POV Андрей Жданов.
Фантастика! Сколько лет знаю Кирюшу, а все равно так и не привык к этой ее наглой манере — делать вид, что ничего не случилось. Причем, чем большее ее собственная вина, тем наивнее взгляд и шире улыбка. Она словно кричит всем своим видом: — «Ничего не случилось! У нас все хорошо, мы никогда не ссоримся!». Вот и сейчас Кира ворвалась в кабинет так, словно ничего не произошло, словно не было никакой публичной пощечины и я не бросился в лес с разбитой бровью и без очков, словно она могла хоть на секунду предположить, что Ромка не рассказал мне, что она вытворяла, когда я убежал. И тут же подставила мне свои губы для поцелуя, но я увернулся и даже отошел к столу. — Все еще дуешься? Ну и зря, — Кира встряхнула головой, взгляд ее стал сердитым. — Мальчики, я к вам обращаюсь! Так кого вы собрались разыскивать? — И тебе, Кирюша, здравствуй! — Ромка картинно раскланялся. — Я прямо расцветаю, когда ты освящаешь своим присутствием нашу холостяцкую берлогу. Всегда постучишь, спросишь можно ли войти, и только затем до нас грешных, снисходишь. Тактичная ты наша, тактичная! — Вообще-то я не к тебе пришла, и выслушивать твое хамство не собираюсь, — Кира надула губы. — Серьезно? Только это вообще-то и мой кабинет тоже! — Да? А я вообще-то, акционер этой компании, и могу появляться везде и в любое время. — Права, рыба мОя, права. Забылся твой раб, рот посмел открыть, а ты поучи его розгами, барыня, поучи. — Малина начал раздражаться и, как всегда в таких случаях, стал разговаривать медовым тоном, замешанным на змеином яде. — Только прими в расчет, что я исключительно о тебе беспокоюсь. Ну, представь: ты врываешься в кабинет, а я тут с кем-нибудь развлекаюсь. Это же какой конфуз выйти может. Или хуже того… — Ромка сделал вид, что задумался, — Палыч с кем-нибудь развлекается. А тогда все, конец помолвке, одно дело пилить жениха за придуманные измены, и совсем другое — застать его с какой-то красоткой. Тут уж, хочешь не хочешь, а пришлось бы хвост обрубать. Сама понимаешь, наш бабсовет быстр… — Андрей, — перебила Малину Кира, — почему ты молчишь? Роман мне хамит, а ты, как всегда, на стороне своего друж… — Хватит, Кира, — не стирая улыбки с губ, попросил я ее, — мне нужно с тобой серьезно поговорить. Поедем к тебе. Пожалуйста. — Почему мы не можем поговорить здесь? — Потому что мне нужно поговорить с тобой наедине. — Пойдем в мой кабинет, — предложила Кира, — или подожди до вечера. Вечером поедем ко мне, я приготовлю теплую ванну с пеной. — Нет, — довольно резко перебил я ее, и снова улыбнулся. — Только сейчас, и только наедине. «Zimaletto» не место для такого приватного разговора. Ромка посмотрел на меня, как на чокнутого, мол, чего это я разулыбался, если собираюсь порвать с Кирой, а значит, скандала не избежать. А я действительно ничуть не сердился на Воропаеву, наоборот, я был ей благодарен, не вмажь она мне оплеуху, я никогда бы не встретился с Катенькой. Не знал бы, что такое любовь, и никогда не был бы счастлив. Так счастлив, что мне хотелось всех вокруг сделать счастливыми. Вот и с Кирой я не собирался не только скандалить, но и вообще ссориться. Я хотел одного — поговорить по душам, объяснить ей, что она достойна быть с мужчиной, который ее любить будет. И поговорить обязательно наедине, чтобы никто не подслушал, чтобы Кира потом смогла сказать, что это она меня бросила. Ей так будет легче. — Приватного? Ну, хорошо, поехали. На чьей машине поедем, на моей, на твоей? — Каждый на своей. Мне потом нужно будет уехать по делам. Спускайся в гараж, я только закрою программу, и тут же выеду. — Ладно, тогда я наполню ванну и буду тебя ждать, — Кира быстренько выскочила из кабинета, чтобы я не успел ей сказать, что никаких ванных я принимать не буду. — Ромка, мне помощь твоя нужна, — сказал я, едва за Воропаевой закрылась дверь. — С Кирюшей расстаться? А я как могу тебе в этом помочь? Хотя… Погоди-ка, я мог бы ее соблазнить, а ты бы нас с ней застукал, а? — О, Господи! Ромка, ты это серьезно?! — Нет, шучу, как всегда. — Слава Богу. Можешь часам к семи подъехать ко мне? Нужно поговорить. — Могу. — Тогда до вечера…***
Я не стал отпирать двери Кириной квартиры своим ключом, позвонил, сразу обозначая, что я здесь отныне никто. Она это прекрасно поняла, отметила цепким взглядом, что ключи я положил на полочку, но Кира — это Кира, а значит… — Андрюша, проходи, раздевайся, я уже набрала воду в джакузи, мы сейчас вместе понежимся, расслабимся, а потом займемся любовью. — Кира, ты можешь сварить мне кофе? — А как же джакузи? — Мне надо с тобой поговорить, Кирочка. Только поговорить. И я уйду. — Ты все еще на меня сердишься? — спросила она довольно спокойно и даже дружелюбно. — Нет, Кира, не сержусь, — искренне ответил я ей. — Сердишься-сердишься, я же вижу. Но я же ни в чем не виновата. А если бы я на твоих глазах целовалась с кем-нибудь, разве ты остался бы спокоен? Андрюша, пожалуйста, не сердись, давай лучше примем ванну, а потом… — Кира, я не