солнечным светом серая плитка магазинного пола, холодный отблеск упаковки на стойках, приглушённый звук шагов в глубине помещения. Вздёрнутый подбородок и нечитаемый взгляд Никиты словно сквозь него, его тощая фигурка, растворяющаяся в переплетении стеллажей. Прошло дня три с тех пор, как он выгнал его из своей квартиры и из койки. Но Никита появлялся в магазине ежедневно, как ни в чём не бывало здоровался и ничем не давал понять, что обиделся. Никак не проявлял себя и своего отношения к тому случаю. И Жене приходилось тоже здороваться и перекидываться нейтральными фразами за жизнь. Что это всё означает, и означает ли хоть что-то он понять не мог и пребывал в непривычной для себя глубокой растерянности. Как человек мягкий и не конфликтный, он понимал, что ничего хорошего для приятеля не сказал и не сделал. С другой стороны, в этой идиотской ситуации как надо было поступить? И почему, чёрт побери, подставил его Никита, а виноватым себя чувствует он? Из тягостных и не конструктивных раздумий его вывело вежливое покашливание. — Добрый день, Николай Львович! Как дела, как здоровье? — Всё хорошо, Женечка. — Мужчина разглядывал его во все глаза, словно видя впервые. — А ты как? Женя неопределённо пожал плечом, ловко заворачивая в прозрачный пакет покупку Львовича. — Вот и славно, — сделав вид, что понял, произнёс нараспев он. Других покупателей вокруг не было и Николай Львович задержался возле кассы. Он просто был обязан сделать для Никиты хоть что-то. — Евгений, не в моих привычках давать незнакомым людям непрошенные советы, но не мог бы ты меня выслушать? — Да… — Женя непонимающе уставился на него. Львович снял шляпу, стряхнул с мягких серых полей несуществующие пылинки и продолжил: — Все мы рано или поздно в своей жизни оказываемся на распутье. Налево пойдёшь, направо пойдёшь и так далее, да? Так вот, — он задумчиво вздохнул, — не всегда ровная и прямая дорожка, такая привычная и знакомая, способна привести тебя к счастью. Иногда нужно пойти туда, где никто до тебя не был. Через овраги и бурелом, по пояс в воде и с ветром навстречу. Но если не испугаешься и не свернёшь, то в конце пути тебя будет ждать награда. Ты молод, Женечка, не нужно бояться и пробовать что-то новое. А вдруг окажется, что это и есть то самое… Женя как вдохнул в начале проникновенной речи Львовича, так и забыл выдохнуть до самого её конца. Такое ощущение, что старинный покупатель всё-всё про него знал, невозможно же вот так, с лёту, точно попасть в его состояние и мысли. — А что — то самое? — почти священным шёпотом переспросил он. Николай Львович загадочно улыбнулся, довольный произведённым эффектом, аккуратно надел шляпу и, подхватив пакет со стола, развернулся на выход. — Тебе лучше знать, Женечка, лучше знать… Евгений нервно сглотнул, на автомате протёр рабочую поверхность салфеткой. Потрогал пальцем кнопку кассы. «Не нужно бояться!» Словно в ответ на все его внутренние терзания, припорошенные глубокими мыслями Львовича, перед ним возник Никита. Молча подвинул хлеб, батон и кулёчек с развесными чупа-чупсами. Повертел перед ним картой. Женино сердце сделало какой-то невероятный кульбит, больно повернувшись в полёте. Никита улыбнулся: — Привет! Как жизнь? — Хоть жмись, — поморщился тот, сунув конфеты на весы. Он всё никак не мог понять, что Никита делает и зачем. Львович ещё этот встрял со своими предсказаниями, блин. Пробив Никите покупки и выведя сумму на терминал, Женя внезапно сказал: — Никита, насчёт того… дома у меня, ты, это… не обижайся, что я… — ох, как же это трудно, вести такие разговоры, когда сам не знаешь о чём говорить, но сказать что-то надо. Сам уже устал от неопределённости и недосказанности! Никита перестал улыбаться. — А я и не обижаюсь. — Посмотрел спокойно и твёрдо прямо в глаза. — Я хочу тебя. Женя ошалело уставился на него. Вот так вот просто, без всяких предисловий посреди белого дня, не отводя взгляда. Никита не сделал ни единого движения навстречу, не попытался дотронуться, вообще ничего. Но у Жени было полное и внезапное ощущение, что перед ним нараспашку раскрылась гипотетическая дверь прямо в самую глубину чужой души. И только от него сейчас зависит, будет он дальше недоверчиво топтаться на пороге или так же смело и вольно зайдёт внутрь. — Жень, ты когда выходной? Завтра, послезавтра? — чего ему стоило так держаться? — Послезавтра… — Я зайду? Да?.. Да?! Сердце снова нырнуло куда-то под рёбра и кожа на лице вспыхнула ярким жаром. — Да… Новые ступеньки недавно отремонтированного входа в магазин закончились и начался щербатый тротуар. Хиленькая клумба с банальными бархатцами уже покрылась летней пылью и не радовала свежестью. Прохожих было мало и пожилой, медленно идущий вперёд мужчина в старомодной шляпе не старался высматривать знакомых. Вместо этого перевёл взгляд на свой пакет и поцокал языком: — Значит, всё-таки мраморная говядина. Ну-ну, надеюсь, «Альмагель» *у меня остался.