сержусь. Честно слово, я не сержусь. И не обижаюсь, и не злюсь. Тут другое. — Что? Ты о чем? — Кирочка, между нами бывало разное. Мгм… Разное, но очень много было хорошего, помнишь? — А почему — было? — Пожалуйста, не надо меня перебивать. Кира, прости, но мы расстаемся, и расстаемся сейчас, немедленно, пока мы еще можем расстаться по-человечески. — Ты меня бросаешь? Но почему? — Я тебя не бросаю, нельзя человека бросить, он же не вещь. Я ухожу. — Почему? Мы же любим друг друга. — Кирюша, очнись. Ты же прекрасно знаешь, что я никогда никого не любил, и тебя в том числе. Да и у тебя это не любовь, не любишь ты меня, Кирочка, ты свою любовь лю… — Кто она? — Ты о чем? — Ты считаешь меня дурой, да, Андрюша? А я не дура. Ты сказал, что никого никогда не любил, но ты не сказал, что никого и сейчас не любишь. Кто она? Изотова? Ларина? Кто? — Кира, мы расстаемся не из-за кого-то. Мы расстаемся потому что наши отношения не просто себя изжили, они стали нам обоим в тягость, раньше мы хотя бы уважали друг друга, а теперь и этого нет. Неужели ты хочешь так прожить всю жизнь? В подозрениях, скандалах, упреках и нелюбви? Кира, ты достойна, чтобы тебя любили, понимаешь? — И ты достоин, чтобы тебя любили, — мягко и задумчиво сказала Кира. — И я достоин, — кивнул я. — Зачем нам доходить до ненависти, если можно сохранить хоть что-то теплое, что пока осталось? — Ты влюбился. Я чувствую, что ты влюбился. Расскажи мне о ней. Я ее знаю? — Нет, Кира, не знаешь, — поддался я на провокацию, обманутый ее спокойным и даже дружеским тоном. Боже! Что тут началось! Воропаева кричала, визжала и бросала в меня разные предметы, при этом оскорбляя самыми грязными, самыми мерзкими словами и меня, что я мог бы стерпеть, и Катю, а вот тут я взорвался. — Я была права, ты потаскун, нашел себе грязную мерзкую шлюху и все это время мне изменял! — Я тебе не изменил ни разу, — крепко схватив ее за подбородок, по слогам сказал я ей в лицо. — Поняла? Ни одного раза я не спал с другой. До этой ночи! Вчера, когда ты перешла все границы, я решил, что с меня хватит. Так что вчера вечером ты мне уже не была невестой, стало быть я тебе не изменял. Оттолкнув Киру, я забрал в кладовке свой чемодан с вещами, чтобы у неё не было никаких иллюзий и пошел к двери. Видит Бог, я хотел расстаться по человечески. Не получилось. — Погоди. Мы не можем расстаться, — крикнула она и вцепилась в мой рукав. — Уже расстались. — Андрей, я беременна. — Что? — Я беременна. У меня потемнело в глазах, и сразу вспомнилось: — Ты хочешь сказать что-то очень страшное? — Да. У меня никогда не будет детей, потому что при отрицательном резус-факторе нельзя делать первый аборт. Мне захотелось выть, у меня никогда не будет детей от Катеньки, маленькой нежной девочки, а эта стерва теперь всю жизнь будет висеть у меня гирями на ногах. — И ты ей поверил? — ясно услышал я Катин голос за спиной, он был так реален, что я даже обернулся. Какое счастье, что она есть, эта девочка, что даже на расстоянии меня бережет. Как только я оглянулся, взгляд мой выхватил вазу с белыми розами, и я вспомнил! — И какой срок? — серьезно спросил я, и прикусил губу, чтобы не рассмеяться. — Два месяца. «Войны хочешь, дрянь? — подумал я. — Получишь войну!». — Ну, что же, ребенок, это святое. От ребенка я не откажусь никогда. Я всегда буду тебе помогать, оформим опекунство, неделю ребенок будет со мной, неделю с тобой. — Но, Андрюша, ребенку нужна полная семья, иначе он не может вырасти счастливым. — Нет, Кира, нет. Мы расстаемся. Но я, конечно же, до самых родов буду о тебе заботиться, привозить фрукты, гулять с тобой, беременным нужно много гулять. И на курсы будущих родителей я тоже с тобой пойду. Нет, от ребенка я не откажусь. Спасибо тебе, я просто счастлив, что у меня будет ребенок. — Если ты на мне не женишься, — она с видом мученицы посмотрела мне прямо в глаза, — я сделаю аборт. Я не буду матерью-одиночкой, чтобы все надо мной смеялись. Если ты на мне не женишься, то ты сам убьешь своего ребенка. — Нет, Кира! Так нельзя. Нельзя делать аборт, он же уже живой. Хочешь, я заберу его, когда он родится? — К ребенку прилагается мать, — зло и холодно сказала мне моя бывшая невеста. — Я комплексные наборы ненавижу с советских времен. Делай аборт! — Что? — Делай аборт. Я смахнул ее руку со своего рукава и решительно пошел к двери, но обернулся, когда услышал: — Я ее уничтожу, твою шлюху, как она убивает моего ребенка. — Вымой рот, когда говоришь о моей любимой женщине, дрянь. Ты меня совсем лохом считаешь? Беременности твоей в лучшем случае два дня, так что пока можно сделать вакуум, это никак не отразится на твоем здоровье. Помнишь эти розы? — Причем здесь розы? — заорала Кира, но сразу заткнулась, наверное и она вспомнила, как я прилетел из Питера, сразу поехал к ней, по дороге купил красивущие белые розы. Но у нас ничего тогда не было, потому что у нее был последний день месячных. И было это четыре дня назад… На войне, как на войне, Кира Юрьевна?..